Главная > Нартский эпос > К вопросу теории монгольского происхождения термина «нарт»
К вопросу теории монгольского происхождения термина «нарт»16 июля 2007. Разместил: 00mN1ck |
|
К вопросу теории монгольского происхождения термина «нарт» Теорию монгольского происхождения термина "Нарт" впервые разработал непревзойденный иранист-этимолог и нартовед В.И.Абаев, затем эта теория получила дальнейшее развитие в трудах профессора Т.А.Гуриева. В.И.Абаев, обобщив опыт изысканий прежних исследователей нартов, пришел к выводу, что без строго научно-методологического подхода к вопросу о происхождения термина "Нарт", невозможно найти истину. Он отмечал, что "термин "Нарт" имеет столько этимологий, сколько имеется народностей, у которых он засвидетельствован. Абсурдность такого допущения очевидна".1 Невозможность объяснения данного термина из иранских, побудило В.И.Абаева обратиться к неиранским языкам, отмечая в одной из своих работ, что "неудовлетворительность иранских опытов разъяснения термина "нарт" в значительной мере объясняется тем, что поиски велись наобум, вслепую, в порядке подбора случайно созвучных слов".2 Подвергнув тщательному разбору все гипотезы "иранского" происхождения, В.Абаев дал установку на метод изысканий. В частности, он утверждал, что "для установления правильной этимологии первостепенное значение имеет всегда полное знание всех особенностей формального, смыслового и синтаксического употребления данного слова".3 Но, при всей своей научно обоснованной привлекательности, такая установка не является гарантом от ошибок. Нельзя не согласиться с утверждением В.Абаева, что "семантика такого термина должна лежать не в плоскости обыденных или позднеисторических категорий, а в кругу понятий космических и мифологических".4 В то же время необходимо учитывать, что космические и мифологические понятия можно трактовать по-разному, по-разному определять роль и место этих понятий в общей мифосистеме эпоса. В.Абаев строит свою теорию на основе мифологических воззрений нартов, а именно, на основе солярной символики эпоса. "Насыщенность осетинского эпоса солярной мифологией и солярной символикой не должна удивлять. Представление о Нартах как детях Солнца - это именно то, чего следовало ожидать".5 (2; 276). Это было бы верно, если бы этимология, которую дает В.Абаев, вытекала из солярной мифологии эпоса, а не наоборот. На чем же основывается гипотеза монгольского происхождения? По В.Абаеву, термин "нарт" употребляется в осетинском эпосе исключительно в коллективном смысле: им обозначается не единичный герой, а Нарты в совокупности. Нельзя сказать "Nart Satana", "Nart Batraz", "Nart Soslan" и т. п. В таких сочетаниях "Нарт" должен стоять в родительном падеже: "Narty Satana", "Narty Batraz", "Narty Soslan", то есть, "Шатана из (рода) Нартов", "Батраз из (рода) Нартов", "Сослан из (рода) Нартов". Такое коллективное значение присуще в осетинском двум категориям социальных терминов: племенным названиям и фамильным названиям".6 В.Абаев приходит к выводу, что поскольку термин"Нарт" оканчивается на t, встает вопрос, является ли он по происхождению и образованию фамильным названием с показателем множественности t, или он образован по типу племенных названий и лишь случайно оканчивается на tæ. Иными словами: представляет ли Nart форму единственного или множественного числа? Не решив этого вопроса, нельзя приниматься за этимологические поиски, так как в первом случае за основу надо брать nart, а во втором nar, отбросив t как показатель множественности. Казалось бы, нетрудно разобраться, стоит перед нами имя в форме единственного или множественного числа. Но в данном случае это не так. По значению мы никак не можем этого распознать, так как значение в обоих случаях коллективное, принимаем ли мы nart (племенное название) или nar-t (фамильное название). Если бы осетинский язык имел флективное склонение, как русский, мы легко отличили бы единственное число от множественного по падежным формам, которые в этом случае были бы различны для единственного и множественного числа. Но склонение в осетинском - агглютинативное, падежные окончание одинаковы в обоих числах. Выходит, что перед нами неразрешимая задача: ни по значению, ни по форме мы не можем сказать, представляют ли падежные формы термина Nart единственное или множественное число. К счастью, это не так. Имеются два падежа, в которых формы единственного и множественного числа различны: именительный и направительный. В имен. падеже единственное число (кроме некоторого количества слов в дигорском диалекте) не имеет никакого окончания (нулевое окончание). Во множественном числе именит. падеж принимает окончание -æ, присоединяемое к показателю множ. числа: sag 'олень', sag-t-æ 'олени'. Направительный падеж в единственном числе имеет окончание -mæ , во множественном - æm (в иронском диалекте) или - æmæ (в дигорском диалекте). Эти падежи и становятся, таким образом, ключом к правильному анализу термина Nart: если в именит. падеже мы найдем форму Nartæ", а в направительном Nart æm / Nartæmæ , то перед нами несомненные формы множественного числа, и, стало быть, термин "Нарт" представляет фамильное название. Если же в имен. падеже имеем исключительно Nart, а в направительном - Nartmæ , то перед нами формы единственного числа, и, стало быть, термин "Нарт" идет по типу племенных названий".7 Далее В.Абаев приводит примеры на форму Nartæ и Nartæm / Nartæmæ и на основе этих данных делает вывод, что термин "Нарт" представляет по образованию и употреблению фамильное имя и что конечный t в этом термине есть не что иное, как осетинский именной показатель множественности.8 Но так ли бесспорен этот вывод. Во-первых, нет никакой причины возводить t/tæ к показателю множественности, так как форма Nart встречается чаще, чем форма Nartæ . Приведем для наглядности несколько примеров: - Уадзæн сын хастой сæ цард æппæт Нарт дæр (для примера приводили их жизнь весь Нарт, т. е. все нарты).9 - Нарт нарт уæд уыдысты ... (нарты тогда нартами были ...).10 - Нарт куы фехъуыстой - ныххæррæт кодтой ... (когда услышали нарты - ринулись ...).11 - Удæвдзы дын нывæрдтой сæ фынгыл Нарт (положили нарты свирель на стол).12 - Нарт, дын, ныххæррæт кодтой стырæй, чысылæй хуынды Уырызмæгмæ (вот ринулись нарты от мало до велика к пригласившему Урузмагу).13 - Нарт хистæрæй нæ исынц хай (нарты не берут со старшего доли.14 - Нарт загътой (нарты сказали).15 - Нарт æрæмбырд кодтой æфсæдтæ (нарты собрали войско).16 Эти примеры показывают, что параллельной формой Nartæ является также форма Nart. Даже в дигорских текстах мы сталкиваемся с этой формой: - И Нарт сæ хуæздæронбæл дзорун байдæдтонцæ (нарты начали спорить про самых своих лучших).17 - Нæ авд анзей хъалон нин ку нæ ма бафистайтæ, Нарт! (вы же еще не заплатили нам семилетнюю дань, нарты!).18 Хотя, должны были бы ожидать только форму Nartæ, так как в дигорском диалекте к словам, имеющим коллективный, собирательный смысл, как правило, добавляется протетический гласный ж. Например: дигорæ (может обозначать и страну "Дигория" и население "дигорцы"), ирæ (может обозначать и страну "Ир", "Иристон" и население "иронцы"), в то время, как в иронском диалекте они употребляются без æ - дыгур, ир. Во-вторых, как в данном случае справедливо заметил П.Козаев, "приводимые В.И.Абаевым формы в направительном падеже для термина "нарт", независимо от имеющихся публикаций, нельзя признать бесспорными".19 В нартских сказаниях встречаются и окончания на -mæ в направительном падеже: - Æрхæндæгæй рараст (Дзерассæ) Донбеттыртæй Нартмæ (в удрученном состоянии отправилась(Дзерасса) от Донбеттыров к нартам).20 - Æрцыди Нартмæ Дзерассæ-рæсугъд (пришла к нартам красавица Дзерасса).21 - Нартмæ куы 'рхæццæ Дзерассæ-рæсугъд (когда добралась красавица Дзерасса до нартов).22 - Уырдыгæй Сырдон Нартмæ рарасти (оттуда Сырдон направился к нартам).23 - Æмæ йæ фервыста (Уырызмæг фидиуæджы) Æртæ Нартмæ хонæг (и послал (Урузмаг глашатая) к Трем Нартам в качестве приглашающего).24 - Уалынмæ 'рбатардтой Нартмæ сæ фосы конд (к тому времени они пригнали к Нартам свой угнанный скот).25 - Фæстæмæ ку раздахтæй Нартмæ ... (когда он вернулся обратно к Нартам…).26 Как видно из этих примеров, предложенный В.Абаевым способ определения показателя множественности не может быть определяющим. Все зависит от того, какой форме хочешь отдать предпочтение. Но есть еще один момент, который ставит под сомнение правильность подхода к определению показателя множественности -tæ в слове Nartæ. В осетинском языке есть небольшое количество слов с окончанием -tæ, где последнее не является показателем множественности, а относится к основе. В основном это дигорские слова, но есть слова и на иронском диалекте: - æвзестæ/æвзист "серебро"- из индо. европ. dhe, сопоставляется с русск. звезда, старовенгерск. ezwest;27 - рæфтæ "полдень"- восходит к авест. rapiϑwa 'полдень';28 - бæстæ/бæстæ "страна", "край", "место" - восходит к upastha-;29 - уæдæртæ/уæдæрт(т) "прясло" - восходит к иранскому warta ϑra- "вертушка";30 - фæстæ "за", "позади", "после" (послелог) - возводится к fæscæ из др. иран. pasca "после" с закономерным перебоем c - t после s;31 - фæтæ "ширина" - восходит к иран. paϑa-.32 Как видим, все перечисленные слова заканчиваются на -тæ, не являясь, при этом, показателем множественности. И по всем правилам осетинского языка они должны были бы в направительном падеже заканчиваться на -мæ, но мы имеем совершенно другую картину. Все они склоняются как во множественном числе. Так, вместо æвзестмæ мы имеем æвзестæмæ, вместо рæфтмæ получаем рæфт æмæ, вместо бæстмæ - бæстæмæ (как в дигорском, так и в иронском), вместо уæдæртмæ/уæдæрттмæ - уæдæрт æмæ /уæдæрттæм, вместо фæстмæ – фæстæмæ (и в дигорском, и в иронском), вместо фæтмæ – фæтæмæ. Почему такое происходит? Ведь не должны были у нас получиться такие окончания в направительном падеже? Скорее всего, в данном случае мы имеем закон аналогии. Слов, окончания которых совпадает с показателем множественности, как видим, всего несколько. Поэтому, видимо, сработал закон аналогии для избежания в языке исключения из правил, и они стали склоняться как множественное число. Показателем такой аналогии, возможно, является слово фæстæ/фæхт "ступка" /это слово В.Абаев связывает с русск. пест и русск. диалектными пехт- (пехталь, пехтило).33 Дигорское фæстæ склоняется по аналогии множественного числа: фæстæмæ. Иронское же фæхт - как единственное число: фæхтмæ. Почему же так? Окончание -тæ в слове фæстæ совпадает с показателем множественности -тæ, поэтому и склоняется как множественное число. Окончание же -т в иронском фæхт аналогичен образованию отглагольных имен с помощью элемента –т- после глухих согласных, поэтому склоняется как имя в единственном числе. Возможно, в случае с Нарт/Нартæ мы столкнулись с таким случаем. Там, где имеем форму Нарт, в направительном падеже получаем окончание -мæ . Если же имеем форму Нартæ, в направительном падеже получаем окончание - æм/-æмæ . Проблему эту В.Абаев решил по принципу приоритетности, объясняя наличие двух форм тем, что "если, наряду с формами Nartæ и Nartæm, мы встречаем иногда также формы Nart и Nartmæ, то это позднейшее переосмысление в результате утраты сознания того, что Nartæ - фамильное название".34 Но на основании чего делается вывод, что "Nartæ - фамильное название"? В.Абаев делает свой вывод на основе вычленения элемента -t и основы Nar-. Но из приведенных примеров невозможно сделать такой вывод. Утверждение же, что это "позднейшее переосмысление" не более чем недоказуемое желание иметь основание для принятия одной из этих форм за первооснову. Во-первых, нельзя не согласиться с П.Козаевым в том, что выявление в слове "нарт" осетинского форманта множественности -t более чем проблематично. Для диахронического вычленения показателя множественности -t в слове "нарт", с лингвистической точки зрения, необходим хотя бы еще один убедительный пример, подтверждающий возможность сращения в осетинском языке показателя множественности с корнем (или основой) в одно неделимое слово. Такого примера в осетинском языке нет".35 На морфологическую неразложимость слова "нарт" указывает и Т.Гуриев. Но он этот факт связывает с заимствованием. Т.Гуриев утверждает, что "с термином "нартæ" дело обстоит совершенно иначе: поскольку корень "нар" в слове "нарт" остается непонятным, он и не поддается морфологическому выделению. В языках подобное явление встречается довольно часто при заимствовании иноязычных слов".36 К сожалению, он не приводит какого-либо примера такого сращения в осетинском языке, что делает его утверждение малоубедительным. Во-вторых, нельзя согласиться и с утверждением, что Nartæ - фамильное название. Такой вывод можно было бы сделать по кабардинским или абхазским сказаниям, где нет такого деления на нартовские фамилии, как в осетинских: Æхсæртæггатæ, Борæтæ, Алæгатæ. Названия фамилий даются для того, чтобы противопоставить одну фамилию другой. Такое противопоставление есть в осетинском нартовском эпосе. Кроме того, даже в тех примерах, которых мы привели выше на форму Nart, явно прослеживается употребление данного термина как обобщенного понятия конкретного населения и страны. Скорее всего, здесь тот случай, о котором говорит сам В.Абаев, что "он образован по типу племенных названий и лишь случайно оканчивается на t".37 На невозможность отождествления с фамильным названием слова "нартæ" говорит еще и образование формы Нæртон с помощью суффикса -он. Об этом убедительно говорит и Т.Гуриев: "наиболее распространенными адъективными суффиксами в осетинском являются -он и -аг, которые по своим функциям иногда абсолютно адекватны: гуырдзиаг (грузин), сомихаг (армянин), цæцæйнаг (чеченец) и т. д., но мæхъæлон (ингуш), кæсгон (кабардинец) и т. д. От слова "нарт" мы имеем прилагательное только с суффиксом -он: нартон. Интересно, что при образовании прилагательных от фамильных названий, оканчивающихся на -тж, используется только суффикс -аг, например: Уыдон Худæлтаг митæ сты. "Это Худаловские дела"; Борæтаг ныхæстæ кæны "Бораевские разговоры ведет". Образование прилагательных указанного характера с помощью суффикса -он оказывается невозможным".38 Но это явление Т.Гуриев относит к особенностям заимствованного характера элемента "нар" в слове "нарт"39 и считает т наращением к основе "нар", которое уже не осознается осетинами. Получается парадокс: когда говорится о склонении "нартæ" в направительном падеже как множественное число, то осетины осознают -тæ в этом слове, если же речь идет о невозможности присоединения к основе "нар" суффикса -он, то осетины, получается, не осознают -т, как показателя множественности и считают его неотъемлемой частью основы "нартæ". Если бы -тæ показывал на фамильную принадлежность, как, например Абайтæ, Хорантæ, Сабайтæ и т. д., то в дигорском диалекте мы могли получить еще одну форму произношения "нартæ". Обычно несколько осетинских фамилий свою родословную возводят к одному первопредку, или к одной фамилии, от которой они произошли. В дигорском диалекте сохранился отличительный формант, по которому можно определить, что это не просто фамилия, а первопредок каких-то фамилий. В дигорском, как и в иронском диалекте, показателем фамилии является окончание -тæ. Кроме -тæ в осетинском имеется окончание -атæ с таким же значением в иронском. В дигорском же диалекте -атæ имеет некоторые отличительные признаки. Так, -атæ прибавляются только к тем именам, которые считаются первопредками нескольких фамилий. Например, Гагуатæ - от Гагу, родоначальника многих донифарских фамилий Хъанухътæ "Кануковы", Хæтæгтæ "Хатаговы" и др. (по правилам образования дигорских фамилий, должны были бы получить "Гагутæ"), Баделиатæ - от Бадели, родоначальника тапандигорских феодалов Туйгъантæ "Тугановы", Хъубадтæ "Кубатиевы" и др. (должны были бы получить "Баделитæ), Цæргæсатæ - от Цæргæс - родоначальника стурдигорских феодалов Хъантемуртж "Кантемировы", Таймæзтæ "Таймазовы" и др. (должны были бы получить Цæргæстæ). По аналогии образования Гагуатæ, Баделиатæ, Цæргæсатæ, должны были бы получить в дигорских вариантах Наратæ, при условии, конечно, что "Нартæ" образовано как фамильное название. В осетинских нартских сказаниях мы имеем три фамилии: Æхсæрттæггатæ, Борæтæ, Алæгатæ/Ацæтæ. Все они считают себя нартами. Выходит, что "Нартæ" - родоначальник этих фамилий. И образование "Наратæ" должно было бы закономерно себя где-нибудь проявить. Но ни в одном варианте нет и намека на такое образование, что еще раз косвенно указывает на ошибочность возведения "Нартæ" к фамильному названию. Необходимо учитывать и тот факт, что ни в одном национальном варианте нет указаний на то, что "Нарты" являются названием фамилии. Везде "нарты" осознаются как народ, которые противопоставляются другим ненартским народам. Как бы то ни было, но выделив элемент -т в слове "нарт", В.Абаев, а затем Т.Гуриев стали рассматривать оставшийся элемент "нар-" как заимствованное из монгольского языка nar- "солнце". Что же, по их мнению, послужило заимствованию монгольского слова? "Известный этнограф Кавказа Г.Ф.Чурсин в этнографическом очерке, посвященном южным осетинам, излагает записанные им космогонические мифы осетин. Один из его осведомителей, фамилия которого не названа, рассказывая бытовавшие у осетин легенды о происхождении небесных светил, прежде всего - солнца, добавил: "Когда-то у солнца были дети, богатыри Нарты". Такая генеология Нартов как нельзя лучше согласуется с духом эпоса, основу которого бесспорно составляют древние мифы. В частности, солнечная мифология пронизывает весь эпос, в особенности циклы Сослана и Ацамаза".40 Далее В. Абаев приводит примеры из различных источников, согласно которым аланы чтили солнце. Все это, конечно, неоспоримо, но, разве, только на солнечных мотивах основывается вся мифологическая система эпоса. Разве не прослеживается в самом эпосе генеалогия нартов. В трехтомном издании нартовских сказаний 1989 г. есть сюжет, согласно которому нарты появились по велению Бога: "Сотворив мир, Бог решил создать людей. По его велению на земле появились уадмиры. Были это люди огромные и сильные, в ущельях они не помещались, земле их было трудно выдержать. Триста лет прошло, и сотворил Бог вслед за уадмирами камбада - умом и силой на уадмиров похожие, а ростом невысокие, не выше нынешних десятилетних детей. Слишком малыми оказались камбада для жизни на земле. Триста лет прошло, и сотворил Бог вслед за камбада гамеров, но и они оказались слишком велики и ростом и силой. И еще триста лет прошло, и сотворил Бог вслед за гамерами гумиров. Не вышли и они под стать земле. Триста лет прошло, и сотворил Бог вслед за гумирами уаигов. Не удались и они, слишком крупными оказались. Триста лет прошло, и сотворил Бог вслед за уаигами новый народ, нартов, и удались они ему, ростом и силой были под стать земле".41 Этот сюжет не единичный, в отличие от приводимого В.Абаевым сюжета.42 Приняв во внимание, что на этот сюжет мог повлиять поздний монотеизм, все же в нем должны были бы сохраниться хоть какие-то намеки на солярные мотивы. В нартских сказаниях, что признается всеми нартоведами, центральной фигурой, отражающей солярный цикл мифологической системы всего эпоса, является Сослан/Созрыко. В осетинских, как впрочем, и в других национальных вариантах, все нартские герои состоят в родстве. Сослан же стоит особняком. Фактически, по принципу самих нартов, он является как бы и ненартом, "незаконорожденным". Из-за этого в абхазских вариантах происходит даже конфликт между 99 братьями и их матерью Сатаней-Гуаша. Если нарты - дети солнца, то Сослан должен был бы хотя бы состоять в кровном родстве с остальными героями, не говоря уже о том, что он должен был выступить в роли прародителя нартов, вместо Уархага-Волка. Так если "Нар" означает солнце, почему Сослан не нарт по рождению. Здесь уместно привести слова В.И.Чичерова: "Героический эпос в работах сторонников мифологической школы представал первым этапом распадения древнего солнечного, грозового или иного мифа; в эпических сказаниях, - говорили мифологи, - божественный смысл скрыт в героическом подвиге человека или существа, подобного людям. Эпос имеет скрытый подтекст; эпос - своеобразный символ начального божественного мифа".43 Сослан является символом начального божественного солнечного мифа. И именно с ним нужно было бы связать мифологические наименования солнца: славянского Сварог, германского Baldur, греко-латинского Apollo и Phoebus. Чтобы объяснить, почему для "солнца" было взято монгольское nara, а не свое, осетинское, xur, В.Абаев утверждает: "Давно замечено, что одно и то же слово неохотно употребляется и в обыденном, и в мифологическом плане. Мифологические наименования солнца, такие как славянское Сварог, германское Baldur, и греко-латинское Apollo и Phoebus также не совпадают с бытовыми названиями солнца у этих народов. Это в порядке вещей. Монгольское nara "солнце" было использовано именно потому, что осет. xur стало казаться слишком обыденным, лишенным мифологического ореола".44 Здесь необходимо отметить, что ни Сварог, ни Baldur, ни Aphollo и Phoebus не стали наименованием целого поколения таких же героев. Символизируя солнце, они стали персонажами в мифологии этих народов. Подобно им в нартских сказаниях символом солнца выступает Сослан. Если, как утверждает В.Абаев, одно и то же слово неохотно используется и в бытовом, и в мифологическом плане и, если слово попало в миф и культ, оно вытесняется из бытового употребления, и обратно, верно применительно к осетинским нартским сказаниям, то возникает вопрос. Если осетинское наименование солнца попал под табу, то почему мы сталкиваемся с такими сочетаниями, как "хуры чызг" ("дочь солнца"), "хуры фырт" ("сын солнца"), "хуры сиахс" ("зять солнца"), вместо, казалось бы логичных, "нар(т)ы чызг", "нар(т)ы фырт", "нар(т)ы сиахс". И почему в мифологии осетин, наряду с бытованием осетинского xur/xor, имеем божество Burætxuron/Borærtxoron, Ærtxuron/Ærtxoron, связанный с солнцем.45 Нет ни одного народа, в мифологии которого "солнце" подверглось табуированию. Для подтверждения связи "нарт" с монгольским "солнце", Т.Гуриев приводит примеры из солярных воззрений монголов. Но при чем тут монгольская солярная мифология. Какое это отношение имеет к нартам. Во-первых, солярная мифология нартов не восходит к монголам. Нартские сюжеты, связанные с солнечными мифами, относятся к домонгольскому периоду, и они никак не могли быть заимствованы у последних. Не приходится говорить и о каких-то поздних заимствованиях. Во-вторых, не назвали же монголы свой эпос названием солнца, пусть даже заимствованным из другого языка. Как в быту, так и в мифологии, они, почему-то, продолжают употреблять "наран". Следует еще обратить внимание на тот факт, что солнце почитали не только предки осетин и монголов, но и тюркские народы. Тюрки же, в отличие от осетин, находились в более тесных контактах с монголами, являясь, к тому же, близкородственным им по языку. Находясь с монголами, так сказать, в "одной упряжке", тюрки были им намного ближе по духу и по идеологии, чем осетины. Фактически идеология монголов и тюрков в то время не разнилась. А, как известно, эпос, в первую очередь, выражает идеологию. Из разрозненных мифов эпос складывается для выполнения идеологических задач. И кто, как не тюрки должны были бы заимствовать солярные мифы монголов. Но ни один тюркский народ не назвал свой эпос "Детьми солнца". Да и "nar" ни в какой форме не бытует у них. Непонятны также выводы, которые делаются вне исторического контекста. В частности, Т.Гуриев, убеждая нас в том, что солярные воззрения были широко распространены у монголов, утверждает: "Мотив луча, проникающего ночью в юрту, имеется не только в легенде о чудесном рождении предка Чингис-хана. Он повторяется, причем его восприняли и асуты – монгольские аланы".46 Это говорится о XV (!) веке. Опять-таки, во-первых, если мы говорим о каких-то заимствованиях из монгольского эпоса, мы должны брать во внимание только "Сокровенное сказание", но не более позднее эпическое творение монголов, на которых сильное влияние оказал буддизм. Говоря о каких-то заимствованиях, необходимо учитывать и то, какое влияние оказало "Сокровенное сказание" на окружавшие монголов народы, или на народы, которых они победили. Во-вторых, какое отношение могут иметь к заимствованиям монгольские аланы. Не они создавали на Кавказе нартский эпос. Тем более нет никаких исторических фактов, говорящих о возвращение хоть какой-то части монгольских алан на Кавказ. Не говоря уже о времени - XV век. В это время не может быть речи ни о каком влиянии на нартский эпос. Примером того, что солнечные мифы не становятся основообразующим элементом эпоса, служит история калмыцкого эпоса. "Если обратимся мы теперь к волжским калмыкам и их родичам, кочующим в Джунгарии и на Тянь-Шане, то нам представится совершенно другая картина состояния героического эпоса. Прежде всего, обращает на себя внимание то обстоятельство, что калмыки (т. е. ойраты - западные монголы) на Волге знают только одну эпическую поэму, Джангариаду. Имеются у них, правда, и другие эпические песни (напр. поэма о Мазан-батыре), но они значительно отличаются от типичных произведений героического эпоса и приближаются, скорее всего, к роду лиро-эпических песен, распространенных в известной степени среди разных монгольских племен, халхасов, бурят, хотогойту, ойратов Западной Монголии и т. д. Во всяком случае, эти поэмки волжских калмыков типа Мазан-батыра отличаются уже тем, что, несомненно создались в недавнее время, что они "историчны", воспевают как героев исторические личности, жившие недавно. Эти калмыцкие поэмки очень удобно сравнить с русскими историческими песнями, напр. об Иване Грозном, о Скопине, о Петре Великом: и отношение их к героическим былинам будет то же самое, какое мы находим между русскими былинами, напр., об Илье-Муромце, об Алеше-Поповиче, и "историческими песнями". Итак, наши волжские калмыки знают одну героическую поэму, которую называют по имени ее главного героя Джангара - Джангариадой, Джангаром".47 Калмыки и плотью и кровью - монголы, но почему-то солнечный миф не стал связующим элементом героев Джангариады. Хотя В.Абаеву и Т.Гуриеву удалось обнаружить в эпосе калмыков "страну Солнца". В известном калмыцком эпосе "Джангариада" благословенная страна героев носит название "Бумба" (22; 70). Страна Бумба означает попросту "страна Солнца". Джангар и его богатыри такие же "дети Солнца", как осетинские "нарты".48 Но почему-то калмыки свой эпос не назвали "Бумба" или "дети Бумба" или пр. Если в бытовой язык легко проникают чужеродные слова, то для того, чтобы проникнуть в мифологию или эпос, нужны веские причины. Потому, что в этом случае заимствуется не просто слово, а мифологема. Мифологема тоже может быть заимствована. Но в этом случае, мифологема не заменяет, а вытесняет прежнюю мифологему или, в крайнем случае, занимает "вакантное" место. В случае же с нартами это - замена, так как и xur и nar обозначают одну и ту же мифологему "солнце". И, как сам В.Абаев утверждает, xur был заменен монгольским nar. Но, если осетинский xur был заменен, значит до монголов вместо "нарт" могли употреблять xur/xor. Если это так, то данное слово должно было бы быть знакомо в то время тем народам, которые, как утверждает В.Абаев, заимствовали "нарт" с фабричной маркой "сделано в Осетии". Тогда где же оно? Не могло быть такого, чтобы оно исчезло бесследно, не проскользнув ни в одном варианте. Ведь для этих народов едино было - что осетинский "хур"/"хор", что монгольский "нар", опять-таки с осетинского языка, да с осетинским оформлением. О возможности заимствований из монгольского языка Вся теория монгольских заимствований В.И.Абаева строится на основе утверждения, что, подвергшись жестокому разгрому со стороны монголов, аланы, как это обычно бывает в истории, испытали на себе влияние завоевателей. Это влияние особенно должно было сказаться в той области, где монголы имели значительные богатства: в области эпоса. Если принять во внимание, что сношения алан с монголо-татарами продолжались свыше 200 лет, что часть алан принимала участие в монгольских походах, что в столице Золотой Орды Сарае аланы, по свидетельству арабских историков (Ибн Руста и др.), составляли значительную часть населения - то ясно, что имелись все предпосылки для эпического обмена между аланами и монголами и что такой обмен был не только возможен, но неизбежен. Среди аланских певцов могли быть двуязычные рапсоды, владеющие и аланским и монгольским языком, и в этих условиях использование монгольского nara "солнце" в наименовании Nar-tæ "дети Солнца" было вполне возможно".49 Монголы если и имели в то время "значительные богатства", то эти богатства не лежали в области эпоса. Тюркский, иранский, или индийский эпосы были в то время не менее богаты. Впрочем, последние оказали огромное влияние на монгольский эпос. Эти "богатства", скорее всего, лежали в области военной стратегии, что позволило им завоевать полмира. Эпос же был тем фундаментом, на котором была основана доктрина Чингис-хана и, вообще, вся военная идеология монголов. Идеологию же эту, естественно, не могла выражать солярная мифология. Для поддержания военного духа нужны не солнечные мифы, а мифы о героях. Солнечный миф же нужен только для оправдания возвышения и неограниченной власти Предводителя. И миф этот с успехом был применен в отношении Чингис-хана, став, таким образом, частью всей идеологической направленности эпоса монголов. Потому, видимо, сами монголы не назвали свой эпос "Сокровенное сказание о наранах (т. е. детях солнца)", а назвали "Сокровенное сказание о монгольском народе" (разрядка Ф.Т.). И вряд ли аланы, принимавшие участие в монгольских походах, восприняли бы из эпоса последних второстепенное, даже если это звучало бы более поэтично. Тем более что аланские солярные мифы были не менее бедны. Эпос создают не воины. А в монгольских походах участвовал не народ аланский, а военная аристократия, профессиональные воины. Для них же на первом плане стоит героическое, а не мифологическое начало. Мифы о героях превалируют в обществе, где на первый план выходит идеология военной аристократии. Солнечные же мифы оказываются на первом плане в обществе, где господствуют жрецы, чья идеология бывает чаще всего направлена против военной аристократии. Борьба этих двух идеологий прослеживается и в нартских сказаниях. Но в нартских сказаниях победителем в этой схватке выходит всегда военная аристократия - Ахсартаггата. Нет у нас и исторических данных о той эпохе, что в какой-то момент в истории алан наступило господство жрецов. Наоборот, все факты говорят о том, что для алан главным промыслом были военные походы. Главный промысел нартов также - походы (balc). В тюрко-монгольском языке есть термин nar (но не основа nar-), означающий "одногорбый верблюд-самец, производитель", а в фольклоре служит символом мощи, ярости, мужской страстности.50 В этом случае было бы логичнее возвести осетинский nart к данному термину nar. Теперь что касается 200 лет, на протяжении которых "аланы принимали участие в монгольских походах". Если брать этот промежуток времени, то выходит, что аланы могли заимствовать nar- у монголов с XIII по XV век. Убедительно ли это? Возможно, но маловероятно. Эпос - это такая область, куда заимствованные элементы проникают неохотно. И 200 лет для такого проникновения слишком невелик. Тем более что рамки этих 200 лет придется сузить, так как аланы в XV веке уже не играли главенствующую роль на Северном Кавказе, оказавшись окончательно запертыми в горах. Эпос же рождает равнина, а горы только консервируют его. А те остатки алан, которые остались на равнине стали общаться с тюрко-язычным населением Северного Кавказа, затем с ногайцами (монголами по происхождению, тюрками по языку), с которыми большей частью и ассимилировались. Но почему-то в ногайском нет влияния осетинских нартов. А вот с кабардинцами стали тесно контактировать после того, как они заняли предгорья Центрального Кавказа, вместо ушедших оттуда ногайцев. Но это сравнительно недавняя история. Все же им, почему-то, передали термин "нарт". Возможно это в знак былых контактов. Выходит, что аланы могли заимствовать у монголов nar максимум в течение 100 лет, с середины XIII в. до середины XIV в. Во-первых, этот срок слишком маленький для таких заимствований. Во-вторых, еще меньше срока остается для того, чтобы оформить чужое слово показателем множественности, успев забыть об этом и передать соседям. Такое дружное восприятие термина "нарт" с осетинского всеми кавказскими народами, у которых бытуют сказания о нартах, из серии очевидное - невероятное. Тем более непонятно, как этот термин мог попасть и в рязанский говор, где означает "дерзкий". Если бы термин nar или nart был заимствован этими народами, в том числе осетинами, из кабардинского, то это можно было бы оправдать историческими обстоятельствами: кабардинцы стали доминировать на Северном Кавказе, осетины же сошли с исторической арены. Соответственно и влияния никакого они не могли уже оказать даже на соседей. Тем более что и у кабардинцев и у абхазов в то время уже бытовали сказания про героев-нартов. И маловероятно, что они ждали осетин, которые придумали бы для них общее, собирательное наименование, каковым является nart. Говоря о временных рамках для заимствований, необходимо учитывать еще одно обстоятельство. В осетинском фольклоре бытуют легенды о Мамае и Тимур-ленге. Но, почему-то никому из них не нашлось места в эпосе. Если мы имеем фольклорные сюжеты, связанные с Мамаем, или Тимур-ленгом, то должны были бы иметь и сюжеты про Чингиз-хана и Батыя. Ни в эпосе, ни в легендах нет никаких сюжетов о них. Этот факт говорит нам о том, что во времена Мамая и Тимур-ленга прекратилось эпосотворчество, можно сказать книга о нартах была уже захлопнута, потому и не нашлось им места. А то, что В.Абаев имена "Сайнæг-æлдар" и "Хъандзæргæс", встречающихся в осетинских нартских сказаниях, связывает соответственно с Чингиз-ханом и Батыем51, это еще спорный вопрос, к которому мы еще вернемся. Учитывая, что в сюжетах про "Сайнæг-æлдар" и "Хъандзæргæс" нет никакой связи с Чингиз-ханом и Батыем, и вообще с монголами, то связать эти имена можно только с большой натяжкой. К монгольским именам в нартских сказаниях мы еще вернемся. Сейчас же рассмотрим вопрос характера заимствований из монгольского языка. Если среди аланских певцов могли быть, как утверждает В.Абаев, двуязычные, владеющие и аланским и монгольским языком, то это должно было бы отразится на языке осетин. Ведь эти певцы не только слово nar могли привнести в осетинский язык. Как правило, словарный фонд родного языка обогащали двуязычные певцы. Значит, если осетины заимствовали такую мифологему, как nar, то должны были пополнить и бытовой язык. Что же мы имеем? В Историко-этимологическом словаре В.И.Абаева приводится всего 41 слов, заимствованных в осетинский язык из монгольского. При этом 32 слов из них В.Абаев считает заимствованным через тюркское посредство, т. е. эти слова заимствованы не прямо из монгольского, а из тюркских языков. Одно слово (cævyn/сævun) рассматривается В.Абаевым в плане территориально-географических изоглосс, захватывающих несколько языковых групп.52 Два слова (byg/bugæ и turg), которых В.Абаев относит к монгольскому;53 больше примыкают к калмыцкому, из которого, возможно, и были заимствованы. Одно из этих 41 слов (tyxxæj/tuxxæj, tuxxæn) В.Абаев относит к монгольскому заимствованию. Он отрицает случайность полного созвучия с монгольским послелогом tuxaj "о", "относительно", "про", "по поводу" "ради".54 В таком случае как можно объяснить, что в осетинском языке нет ни единого случая заимствования послелога, предлога и вообще какой-либо служебной части речи. Это слово попадает в разряд исключений. Но нужно ли было такое исключение, если в языке есть факты образования подобных послелогов путем, который В.Абаев считает "народноэтимологическим осмыслением". Так, например, от слова fud "зло" в отложительном падеже получаем послелог fudæj с тем же значением, что и tuxxæj. Остаются 4 слова: дзагур "долото", дзæккор "деревянный молот", "колотушка", тохси "альчик (только в иронском диалекте) и егъау "крупный", "большой" (в дигорском малоупотребителен). Последние два слова могли быть заимствованы как из монгольского, так и с калмыцкого. Слово "егъау" в дигорском скорее всего заимствован из иронского диалекта. Первые два слова обозначают названия инструментов. А, как правило, для заимствования названий инструментов или предметов бытового назначения не требуется знания языка, из которого заимствуется. Не обязателен контакт и с носителями этого языка. Такие слова обычно заимствуются через базар или другие экономические отношения. Среди этих слов нет ни одного термина, который бы выражал абстрактное понятие. Даже если согласимся, что эти слова были заимствованы при непосредственных контактах с монголами, их настолько ничтожно мало, что не приходится говорить о каком-либо влиянии монгольского языка на осетинский. Зато мы можем говорить о влиянии аланского или иранского на монгольский язык. Так, в том же Историко-этимологическом словаре В.Абаев отмечает несколько таких заимствований из осетинского в монгольский: æлдар "князь" - в монг. aldar "господин",55 æхсарæ "боевая доблесть", "сила", "власть" - в монг. (через согд.) cerig "воин", "солдат",56 тæрхон "суд", "суждение", "обсуждение", "решение" - в монг. (через тюрк.) darxan;57 нарæг "узкий" - в монг. narin58 и др. Как видим, монгольский, в отличие от осетинского, заимствовал термины не только бытового назначения, но и термины социальных и абстрактных понятий. Проблеме монгольских влияний в осетинском эпосе уделено достаточно внимания. Проблеме влияний осетинского/аланского, иранского или других народов, входящих в Золотую Орду, на монгольский эпос не уделено до сих пор достойного внимания. Решение же данной проблемы пролило бы свет на многие вопросы развития не только нартовского, но и тюрко-монгольских эпосов. О возможности заимствования nar- Допуская возможность выхода в нартах на первый план не героического, а мифологического, будет реальным мотив заимствования монгольского слова, которое бы обозначало мифологему "солнце". Этим словом В.Абаев и Т.Гуриев считают монгольское nar-. Заметим при этом, nar- берется не целиком как термин-понятие, а лишь как часть (корень) этого термина-понятия. То есть, nar- является основой (корнем) монгольского слова naran "солнце". Ни в одном монгольском языке корень nar- не употребляется как самостоятельное слово-понятие. Единственное, в калмыцком языке "наран" бытует в форме "нарн". Произошло стяжение гласной а перед н. В монгольских языках много производных образований от слова "наран". Имена, как правило, образуются на основе "наран", "нарин", "нарн". Т.Гуриевым приводятся названия солнечного происхождения: Наран-хан ("Солнце-царь"), Нарин-гэрэл ("Солнце-луч" или "Солнечный луч"), Наран-Коско ("заслоняющий солнце, не дающий жить другим, заслоняющий от людей источник жизни").59 Как видим, все эти имена образованы на основе "наран". На основе "нар-" в монгольских языках образуются прилагательные: в калмыцком - "нарна", "нарта" ("солнечный"), "нарта" ("ясный"); в монг.-бурят. - "наран" ("наран хyртэ"- солнечное затмение), в алт.-бурят. - "нарату" ("солнечный"). И здесь, хотя в некоторых образованьях и отсутствует элемент -ан, мы не встречаем nar- в чистом виде. Если допустить заимствование nar-, то должны признаться, аланы/осетины прекрасно разбирались в монгольской грамматике и могли свободно вычленить корень. Но вот вопрос, для чего это понадобилось им? Ведь они могли заимствовать и в форме "наран" или "нарату". Тем более последнее, от которого вполне могло получиться "нарт", не так уж и далеко отстоит от "детей Солнца". Или почему не "наран"? Такое заимствование было бы вероятнее. Элемент -ан мог бы быть воспринят аланами/осетинами как собственный элемент -ан/-он, являющийся древнейшим способом образования фамильного названия.60 И не нужно было бы применять этот элемент к нартам вторично: нар-т - нæр-т-он. Можно было бы согласиться и с тем обстоятельством, что, все-таки, заимствовали корень nar-, если бы мы имели аналогичный прецедент. К сожалению такого прецедента нет. Нет в осетинском языке ни одного случая заимствования корня слова из какого бы то ни было языка. К примеру, мы легко распознаем заимствованные из тюркских языков слова, которых не так уж и мало, но не найдем среди них ни одного, который бы обозначал корень, если конечно этот корень не бытует в заимствуемом языке как самостоятельная словоформа. Современные осетины прекрасно владеют русским языком. Могут выделить корень любого слова. Но нет ни одного случая заимствования таких корней. Заимствуется слово-понятие в готовом оформлении, затем оформляется каким-нибудь осетинским формантом. Даже прилагательные и глаголы заимствуются с русскими окончаниями, а не только их корни. Например: "у меня смежная работа" – "смежный куыст мын у", "он тебе гарантирует" – "уый дын гарантировæт кæны". Последний пример может встречаться и в другом варианте: "уый дын гаранти дæтты" – "он тебе дает гарантию". Здесь основа берется потому, что форма "гарант" и в русском языке встречается как самостоятельная словоформа. Есть, конечно, случаи употребления корней, к которым примыкают затем осетинские форманты. Но эти случаи относятся к литературному языку, где они образовываются искусственно. Разговорный же язык не приемлет такие искусственные образования. Тем более в XIII -XIV веках, когда не было развитой литературной традиции. Исходя из всего этого, можно сделать однозначный вывод: осетины не могли заимствовать корень nar-. Подводя итог по вопросу монгольского происхождения термина "нарт", выводы наши сделаем исходя из резюме В.И.Абаева61: 1. Наличие форм Nartæ (именит. падеж) и Nartæm/Nartæmæ (направт. падеж) не могут служить доказательством того, что термин "Нарт" представляет форму множественного числа и разлагается на основу nar и показатель множественности t, так как мы имеем и формы Nart (именит. падеж) и Nartmæ/Nartmæ (направит. падеж). Кроме того, наличие слов с окончанием -т/-тæ, но не являющихся показателем множественности в этих словах и склоняющихся, при этом, как множественное число, не дает абсолютной убежденности того, что форму Nartæm/Nartæmæ получаем из-за показателя множественности. 2. И форма, и употребление термина "Нарт" стоит ближе к обозначению коллектива, рода, племени, народа, но не к фамильному названию. 3. Элемент nar больше соответствует монгольскому "одногорбый веблюд-самец, производитель", фольклорное значение которого больше соответствует духу нартов. Корень же nar- по законам заимствований (по крайней мере, в осетинский язык) не мог попасть в язык осетин, успев, при этом, оформить его своим формантом множественности и передать всем народам Кавказа. 4. Объяснение, "согласно которому Нарты ведут свое происхождение от солнца", не может находиться "в полном согласии с этно- и космогоническими мифами осетин". Согласно космогоническим мифам нартского эпоса Нарты свое происхождение ведут от Солнца, Воды и Земли. С таким же успехом их можно назвать детьми Воды, или Земли. 5. Время, к которому относит В.Абаев заимствование монгольского nar, не говорит в пользу "солнечного" происхождения нартов. В это время, о чем нам говорят как исторические факты, так и сами нартские сказания, мифологическое начало отступает на второй план, а на первый план выходит героическое начало нартов. Космогонические мифы переходят в символы или ритуалы, а мифы о героях, выйдя на первый план, становятся идеологической базой для военной аристократии. И эта перестановка могла произойти еще задолго до монголов. Мифология - оружие, идеология жрецов. Героика - идеология воинов, военной аристократии. А идеология, которая работает на торжество воинского духа, никогда не допустит победу жреческой идеологии, символом которой является также солнечный миф. Пусть и красива и поэтична теория названия героев эпоса "детьми Солнца", но она неприемлема для названия героического по своей сути эпоса. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Абаев В.И. Дети Солнца // Избранные труды. – Владикавказ, 1990. Т. I. С. 264. 2 Абаев В.И. Нартовский эпос. – Орджоникидзе, 1957. С. 88. 3 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 268. 4 Абаев В.И. Нартовский эпос. С. 89. 5 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 276. 6 Там же, с. 268. 7 Там же, с. 269-270. 8 Там же, с. 274. 9 Нарты кадджытæ. – Дзауджикау, 1949. С. 45. 10 Там же, с. 445. 11 Там же, с. 52. 12 Ирон адæмон сфæлдыстад. – Орджоникидзе, 1961. Т. I. С. 8. 13 Там же, с. 36. 14 Шифнер А. Осетинские тексты, собранные Дан. Чонкадзе и Вас. Цораевым // Приложение к 14 т. Записок ИАН, № 4. – СПб., 1868. С. 84. 15 Миллер В.Ф. Осетинские этюды. – М., 1881. Ч. 1. С. 20. 16 Там же, с. 20. 17 Ирон адæмон сфæлдыстад. – Орджоникидзе, 1961. Т. I. С. 46. 18 Там же, с. 72. 19 Козаев П. Аланы-арии. Происхождение и древнейший период истории. – Владикавказ, 1998. С. 21. 20 Нарты кадджытæ. – Дзауджикау, 1949. С. 23. 21 Там же, с. 23. 22 Там же, с. 31. 23 Там же, с. 34. 24 Там же, с. 52. 25 Ирон адæмон сфæлдыстад. – Орджоникидзе, 1961. Т. I. С. 77. 26 Там же, 52. 27 Абаев В.И. Этимологический словарь осетинского языка. – М., 1958. Т. I. С. 212-213. 28 Абаев В.И. Этимологический словарь осетинского языка. – М.-Л., 1973. Т. II. С. 366. 29 Абаев В.И. Указ. соч. Т. I. С. 254-255. 30 Абаев В.И. Этимологический словарь осетинского языка. – М.-Л., 1989. Т. IV. С. 64-65. 31 Абаев В.И. Указ. соч. Т. I. С. 462. 32 Там же, с. 465. 33 Там же, с. 466. 34 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 273. 35 Козаев П. Указ. соч. С. 21. 36 Гуриев Т.А. К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса. – Орджоникидзе, 1971. С. 39. 37 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 269. 38 Гуриев Т.А. К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса. С. 41-42. 39 Там же, с. 42. 40 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 275. 41 Нарты. Осетинский героический эпос. – М., 1989. Кн. 2. С. 6. 42 Абаев В.И. Указ. соч. С. 275. 43 Чичеров В.И. Вопросы генезиса и развития древних форм народного эпоса в освещении фольклористики и некоторые проблемы нартских сказаний // Нартский эпос. – Орджоникидзе, 1957. С. 6. 44 Абаев В.И. Указ. соч. С. 277. 45 Абаев В.И. Этимологический словарь осетинского языка. Т. I. С. 182. 46 Гуриев Т.А. К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса. С. 71. 47 Монголы. Монголо-ойратский героический эпос. Госиздательство Петербург – МСМ XXIII – Москва. 48 Абаев В.И. Нартовский эпос. С. 90. 49 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 276-277. 50 Указатель тюрко-монгольских терминов // Липец Р.С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. – М. 1984. С. 259. 51 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 276. 52 Абаев В.И. Этимологический словарь осетинского языка. Т. I. С. 306-307. 53 Там же, с. 276-277; Т. III, с. 276-277. 54 Там же, т. III, с. 348-349. 55 Там же, т. I, с. 126. 56 Там же, т. IV, с. 225. 57 Там же, т. III, с. 276. 58 Там же, т. II, с. 156. 59 Гуриев Т.А. К проблеме генезиса осетинского нартовского эпоса. С. 70. 60 Там же, с. 41. 61 Абаев В.И. Дети Солнца. С. 278. Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник СОИГСИ Таказов Федар Магометович при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Вернуться назад |