I
X век—ключевая веха в этнической и социальной истории алан. В начале столетия аланские протогосударства (западное — с центром в верховьях Кубани, и восточное, тяготевшее к Дарьялу) объединяются в единое раннеклассовое общество. Итак, начало X в. —дата возникновения аланского государств.
В это же время, согласно детальному анализу А. В. Гадло, окончательно оформляется «в целом единый и настолько специфический комплекс культурно-бытовых комплексов, что уровень этнической консолидации в Алании можно охарактеризовать как уровень, свойственный средневековой народности». Следовательно, X в. — дата «рождения» аланского (осетинского) народа.
Наконец, (в. начале X в. в истории алан произошло еще одно примечательное событие — официальное принятие христианства. Разумеется, христианизация алан протекала отнюдь не гладко. Новую религию первоначально восприняли лишь царь, его дружина и окружение. Византийский патриарх Николай Мистик в письмах к архиепископу Алании Петру просил в деле христианизации особое внимание и «крайнюю осторожность» проявлять «в отношении людей знатных и властных», в отношении же «простых людей» он позволял «допускать строгость». Новая религия распространялась с трудом Николай Мистик отметил это в одном из писем к архиепископу Алании: «Ты сам понимаешь,— писал он,— что не легко дается переход от языческой жизни к строгости Евангелия». В 932 г. после поражения от хазарского кагана Аарона, аланский царь был вынужден на время отречься от христианства.
К середине X в. положение меняется. По данным византийского императора Константина Багрянородного, царь Алании «не живет в мире с хазарами... и может сильно вредить им». Пограничные владения кагана аланский царь мог «грабить и причинять великий ущерб и бедствия хазарам». Поэтому каган «страшился нападения аланов». Царю Алании Византия посылала грамоты с золотой печатью достоинством в два солида и он именовался «духовным сыном императора». Владыки авазгов, иверов, албанцев, других горских народов получали от императора приказы и только царь Алании «трактовался как самостоятельный государь». Интересно признание источника X в., исходящего из двора кагана: «Царство алан сильнее и крепче всех народов, которые вокруг нас». В письме патриарха Византии Николая Мистика архиепископу Алании Петру аланский владыка назван «князем». В книге Ибн-Русте (нач. X в.) имеется текст «Записки» анонимного автора с описанием ряда народов Восточной Европы. В терминологии «Записки» нашло отражение различие в характере власти государей и племенных вождей: если владыки русов, алан, хазар, булгар, «владения ас-Сарир» названы в ней маликами, то в отношении мадьяр и славян употребляется два термина: ра'ис (глава, предводитель) и малик, а о буртасах говорится, что «у них нет главы, который управлял бы ими». Масуди изображает аланского царя как могущественного государя. «Царь аланов выставляет 30 000 всадников. Это царь могущественный, сильный и пользующийся большим влиянием, чем остальные цари». Помимо столицы — Магаса — у алан «находятся еще крепости и угодья, расположенные вне этого города, куда царь время от времени переезжает». Интересное свидетельство об аланах содержится в хронике «Ху-дуд-ал-Алам»: «Царь их христианин. Они владеют 1000 больших деревень. Среди них имеются как христиане, так и идолопоклонники. Часть населения —горцы, а часть—-жители равнины... Хайлан, город, в котором находится царская дружина».
Верховная власть в аланском обществе сосредоточилась в руках высшего слоя военной аристократии — багатаров. Согласно Ибн-Русте, «царь аланов называется Б.гайр, каковое (имя) прилагается к каждому из их царей». Титул «багатар», как уже отмечалось, первоначально применялся по отношению к полководцам, но с развитием классовых отношений он получил новый оттенок и некоторое время применялся и в отношении царей. Таким способом, как нам представляется, аланские цари указывали на свою связь с определенным типом знати — военной аристократией. Одновременно царь алан носил заимствованный у хазар титул «кэркундедж». Иными словами, он являлся носителем и военной, и гражданской власти. Это же можно отметить в отношении эмиров Северо-Восточного Кавказа. Термин «эмир», в Дагестане известный с конца VIII в., обозначал носителей то военной, то гражданской власти, то объединял эти функции в одном лице. Средний слой аланских дружинников периода военной демократии — алдары — к X в. превратились в особое сословие знати; слово «алдар» стало переводиться как «князь».
B дальнейшем роль знати, вышедшей из военной аристократии, у алан оставалась значимой. В византийских источниках аланские аристократы-полководцы известны под разными терминами. Так, согласно Анне Комниной, при дворе императора Алексея находился «алан, по сану магистр, который был близок к императору и принадлежал к числу его домашних». Магистр — до IX в. высший византийский военный титул, присваивавшийся членам не императорских фамилий. Но в X—начале XII вв. он постепенно выходит из употребления. Алан, упомянутый Анной, последний магистр, известный по византийским источникам. Комнина назвала еще одного крупного аланского полководца по имени Рамсик, причем назван он «эксусиократором». Во всех известных случаях этим византийским социальным термином обозначался верховный правитель Алании.
Таким образом, Алания начала X в. являлась сильным государством с большим числом укрепленных поселений, мощной армией. В социальной структуре источники выделяют «простых людей» и «людей знатных и властных». Среди последних ведущую роль играла военная аристократия. Из ее высшего слоя — багатаров — происходил царский род алан Ахсартагатов. Интересно, что в нартовском эпосе этим же антропонимом обозначается наиболее могущественный род, а имя родоначальника— Ахсар — восходит к индоиранскому ksathra «мощь», «принцип военной функции». Имя главы рода Ахсартагатов — Урызмаг — произошло от ava—rasmaka «господин».
У аланского царя была постоянная вооруженная сила — дружина, набираемая из аристократов разных степеней. По данным «Худуд ал-Алам», дружина царя стояла в городе Хайлан. Но были еще «другие города и крепости» (Масуди), в которых находились военные гарнизоны, подчиненные царю. Во всяком случае, в знаменитой крепости «Дар-и-алан» (Аланские ворота), находилась «стража в количестве 1000 человек». Дружинники входили, вероятно, в формирующийся административный аппарат. На местах они, видимо, играли роль агентов центральной власти. Вспомним, например, упоминание Константина Багрянородного об «эксусиократоре» (царе) Алании и «архонте» (князе) Ассии, контролировавшем Дарьяльский проход. По свидетельству грузинской летописи, Дургулель Великий, знаменитый аланскии царь, прибыл в гости к своему шурину Баграту IV «со всеми князьями Осетии».
С некоторыми оговорками можно провести аналогию между положением аланской военной знати и дружинников Древней Руси. Наиболее характерный тип дружинных погребений X в. обнаружен не только в Киеве и подвластной ему Черниговщине, но и в других важнейших пунктах Древнерусского государства—в Смоленске, Поднепровье, Верхнем Поволжье, Пскове, Ладоге и Волыни. Очевидно, эти памятники принадлежат «росам» — дружинникам, связанным с Киевом и осуществлявшим контроль над подвластными киевскому князю городами и погостами.
По сведениям дореволюционного исследователя 3. Чичинадзе, в 1019 г. аланскии царь Урдуре еще более упрочил центральную власть, укрепив тем самым и мощь государства. Вот как описывает алан той поры грузинская летопись: «Аланы являются христианами. Это достойный почтения народ. Они любят родниться и любят своих родственников, умеют хранить дружбу, познавать врага. Любят поддерживать соседство, они хлебосольны, хорошо умеют править страной, отличные воины, прекрасно владеют оружием, в бою едины и помогают друг другу, умеют хорошо расставить свои силы во время боя... умеют строить отличные башни, крепости, замки, мосты, переправы, все, что необходимо в войнах. Прекрасно умеют строить церкви и изготовлять церковную утварь. Исключительно высоко в них почитание старших, особенно стариков».
Сведения об аланах содержатся и в трудах византийских авторов. Так, например, Михаил Пселл оставил интересный рассказ о том, как император Константин IX Мономах, правивший в Византии в середине XI столетия, «полюбил некую девицу, которая... жила у нас как заложница из Алании. Девица, дочь тамошнего царя, красотой не отличалась, заботами о себе не была избалована и украшена только двумя прелестями: белоснежной кожей и прекрасными лучистыми глазами. Тем не менее царь сразу пленился ею, забыл думать о других своих пристрастиях, у нее одной проводил время и пылал к ней любовью.
Пока царица Зоя была жива, он не очень-то проявлял свои чувства... но когда Зоя умерла, он раздул пламя любви, распалил страсть и разве что не соорудил брачный чертог и не ввел туда возлюбленную, как жену. Преображение этой женщины было мгновенным и удивительным: ее голову увенчало невиданное украшение, шея засверкала золотом, руки обвили змейки золотых браслетов, на ушах повисли тяжелые жемчужины и золотая цепь с жемчугами украсила и расцветила ее пояс. И была она настоящим Протеем, меняющим свой облик.
Хотел Константин и увенчать ее царской короной, но опасался двух вещей: закона, ограничивающего число браков, и царицы Феодоры, которая не стала бы терпеть такого бремени и не согласилась бы одновременно быть и царицей, и подданной. Поэтому-то он и не сподобил возлюбленную царских отличий, однако удостоил звания, нарек севастой, определил ей царскую стражу, распахнул настеж двери ее желаний и излил на нее текущие золотом реки, потоки изобилия и целые моря роскоши. И снова все расточалось и проматывалось: часть растрачивалась в стенах города, часть отправлялась к варварам, и впервые тогда аланская земля наводнилась богатствами нашего Рима, ибо одни за другими приходили груженые суда, увозя ценности, коими издавна вызывало к себе зависть Ромейское царство... Дважды, а то и трижды в год, когда к юной севасте приезжали из Алании слуги ее отца, самодержец публично показывал ее им, провозглашал ее своей супругой, именовал царицей, при этом и сам преподносил им подарки и своей прекрасной жене велел их одаривать».
Михаил Пселл, судя по тону его описания, тенденциозно подходил к оценке роли алан в византийских делах середины XI столетия. На рубеже 50—60-х гг. XI в. начинается блистательная военно-политическая деятельность царя алан Дургулеля Великого. В течение почти четверти века он и его армия играли ключевую роль в развитии событий не только на Кавказе, но и в Передней Азии и на Ближнем Востоке. Его услугами охотно пользовались императоры Михаил VII Дука и Никифор Вотаниант. Очевидно, Византия сильно нуждалась в военной помощи со стороны алан. Вероятно, этим и объясняется «увлеченность» византийского императора юной дочерью царя Алании. Конечно, Константин IX Мономах мог «увлечься» красивой аланкой, оказавшейся в столице империи. Но в том-то и дело, что сам же Михаил Пселл говорит, что она «красотой не отличалась». И тем не менее, император максимально приблизил ее к себе и всячески ублажал. Очевидно, союз с нею и «богатые подарки» аланам объективно служили интересам Византии. Неслучайно в период правления Константина IX Мономаха в армии империи важное место принадлежало аланским дружинам. Например, в 1045 г. в походе на Двин участвовал отряд магистра Константина Аланского.
Аланы в X—XII вв. представляли большую политическую силу, подкрепленную военной мощью. Этим и объясняется повышенный интерес к ним со стороны крупных держав. Так, Византия сразу же после возникновения аланского государства активизировала свои контакты с аланами, в которых искала военных союзников, способных заменить одряхлевшую Хазарию и прикрыть северо-восточный фланг империи от возможных вторжений. Красноречиво в этой связи высказывание императора Константина Багрянородного: аланы предпочитают дружбу «царя Ромейского», «если хазары не желают жить в мире и дружбе» с Византией, то царь алан «может причинить им много зла... хазары, боясь нападения алан, и не находя поэтому возможности нападать с войском на Херсон и климаты, так как не имеют силы одновременно воевать с обоими, будут принуждены соблюдать мир».
О значении «аланского» фактора в политике Византии свидетельствует и такой факт: после поражения от болгар в 917 г. патриарх Николай Мистик в письме царю Болгарии Симеону угрожал нашествием венгров, печенегов, русов, алан и «других скифских племен».
С целью укрепления связей с аланами, Византия предприняла идеологическую акцию — содействовала распространению среди них христианства. Данная акция для империи служила средством политической экспансии и укрепления своих пошатнувшихся позиций на Кавказе. Церковные связи двух государств были настолько интенсивными, что вскоре «Алания в византийских источниках представлялась (подобно Руси и др.) оплотом православия в Европе» (М. В. Бибиков).
В этот период упрочились связи алан со славянским миром) Впрочем, отношения славян с ираноязычными племенами юга России имеют давнюю историю. Напомним слова А. П. Новосельцева «о лексическом и даже общественном наследии древних насельников нашего юга — иранцев... часть которых слилась со славянами и участвовала в этногенезе юго-восточной части русского славянства». Что касается конкретно алан, то еще Ю. В. Готье отмечал: «С самого начала русской исторической жизни до Батыева погрома ясы жили рядом с русскими и среди них и должны были вносить в русскую жизнь что-то свое».
То, что дело обстояло именно так, указывает иранское про исхождение ряда имен купцов и послов, упомянутых в договорах Руси с греками 911 и 945 годов. В договоре Игоря к таким именам специалисты относят: Сфаньдр, Истр, Прастен, Фроутан и др. Имя Сфаньдр, равно как иранское Эсфандар, очевидно, восходит к эсфанд —12 месяц года. Фроутану из договора Игоря соответствует иранское форутан «простой», «скромный». Имя Прастен сопоставимо с причастием парастанде «поклоняющийся», «почитающий», «слуга». В договоре это имя встречается трижды. Созвучно ему имя Фурьстен — одного корня с фэрэстандэ «отправитель», «экспедитор».
Ираноязычные параллели можно провести и к некоторым другим славянским именам. Например, легендарному основателю древнерусской столицы — Кию — имеется аналогия в иранском имени Кия. Слово кей или кийя в иранских языках означает «правитель», «владыка», «царь». Еще одно славянское имя Алвад имеет точную аналогию в иранском. И, наконец, имя Мутур из договора Игоря сопоставимо с иранским мохтар «свободный», «независимый».
В походе 945 г. славян на Каспий принимали участие и аланы. Этот поход стал возможен благодаря соглашению Руси с Византией, заключенному вопреки противодействию Хазарии. Известный исследователь дипломатии Киевской Руси А. Н. Сахаров считает, что в ходе подготовки к походу славяне заключили также союз с аланами и другими народами Северного Кавказа. Сирийский автор Бар-Гебрей сообщает некоторые детали данного похода: «В тот год, когда он (Мусафид Марзубан) начал царствовать, вышли разные народы: аланы, славяне и лезги, проникли до Азербайджана, взяли город Бердау и, убив в нем 20 000, ушли назад».
Объединение славян с аланами и лезгинами указывает на вероятную остановку русов в Дагестане. Здесь и могло произойти описанное Бар-Гебреем событие, ознаменовавшее союзнические отношения славян с северокавказцами.
Поход 945 г. был первым из известных совместных выступлений славян и алан. Разумеется, это показатель не только контактов, но и тесного сближения и сотрудничества. Нашу оценку не меняет то, что в 965 г. Святослав после разгрома хазар нанес удар по ясам и касогам. Как правило, касаясь похода Святослава, исследователи цитируют следующий фрагмент летописи: «В лето 6475 (965 г.). Иде Святослав на козари. Слышавше же козаре, изыдоша противу ему со князем своим Хаганом и соступившеся крепко бишася; и одоле Святослав козарам и град их Белую Вежу взят, и победи ясы и касоги, и приде ко Киеву» (Ипатьевская летопись). Аналогичные тексты приведены и в других летописях, например: Воскресенской, Тверской, Псковской и Софийской. Однако в свое время В. Н. Татищев обратил внимание на другой фрагмент хроники: после победы над ясами и касогами Святослав их «приведе Кыеву». В. Н. Татищев трактовал данный сюжет как указание на привлечение алан в Киев «на поселение». А. И. Сахаров допускает, что Святослав перед походом на Дунай мог привести в Киев не поселенцев, а дружины алан и касогов. В любом случае само появление алан в Киеве — факт примечательный. Столь же показательно, что в начале XI в. «Ярослав ходи на ясы, и взят их, и посели на Рси».
Детали походов славян на Кавказ в XI в. известны благодаря переводу В. Ф. Минорского «Тарих ал-Баб». В 1030 г. «русы прибыли в Ширван на тридцати восьми судах». В междоусобной борьбе за трон Аррана (Ганджи) они встали на сторону правителя Фадла б. Мухаммеда и его сына Мусы; «русы оставили свои суда и помогли взять Байлакан. Получив богатое вознаграждение, русы двинулись на запад». Через два года «русы опустошили Ширван» и отходили по суше. По предположению В. Ф. Минорского, они «имели какое-то соглашение с аланами или надежду, что последние поддержат их с севера». Но на этот раз «газии ал-Баба под предводительством эмира Мансура б. Маймуна заняли горные проходы, предали русов мечу и захватили добычу, которую те везли». Через год «русы, подкрепленные аланами, вернулись с целью мести в ал-Баб». Русы и аланы «собрались вместе и двинулись» сушей; однако в битве под ал-Карахом потерпели поражение. «Властитель аланов был силой отражен от ворот Караха».
В начале XII в. киевские князья, осваивая Дон, активизировали борьбу с половцами и стремились нейтрализовать донецких алан. Когда в 1111 г. славяне двинулись к городу Шарукану, то впереди дружины с пением религиозных гимнов шли священнослужители. Горожане вышли «и поклонишася князем русским и вынесоша рыбы и вино». Русичи вошли в город, «перележаща ночь ту», а утром двинулись дальше. По мнению Ю. А. Кулаковского, город на Донце населяли аланы-христиане, и славяне, подступая к Шарукану, знали об этом.
В 1116 г. Владимир Мономах «посла сына своего Ярополка, а Давыд сына своего Всеволода на Дон, и взя полон многе, и взяша три грады: Сугров, Шарукан, Балин. Тогда же Ярополк приведе с собою ясы, и приведе себе жену, красну велми, яського князя дщерь». Как и прежде, аланы, которых Ярополк «приведе с собою», переселялись на Русь, особенно в пограничные районы, где несли военную службу.
Как видно, в X—XII вв. немало алан переселилось на территорию Киевского государства. Но шел и обратный процесс: славяне оседали на Северном Кавказе, что нашло отражение в устной традиции осетин. Это еще в 1780 г. подметил протопоп И. Болгарский: «Что касается до самих сих народов, которых мы называем осетинцами... сказывают многие их них, что весьма не малое число прежде в их места переселилось посторонних и разного рода людей, как то грузин и славян, укрывающихся в то время от притеснений и гонений, чинимых первым от персицкого Аббас-шаха, а последним от ординских татар, с которыми смежное имели жительство по разным местам, как то некоторые на Можарах, а другие на Татартупе...»
Обратим внимание на сообщение источника о контактах со славянами в эпоху «ординских татар». В этой связи привлекают внимание открытые археологами на городище Верхний Джулат (у Эльхотовских ворот) каменные здания и вещественный материал, тяготеющий к культуре Древней Руси XI—XIII вв., что подтверждает связь алан со славянами. Интересны находки русских крестов XII—XV вв. на Северном Кавказе. По мнению некоторых специалистов, они свидетельствуют о проникновении в предгорье каких-то групп населения из русских земель. На это же указывает фрагмент персидской хроники «Тарасол» из Тебризской библиотеки, в котором Георгий Лаша наименован «царем царей Абхаза, Шака, Алана и Руса». Тщательно проанализировав связанные с этим сообщением данные, М. Тодуа пришел к заключению, что под названием Русы подразумевается часть жителей Древней Руси, оторванных от родных мест и еще в XII в. населявших Северный Кавказ в непосредственной близости от государства грузинских Багратидов, т. е. проживавших на территории Алании.
Таким образом, Алания X—XII вв. являлась мощной державой, игравшей важную роль в политической жизни Восточной Европы и Передней Азии. С Аланией искали союза крупнейшие державы той эпохи. Это касается Армении и Грузии. По справедливому замечанию А. П. Новосельцева, закавказские государства стремились заручиться поддержкой соседей с севера, чтобы сделать их своими союзниками против врагов с юга. В X—-XII вв. наиболее крупное этнополитическое объединение Северного Кавказа — Алания; именно с ней, в первую очередь, искали союза правители Армении и Грузии. Тем удивительнее выглядит господствующее в грузинской историографии мнение о вассальной зависимости с начала XII в. алан и других северокавказских народов от царей Иверии. Это сомнительное утверждение базируется на единственном источнике XII в. — анонимной «Жизни царя царей Давида».
Давид Строитель — действительно колоритная фигура в истории Картли, пожалуй, самая яркая личность среди грузинских царей. Получив тяжелое наследство — разоренное и расстроенное государство с резко поредевшим после длительных кровавых войн населением — смог объединить все царства в одно целое, освободиться от зависимости сельджуков и возглавить борьбу против внешней агрессии.
Решение столь сложных задач потребовало проведения реформ; одной из ключевых являлось создание постоянного войска, отличного от феодального ополчения и подчиненного только царю. Была сформирована и его личная гвардия («мона-спа»).
Резервы для создания постоянной армии Давид нашел в лице половецких (кипчакских) племен. Стремясь закрепить контакты с ними, царь Картли женился на дочери половецкого хана «Атрака, сына Шаракена». Не следует, однако, забывать, что, по свидетельству армянских источников, Давид Строитель первоначально имел жену армянку, которая родила ему сына Деметре, будущего царя. Следовательно, женитьба на половчанке была чисто политическим шагом, сыгравшим свою роль. Давид договорился с тестем о переселении в Грузию (для пополнения постоянного войска) 40 тысяч половецких семей. Хан, «радостно согласившийся на предложение Давида», просил его урегулировать отношения с аланами и обеспечить мирный проход через Дарьяльское ущелье. С этой целью Давид Строитель в 1118 г. отправился в Аланию. Анонимный автор «Жизни царя царей Давида» рассказывает об этом:
«Царь пожелал поехать в Овсети и направился. Взял с собой Георгия Чкондидели, мцигнобартухуцеси своего, человека совершенного добротой души, тела, полного мудрости и разумом, советника осторожного, воспитателя царя, соучастника всех его деяний.
Вошли в Овсети и встретили их цари Овсети и все мтавари и как рабы предстали перед ними. И взяли заложников с обеих сторон — овсов и кипчаков и так легко объединили два народа, установил между ними любовь и мир, как между братьями, и взял крепости Дарьяла и Кавказских гор; открылась свободная дорога для кипчаков, вывел множество людей, тестя и шурина своих. Не напрасно вывел он их, ибо их руками полностью сокрушил силы персидские, навел страх на царей и с их помощью совершил дела невероятные.
Будучи в Овсети (во время пребывания в Овсети) скончался Георгий Чкондидели; с большими почестями перенесли его в монастырь и похоронили, горевало все царство и сам царь оплакивал его как отца своего».
К данному сообщению историка Давида Строителя многие грузинские исследователи подходили без должного критического анализа, прямолинейно воспринимали слова о взятии «овских заложников». Отсюда и тезис о якобы вассальной зависимости Алании от Картли. Разумеется, это явное преувеличение.
Анонимный историк являлся придворным биографом Давида и уже в силу этого просто обязан был возвеличивать истинные и мнимые заслуги царя перед грузинским государством. Конечно, придворного историка нельзя упрекать за это. Но невозможно оправдать современного исследователя, без какого-либо анализа воспринимающего на веру буквально каждое слово источника.
В грузинской специальной литературе указывается, что в поездке на север Давида сопровождала только его дружина («мона-спа») из 5 тысяч воинов. Со столь незначительными силами он не смог бы «взять крепости Дарьяла Кавказских гор», да и вряд ли посмел бы на территории Алании брать заложников. Кроме того, как подчеркнул 3. В. Папаскири, некоторые факты позволяют установить этнический состав «мона-спа»: она комплектовалась из воинов не грузинского происхождения, но «христианами верными, проверенными в боях». Скорее всего этими христианскими воинами были аланы и армяне. А это вовсе исключает возможность их использования против алан.
Самым важным и показательным в нашем случае является сам факт поездки Давида Строителя в Аланию. В сложное для Иверии время монарх не отправился бы к своим вассалам на переговоры, он просто отдал бы приказ. Именно то обстоятельство, что Давиду вместе с Георгием Чкондидели (первым после царя лицом в государстве) пришлось лично выехать в Аланик на переговоры, говорит как раз об отсутствии вассалитета; «рабам» на столь высоком уровне для переговоров не ездят. Дипломатические усилия Давида были значительными и занял много времени, т. к. Георгий Чкондидели скончался во время переговоров.
Заслуживают внимания другие источники, проливающие свет на характер алано-грузинских отношений в XII в. В знаменитой Дидгорской битве в августе 1121 г. в армии Давида участвовало и «наемное войско» из 500 алан. Можно согласиться с Ш. А. Месхиа. что привлечение алан — не военная, а политическая акция, ибо у Давида только половцев насчитывалось 25 тысяч, да и платить им не надо было. По сведениям историка царицы Тамары (матерью которой была аланка, сама она вышла замуж за алана), автора «Истории и восхваления венценосцев», одну из дочерей Давид отдал замуж в Аланию.
Приведенные свидетельства не дают оснований говорить о вассальной зависимости Алании от Грузии. В XII в., как и раньше, правящие круги соседних народов поддерживали взаимовыгодные, разносторонние контакты.
"Аристократия Алан" Ф.Х. Гутнов. Владикавказ "ИР" 1995.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |
