Главная > История Алан > 04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


28 мая 2007. Разместил: 00mN1ck
Глава IV
ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУВо II—IV вв. в глубинах Азии, восточнее савромато-сарматских и сако-массагетских земель, сформировалось крупное объединение тюркских племен Южной и Западной Сибири и угорских племен Приуралья во главе с тюркоязычными гуннами. В основном это были кочевые племена. Экстен­сивная форма кочевого хозяйства, основанная на истощении и вытаптывании табунами пастбищ, требовала почти непрерывного кочевания — сведение пастбищ и прирост стада заставлял искать новые места для выпаса, переме­щаясь на сотни километров по «великому поясу степей». Характерно, что во всех известных истории случаях движение кочевников происходило с востока на запад. Встречного движения не было (1, с. 35).

Какая-то группа гуннов, согласно Птолемею (II в. н.э.), отделилась от основного массива гуннов и достигла р. Днепр — видимо, в поисках новых пастбищ. Но массовое движение гуннов и их союзников на запад началось в 70-х годах IV в. Новые и ранее невиданные пришельцы, дикие и необуз­данные, произвели сильное впечатление на современников. Неустрашимо сражавшиеся на маленьких и выносливых конях, все сокрушавшие на своем пути, эти кочевники ярко описаны римским историком Аммианом Марцеллином (2, с. 301—303) и знаменитым историком готов Иорданом (3). «Превосходящими всякую меру дикости» называет гуннов Аммиан Марцел­лин и далее свидетельствует: «У них никто не занимается хлебопашеством и никогда не касается сохи. Все они, не имея ни определенного места житель­ства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивого образа жизни, кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь».

Тот же Аммиан Марцеллин довольно подробно повествует об аланах. За рекой Танаисом, составляющей границу между Азией и Европой, «тянутся бесконечные степи Скифии (Азиатской Сарматии Птолемея.— В. К.), населенные аланами, получившими свое название от гор, они мало-помалу постоянными победами изнурили соседние народы и распространили на них название своей народности, подобно персам... Разделенные таким образом по обеим частям света, аланы (нет надобности перечислять теперь их разные племена), живя на далеком расстоянии одни от других, как номады, пере­кочевывают на огромные пространства; однако с течением времени они приняли одно имя, и теперь все вообще называются аланами за свои обычаи и дикий образ жизни и одинаковое вооружение. У них нет никаких шалашей, нет заботы о хлебопашестве, питаются они мясом и в изобилии молоком, живут в кибитках с изогнутыми покрышками из древесной коры и пере­возят их по беспредельным степям... Почти все аланы высоки ростом и краси­вы, с умеренно белокурыми волосами; они страшны сдержанно-грозным взглядом очей, очень подвижны вследствие легкости вооружения и во всем похожи на гуннов, только с более мягким и более культурным образом жизни; с целью грабежа или охоты они доезжают до Меотийского болота и Ким­мерийского Боспора, даже до Армении и Мидии» (2, с. 303—305).

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУИз сообщения Аммиана Марцеллина вытекает, что гунны и аланы были кочевниками, находившимися в IV в. примерно на одном уровне социально-экономического и культурного развития, которое может быть оценено как заключительный этап военной демократии. Сказанное существенно потому, что объясняет ту легкость, с которой часть алан вступила в союз с гуннами и вместе с ними двинулась дальше на запад. Движущие стимулы и цели были одни.

В 372 г. гунны форсировали Волгу и напали на алан-танаитов. «Именно гунны, вторгнувшись в земли тех аланов, которые сопредельны с гревтунгами и обыкновенно называются танаитами, многих перебили и ограбили, а остальных присоединили к себе по условиям мирного договора»,— отме­чает Марцеллин (2, с. 305). В 375 г. во главе с вождем Баламбером гунны перешли Дон и сокрушили племенное объединение остготов Германариха. После смерти Германариха новый царь остготов Витимир «несколько времени сопротивлялся аланам, полагаясь на других гуннов, которых он деньгами привлек на свою сторону; но после многих поражений потерял жизнь в битве, подавленный силой оружия» (2, с. 305). Остготы и вестготы отступают во Фракию, в 376 г. гунны появились на восточной границе Римской империи.

Есть основания полагать, что в 372 г. гунны разбили и подчинили не только алан-танаитов, но и нанесли удар по аланам Прикубанья и другим равнинным районам Северного Кавказа. Часть гуннской орды вторглась сквозь степи Приазовья на Таманский полуостров, переправилась через Керченский пролив и прошла огнем и мечом через европейскую часть Боспорского царства (4, с. 479), Другая часть гуннов в IV в. оказалась на тер­ритории Северного Дагестана и положила начало гуннскому царству (5, с. 181 —192). Севернее и северо-западнее Дагестана степи Предкавказья оказались занятыми гуннами-савирами, в VI в. принимавшими активное участие в ирано-византийских войнах в Закавказье (подробнее об этом см. в следующей главе). По мнению И. Маркварта, древние кавказские авары были идентичны «белым» гуннам-эфталитам, с чем не согласен К. Цегледи (6, с. 139). Тем не менее гунны оставили археологические следы своего пребывания и в Центральном Предкавказье: в с. Хабаз Кабардино-Балкар­ской АССР в каменном склепе в 1981 г. обнаружен типичный гуннский бронзовый котел с двумя ручками (7, с. 256—258). Но характерные для гун­нов погребения конца IV—V вв. с кремацией, шкурой коня и пр. в Предкавказье пока не выявлены. Возможно, что на Центральном Кавказе гунны долго не задержались и были увлечены вместе с основной их массой на Запад.

Итак, в 376 г. гунны и их союзники аланы появляются на дунай­ской границе Римской империи. Новая волна аланских переселенцев соеди­нилась со старым сарматским населением Паннонии — языгами, роксолана­ми, сарматами — аргарагантами и лимигантами и образовала здесь значи­тельный этнический массив. В 378 г. аланы и гунны были уже на р. Тиса, римский консул Авзоний в своих стихах мечтает о победе над новыми опас­ными врагами Рима (11, с. 25, прим. 3). Касаясь этих событий, американский историк Г. В. Вернадский отмечает, что аланы в гуннском нашествии играли роль авангарда (8, с. 131). Примерно тогда же на левом берегу Нижнего Дуная, согласно историку начала V в. Орозию, возникает область Алания, что подтверждает Исидор (11, с. 22—23), а р. Прут стала именоваться «Alanus fluvius» — «Аланской рекой» (8, с. 132). Как показал Ю. А. Кулаковский, Алания в этом районе нынешней Молдавии сохранялась на картах до XIII в. (11, с. 24).

Осенью 376 г. остготы и вестготы, толкаемые разразившимся голодом и гуннской опасностью, вторглись во Фракию, грабя все на своем пути. Через год у Маркианополя состоялась битва вестготов с римлянами, вестготы были разбиты и призвали на помощь остготов и алан. Последние на этот раз выступают на стороне своих недавних врагов. Римская армия во главе с императором Валентом (отсюда становится ясным, какое значение в империи придавалось вторжению объединенных сил варваров) двинулась навстречу союзникам. 9 августа 378 г. состоялось решительное сражение под Адриано­полем. Римляне потерпели страшное поражение, аланская и остготская кон­ница рассеяла ряды римлян, а вестготы изрубили римскую пехоту. Пало до 40 тысяч римских легионеров, погиб и император Валент. Конная атака план и остготов решила исход битвы, а при описании сражения А. Марцеллин упоминает военных предводителей Алафея и Сафрака, которые позже окажутся в Паннонии («Алатей же и Сафрак с остальными полчищами устремились в Паннонию»,— отмечает Иордан (3, с. 94).

Разгром у Адрианополя потряс Римскую империю. Готы и аланы появи­лись у стен Константинополя, с трудом были отбиты и поселены в Иллирии, новый император одряхлевшей империи Феодосии I ведет политику умиротворения варваров и широко привлекает их на военную службу в качестве федератов, обязанных охранять границы придунайских провинций от вторже­ния. Западный римский император Грациан (375—383 гг.) поселяет часть готов и алан в южной Паннонии, их вождями Иордан называет уже знакомых нам Алафея и Сафрака (3, с. 92, 94). Имя Сафрака Г. В. Вернадский считает иранским (8, с. 131); по заключению Л. Варади, Алафей был готом, Саф­рак — аланом, причем последний возглавил гунно-аланскую группировку в Паннонии (9, с. 377). Заметим попутно, что Я. Харматта в своей рецензии на монографию Л. Варади не согласился с его концепцией большой роли гуннов, план и готов в качестве федератов в Паннонии конца IV в. (10, с. 362), но эти сомнения кажутся преувеличенными. Согласно Л. Варади, численно группа Сафрака не уступала группе вестготов и насчитывала до 20 тыс. воинов (9, с. 377).

Упомянутый император Грациан привлек алан к службе в римской армии, сформировал из них гвардейский отряд и включил его в нотиции — списки армии. «Пристрастие императора к этим новым варварам шло так далеко, что он появлялся пред войсками в аланском национальном вооруже­нии и совершал походы в этом наряде. Явное пристрастие императора к своим фаворитам, которых он привлек к себе за большие деньги и всячески отмечал, навлекло на него раздражение в войсках и послужило поводом к его гибе­ли»,— пишет по этому поводу Ю. А. Кулаковский (11, с. 26—27). Но и после смерти Грациана аланский конный отряд в составе римской армии уцелел, и в начале V в. он упомянут в Notitia Dignitatum как самостоятельное под­разделение при начальнике конницы комите Алан (11, с. 27; 8, с. 132). Не исключено, что эти аланы при императоре Западной Римской империи Стилихоне (395—408 гг.) участвовали в отражении вторжения германских пле­мен в 402 и 405 гг.

Заслуживает быть упомянутой история западноримского императора Максимина, сменившего Грациана. Как отмечает Б. Бахрах, отец Максимина был гот, мать — аланка. Максимин обладал большими способностями, иступил в римскую кавалерию и служил в Британии. При поддержке рим­ских войск в Галлии Максимин после гибели Грациана захватил престол и стал первым императором варварского происхождения (12, с. 13—14; 11, с. 27).

Аланы служили и в Восточной Римской империи. Согласно Зосиму, император Феодосии I открыл широкий доступ в свою армию варварам из-за Истра; хотя Зосим и не конкретизирует понятие этих варваров, Ю. А. Кула­ковский был склонен видеть среди них и алан (11, с. 27—28). В панегирике Наката в честь императора Феодосия 391 г. говорится: «Шел под командой римских вождей и под римскими знаменами прежний враг Рима и следовал за значками, против которых прежде стоял, и став сам солдатом, наполонил города Паннонии, которые прежде он разорил вражеским опустошением. Гот, Гунн, Алан стали в ряды войск, сменялись на часах, боялись оказаться неисправными по службе» (11, с. 28; 8, с. 132). Как видим, согласно Пакату, основным районом расселения варваров была Паннония на Среднем Дунае. Придворный римский поэт Клавдий Клавдиан (умер в 404 г.) дал ценные сведения о происхождении наемников-алан: «Спускается сармат, смешав­шись с даками, и смелый массагет, который для питья ранит коней с рого­выми копытами, и алан, пьющий изрубленную Меотиду» (13, с. 253). Тот же Клавдиан в «Панегирике на четвертое консульство Гонория Августа» прямо говорит об аланах, «перешедших к латинским уставам» (14, с. 255). Следовательно, в представлении Клавдиана аланы, охотно воспринимав­шие римский образ жизни («латинские уставы»), происходили из районов, прилегающих к Меотиде — Азовскому морю, что полностью соответствует местоположению алан-танаитов А. Марцеллина, живших по берегам Танаиса — Дона (2, с. 305), а также в северокавказских степях восточнее Меотиды.

После смерти императора Феодосия I империя окончательно разде­лилась на западную и восточную части. Римские войска фактически были отозваны из Паннонии, остались ограниченные гарнизоны в крепостях вдоль римского лимеса. В состав гарнизонов входило большое число варваров, среди коих могли быть и аланы. Одной из таких паннонских крепостей была Фенекпуста на берегу озера Балатон, исследуемая венгерскими архео- логами. По мнению К. Шаги, крепости типа Фенекпусты возникают только после 375 г. (15, с. 151). Тем не менее активность варваров в Паннонии возросла, о чем свидетельствует Евсевий Иероним: «Душа ужасается пере­числить бедствия наших времен... Скифию, Фракию, Македонию, Дарданию, Фессалию, Ахайю, Эпиры, Далматию и все Паннонии опустошают, тащат, грабят гот, сармат, квад, алан, гунны, вандалы и маркоманны. Ниспровер­гнуты церкви, у алтарей Христовых поставлены в стойла лошади, останки мучеников вырыты из земли...» (16, с. 228).

Наряду с готами и гуннами особую роль в судьбе западных алан сыграло германское племя вандалов, упомянутое Иеронимом в одном ряду с аланами. В 335 г. вандалы были поселены императором Константином в Паннонии в качестве федератов (17, с. 41). Здесь они вступили в контакт с появив­шимися вслед за тем аланами. Как считал Ю. А. Кулаковский, под влиянием алан вандалы « в степных пространствах Дакии и Паннонии превратились в конный народ», т. е. стали конными воинами, что не было характерным для германцев (11, с. 32—33). Происходит сближение вандалов и алан, к их возможному союзу присоединяются свевы. В 405—406 гг. разгорается борьба правителя западной части Римской империи Стилихона (вандала по происхождению) с вождями других германских племен Атаульфом и Радагайсом. Стилихон противопоставил Радагайсу римские войска и отряды федератов под командованием Саруса (9, с. 390). Основу федератов Стили­хона составляли гунны, но имя Сарус напоминает имя другого военного вождя Саросия, в VI в. возглавлявшего аланское объединение на Северном Кавказе (18, с. 321—322, 383). Б. Бахрах указывает, что вождь Сарус (Саул) был аланского происхождения (12, с. 34).

Под влиянием поражения от Стилихона в 405 г. и напором надвигавшихся с востока гуннов вандалы, аланы и свевы, объединившись, начали движение на запад. Л. Варади отмечает, что к союзникам присоединились и остготы из провинции Паннония 1 (9, с. 391). Варварское объединение, несомненно, представляло значительную массу с крупным военным потен­циалом. Численность этой исходной волны переселенцев нам не известна, по Ю. А. Кулаковский уверенно пишет об «огромной массе» алан (11, с. 34) и неясных обстоятельствах разрыва алан с гуннами.

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


31 декабря 406 г. вандалы, аланы и свевы по льду перешли Рейн, опрокинули рипуарских франков и вторглись в римскую провинцию Галлию, подвергая ее повальному грабежу. «Это является таким событием,— пишет французский историк Ф. Ло,— за которым следует дезорганизация, обес­кровливание, окончательная гибель Западной империи» (19, с.71). Здесь будет кстати привести и точку зрения на описываемые события Г. В. Вернад­ского. Исходя из своей версии о том, что сармато-аланское племя Рухс-ас было в действительности частью древних русов и что это племя могло уча­ствовать во вторжении в Галлию в составе аланской орды, Г. В. Вернадский писал, что «западная экспансия алан была, таким образом, первым русским вторжением в Европу» (8, с. 132). Подобные утверждения, естественно, вызывают недоумение: в IV в. русских как современной нации еще не существовало.

В Галлии аланы разделились на две части. Часть их во главе с Гоаром перешла на службу к Римской империи и, по свидетельству Олимпиодора, стала союзной бургундам, выступив вместе с королем бургундов Гюнтером в 411 г. в городе Тур (20, с. 228). Другая часть во главе с Респендиалом осталась с германцами и, по сведениям Григория Турского, спасла от окончательного истребления вандалов, потер­певших поражение от франков (11, с. 35). В том же 411 г. аланский вождь Гоар и бургундский король Гюнтер провозгла­шают галла Иовина императором (3, с. 297—298, прим. 484). Провозглашение состоялось в городе Могунтиаке в Бель­гии, но Иовин вскоре погиб. «Дальнейшая судьба Гоара и его орды нам неизвест­на»,— писал Ю. А. Кулаковский (11, с. 35), но тут же предположил, что именно эта группа алан фигурирует в автобио­графии Павлина Пеллы «Эвхаристикос». Павлин был римским префектом города Бордо. В 414 г. вестготы атаковали Бордо и Павлин бежал в город Базас недалеко от Бордо со своей семьей.

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУГоты угрожают и Базасу. Павлин обращается за помощью к царю алан, в котором усматривает Гоара не только Ю. А. Кулаковский, но и Г. В. Вернадский (8, с. 132). Аланы приходят на помощь Павлину, их вооруженные воины выходят на городские стены. Готы не решаются вступать в бой и от­ступают, затем оставляют город и аланы.

Гипотеза Ю. А. Кулаковского и Г. В. Вернадского о Гоаре представ­ляется вполне обоснованной. По выводам Б. Бахраха, Гоар неизменно, в течение около 40 лет, выступал как союзник Рима. Б. Бахрах приводит ранее не известный у нас письменный источник первой трети V в.— поэму «Алеция» Клавдия Мария Виктора из Марселя, упоминающий религиозные веро­вания алан. Клавдий говорит о «примитивных» религиях и отмечает, что жертвоприношения духам предков у алан более примитивны, чем политеизм греков и римлян (12, с. 32). Б. Бахрах думает, что названные факты свиде­тельствуют о неприятии арианства аланами от германцев. Они хронологиче­ски могут иметь отношение к аланской группе Гоара.

После заключения мира с вестготами в 439 г. (последние заняли Южную Галлию в 412 г.) аланы получили от Аэция пустынную область Валентинуа в Нарбоннской Галлии (между городами Нарбонна и Тулуза) и осели здесь во главе с вождем Самбидой (11, с. 38; 12, с. 32). Б. Бахрах допускает, что эта группа алан передвинулась в долину р. Роны из Южной Галлии, где она находилась ранее и занимала земли между Средиземным морем и Тулузой, контролируя Via Domitia — стратегически важную дорогу в Испанию (12, с. 32). В 457 г. император Майориан, по свидетельству Сидония Апполина-рия, сформировал отряд из алан Галлии (Б. Бахрах считает, что это были аланы из Валентинуа, 12, с. 33) и двинул их против вандалов в Испанию. Аланы потерпели поражение от вандалов и под командой своего вождя Беоргора (Беогара, Беорга) двинулись из Галлии в Северную Италию. Направившийся им навстречу император Майориан был убит по пути у Тортоны, аланы вторглись в Северную Италию (12, с. 33). Западная Рим­ская империя оказалась перед лицом серьезной опасности. Император Восточной империи Лев по­слал своего патриция Анфемия в Рим, «сделав его там принцепсом. Тот, прибыв ту­да, направил против аланов своего зятя Рекимера, мужа выдающегося и чуть ли не единственного тогда в Ита­лии полководца. В первой же битве он нанес поражение всему множеству аланов и королю их Беоргу, перебив их и уничтожив»,— пишет Иордан (3, с, 113). Упомя­нутая битва у Бергамо сос­тоялась в 464 г. Часть раз­битого аланского войска оста­лась в северной Италии, соединившись с аланами, по­павшими на службу Риму в начале V в. (аланы, участ­вовавшие в борьбе с ванда­лами в 405—406 гг.).

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУАланские поселенцы в Северной Италии, по старой традиции, становились фе­дератами империи, обязан­ными за земельный надел и жалованье нести военную службу. Аланский полк Comites Alani продолжал нести свою службу в Северной Италии до 487 г., располагаясь в Равен­не (12, с. 36). Судя по всему, аланы быстро романизировались, что уже в самом начале V в. было подмечено Клавдианом (аланы, «перешедшие к латинским уставам»). Список военных колоний Северной Италии, содер­жащийся в Notitia Dignitatum, упоминает в их числе и сарматские. Б. Бах­рах обоснованно видит в них именно аланские колонии,, где более раннее сарматское население смешалось с аланским (12, с. 37—38). Кроме того, II. Бахрах допускает наличие аланских групп в населении таких городов, как Поленция, Верона, Тортона, Бергамо (12, с. 39). Он же впервые собрал аланскую топонимику Северной Италии, в которой особо отметим город Аллайн — в 5 милях севернее Аосты и на пути к перевалу Сент-Бернар, имев­шему большое стратегическое значение (12, с. 39).

Вернемся к аланам в Галлии. В 442 г. Аэций переместил часть алан Гоара и район Орлеана для усиления контроля над багаудами Арморики, незадол­го восстававшими под руководством Тибатона (437 г.) и потерпевшими пораже­ние. Гоар расселил алан в Орлеане и вокруг него, сделав Орлеан своей резиденцией.

В 447 г. в Арморике вновь вспыхнуло восстание, причиной чего, по мне­нию А. Р. Корсунского (23, с. 78), послужило непомерное налоговое бремя. Арморика отложилась от империи. Для подавления восстания Аэций на­правил алан Гоара, разрешив им в виде компенсации и для наказания армори-канцев подвергнуть их грабежу. Когда Гоар (в некоторых источниках; он наз­ван Эохаром — «свирепым», 11, с. 38) вступил в Арморику, жители ее об­ратились за помощью к епископу Герману. Епископ вступил в переговоры с Гоаром и получил его согласие воздержаться от экзекуции при условии, что Герман получит отмену приказа Аэция. Герман срочно отправился в Равенну за прощением армориканцам, но прощения не получил, и в 448 г. Арморика была разгромлена аланами (12, с. 64—65).

Около 450 г. в районе Орлеана появляется новый аланский вождь Сангибан, в котором Б. Бахрах видит преемника одряхлевшего Гоара. Сангибан стал известен, главным образом, как активный участник знаменитой «битвы народов» на Каталаунских полях.

К середине V в. вся Паннония фактически находилась в руках гуннов, по свидетельству Иордана, в провинциях Дакии и Паннонии жили тогда гунны и разные подчиненные им племена» (3, с. 111). В Паннонии располага­лась ставка гуннского хана Аттилы, ставшего после убийства его соправи­теля Бледы в 445 г. единоличным правителем. В 451 г. со всеми подвластны­ми племенами, составившими огромную армию, Аттила двинулся на запад, разграбив по пути Страсбург, Мец, Вормс, Майнц. Гунны вступают в Галлию и приближаются к Орлеану, где находилась резиденция Гоара, затем Санги-бана. «Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обе­щает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврели­ан, где он тогда стоял»,— пишет Иордан (3, с. 104). Король вестготов Тео-дорид I и Аэций, узнав о готовящейся измене Сангибана, укрепляют город, «стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племе­нем в середине между своими вспомогательными войсками»(3, с. 104).

Противники встретились на Каталаунских полях 15 июня 451 г., западнее г. Труа. Гуннской армии Аттилы противостояли объединенные силы рим­лян, вестготов и алан. Битва была чрезвычайно ожесточенной; по свидетель­ству Иордана, с обеих сторон пало 165 тысяч бойцов. Аланы Сангибана были поставлены в центре союзного войска; в середине гуннской армии «помещался Аттила с храбрейшими воинами» (3, с. 105). Судя по этой дислокации, аланы столкнулись лицом к лицу с отборной гвардией Аттилы. Гунны потерпели поражение и отступили, дальнейшее их движение на запад было остановлено, Аттила вернулся «на свои становища».

На следующий год, по Иордану, «Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером (Луара.— В. К.), чтобы, изменив после их (поражения) самый вид войны, угрожать еще ужаснее» (3, с. 111). Пройдя по каким-то иным, чем в первый поход, дорогам, «Аттила двинул войско на аланов». Но новый король вестготов Торисмуд опередил Аттилу: первым явился к аланам, объединился с ними и встретил войска Аттилы. Произошла битва «почти такая же, какая была до того на Каталаун­ских полях». Аттила вновь потерпел поражение и бежал «к своим местам» (3, с. 111).

Все ли в сообщении Иордана правдиво и соответствует действительности? Заметим, что в историографии высказывались на этот счет довольно скептические оценки. Так, относительно событий, связанных с «битвой наро­дов» на Каталаунских полях, Б. Бахрах пишет: «По-видимому, проготские настроения Иордана воодушевили его сделать вестготов героями за счет враждебных им аланов» — и называет текст Иордана «предвзятым отчетом» (12, с. 66). Предвзятость Иордана американский ученый видит и в том, что в описании Каталаунской битвы Иордан поместил алан в центре союзного войска потому, что римляне и вестготы им не доверяли и боялись предатель­ства алан, тогда как в действительности аланы Сангибана были выдвинуты на самый опасный участок битвы (12, с. 67). Следует признать, что критиче­ские замечания Б. Бахраха оправданы.

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


Относительно второго похода Аттилы в Галию в 452 г. Ю. А. Кулаковский высказался однозначно: «Этот второй поход Аттилы есть измышление источника Иордана для вящего прославления славы готского имени» (11, с 39, прим. 1). Е. Ч. Скржинская в целом также признает тенденци­озность труда Иордана «Гетика», в котором сочетается восхваление готов и их королей с призывом «к подчинению побеждавшей в то время империи» (3, с. 57), но никаких конкретных возражений по упомянутым выше фраг­ментам Иордана не выдвигает.

Ссылаясь на Григория Турского, Б. Бахрах пишет о нападении вестготов во главе с Торисмудом на алан, в 453 г. Аланы были разбиты и изгнаны из Северной Аквитании, но Орлеан вестготами взят не был (12, с. 68).

В 453 г. могущественный повелитель гуннов Аттила умер.

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


Начался распад эфемерной империи гуннов. В 454 г. в Паннонии на р. Недао произо­шла битва между гуннами и их бывшими союзниками гепидами. В этот раз аланы выступили на стороне гуннов, но трудно допустить, что это были аланы из Галлии. Скорее это были какие-то группы алан, оставшихся в Пан­нонии и на Нижнем Дунае и не ушедшие в 406 г. дальше на запад. Гунны и их союзники были разбиты. В 471 г. гунны покинули Паннонию, освободив­шиеся земли были переданы новым федератам: скирам, герулам, гепидам, аланам (9, с. 397). Вскоре после битвы при Недао часть алан во главе с Кандаком осела вместе с. германским племенем скиров в Малой Скифии — Добрудже и Нижней Мезии. Е. Ч. Скржинская в своих комментариях к «Гетике» имя Кандак ставит в один ряд с такими аланскими именами, как Аддак, Сафрак, Хернак, Эллак (двое последних — сыновья Аттилы; 3, с. 333, прим. 656, что говорит о популярности ирано-аланской ономастики и, соответственно, о немалой роли алан в бурных событиях V в.). Таким образом, на Балканах и Нижнем Дунае аланы фиксируются до VI в. включи­тельно.

К концу V в. часть алан из района Орлеана стала продвигаться на запад, в бретонские районы, армориканский летописец сообщает, что Аудрен, возглавлявший бретонцев, правил также частью алан (464 г.), а в начале VI в. епископ по имени Аланус служил в городе Ле Ман (12, с. 79). В Арморике остатки алан существовали до VI в., после чего окончательно ас­симилировались почти одновременно с группами алан на Нижнем Дунае.

Как было сказано выше, вторгшись в Галлию в 406 г., аланы раздели­лись на две части. Мы еще не касались судьбы той части, которая во главе с Респендиалом осталась союзной германцам-вандалам. После столкновения с франками эта часть алан с вандалами и свевами в 409 г. двинулась через г Пиренеи в Испанию. Как пишет Г. В. Вернадский, «союзники без труда за­воевали эту страну, которую в 411 г. поделили между собой» (8, с. 132). Аланам достались Лузитания и Картахена, о чем свидетельствует епископ Галисии Идаций (3, с. 296—297, прим. 473). Как считает Б. Бахрах, поселе­ние алан и вандалов в Испании, вероятно, основывалось на принципе госте­приимства — завоеватели стали гостями римских помещиков, получая значи­тельную часть доходов от их хозяйств. В обмен на это «гости» обязаны были защищать своих «хозяев» от других набегов и грабежей, т. е. положение, напоминающее статус федератов. Аланы и вандалы обратились к римскому императору Гонорию с просьбой о мире, признании их статуса федератов и предлагая своих заложников. Однако империя предпочла не вступать в союзнические отношения с завоевателями Испании, входившей в состав империи, и направила против них старых врагов вандалов — вестготов (12, с. 56). Вторжение вестготов состоялось в 416 г.

В течение двух лет шла ожесточенная борьба, в ходе которой вестготы теснили своих противников. Король вандалов Фредбал погиб. В 418 г. вест­готы разгромили алан у Тартеса (совр. Кадис), царь алан Аддак погиб в бою. Остатки алан соединились с вандалами и продолжали борьбу, отступая все дальше на юг Пиренейского полуострова. Цари вандалов Гунерих, Гейзерих и Гелимер отныне носят титул царей вандалов и алан (11, с. 41). Теснимые вестготами вандалы и аланы в 429 г. переправляются через Гибралтарский пролив в Северную Африку. Согласно Ф. Ло, в Африку переправилось до 80 тысяч человек, из них 12—15 тысяч воинов (19, с. 88). Какая-то группа алан, по мнению Р. Груссэ, осталась в Испании, соедини­лась с вестготами и дала свое имя области «Гото-Алания», или Каталония (21, с. 118, ср. 3., с. 279, прим. 388).

Захватив северо-западную часть Африки (часть совр. Туниса и Алжира), Гейзерих в 435 г. заключил мирный договор с Римом. Аланы в Вандальском королевстве (последнему посвящена монография французского историка Куртуа, 22) продолжали, несмотря на относительную немногочисленность, сохранять этническую индивидуальность, на что обратил внимание Б. Бах­рах (12, с. 57). Последнее, в частности, отразилось в сохранении алан в титулатуре вандальских королей «Rex Vandalorum et Alanorum». Королев­ство вандалов просуществовало в Северной Африке до 533 г., когда оно было завоевано византийским полководцем Велизарием, а Гелимер взят в плен и выселен в Малую Азию.

Как видим, в Африке, как и в Дакии, Галлии, Италии, остатки алан, оторвавшихся от своего основного этнического массива, сошли с историче­ской арены в VI в., окончательно растворившись среди окружающих и более многочисленных народов.

История алан на Западе, реконструируемая по письменным источникам, не оставляет никаких сомнений в пребывании достаточно значительных масс алан на пространстве от Нижнего Дуная до Пиренейского полуострова. Из приводившихся выше цифр, при всей их предположительности, вытекает, что речь, как правило, идет о различных группах, насчитывавших десятки тысяч человек и обладавших высоким военным потенциалом. Нет сомнений и в том, что исходной территорией движения алан на запад были равнинные про­странства между Волгой и Доном и Северного Кавказа, где аланы фик­сируются задолго до гуннского вторжения. Это была основная территория расселения алан в Азиатской Сарматии. Отдельные группы алан в догуннский период присутствовали в степях Северного Причерноморья, на Ниж­нем и Среднем Дунае (языги, роксоланы I в. н.э.). Следует полагать, что и эти группы аланского населения были втянуты в миграционные процессы эпохи «великого переселения».

Естественно думать, что, перемещаясь с гуннами и германскими племе­нами на запад и будучи составной частью этого потока, аланы сохраняли не только свою этническую индивидуальность, но и культурно-этнографиче­ские особенности, отражавшиеся в верованиях, обрядах, обычаях и в матери­альной культуре. О языческих верованиях галльских алан Гоара, по «Але-ции» Клавдия Мария Виктора, мы уже говорили. Попытаемся коснуться весьма сложного вопроса о тех археологических фактах, которые возможно вычленить из массы вещественного материала конца IV—V вв. на территории Центральной и Западной Европы и предположительно связать их с аланами. Исходные посылки: дата материала — конец IV—V вв., исторически засви­детельствованные районы пребывания алан, северопричерноморские парал­лели того же и более раннего времени, указывающие на восточное происхо­ждение западных аналогов. При этом необходимо еще раз подчеркнуть огромную трудность именно аланской атрибуции тех или иных археологиче­ских материалов ввиду особой подвижности участвовавшей в переселении этнической среды, ее способствовавшей взаимным заимствованиям этно-племенной чересполосицы и мозаичности, наконец — постоянному воздей­ствию местных кочевников. Указанные сложности привели И. Вернера к за­ключению, что «опыты этнического определения мало перспективны» (24, с. 1). И тем не менее такие опыты предпринимаются.

Первая серьезная попытка выделения древностей, относящихся к вест­готам и аланам во время их движения на запад, была предпринята Э. Бенингером (25). Однако основное внимание автора было обращено на выделение древностей готов и рассмотрение их роли в интересующих нас событиях как главной. По мнению Э. Бенингера, аланы оказали незначительное влия­ние на вестготов (25, с. 120—125), что расходится с оценками, данными М. И. Ростовцевым (26, с. 237) и Б. Бахрахом (12, с. 116—119). Э. Бенингер связывал с аланами отдельные находки керамики из Северной Богемии (напр., из Дура, 25, рис.31) и погребение в Зиммеринге (Австрия). Нами уже отмечалось некоторое сходство одного из сосудов Дура с определенными формами керамики из позднесарматских памятников Нижнего По­волжья (27, с. 90), но оно чисто формальное. Кроме того, сходные сармат­ские сосуды не могут быть датированы IV—V вв. и относятся к более ран­нему времени. Поэтому вопрос об аланской атрибуции сосуда из Дура остается по крайней мере неясным.

Весьма проблематичным остается и вопрос относительно аланской атри­буции погребения в Зиммеринге, о чем писал Э. Бенингер (25, с. 76, рис. 33—38). По предположению последнего, здесь был погребен аланский воин с вестготской керамикой.

Как видно из приведенного выше исторического очерка, большую роль в качестве плацдарма для продвижения алан на запад сыграла Паннония. Ввиду территориальной близости Паннонии к причерноморским степям именно здесь можно ожидать наиболее реальные материальные следы алан; совершенно очевидно, что чем дальше на запад они уходили, тем больше нивелировалась их традиционная культура. Этнической интерпретации археологических материалов гуннского времени Венгрии посвящена осно­вательная монография А. Альфельди (28). Однако А. Альфельди, выделив характерные (по его мнению) черты погребального обряда и материальной культуры гуннов, прочие комплексы этого периода не попытался связать с каким-либо определенным народом, обращая внимание лишь на их кочевнический характер. Заслугой А. Альфельди является признание культуры прине­сенной гуннами в Паннонию и представленной, в частности, изделиями полихромного стиля, многокомпонентной по происхождению и созданной не только гуннами, но и другими народами — в том числе и аланами.

Разделяя выводы А. Альфельди, Н. Феттих признавал роль алан в оформ­лении культуры Паннонии периода гуннского нашествия и писал, что «среди археологических памятников мы должны искать следы алан в таких местах, где можно отменить знаки интенсивного персидского влияния» (29, с. 186). Однако попытки выявления таких следов Н. Феттих не предпринял.

В 1950 г. у города Чонград в Юго-Восточной Венгрии был открыт инте­ресный могильник гуннского времени, опубликованный М. Пардуцем. Обряд погребения характеризуется положением стоя, сидя и на корточках, ориенти­ровка — юг-север и запад-восток (30). Сидячие костяки группы II М. Пардуц связывает с кавказским обычаем (30, с. 386), опираясь на грунтовые могиль­ники первых веков н. э. в Тарках и Карабудахкенте (Дагестан), хотя тут же подчеркивает: «Трудным является вопрос, какой народ был носителем этой культуры» (30, с. 389). Тем не менее погребения группы II М. Пардуц ста­вит в связь с присутствием «элементов из кавказской области», ссылаясь при этом на могильники Усть-Лабинский (по Н. В. Анфимову) и Гилячский (по Т. М. Минаевой). Исследователь полагает, что на старое оседлое сармат­ское население Венгрии наслоились новые сармато-аланские, вандальские, готские и гепидские племена (30, с. 389). М. Пардуц отмечает, что в Венгрии до сих пор нет нишевых могил, характерных для Южной России и единствен­ным исключением является могила из Кестхей, по-видимому, аланская (30, с. 390). В заключение М. Пардуц приходит к осторожному выводу: при современном состоянии знаний в материале из Чонграда невозможно устано­вить большую массу алан, и их присутствие может быть взвешено на осно­вании упомянутых нишевых могил и деформированных черепов (30, с. 391).

В вещевом материале из Чонграда действительно есть отдельные элементы, демонстрирующие сарматское или сармато-кавказское влияние, на­пример, кинжалы с вырезом у основания рукояти (аналоги концентрируются преимущественно на Северо-Западном Кавказе, например, могильник Дюрсо близ Новороссийска, сам М. Пардуц указывает их в Керчи, Феодосии, Туапсе, 30, с. 349), серьги с многогранником, керамика с зооморфными ручками и вертикальными ручками-сливами типа трубки (30, рис. 8), также возможно происходящая с Северо-Западного Кавказа и Крыма (27, с, 81). Переселение какой-то группы северокавказского населения в конце IV — начале V вв. из Прикубанья в район Чонграда вполне возможно, что исторически может быть связано с движением части гуннской орды через Нижнее Прикубанье и Фанагорию в Крым и далее в степи Северного Причерноморья. Но имеет ли этот материал Чонграда отношение к аланам?

М. Пардуц справедливо выдвинул в качестве критериев выделения аланских древностей Паннонии камерные могилы (катакомбы и подбои) и деформированные черепа, хотя и эти критерии требуют оговорок и должны рассматриваться с учетом комплексов. Кратко остановимся на указанных критериях М. Пардуца.

Насколько нам известно, до сих пор единственным камерным могильни­ком на территории Венгрии остается могильник у города Кестхей, где от­крыты подбойные могилы V в. (31. с. 185—189; 32, с. 234, 237). К. Шаги отождествил эти захоронения с германцами, находившимися на службе у гун­нов, тогда как М. Пардуц считал погребения Кестхея аланскими (30, с. 390). М. Пардуц ближе к истине хотя бы потому, что германцы не практиковали обряд погребения в подбоях, тогда как подбои и катакомбы (камерные моги­лы) были достаточно распространены у сарматских и сако-массагетских племен Северного Причерноморья, Приуралья, Средней Азии как в догуннскую, так и послегуннскую эпохи (33, с. 195—208; 34, с. 218—227; 35, с. 3—14; 36, с, 29—37; 37, с. 67—69, и т. д.). В то же время погребения в каме­рах-подбоях не типичны для собственно гуннов, практиковавших погребения с сожжением, конем или шкурой коня (38, с. 94; 39, с. 61 — 72). Мы, на основании сказанного, склонны разделить выводы М. Пардуца.

Представляется более ясным вопрос об искусственно деформированных черепах. Восточное их происхождение на территории Центральной и Запад­ной Европы несомненно. Возникший в глубине Западной Сибири (40, с. 99 - 110) этот обычай быстро распространился в Средней Азии и в среде сармат-аланских племен (41, с. 18), считаясь признаком знатности и кpacoты (42, с. 680). Есть мнение о том, что деформация черепа вызывала эпилептоидные припадки с судорогами, ауреами, видениями, галлюцинациями (43, с. 45) — патологическими деформациями психики, имевшими отношение к шаманизму, в Центральной и Западной Европе в рассматриваемое время не известному. Сводки распространения деформированных черепов V в. на западе составлены И. Вернером (24, карта 9) и Т. Сулимирским (44, рис. 70). И. Вернер отмечает, что До 400 г. деформированные черепа в Запад­ной Европе не известны (24, с. 24), и уже отсюда вытекает, что они появились здесь одновременно с движением восточных кочевников гуннов и алан на запад. Картографирование деформированных черепов, более полно выпол­ненное И. Вернером, показывает в целом соответствие их ареала с тем маршрутом, по которому двигались и расселялись в Западной Европе аланы в их разнообразных комбинациях то с гуннами, то с германскими племенами. Первый район большой концентрации деформированных черепов мы видим на территории бывших римских провинций Паннония I, Паннония II и Норик, где пребывание алан засвидетельствовано историческими источниками прочно. За время, прошедшее после публикации труда И. Вернера, число находок увеличилось, и сейчас эта группа еще более представительна. Вторая группа расположена между средним течением Эльбы и верхним течением Везера, что могло бы соответствовать местоположению алан, вандалов и свевов перед их вторжением в Галлию в 406 г., но большинство находок датировано концом V—VI вв. и хронологически с этим вторжением не увязывается. Наконец, третья группа деформированных черепов конца V—VI вв. сосредо­точена на левом берегу среднего течения Роны, что соответствует историче­ски засвидетельствованному поселению алан в долине Роны (область Валентинуа) в 440 г. (12, с. 33).

Характерно, что по мере продвижения на запад находки деформирован­ных черепов становятся все моложе, и если в первой группе черепа времени Аттилы мы видим в 16 пунктах (на карте И. Вернера), то в группе второй — один, а в третьей группе — ни одного. Здесь все черепа происходят из позд­них находок. Данное обстоятельство свидетельствует о продвижении но­сителей этого обычая с востока на запад. Обычай деформации в Запад­ной и Центральной Европе сохраняется до VI в. и исчезает в меровингскую эпоху (25, с. 125; 24, с. 16), т.е. одновременно с. ассимиляцией алан по наблюдениям Б. Бахраха.

Разумеется, обычай искусственной деформации черепа не служит этническим показателем и был распространен у целого ряда древних наро­дов, принимавших участие в «великом переселении». Но он практиковался и у алан, и на рассмотренном выше материале мы можем предполагать аланскую его атрибуцию, особенно применительно к третьей группе Валентинуа.

С конца IV в. на обширной территории, от степей Казахстана до Норман­дии, появляются отдельные богатые мужские и женские погребения, одно время считавшиеся кладами. Последняя точка зрения вызвала возражения Г. Ф. Корзухиной, писавшей, что «кочевники никогда не зарывают вещи и виде кладов. Все комплексы, с виду имеющие сходство с кладами, найден­ные в степях Причерноморья и Средней Азии, при ближайшем рассмотрении оказываются одинокими богатыми кочевническими погребениями» (45, с. 68). В настоящее время принадлежность «кладов» богатым кочевничес­ким могилам сомнений уже не вызывает, а их интерпретация как «княже­ских» или погребений федератов признана.

В своей известной сводке материалов гуннской эпохи И. Вернер при­водит перечень таких погребений в Западной и Центральной Европе, содер­жащих в инвентаре вещи северопричерноморских и восточноевропейских типов (металлические зеркала с ушком, серьги калачиковидные и с много­гранником, пряжки, фибулы в виде мухи, так называемые «Zikadenfibel» и т. д.). Характерно, что во многих интересующих нас погребениях Центральной Европы найдены разбитые металлические зеркала, что является одним из элементов сармато-аланского погребального ритуала на территории Юго-Восточной Европы — ритуала, зародившегося еще в савроматскую эпоху и дожившего до V в. (46, с. 95). И этот компонент инвентаря может свидетель­ствовать в пользу аланской атрибуции комплексов, хотя настаивать на ней конечно, трудно. Тем не менее, укажем ряд богатых кочевнических погре­бений V в. в Центральной и Западной Европе, которые с необходимыми оговорками можно рассматривать как возможные аланские. Среди них знаменитое погребение в Унтерзибенбрунне, близ Вены, с богатым набором роскошных вещей, многие из которых ювелирной работы с инкрустациями (47, с. 32—66). В состав инвентаря входит и разбитое на две части (пред­намеренно испорченное) металлическое зеркало, в связи с чем М. И. Ростов­цев писал: «Я не вижу ни одной причины, которая бы мешала отнесению погребений Зибенбруннена сарматским женщине и ребенку» (48, с. 53). Однако, как это ни соблазнительно, выводы М. И. Ростовцева нельзя не оценивать как чрезмерно прямолинейные: сложную проблему происхождения и распространения инкрустированных украшений эпохи «великого пере­селения» на обширном пространстве от Боспора до Северной Африки он свел только к наследию Боспора и аланских переселенцев на запад, что встре­тило отрицательные оценки со стороны А. К. Амброза (49, с. 17). В европей­ской научной литературе погребение из Унтерзибенбрунна интерпретируется по-разному: его считают германским (50, с. 29; в полихромной фибуле действительно заметны древнегерманские традиции; кроме того, А. К. Амброз замечает, что «сарматы IV в. вообще не знали двупластинчатых фибул, следовательно и ушедшие на запад аланы не могли ввести эту моду, они лишь спорадически заимствовали ее от других народов», 51, с. 39), оставлен­ным гуннами (24, с. 91) или федератами, разбогатевшими на римской службе в первой половине V в. (52, с. 55—59). Однако Я. Тейрал, возражающий гуннской атрибуции И. Вернера, указывает, что среди римских федератов были и сарматы, а аланы играли важную роль (52, с. 59).

Таким образом, четкого этнического определения могилы V в. в Унтер­зибенбрунне достичь не удается, несмотря на длительное изучение этого памятника.

Интересно женское погребение V в. из Регёй в Венгрии, опубликован­ное Г. Месарошем (53, с. 66—91). В инвентаре две роскошные серебряные фибулы, покрытые золотой пластиной с цветными инкрустациями, прекрас­ной работы кувшин с горлом в виде головы птицы, позолоченная поясная пряжка, золотые нашивки на платье в виде буквы «М» (такие же в Унтер­зибенбрунне), стеклянный кубок с налепами. Череп женщины искусственно деформирован в соответствии с восточным обычаем, но две фибулы на пле­чах и пряжка на поясе указывают на готские традиции (54, с. 131 —165). Г. Месарош погребение в Регёй этнически пытается связывать с племенами, переселившимися в Паннонию с востока, возможно с федератами, среди которых были и аланы Сафрака. Но это лишь осторожное предположение. Ф. Бирбрауер приводит аналогичные готские погребения, в том числе из Суук-Су в Крыму, Хохфельдена в Лотарингии и Дуратона в Испании (54, с. 139, рис. 5). К готским погребениям относят комплекс из Регёй и авторы «Археологии Венгрии», но здесь же отмечают, что аналогичный черно-глиняный кувшин V в. был найден в Озоруково Кабардино-Балкарской ССР — территории, где в то время расселялись аланы (55, с. 294). Я не знаю, какой именно кувшин из Озоруково имеют в виду авторы, но невозможность однозначной этнической атрибуции и в данном случае выступает от­четливо.

Я. Тейрал писал о распространении вещей типа Унтерзибенбрунна по Европе и Северной Африке до Карфагена (52, с. 12). В этой связи возникает частный вопрос о распространении на Западе так называемого «полихром­ного стиля», связанного с эффектной цветной (чаще красной) инкрустацией по золотому фону. Именно изделия полихромного стиля имел в виду М. И. Ростовцев, когда обосновывал свою теорию «беспороцентризма» и. алан — разносчиков этого стиля по всей Европе. Видимо, под воздействием взглядов М. И. Ростовцева, бывшего тогда одним из крупнейших авторитетов в археологии, О. М. Дальтон сравнивал «готские» древности из Керчи, про­данные А. Л. Бертье-Делагардом Британскому музею, с произведениями более позднего меровингского стиля и доказывал их полную тождествен­ность (56, с. 145). На фоне этих построений Г. Кюнн пришел к выводу, что фибулы типа «муха» (или цикада) в Европу были занесены сарматами вместе с готами (57, с. 85—106), чему возражает Б. Аррениус (58, с. 15— 16), хотя такая возможность вполне реальна.

Однако О. М. Дальтон не обратил внимания на заключение М. И. Ростов- , цева о том, что полихромный стиль «стал стилем хозяев, господствующего класса населения, стилем княжеских и королевских дворов, стилем Ген-зериха, Теодориха, Аттилы» (48, с. 65). Тем самым М. И. Ростовцев признал изделия полихромного стиля принадлежащими степной аристократии не только сармато-алан, но также готов и гуннов, что признано и современными исследователями древностей эпохи «великого переселения» (59, с. 53; 60, с. 7). Лишь часть украшений полихромного стиля производилась в мастер­ских Боспора и отсюда в гуннскую эпоху распространялась на восток и на запад при посредстве постоянно передвигавшихся кочевников (И. Вернер считает даже, что центр гуннских кочевий в начале V в. находился в районе Боспора; 24, с. 95). Среди этих кочевников, безусловно, находились и алан­ские группы.

Настоящим же центром производства импозантных изделий полихром­ного стиля стало Среднее Подунавье, где располагалась ставка Аттилы и центр его эфемерного государства. По этому поводу А. К. Амброз писал: «Народы, передвигавшиеся к западу на рубеже IV—V вв., не принесли с собой развитого стиля типа Госпитальной улицы (могильник в г. Керчь.— В. К.) и Унтерзибенбрунна, а только отдельные элементы будущего стиля. На Дунае эти элементы подверглись переработке и постепенно слились в единый сплав новой археологической культуры, принадлежавшей вер­хушке гуннского объединения. На Боспор, на Волгу, на Кавказ, а также в Западную и Северную Европу этот стиль распространялся из Среднего Подунавья как «гуннская мода» (49, с. 132—133). Отсюда следует вывод, что «нет оснований считать вещи с инкрустацией догуннскими и занесен­ными на запад беглецами аланами или готами, заимствовавшими их на Боспоре» (49, с. 146).

Трудно полностью согласиться с приведенными выводами А. К. Амбро­за. Если западноевропейские вещи с инкрустацией (см, напр., 58, 61) дей­ствительно не относятся к догуннскому времени и они действительно не были заимствованы аланами и готами на Боспоре, то кто, кроме алан и готов мог занести их в V в. в Западную Европу из Паннонии? «Гуннская мода» стала популярной в период Аттилы, и ее распространение могло не зависеть от массовых миграций, но в первые десятилетия V в. носителями и распространителями полихромного стиля, возникшего задолго до появле­ния гуннов в Северном Причерноморье, равно обычая искусственной дефор­мации черепов и ритуала разбивания погребальных зеркал, были скорее всего аланы и готы. Конечно, вычленить узко аланское наследие здесь не­возможно и мы можем говорить только о разноэтничной социальной верхушке этих племен, вторгшихся в Галлию, Северную Италию и Испанию в первой половине V в. В этом я солидарен с И. Вернером (24, с. 91).

04. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ В АФРИКУ


В свете сказанного вновь обратим внимание на женское погребение V в. в Эране (Нормандия: 62, с. 78; 63, с. 295-304). Здесь мы видим две богато инкрустированные золотые фибулы типа Унтерзибенбрунна и зо­лотые нашивки на платье в виде буквы «М», что также отмечено в Унтерзибенбрунне и Регёй. Золотые украшения Эрана могли лопасть сюда, по Э. Салену, во время похода алан, вандалов и свевов в 407. Но поскольку Унтерзибенбрунн датируется первыми десятилетиями V в. (52 с. 1»), дату могилы в Эране следует несколько отодвинуть - к середине V в., что со­ответствует времени появления алан на Бретани и в соседней Нормандии по письменным источникам.

На территории Северной Франции есть и другие находки вещей средне-дунайского происхождения. В частности, это фибула в виде мухи, найденная в Берепере (бассейн Роны), датированная Э. Саленом первой половиной V в и связанная им с аланами (63, с. 307). Выше мы уже отмечали северо­-причерноморское происхождение фибул-«мух», поэтому связь данной фибулы с аланами остается вполне вероятной, хотя и не доказанной. Сложный вопрос о пластинчатых фибулах был рассмотрен нами в статье об аланах на Западе (27, с. 92). В 1930 г. Л. Франше сделал попытку отождествить с аланами некоторые бронзовые предметы, в основном пряжки, происхо­дящие из долины Луары. Л. Франше отнес эти предметы к V в. и подчерк­нул, что «аланы занимали весь запад старой Орлеанской провинции по правую сторону Луары, немного иногда захватывая левый берег» (64, с. 71). Местонахождение вещей действительно совпадает с ареалом алан и районе Орлеана, и это соблазнило В. Бахраха использовать выводы Л. Франше в своей книге (12, с. 112, рис. 9), но Б. Бахрах не учел возражения Г. Цейсса и Э. Салена: первый датировал вещи VII в. (65, с. 147—148), а иторой установил их местное происхождение (63, с. 312—318). Таким образом, попытка Л. Франше оказалась неудачной. В то же время Э. Сален, касаясь вещей северопричерноморского и паннонского происхождения на территории Франции, ставит их в связь с движением алан в начале V в. из Паннонии через Северную Францию в Испанию (63, с. 295—296; 66, с. 77—78).

Если выявление археологических следов алан на территории Франции чрезвычайно затруднено и не выходит пока за рамки осторожных допущений, то на территории Пиренейского полуострова выявление таких следов еще труднее. Прежде всего это погребение из Бейя в Южной Португалии, дав­шее науке меч с навершием рукояти с вставкой и две золотые пряжки, инкрустированные гранатовыми вставками (67, с. 206—207). Н. Оберг и К. Раддац (68, с. 150) уверенно приписывают этот комплекс вестготам, могильники которых на Пиренейском полуострове действительно известны (09—70). Но находки в Бейя с не меньшими основаниями можно считать нланскими — аналогичные хоботковые пряжки в конце IV—V вв. были широко распространены в Северном Причерноморье.

В заключение коснемся находок в Северной Африке. Это богатый инвентарь из саркофага в Кудьят-Затер (Карфаген) с золотым колье, двумя пластинчатыми фибулами полихромного стиля, фибулой с подвязной ножкой, тремя перстнями, золотой инкрустированной пряжкой, 169 золоты­ми бляшками от одежды. Опубликовавший этот материал М. И. Ростовцев датировал его концом IV—V вв., сравнивал с находками из Эрана и Керчи и предложил гипотезу об аланской принадлежности погребения в Кудьят-Затер (48, с. 54—57, рис.23—24). Присутствие полихромного стиля впе­чатляет, но датировка комплекса подверглась уточнению. Я. Тейрал пока­пал, что комплекс из Кудьят-Затер датируется VI в. (52, с. 59).

Не менее осторожно следует подходить и к золотым вещам из языческого храма Тубурбо-Майюс в Карфагене (48, с. 56—57). И здесь возможны некоторые параллели с Северным Причерноморьем, что в свое время побу­дило автора этих строк и В. К. Пудовина посчитать, что вещи из Тубурбо-Майюс «попали в Северную Африку в связи с переселением туда вандалов и алан из Испании в 429 г.» (27, с. 95). Сейчас я не берусь это утверждать, так как дата комплекса остается неясной и он требует специального изучения.

Причины огромных трудностей, стоящих перед исследователем, понят­ны. Чем дальше уходили на запад аланы, тем больше утрачивались и ниве­лировались те специфические черты их материальной культуры, которые могут быть для нас своего рода индикаторами. По Р. Хахманну, никогда не наблюдается полного переноса всего комплекса культуры на новую терри­торию, и поэтому археологически переселение не может быть доказано, оно может лишь предполагаться (71, с. 84). Поэтому однозначно опознать следы алан в культурах Франции, Испании, Португалии, Африки V—VI вв. мы не можем и пребываем в области более или менее допустимых гипотез.

Обитание наших соотечественников — алан на Западе, их поход через всю Европу в Африку, их военно-политическая активность в тех далеких краях — одна из интересных страниц отечественной историй. На закате Римской империи аланы сыграли немалую роль в ее дальнейшей судьбе, ибо признано, что аланы здесь не только отличились в римских войсках, но и внесли свой вклад в этногенез современного итальянского народа (72, с. 158). Аланские элементы бесспорны в топонимике Франции; будучи на ее территории довольно долгое время, аланы, по признанию Б. Бахраха, оказа­ли положительное влияние на развитие военного дела Западной Европы, особенно на тактику конного боя. Вместе с германскими племенами аланы активно участвовали в распространении по Европе полихромного стиля и «гуннской моды», сформировавшейся в Паннонии, где большие массы алан находились длительное время. Как пишет Б. Бахрах, аланы были един­ственным негерманским народом, имевшим в эпоху «великого переселения» значительные поселения в Западной Европе. Все это прочно связывает историю алан с европейской и мировой историей.

ЛИТЕРАТУРА

1. Нечаева Л. Г. О переселении кочевников из Азии в Юго-Восточную Европу. X Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов). М., 1980.
2. МарцеллинАммиан. Истории. В. В. Латышев. Известия древних писателей о Ски­фии и Кавказе. ВДИ, 1949, 3.
3. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.
4. Гайдукевич В.Ф. Воспорское царство. М.— Л., 1949.
5. Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962.
6. Czegledy К. Kaukazusi nunok, kaukazusl avarok. Antlk Tanulmanyok II, Budapest, 1955.
7. Ватчаев В. М. Гуннский котел из селения Хабаз. СА, 1984, 1.
8. Vernadsky G е о г g e. Ancient Russia. New Hawen, 1944.
9. Varady Laszlo. Das Letzte Jahrhundert Pannoniens (376—476). Budapest, 1969.
10. H armatta J. The last century of Pannonia. Acta antiqua, t. XVIII, fasc. 3—4, Budapest, 1970.
11. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.
12. Bachrach Bernard S. A History of the Alans in the West. University of Minnesota press. Minneapolis, 1973.
13. Клавдиан Клавдий. На Руфина книга 1. ВДИ, 1949, 4.
14. Клавдиан Клавдий. Панегирик на четвертое консульство Гонория Августа. ВДИ, 1949, 4.
15. Sagi К. Das Problem der pannonischen Romanisation im Spelgel der volkerwanderungs-zeitlichen Geschichte von Fenekpuszta. Acta antiqua, t. XVIII, fasc. 1—2, Budapest, 1970.
16. Иероним Евсевий. Письма. ВДИ, 1949, 4.
17. Diсu1escu С. С. Die Wandalen und die Goten in Ungarn und Rumanien. Leipzig, 1923.
18. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб, 1860.
19. Lot F. Les invasions germaniques. Paris, 1935.
20. Gregoire H. Ou en est la question des Nibelungen? Byzantion, t. X, Bruxelles, 1935.
21. Grousset R. L'Empire des Steppes. Paris, 1948.
22. Courtois Chr. Les vandales et I'Afrique. Paris, 1955.
23. Корсунский А. Р. Движение багаудов. ВДИ, 1957,4.
24. Werner G. Beitrage zur Archaologie des Attila-Reich. Munshen, 1956.
25. Beninger E. Die westgotisch-alanische Zug nach Mitteleuropa. Leipzig, 1931.
26. Rostovtzeff M.J. Iranians and Greek in South Russia. Oxford, 1922.
27. Кузнецове.А., Пудовин В. К. Аланы в Западной Европе в эпоху «великого переселе­ния народов». СА, 1961, 2.
28. А1fо1di A. Funde aus der Hunnenzeit und ihre ethnische Sonderung. Archaeologia Hungarica, t. IX, Budapest, 1932.
29. Fetti ch N. La trouvaille de tombe princiere Hunnique a Szeged-Nagyszeksos. Archaeolo­gia Hungarica, T. XXXII, Budapest, 1953.
30. Parducz M. Archaologische Beitrage zur Geschichte der Hunnenzeit in Ungarn. Acta Archaelogica, t. XI, fasc. 1—4, Budapest, 1959.
31. Sagi K. Hunkori sir Kesthelyen. Archaelogiai Ertesito, t. 82, 2, Budapest, 1955.
32. Harmatta J. Problem de la determination et de I'appreciation historique du material archeologique. Conference archeologique de I'Akademie Hongroise des schiences. Buda­pest, 1955.
33. Мелюкова А. И. Сарматское погребение из кургана у с. Олонешты. СА, 1962, 1.
34. Железчиков В. Ф., Криге'р В. А. Катакомбные захоронения Уральской области. СА, 1978, 4. .35. Сорокине. СО датировке и толковании Кенкольского могильника. КС ИИМК, вып. 64, 1956.
36. Литвинский Б. А. Джунский могильник и некоторые аспекты кангюйской проблемы. СА, 1967, 2.
37. Максимов Е. К, Позднейшие сармато-аланские погребения V—VIII вв. на территории Нижнего Поволжья. В кн.: Труды Саратовского обл. музея краеведения, вып. 1. Сара­тов, 1956.
38. Засецкая И. П. О роли гуннов в формировании культуры южнорусских степей конца IV—V века нашей эры. Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 18, 1977.
39. Засецкая И.П. Особенности погребального обряда гуннской эпохи на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья. Археологический сборник Гос. Эрмита­жа, 13, 1971.
40. Дремов В. А. Обычай искусственного деформирования головы у древних племен Запад­ной Сибири и его происхождение. Проблемы археологии и этнографии, вып. 1. изд. ЛГУ, 1977.
41. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
42. Istoria Romaniei, I. Ed. Academiei Republicii Populare Romane, 1960.
43. Бобин В. В. Искусственно деформированные черепа, найденные при раскопках в Крыму. В кн.: Труды кафедр нормальной анатомии и гистологии с эмбриологией Крымского гос. мединститута. Симферополь, 1957.
44. Sulimirski T. The Sarmatians. London, 1970.
45. Корзухина Г. Ф. К истории Среднего Поднепровья. СА, XXII, 1954.
46. Хазанов A.M. Религиозно-магическое понимание зеркал у сарматов. СЭ, 1964, 3.
47. Кubitsсhek W. Grabfunde in Untersiebenbrunn. «Jahrbuch fur Altertumskunde», Bd. V, Heft 1—3, Wien, 1911.
48. Rostovtzeff M. Une trouvaille de I'epoque greco-sarmate de Kertch. Monuments et memoires publies par I'Academie des inscriptions et belles-lettres. Pondation E. Piot, v. 2, Paris, 1923.
49. Амброз А. К. Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы V—IX вв. Докт. дисс. М., 1973, Архив ИА АН СССР, Р-2, дело № 2142.
50. Noll R. Kunst der Romerzeit in Osterreich. Salzburg. 1949.
51. Амброз А. Н. Хронология древностей Северного Кавказа. М., 1989.
52. Теiгаl J. Mahren im 5. Jahrhundert. Die Stellung des Grabes XXXII aus Smolin im Rahmeni der donaulandischen Entwicklung zu Beginn der Volkerwanderungszeit. Praha, 1973.
53. MeszarosG. A regolyi korai nepvandorlaskori fejedelmi sir. Archaelogiai Ertesito, 97, 1970.
54. Bierbrauer V. Zu den Vorkommen ostgotischer Bugelfibeln in Raetia II. Bayerische Vorgeschichtsblatter, 36, Heft I, 1971.
55. Археология Венгрии. Конец II тысячелетия до н.э.— I тысячелетие н.э. М., 1986.
56. Dаltоn О. М. Sarmatian Ornaments fron Kertch in Britisch Museum, compared with Anglo-Saxon and Merovingian ornaments in the same collection. «The Antiquaries Journal», vol. VI, № 3, 1924.
57. Kunn H. Die Zikadenfibeln der Volkerwanderungszeit, JPEK, 10, 1935.
58. Arrenius B. Granatschmick und Gemmen aus nordischen Funden des frihen Mittelalters. Stockholm, 1971.
59. Засецкая И. П. Полихррмные изделия гуннского времени из погребений Нижнего Поволжья. Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 10, 1968.
60. Засецкая И. П. Золотые украшения гуннской эпохи. Л., 1975.
61. Werner J. Eine ostgotische prunkschnale von Koln-Severinstor. «Kolner Jahrbuch fur vorund fruhgeschichte», Bd. 3, Koln, 1958.
62. Salin E. La Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1979.
63. Salin E. La civilisation merovingienne d'apres les sepultures, les textes et le laboratoire, t. I, Paris, 1949.
64. FranchetL. Une Colonie Scitho-Alaine en Orleanais au Ve siecle. Les bronzes Caucasiens du Vendomois. Revue Scientifique, № 3—4, 1930.
65. Zeiss H. Die Germanischen Grabfunde der fruhen Mittelalters zwischen mitteler Seine und Loire-Mundung. Berlin, 1942.
66. Salin E. Le Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1939.
67. Aberg N. Die Franken und Westgoten in der Volkerwanderungszeit. Uppsala, 1922.
68. Raddatz K. Das Volkerwanderungszeitliche Kriegergrab von Beja, Sudportugal. Jahr­buch des Romisch-Germanischen Zentralmuseums Mainz, 6, Jahrgang, Mainz, 1960.
69. Zeiss H. Die Grabfunde aus dem Spanischen Westgotenreich. Berlin und Leipzig, 1934.
70. Molinero Perez A. La necropolis visigoda de Duraton (Segovia). Madrid, 1948.
71. Щукин М. Б. Современное состояние готской проблемы и Черняховская культура. Архео­логический сборник Гос. Эрмитажа, 18, 1977.
72. Вайнштейн О. Этническая основа так называемых государств Одоакра и Теодориха. «Историк-марксист», кн. 6, 1938.



Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru