Три функциональных рода у северных осетин
В то время как в других национальных циклах герои происходят из разных родов, здесь различаются три основных рода, которые, по правде говоря, оставляют на долю других мало героев.
Эти три рода – Алагата, Ахсартагката и Бората. Они составляют то, что в сказаниях часто называется ærtæ Narty «три группы Нартов», по существу, все общество в целом [1]. Все они живут на одном горном склоне – Ахсартагката вверху, Алагата посередине, Бората внизу, составляя три квартала или три села, постоянно связанные друг с другом, – «Верхние Нарты», «Средние Нарты», «Нижние Нарты» (Uællag Nart, Astsæukkag Nart, Dællag Nart) [2]. Остальные живут в другом месте, в отдалении: например, чтобы попасть от Ахсартагката во «Внешнюю деревню», где живут Ацата, нужен проводник [3].
Эти три рода созданы по образу и подобию осетинских: та же главенствующая роль принадлежит старикам, то же место отводится женщинам, младшим, детям от наложниц (kævdæsard), рабам. Осетины не представляют себе иначе и небожителей, которые при едином исламском или христианском боге продолжают жить как древние божества [4]. Таким образом, существует род Уациллата, «святые Ильи» (Уацилла – дух грозы), род Тутырта «Теодоры» (Тутыр, один из многих святых, именуемых «Теодором», повелитель волков). Как мы видим, все эти роды носят во множественном числе имя своего постоянного главы. Нартовские же роды, которые считают себя всего лишь человеческими, носят имя своего основателя, вне зависимости от того, жив он или нет.
Правда, об Алаге ничего не известно, зато Ахсартагката происходят от Ахсартага, героя патетического приключения, а Бората – от Бора.
У каждого из трех родов есть свое преимущество, которое его и отличает. Теоретически оно определяется так, как записал фольклорист М. С. Туганов [5]: «Бориатæ адтæнцæ фонсæй гъæздуг, Алæгатæ адтæнцæ зундæй тухгин, Ахсæртæгкатæ адтæнцæ бæгъатæр æмæ хъаруæгин лæгтæй. Бората (Бориата) были богаты скотом (fons), Алагата были сильны умом (zund), Ахсартагката отличались храбростью (bæhatyr) и были сильны людьми (læg)».
Относительно Бората и Ахсартагката эти определения тут же могут быть проверены.
Бората
Фамилия не поддается ясному толкованию, но отличительное свойство Бората, их жизненный принцип – богатство. И только глава рода проявляет как-то свою личность. Имя его – Buræfærnyg или Boræfærnug; первый элемент этого имени, может быть, является родовым (Абаев), а возможно, представляет собой видоизменение beuræ (ирон. biræ), т. е. «много» (Шифнер, Миллер), второй – farn – авестийское χυαrәnαh элемент φαρν-, φερν стольких персидских имен, транскрибированных греками (Φαρνάβαζος, Τισσαφέρνης…) , который у осетин означает довольство, богатство и также счастье [6]. Бурафарныг действительно тип спесивого богача, почти карикатурный. Прежде всего, у него отсутствует даже не храбрость, - элементарное чувство чести. Вместо того чтобы сражаться, он действует как заговорщик и подстрекает других. И вот он и его сыновья оказываются неизбежной жертвой героя Батраза [7] из рода храбрецов. Он знаменит своей роскошью [8]:
«В Нижних Нартах жил Нарт Бурафарныг. Было у него семеро сыновей. Очень баловал Бурафарныг своих семерых сыновей: были у них шапки из одной хорасанской мерлушки, рубашки из одного сукна, ноговицы и чувяки – из одной кожи» (Уыдис сын иу уæлдзармæй хорасан худтæ, иу фæсмынæй куырæттæ, иу сæракæй зæнгæйттæ æмæ дзабыртæ).
Ну, а когда Бурафарныг хочет задать пир... [9].
«Из одного ущелья велел пригнать вереницу быков, из другого ущелья – стадо мелкого скота. Забили их. Собрались, конечно, все Нарты,– сидят, пируют на нартовском кувде,– а то как же!».
Не отстает от него и весь род. Чтобы почтить достойной тризной своих предков, Бората за семь лет до срока начинают копить плоды своих трудов, за три года приглашают гостей, обещая, что получит награду не только победитель, как это обычно бывает [10], но и каждый, кто примет участие в игрищах.
Сыновья Бурафарныга, юноши из Нижней деревни, считают себя хорошими стрелками. Но достаточно появиться малолетнему Батразу из Верхних Нартов, чтобы поставить их на место: их прекрасные стрелы превращены в мишень и разлетаются на мелкие части [11].
Вся Нижняя деревня пировала у Бурафарныга [12]: «Когда поели, попили вдосталь, Сырдон и говорит молодым, чтобы потешились с луком да стрелами. Молодежь из Нижних Нартов вся как есть отправилась на игры.
Игра у них была в самом разгаре, когда вдруг из Верхних Нартов выбрался Батраз, весь в золе. Нижненартовская сытая молодежь и говорит ему для забавы:
– Стрельни и ты разок, мальчик!
Он пустил стрелу, но она до мишени и не долетела. Ну, молодые Нарты, конечно, засмеялись.
А Батраз им и говорит:
– Я в такую мишень не бью, а хотите, чтоб я выстрелил,– поставьте мишенью свои стрелы.
Поставили они свои стрелы. Батраз прицелился, и стрелы молодежи из Нижних Нартов взлетели вверх и, словно снег, мелкими кусочками на землю посыпались.
Помертвела нижненартовская спесивая молодежь. А Батраз повернулся, сел на землю, оперся подбородком на руки и стал насвистывать.
Один юноша пошел к пирующим и говорит:
– Стрелы нашей молодежи разнес на кусочки чумазый мальчишка Ахсартагката!..
Тогда Бурафарныг говорит ему [Батразу]: «Если ты такой лучник и стрелок, вон на берегу моря наши избранные молодцы всемером целятся в яйцо, поди, потягайся с ними».
Повернулся Батраз и, ничего не сказав, отправился на берег моря. Подошел он к семерым юношам, поздоровался и говорит:
– Я пришел к вам – слыхал, будто целитесь в яйцо с одного берега моря на другой.
В ответ один из них дал ему лук и стрелы. Батраз пустил стрелу, и она упала на самую середину моря.
– Ну, посмеялись и они над ним, конечно.
– Я в такую мишень не бью,– снова говорит Батраз,– воткните в яйцо иглу и пусть попадает в нее тот, кто считает себя мужчиной.
Воткнули в яйцо иглу. Стреляет нижненартовская избранная молодежь, да куда там. Батраз пустил стрелу, и прошла она сквозь игольное ушко.
Батраз не стал ахать и охать, а связал всех семерых и принес их на ныхас в Нижние Нарты. Свалил их там, а сам повернулся, руки за спину, снова засвистел песню и направился домой».
Ахсартагката
Ab uno disce omnes: в юном Батразе лишь проявились в крайней степени фамильные черты Ахсартагката. Этот род включает два поколения самых прославленных героев: Урызмаг и Хамыц – «старшие», Сослан (Созырыко) и Батраз – «младшие». Большая часть эпоса посвящена их подвигам. Имя родоначальника показательно: Æxsærtæg произошло от Æхsar(t), имени его брата-близнеца, которое означает «силу», «храбрость», «героизм»: это закономерное в осетинском фонетическое развитие индоиранского слова, которое на санскрите – ksatra означает «мощь» и «принцип военной функции», несомой кастой кшатриев, а в авестийском – χšοөra, при зороастрийской реформе дало имя архангелу второй функции, заменившему Индру. Когда Ахсартагката после набегов возвращаются с добычей, они тут же проедают ее, раздают и без предусмотрительной Сатаны, хозяйки их дома, часто оставались бы ни с чем. Об их богатстве, как таковом, нигде ничего не говорится, зато их воинские доблести превозносятся торжественно и многократно. Когда пятеро из них пришли сватать разборчивую Уадзафтау, мать девушки польщена [13]: «Я согласна, но спросите самое мою дочь. Ахсартаговых ни в чем не упрекнешь. Даже небо не смеет греметь от страха перед этими братьями, такой силой славятся они среди Нартов».
Когда духи (зэды и дуаги), собравшиеся у Сафы – покровителя домашнего очага, видят юного Сослана, они восхищены: «О Ахсартагката – большой и сильный род, ничего он не страшится, синим огнем пылает в жажде боя» [14].
Они и сами знают, на что равняться: когда Батраз срубает одним махом шесть из семи голов некоего чудовища,– жертва молит поскорее с нею покончить. «Нарты Ахсартагката,– отвечает герой,– так же как Илья, не повторяют удара» [15].
Уже в силу данных им характеристик эти два рода обречены на столкновение – ниже мы рассмотрим рассказ о нем [16]. Оговоримся пока только, что противоречия между Бората и Батразом продлятся далеко за пределы детства героя. В мрачном заговоре, который завершается убийством отца Батраза, Хамьща, Бурафарныг выступает не исполнителем, а подстрекателем. Правда, у него веские основания жаловаться на этого блестящего вояку [17].
«Нарт Хамыц был среди Нартов именитым человеком. В походы ходил, в битвах бился и много добра сделал Нартам. Но Бурафарныг Бората давно на него злобу таил. А вышло это так. Во рту у Хамыца был зуб Аркыза. Он имел такое свойство: стоило Хамыцу показать этот зуб – и во всем женском роду-племени не нашлось бы такой, которая бы устояла перед его волей. Много обид навлек на себя Хамыц через это. Когда не стало жены его Биценон, случилось ему согрешить и с женой Бурафарныга Бората. Бурафарныг затаил в душе злобу, но не знал, как отомстить – не решался пойти против Хамыца».
Бурафарныг обращается к союзнику Сайнаг-алдару и втягивает в заговор «отребье Ахсартагката» (предатели есть всюду). Затем Бората предусмотрительно ограничивают свое участие тем, что указывают убийце дорогу, по которой обычно следует намеченная жертва: Хамыца убивают врасплох. Месть Батраза страшна. Одного за другим карает он Сайнаг-алдара, Бурафарныга, его сыновей и становится гонителем не только Нартов, но и небесных духов, так что сам бог вынужден вмешаться и предать его смерти. Обращение Батраза с Бурафарныгом и его родными жестоко до крайности [18].
«Едет он, едет, и дорога привела его к дому Бурафарныга Бората. Направил коня во двор, спешился и крикнул в сторону дома: «Бурафарныг! Выйди-ка, гость к тебе пожаловал». Бурафарныг вышел и, увидев, что это Батраз, схватился за меч, но не успел вытащить, Батраз ударил его, и голова Бурафарныга скатилась на землю.
Вскочил Батраз на коня и сделал вид, будто удирает, чтобы выманить в погоню семерых сыновей Бурафарныга. Семеро сыновей Бурафарныга стали гнаться за ним по пятам, а когда растянулись по всему пути, Батраз обернулся и по одному стал убивать. Перебил всех семерых, снял с них головы, сложил в переметную суму, вернулся во двор Бурафарныга и прокричал:
– Выгляньте наружу, ваши семеро мужей прислали вам яблок!
Выглянули жена Бурафарныга и его семеро снох. Батраз бросил перед ними срубленные головы.
Заголосили жена Бурафарныга и его семеро снох и стали клясть Батраза последними словами. Батраз разгневался и погнал их перед собой всех восьмерых, мол, хлеб молотить с вами стану, и пригнал их на берег Черного моря. Накосил там терновника, сложил, как для молотьбы, поставил мать посередине, а снох по краям, запряг [19], как скотину на току, и целый день гонял босыми по колючкам. Когда ноги их стали сплошной раной, отпустил домой».
Алагата
Рядом с этими двумя родами – «богачей» и «воинов» – род «умных», как его определяют, играет частную, очень ограниченную роль, которая не имеет отношения к уму, но затрагивает другую, не менее важную сторону «первой функции». Именно у них собираются все три рода на коллективное бражничанье.
Вспомним, как Квинт Курций толкует значение чаши-талисмана древних скифов: «patera cum iisdem [т. е. amicis] uinum diis libamus». Для него, или, вернее, для тех, кто рассказал ему эту историю, в этом-то и заключалась «первая функция» в противовес сельскохозяйственному изобилию или войне. Это и у осетин высшее священнодействие, так как пиры такого рода – важнейший религиозный культовый акт общественной и частной жизни. Слово, означающее у них «пир» – kuvd, производное от глагола kuvyn «молиться». Собрание начинается всегда с молитвы и жертвоприношения духу или святому, праздник которого отмечают,– то и другое совершает старейший из присутствующих; и только после того как первый рог хмельного и первый кусок (называемые словом того же корня – «кувæгкаг») переданы самым старшим за столом самому младшему, у сотрапезников начинается пантагрюэлевское веселье. Великое бражничанье ирландских эпических героев во время сезонных праздников свидетельствует если не о таких же верованиях, то о таком же ритуале.
Алагата не участвуют ни в каких столкновениях и никогда не упоминаются среди участников походов. Из сказаний в их нынешнем виде нельзя понять, откуда они берут яства для пиров [20]. Во всяком случае, пиры они задают не частным образом, а выполняя свои общественные обязанности [21]. Потому что речь идет именно об этом, а не просто о тех более или менее многолюдных трапезах, которые бывают в каждом доме. Все нартовское общество собирается у них, собирается по праву и не всегда по их инициативе: бывает, что в чрезвычайных обстоятельствах, например когда Нарты встревожены вестью о прибытии неизвестного богатыря, Сатана, хозяйка дома Ахсартагката, говорит им [22]: «Ступайте быстро на пир в большой дом Алагата, сядьте семью рядами. Сослана поставьте виночерпием».
Пиршествами, устройством которых ведают Алагата, они не руководят. Обычно Нарты рассаживаются, за тремя-четырьмя длинными столами, во главе каждого из которых сидит старший из числа собравшихся героев [23], а обслуживает другой герой, также не принадлежащий к роду Алагата.
Но Алагата берут на себя руководство, когда появляется хранимая ими волшебная чаша [24] Нартамонга или Уацамонга – «указующая Нарта»[25] (...).
Таким образом, Алагата играют ту же роль, что у Геродота νομάρχης, а также маги, потому что ведь чаша – волшебная. Они хранят у себя Нартамонга и торжественно приносят на кувд. Возможно, она используется ими и для других целей, и тогда Алагата сами ставят условия. Например, во время кувда, когда соперничающие друг с другом Сослан и Челахсартаг плясали и на полу и на столах, а один из них – даже на концах поднятых кверху нартовских мечей. «Алагата вынесли Уацамонга, четырехугольную чашу Нартов, полную ронга, и сказали:
– Кто спляшет с чашей на голове, не пролив ни капли, тот и есть лучший плясун» [26].
Пиршества у Алагата предоставляют случай для другой, менее приятной церемонии, которую нартовские сказания осуждают и охотно прерывают вторжением юного героя-мстителя,– она соответствует другому старинному скифскому обычаю – умерщвлению стариков. По свидетельству Плиния («Естественная история», IV, 26) и Помпония Мела (III, 5), по обычаю satietas vitae требовалось от стариков покончить с собой, бросившись в море с некоей скалы. В мартовском эпосе описан подобный случай [27].
«Урызмаг под старость превратился в посмешище Нартов, молодежь стала плевать на него и вытирать о платье его свои грязные стрелы. Напрасно Сатана пытается успокоить мужа: «Ведь есть же поговорка: и камень стареет, и дерево стареет»,– все мудрые увещевания напрасны: Урызмаг решил умереть.
Он приказал заколоть своего коня, сделать из шкуры бурдюк, зашить себя в него и бросить в море».
Однако чаще всего старика устраняли насильственно и иным путем. Его приглашают к Алагата [28], чтобы за столом либо отравить, либо усыпить, во всяком случае, с ним произошло бы одно из двух, если б не появился Батраз и не пресек ход событий мечом [29].
«Батраз жил на небе. А на земле его дядя Урызмаг в это время одряхлел и перестал бывать на пирах и увеселениях. Он с трудом приходил только на ныхас. Молодые Нарты собрались в доме Алагата на пир и решили предать Урызмага постыдной смерти».
При пособничестве коварного Сырдона они добиваются того, что Урызмаг принимает приглашение. Но Сатана дает ему волшебный платок: если будет грозить опасность, он только должен бросить платок на пол,– и она тут же узнает обо всем и выручит мужа из беды. И в самом деле, видя, что его спаивают, Урызмаг бросает на пол платок. Чудом предупрежденная Сатана обращается к богу с просьбой отпустить с неба на землю юного Батраза. Тот спускается и узнает от нее обо всем.
«Опоясался Батраз своим мечом, пришел к дому Алагата и стал на пороге. Умар Алагата пропел такую песню: «О Нарты! Послушайте! Наши дворняги загнали в щель старого черного кабана, не выйти ему оттуда, и мы его там уморим». Урызмаг, заметив на пороге Батраза, в ответ пропел: «Нарты! А я ведь поставил против дворняг самую лихую борзую, которая им не уступит!». После чего Батраз бросился на Нартов и всех перебил».
В древности такие сцены не были из ряда вон выходящим преступлением, кознями против того или иного старика, это было общее правило, которому подчинялись все. Пир в доме Алагата – естественная обстановка, в которой совершались эти насилия, освященные одновременно и религией и правом.
Таким образом, Алагата действительно несут первую функцию, и это иллюстрируется характерными чертами: бражничанье на многолюдных собраниях, чудесные свойства волшебной чаши, физическое уничтожение стариков. Определение этой функции, записанное Тугановым, выявляет другую ее сторону – ум.
Функциональное значение рода Алагата на первый взгляд проявляется не столь четко, как у двух других, поскольку понятия «богатство» и «воинственность» представляются при определенных военных и экономических условиях более простыми и неизменными, чем религия, глубоко нарушенная обращением в ислам или в христианство. Как подразумевает их родовое имя, в старину они рассматривались также как самые высокопоставленные из Нартов. Alæg фонетически закономерно восходит к *āryaka при помощи словообразовательного суффикса, который широко использовался еще в скифском и особенно в осетинском языке,– это производное от древнего индоиранского слова агуа «ариец»[30].
Примечательно это настойчивое распределение «æртæ Нарты» – трех нартовских родов по трифункциональной структуре не только в теории, но и в самом материале сказаний. Выявляется та же «модель» идеального общества, которая рисовалась две тысячи четыреста лет назад в легенде Геродота о талисманах, упавших с неба, и, конечно, o γένη, происшедших от трех сыновей Таргитая. И это несмотря на то, что после скифских времен общество имело весьма отличную социальную организацию. Следовательно, преемственность фольклорных традиций осетин выдержала такое испытание временем, равного которому я не знаю.
1. В частности, таково нартовское общество во всех сказаниях сборника «Нарты кадджытæ». Nart – собирательное (род. п. Narty), единственное число – Nærton.
2. Так в «Нарты кадджытæ», стр. 221–224.
3. В «Нарты кадджытæ», стр. 197 – Fæs Nart.
4. G. Dumézi1, A propos de quelques représentations folkloriques des Ossètes.
5. «Кто такие нарты?» – ИОНИИК, I, 1925, стр. 373. Формы дигорского диалекта, соответствующие иронским fos, zond; Boriatæ – довольно распространенный вариант.
6. H. W. Bailey, Zoroastrian Problems in the Ninth-Century Books, Oxford, 1943, стр. 63. Мы имеем сейчас много персидских собственных имен в эламской транскрипции, образованных от этого слова (см.: Е. Веnveniste, Titres et noms propres en iranien ancien, Paris, 1966, стр. 78, 79,81-84,86,90,93). (...)
7. Я употребляю везде имя Батраз, которое кажется предпочтительнее, хотя чаще встречается Батрадз; см.: В. И. Абаев, Историко-этимологический словарь осетинского языка, I, М.–Л., 1958, стр. 240–241.
8. «Нарты кадджытæ», стр. 193–194.
9. Там же, стр. 195.
10. Там же, стр. 346.
11. Там же, стр. 194.
12. Там же, стр. 195–196.
13. «Памятники», II, стр. ,49.
14. «Нарты кадджытæ», стр. 67.
15. Там же, стр. 239.
16. Ж. Дюмезиль. Осетинский эпос и мифология. М., Наука, 1977. с.198.
17. «Нарты кадджытæ», стр. 249.
18. Там же, стр. 256.
19. Это tribulum и tribulatio.
20. Иногда сами сказители задаются этим вопросом и отвечают на него простейшим образом: «Поскольку Алагата были богатым родом. Нарты собирались у них – гъæздуг xæдзарæ адтæй Алæгатæ, зæгъгæ, ма Нарт уонæма æмбурд адтæнцæ», «Ирон адæмы сфæлдыстад», I.
21. Дж. Шанаев. Осетинские народные сказания, стр. 5.
22. В «Нарты кадджытæ», стр. 341: «Ступайте быстро на кувд к Алагата и садитесь семью рядами...».
23. В тексте, цитируемом в предыдущем примечании,–«семь рядов»; в «Нарты кадджытæ», стр. 98–99 – «три ряда» (старшие над столами: Урызмаг, Хамьщ, Сырдон); в публикации Дж. Шанаева (Осетинские народные сказания, стр. 5–9) – «четыре ряда» (столы возглавляют Урызмаг, Хамыц, Созырыко, Чилахсартон).
24. Подробнее об этом см. Ж. Дюмезиль. Осетинский эпос и мифология. М., Наука, 1977. с. 100–101.
25. См. статью «По поводу некоторых фольклорных представлений осетин» (G. Dumezil, A propos de quelques représentations folkloriques des Ossètes), стр. 44–46, прим. 4; Ж. Дюмезиль. Осетинский эпос и мифология. М., Наука, 1977. с. 145, прим. 17; см. также «Памятники», I, стр. 75, прим. I.
26. «Нарты кадджытæ», стр. 99.
27. «Памятники», I, стр. 38.
28. Когда дело представлено как злобная выходка одного рода против старика из другого рода: пир-ловушка, на который приглашают в гости, состоится, конечно, у этого второго рода, например у Бората в «Нарты кадджытæ», стр. 204, «Ирон адæмы сфæлдыстад», I, стр. 239.
29. «Памятники», I, стр. 72–74; ср. «Нарты кадджытæ», стр. 204–207.
30. Фонетически эта этимология вполне удовлетворительна: *ārya-ka и не могло привести ни к чему другому. Между тем В. И. Абаев отвергает ее, предположив черкесское происхождение; это à priori мало правдоподобно: имена всех трех родов должны быть все одного происхождения, a Æxsærtægkatæ – бесспорно осетинское. Небесный Кузнец – Kurd-alægon, должно быть когда-то принадлежал к этому роду: кузнец (kurd) – колдун (другая этимология В. И. Абаева в кн. «Осетинский язык и фольклор», I, стр. 592–594 исходит из неопределенного варианта Kurd-alæuærgon, где последний элемент должен соответствовать лат. Volcanus); существует вариант Kurd-Alæugon, который появляется (без kurd), в заимствованиях балкарцев в виде Alaugan – старший сын «золотого кузнеца» (С. Урусбиев, Сказания о нартских богатырях, стр. 7–26). В «Нарты кадджытæ» на стр. 326–335 патетический образ противника Сослана-Созырыко Тот(ы)радза связывается с родом Алагата; насколько мне известно, этого нет ни в одном из других многочисленных вариантов: в книге под редакцией В. И. Абаева «Ирон адæмы сфæлдыстад», т. I, Тотрадз из рода Албегата (отец его Алыбег, Албег), в другом варианте – из рода Алита.
(Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. Москва, 1976, стр.161 )
Жорж Дюмезиль
Источник - Анахарсис |
