Главная > Дзахо Гатуев "Зелимхан" > ЗЕЛИМХАН_06_АТАМАН ВЕРБИЦКИЙ

ЗЕЛИМХАН_06_АТАМАН ВЕРБИЦКИЙ


23 февраля 2007. Разместил: 00mN1ck
АТАМАН ВЕРБИЦКИЙ


В приказе по Терскому войску от 14 декабря пято­го года наказный атаман, он же начальник области, под влиянием общественной весны, долженствовав­шей кончиться через десяток дней введением военного положения, выражал надежду на то, что «развитие и просвещение изменят теперешнее грозное положение вещей и изгладят взаимные обиды и оскорбления мест­ных народностей».
Не знаем, искренне, нет ли писал начальник области, искренне ли увлекался старый палач такой ве­сенней мечтой. Помним только, что 24-го декабря он же ввел военное положение в области и наполнил тюрьмы и судебные установления делами привлекае­мых по 129 ст.
В дальнейшем развитие и просвещение пошли со­ответствующим темпом, и 7 марта 1909 года приказом по области формируется временно-охотничий отряд, задачей которому ставилось «возможно спешное ис­коренение краж, грабежей, разбоев в пределах Хасав­юртовского, Веденского, Грозненского и Назрановского округов, совершаемых здесь и в сопредельных рай­онах отдельными порочными лицами из туземцев».
Мысль об организации отряда занимала терскую администрацию долго. Задолго до приказа, в порядке производственном, был набросан сюжет предполагае­мой драмы. Недоставало героя. В Терской области соответственного не нашли. И из Кубанской выписа­ли Вербицкого.
Итак, герой был найден. Официозная пресса под­няла вокруг его имени необходимый шум. Частная, буржуазная, не отставала. Не отставал и сам герой. Для начала своей деятельности он обратился к насе­лению с воззванием на русском и арабском языках:
«Приказом по области я, войсковой старшина Вер­бицкий, назначен искоренить разбойничество в родном нам крае. Обращаюсь поэтому к чеченскому и ингуш­скому народам и всему туземному населению.
Вы — храбрые племена. Слава о вашем мужестве известна по всей земле: ваши деды и отцы храбро бо­ролись за свою независимость, бились вы и под рус­скими знаменами во славу России.
Но за последние годы между вами завелись люди, которые своей нечистой жизнью пачкают, грязными делами позорят вас. Эти отбросы ваших племен все свои силы направили на разбой и воровство, заливая краской стыда ваши честные лица. Имам Шамиль за разбой рубил им головы, а за воровство отсекал им лапы.
Правительство наше решило положить конец всем творящимся ими безобразиям. Оно требует, чтобы, каждый пахарь, купец, пастух и ремесленник, к како­му бы племени он ни принадлежал, мог спокойно тру­диться на свою и общую пользу.
Призываю честных людей сплотиться и перестать якшаться с ворами и разбойниками, изгнав их из сво­ей среды и лишив их свободы святого гостеприимства.
Я обращаюсь и к вам, воры и разбойники.
Объявляю вам, что ваше царство приходит к кон­цу. Я поймаю вас, и те, на ком лежит пролитая при разбоях кровь, будут повешены по законам военного времени. Поэтому советую вам помнить мои слова и отнюдь не отдаваться моим отрядам живыми, а биться до последней капли крови. Кто не будет трус, умрет как мужчина, с оружием в руках.
Все же, кто еще не отдался целиком самим Кораном осужденному пороку воровства и разбоя, опомни­тесь и займитесь мирным трудом. Возрастите ваших детей в почитании закона и выучите их в школах во славу пророка Магомета.и на пользу своего народа.
Теперь ты, Зелимхан!
Имя твое известно всей России, но слава твоя скверная. Ты бросил отца и брата умирать, а сам убе­жал с поля битвы, как самый подлый трус и преда­тель. Ты убил много людей, но из-за куста, прячась в камни, как ядовитая змея, которая боится, чтобы че­ловек не раздавил ей голову каблуком своего сапога. Ты мог пойти на войну, там заслужить помилование царя, но ты прятался тогда, как хищный волк, а те­перь просишь у начальства пощады, как паршивая побитая собака. Ответ начальства тебе уже известен. Но я понимаю, что весь чеченский народ смотрит на тебя, как па мужчину, и я, войсковой старшина Вер­бицкий, предоставляю тебе случай смыть с себя пятно бесчестия и, если ты действительно носишь штаны, а не женские шаровары, ты должен принять мой вызов.
Назначь время, место и укажи по совести, если она у тебя еще есть, число твоих товарищей, и я являюсь туда с таким же числом своих людей, чтобы сразить­ся с тобой и со всей твоей шайкой, и, чем больше в ней разбойников, тем лучше. Даю тебе честное слово русского офицера, что свято исполню предложенные тобой условия. Кровникам твоим не позволю вмешать­ся в паше дело. Довольно между вами крови.
Но, если ты не выйдешь на открытый бой, я все равно тебя найду (даже и в Турции, куда ты, кажет­ся, собирался удрать), и тогда уже пощады не жди и бейся до конца, чтобы не быть повешенным.
Докажи же, Зелимхан, что ты мужчина из доблест­ного чеченского племени, а не трусливая баба. Напи­ши мне, войсковому старшине Вербицкому, в гор. Вла­дикавказ...»
Согласился Зелимхан. Но на такую встречу, в ко­торой были бы один на один. Через одного, другого, третьего договорились. Место назначили. На лужайке, что около Ведено. Согласился Зелимхан и в ночи при­шел на опушку леса. И утром увидел, как выходят из крепости войска, чтобы оцепить лужайку.
— Эх ты, царский сукин сын!
Посмеялся и ушел Зелимхан.
Написал письмо Вербицкому, ответ написал. Пись­мо Зелимхана пришло в редакцию «Терека». «Терек» по обстоятельствам, от него не зависящим, письмо не опубликовал, переслал Вербицкому...
В грозненском клубе выспрашивали у войскового старшины:
— Как ответил Зелимхан?
— Вот как,— показывал письмо Вербицкий.
— Принимаете?
— Конечно, принимаю,— ответил храбрый войско­вой старшина и продолжал доигрывать преферанс.
Начальник области генерал-лейтенант Михеев вы­работал инструкции Вербицкому. Вербицкий вырабо­тал инструкции для чинов своего отряда. В них герой раздевался донага.
«Нам нужно помнить,— говорил он,— что наше де­ло не пугать разбойников, идущих на разбой, а истреб­лять их по возможности до одного, чтобы не повадно им было, когда действует отряд, разбойничать и про­являть пренебрежение к нам.
Если разбойники засели в сакле, то в саклю от­нюдь не бросаться, а, засев от сакли подальше, занять ее огнем; засесть надо так, чтобы можно было стрелять по выходам (по дверям, по окнам) и наискось: тогда разбойник в нас из сакли попасть не может. Один из выходов, устроив против него засаду, остановить без обстреливания и заставить таким образом выманить разбойников, чтобы бежать, и как только они из сакли будут выскакивать — подстрелить. Если выманить разбойников из сакли не удастся, то, заняв огнем с одной стороны, с другой — поджечь саклю. По мере того, как они будут выскакивать,— убивать.
Всякий выстрел есть верный шаг к победе и, на­оборот, каждый промах ободряет противника, отчего силы его удесятеряются. Поэтому каждый стрелок должен пристреляться к своей винтовке и знать, куда именно нужно целиться, чтобы попасть в лоб против­нику при всяком его положении. Для этого будет пройден особый курс по указанию и под руководством помощника моего штабс-капитана Григорчука.
Разрешается попасть противнику не в середину лба, а например, в бровь, в висок, но следует твердо помнить, что всякое отклонение вниз и вверх поведет к промаху обязательно...
Гуманное на первый взгляд нежелание оружием подчинять себе каких-нибудь мерзавцев или мерзавца может привести только к излишнему кровопролитию. Раз сопротивляется или не исполняет законного ваше­го требования, да еще вооруженный — бейте.
Люди не скотина, и, если они не повинуются сло­вам, то против них должны быть пущены в ход штыки, шашки или пули, а не плети или кулаки».
Борьба с разбойниками зачиналась широко и точ­но. Во имя пророка, корана и имама Шамиля. Един­ственной поблажкой для разбойников было разреше­ние чинам отряда попадать им(при всяком их поло­жении) «не в середину лба, а, например, в бровь или в висок».
Вербицкий доигрывал партии преферанса в гроз­ненском клубе. Вербицкий уехал во Владикавказ за самоновейшими сведениями о месте пребывания Зе­лимхана. А в это время сформировавшийся временно охотничий отряд начал свою гастроль.
Дело было спешное. С грабежами надо было покончить к наступлению теплого периода, и штабс-ка­питан Ардабьевский был избран Вербицким как «че­ловек боевой, выдающийся, известный своим мужест­вом, выдержкой и распорядительностью». И штабс-капитан оправдал высокое доверие. Премьера была дана на гудермесовском базаре. Войска под его ко­мандой нагрянули на базар внезапно, не предупредив хотя бы местные власти. Дорвавшись до базара, вой­ска дорвались вообще:
— Давай оружие! Давай кинжал!
«Офицеры и казаки наносили удары плетьми и при­кладами ружей вначале тем, которые не могли быс­тро снять кинжалы, а потом стали бить всех под­ряд»,—• написано в официальном протоколе.
Старшину селения, который, прибежав на шум и увидев на земле трех лежащих без чувств, спросил офицера Яицкого: «Что такое?» — спросили:
— А ты кто?
И узнав, что он старшина, побили плетью и при­кладами и, кстати, матерно выругали.
Данную отряду инструкцию чины его еще не усво­или (люди не скотина). Они вспомнили ее час или два спустя, когда дело, начавшееся с прикладов и нагаек, дошло до огнестрельного оружия.
На опустевшем базаре остались трое убитых и де­сять тяжело раненных чеченцев. Число легко раненных, которых родные развезли по домам,— неизвестно. Как неизвестно и то, сколько раненых не считали себя ранеными, отделавшись выбитыми зубами или удара­ми нагаек.
Впоследствии Вербицкий объяснял, что Гудермес­ская бойня вызвана была полученными агентурными сведениями, что на базаре должна быть шайка абре­ков с трехлинейными винтовками и краденым скотом. Но пи одной винтовки отряд не отобрал на базаре. Чтобы доказать абречество убитых, запросили справ­ку об их судимости, поведении и образе жизни. Справ­ки показали, что двое из убитых «под судом и след­ствием не были, поведения хорошего, занимались честным трудом», и один семнадцать лет тому назад был в административной ссылке на Чечен-острове.
Зелимхан скова трагически передумал события. Так же, как. убийство 17-ти в 1905-м. Зелимхан десять лет абрек, Зелимхан за десять лет столько зла не сде­лал, сколько Вербицкий за один день 14 марта.
Вербицкий—начальник. Вербицкий на весь мир обес­славил Зелимхана, назвав его бабой, трусом. Письмо Вербицкого газеты напечатали. Зелимхановский ответ ему — нет.
Ладно. Все равно убьет его Зелимхан.
Чтобы легче убить, Зелимхан поселился в Чечен-ауле. У Анаевых. Он послал Джемалдина в Грозный, в станицу Грозненскую к братьям Налаевым. Просил их проследить приезды и выезды Вербицкого во Вла­дикавказ.
Налаевы проследили. Наласвы сообщили, что при­едет через два дня Вербицкий из Владикавказа.
В Чечен-ауле сели в арбу. Воловью. Скрипучую и медленную. На которой далеко не убежишь. В ней приехали на грозненский базар, а ночью пробрались в станицу, и два дня выходили на станцию Зелимхан и Аюб встречать владикавказские поезда.
Накануне третьего Зелимхан увидел недобрый сон. Может быть, утром третьего он проснулся с недобрым предчувствием. И отказался от мысли убивать Вер­бицкого в этот раз. В грязь и слякоть ушел на Курумовские хутора.
Аюб Тамаев (Атагинский)— юноша. О нем рас­сказывают, что был грамотен и хорошо знал по-рус­ски. И был красив, женственно красив был. Тонкие черты лица, хрупкое тело. Был изрядной противопо­ложностью Зелимхану, у которого длинные предпле­чья и широкие мясистые кисти рук, у которого левое веко приспущено над зрачком. И еще — Зелимхан был добродушен, остроумен и разговорчив. При встре­чах с людьми Зелимхан умел говорить так, чтобы они, не понимая еще, чего он хочет, соглашались с ним. Зато Аюб молчал, будучи застенчив, точно он не жен­ствен только, но женщина. Чеченская — скромная и робкая.
Временно-охотничий отряд торопился, между тем, с наступлением на воров и разбойников. Чтобы закон­чить операции до тепла.
Воров и разбойников обнаружилось много. Через десять, после Гудермеса, дней хорунжий Яицкий уже рапортовал Вербицкому: «Выдача и арест порочных людей в Хасав-юртовском округе приостановлены за неимением мест в Хасав-юртовской тюрьме... Ввиду не­обходимой экстренности арестов прошу об удалении из Хасав-юртовской тюрьмы лиц, отбывающих по суду наказание, в тюрьмы других городов».
Состав команд отличался деловитостью и энергией.
«Мне, как человеку, не имеющему отца, матери и семьи и находящемуся не у дел,— писал Вербицкому один сотник из казаков,— жизнь не представляет осо­бой ценности. Возможность же заслужить ваше вни­мание и через то впоследствии снова занять подобаю­щее мне по чину и образованию место, в котором мне бывшим генерал-губернатором было отказано, застав­ляет меня просить вас о зачислении в ряды бойцов с хищниками. Напишите — когда, кому и в какое место мне явиться, и вы будете иметь в своих рядах не лишнего здорового и преданного человека... Правда, репутация замарана, был под судом, сидел не раз на гауптвахте и т. п. Молодость была буйная».
Другой проситель, мещанин, имевший «азиатскую физиономию», азиатскую форму, «риск» тоже имев­ший, «большой на все подвиги», даже один мог пойти, «куда начальство мое прикажет, даже хотя бы к са­мому Зелимхану в лес», изъяснял в своем заявлении: «Я могу все секреты горцев узнавать и донести вам, ввиду этого я могу быть пользительным во вверенном вам отряде и принести большую пользу и интерес в поимке разбойников и заслужить себе честь и славу и быть для вас по долгу верноподданного честным гражданином».
Нашлись даже поэты временно-охотничьего похо­да: «Я люблю эту охоту по зверю, обороняющемуся равным оружием»,— просился терский хорунжий.
По таким признакам подбирались охотники в отряд. На кого еще могла опереться великодержавная госу­дарственность? На что, кроме силы, торжествовавшей, точно свинья, на территории четырех округов и сопредельных районов!
Сила!
Сила опустошала горские сундуки, сила хамила, обыскивая женщин, сила, походя, арестовывала и рас­стреливала горцев, пока Вербицкий или кто другой еше ознакамливался с «делом».
Жалобы на насилие и грабежи, чинимые отрядом, атаман Вербицкий называл дутыми. Еще бы! Ведь Он утверждал авторитет власти, церкви и овцеводов. Власть, церковь и овцеводы не оставались в долгу. В порядке круговой поруки.
И Вербицкий благодушествовал.
«В одно приблизительно время с нашими родствен­никами были задержаны некий Осман Дудаев и Вураман Гумыхов, которые при препровождении их до Владикавказа казаками были убиты возле Тарского хутора,— писали в прошении начальнику области не­сколько ингушей.— Хотя казаки, сопровождавшие их, и говорят, что убиты были Дудаев и Гумыхов при по­пытке бежать, но в народе ходят упорные слухи, что никакой попытки бежать сопровождаемыми сделано не было и что убийство это произошло совсем при других обстоятельствах... Ввиду упорных слухов о том, что случаи, подобные происшедшему около Тарского хутора, часто повторяются при сопровождении аре­стованных, почтительнейше просим ваше превосходи­тельство ради человеколюбия...»
По поводу Гумыхова было несколько строк в «Тер­ских Ведомостях».— «Отдельные лица из ингушей, на­девая маску невинности, возбуждают жалобы, якобы на неправильные действия некоторых команд из вре­менно-охотничьего отряда войскового старшины Вер­бицкого. Так поступил недавно и Уму Хаджи Руси­нов Гумыхов, который подал прошение, жалуясь, что команда его напрасно притесняет, требуя оружия, ко­торого ни у него, ни у его сыновей нет. Через несколь­ко дней после жалобы у него оказалась трехлинейная винтовка пехотного образца № 71669. Интересно знать, откуда у этого невинно притесняемого винтовка и для чего она у него?».
Сын Уму Хаджи, как это видно из прошения, ли­шился возможности отвечать не только «Терским Ве­домостям». Немного спустя те же «Ведомости» под заголовком «Нарушение присяги» сообщили: «Начкоманды, производившей обыск в доме Хаджи Гумыхова, сказал ему, что прекратит обыск, если тот присяг­нет, что в доме у него нет оружия. Хаджи присягнул, и в это самое время нашли у него винтовку. Вскоре после этого Гумыхов заболел и умер».
Так старый, христиано-мусульманский чудодей-бог наказал клятвопреступного Хаджи, быть может, сам же подбросив винтовку пехотного образца № 71 669.
А Зелимхан? Зелимхан, близкие его, в Экшкун-юрте живут. Месяц живут, два живут. Три. Это можно. Это хорошо. Четыре тоже ничего. Пять. Шесть. Семь тоже можно. А почему год нельзя?
ЗЕЛИМХАН_06_АТАМАН ВЕРБИЦКИЙГлаза у людей зоркие. И разные. Забеспокоился
Зелимхан. Узнают — хозяевам плохо бу­дет. Разорят. Сош­лют. Лучше на горы уехать.
В Экшкун-юрте хорошо. Хозяева хо­рошие. А раз хоро­шие, можно ли под­водить? Уедем, Би-ци! Уедем, Зезык! Можно ли подумать, что вы во вражьих руках окажетесь? Медди, Энист, Ма­гомет и тот, кото­рый должен только появиться... Солта-мурадовский Лома­ли. Лучше Зелимхан сам в тюрьму пойдет. Лучше Зелимхан сам под расстрел пойдет.
— На горах лучше. Там тоже хороший народ есть. Везде хороший народ есть. И плохой.
Поехали опять. Но задержались в дороге — на ху­торе Ляж-кэ: второй сын родился у Зелимхана — Омар-Али. На целую педелю задержались из-за ма­ленького в Ляж-кэ.
В Ке-кэ друзья, кунаки в Ке-кэ. Сподвижники. Обосновались у них. Целый год прожили. В Ке-кэ на­род на подбор: все одной фамилии и предавать не­кого: предать Зелимхана — своих предашь.
На плоскости продолжал разбойничать атаман Вербицкий, Зелимхан потратил на него месяц — не убил. Нехорошо. Зелимхан, 10 лет абрек, столько вре­да врагам не сделал, сколько Вербицкий за три меся­ца сделал. Убить его надо. Иначе люди смеяться бу­дут над Зелимханом.
Зелимхан приехал в Грозный. Приехал, чтобы рас­считаться с Вербицким, сполна рассчитаться...
....В Грозном прибежал вечером Саик к Д-беку.
— Около Гранд-отеля Зелимхан. Вербицкого убьет сейчас.
Д-бек на ходу втиснулся в пиджак. Побежал. Уви­дел на мосту Зелимхана: стоял, смотрел в окна гос­тиницы. На улице ли воскресные проповеди читать? На улице ли отговаривать? Прошел мимо и на ходу, веря в свой авторитет старшего, друга и интеллигента, бросил:
— Микирдац (нельзя)!
И ушел Зелимхан, опять не убив.
В Ке-кэ ехал через Чечню. В Сенсире встретил па улице доносчика, ябеду встретил. Убить надо ябеду. Но даже ябеду не убьешь спроста.
— Танцуй лезгинку! — Зелимхан ябеде сказал. Начал танцевать ябеда. Трудно без музыки. Про­сит Зелимхана:
— Ты хоть посвисти.
— Сам свисти, сам танцуй.
Сам свистит, сам танцует ябеда, и опять его убить не за что. Придумал еще Зелимхан:
— Теперь ты, как баба, танцуй.
— Я с самого начала, как баба, танцую.
Засмеялся Зелимхан и тронул коня. Уехал: смешной человек ябеда — смешного человека убивать не за что.
Побывал в Харачое Зелимхан. В Харачое Бийсултан к Зелимхану вышел. Маленький, четырнадцать лет ему: еще год прожить надо, чтобы винтовку мож­но было носить.
Когда Гушмазуко из дому к Зелимхану ушел, ког­да Солтамурад ушел, Бикату с семилетним Бийсултаном к своим ушла. К Элсановым. Четырнадцать лет теперь Бийсултану. Узнал он, что в Харачое Зелим­хан,— вышел к нему.
— Отца убили, брата убили. Трудно мстить, когда ты один. Я пойду с тобой.
— Ты маленький. Тебе со мною тяжело будет. По­дожди, когда тебе пятнадцать лет будет.
— Ты один брат у меня.
ЗЕЛИМХАН_06_АТАМАН ВЕРБИЦКИЙВзял с собой Бийсултана Зелимхан. Проехал до Ке-кэ Чечню и Ингушетию от края до края. Тяжело. Из­мываются над чеченами солда­ты и казаки. В каждом селе экзекуции. За что? Недавно же Зелимхан сам начальника области просил простить его. Хитрый генерал: написал, что не может. Недавно даже в Го­сударственную думу жаловал­ся Зелимхан. Где Тохтамыш сидит — туда. Дума тоже ни­чего не может. Неужели Зе­лимхан сильнее генерала, сильнее думы. Какое такое начальство, которое ничего не может?
— Дали бы мне власть...
— Тебе не дадут. Зелимхан. Когда революции не­гу—тогда генералы командуют, когда революция — тогда... Как в Персии. Теперь Саттархан там.
— Хороший Саттархан, молодец Саттархан!
— Когда в России революция будет, ты как Сат­тархан в России будешь.
— Это очень хорошо будет. А революция скоро
будет?
— Теперь не скоро.
— Плохо... А почему во Франции: революции нет, а царя все равно выбирают.
— Там уже была революция. Даже три раза была.
— У нас пока один раз была.
— Жалко. Значит — когда три раза революция, тогда царя не будет.
— По-разному бывает...
Чечню, Ингушетию от края до края проехал Зелим­хан. Тяжело. Измываются над чеченами из-за него. Из-за Зелимхана. Почему генерал не простил его, почему Дудников не простил его. Неужели зло, которое они делают, лучше того, которое Зелимхан делает?
— Уо!
В Ке-кэ сказали: пронюхали, что здесь Зелимхан. Собрался из Ке-кэ. Четыре коровы было — двух от­дали соседям. В пастушеские коши переселился Зелим­хан: там молока — реки...
Жили у пастухов. Лепешки пастухам склеивали. От дыма глаза в шалашах слезились — у больших и у маленьких. Грудных.
Из Харачоя новая весть: Дудников отряд в Хара­чой привел и окружил дома оставшихся еще в Хара­чое родственников:
— Где Зелимхана жена, Солтамурада жена где?
— Не знаем.
Дудников сложил около стен солому:
— Сожгу. Где Зелимхана жена?
— Не знаем.
Арестовал Дудников всех и разжег один костер:
— В Сибирь сошлю... Где Зелимхана жена?
Не выдержал кто-то: сказал, что у ингушей, на Ассе. А где точно — не знает.
Пришла такая весть из Харачоя. Значит — Зелим­хану глубже в горы уходить надо. Туда, где и пасту­хов нет.
Бродил Зелимхан день по горам. Два бродил. Вер­нулся радостный:
— Красивое место для вас нашел.
Зелимхан не ошибся.
В апреле. Вербицкий опять ехал во Владикавказ. С ним Дудников. Он говорил Вербицкому, что по при­езде сообщит ему «особенно секретные сведения об общем деле». Во Владикавказе (в вагоне нельзя бы­ло) Дудников показал «оригинальный, начерченный чеченцем план или скорее схему долины р. Ассы». План этот был результатом Дудниковской экспедиции в Харачой. На плане лес. В лесу поляна (версты две в квадрате), «а па этой поляне стоят две жилые баш­ни, в которых и сохраняется семья Зелимхана; может случиться, что п сам Зелимхан будет там».
Секретные сведения капитана Дудникова те самые, на основании которых помощник наказного атамана кн. Орбелиани дал ему для экспедиции па Лесу сотню казаков и роту пехоты.
Дудников, чтобы захватить двух женщин и пяте­рых детей, просил больше и теперь открыл свои пла­ны Вербицкому только в расчете па пополнение сво­их войск частями из временно-охотничьего отряда. Больше: Дудников даже отказывался от чести быть героем предстоящего события. Все равно с таким ко­личеством людей ничего не сделаешь. Предлагал Вер­бицкому Припять экспедицию под свою атаманскую руку. Вербицкий отказался. Заболел. Но пропорциональное участие офицеров своего отряда в предприя­тии принял.
Экспедиция выступила, имея па одну роту и одну сотню девять офицеров.
Неинтересно, как ночевал отряд в станице Тарской. Раз в станице — значит хороню. Без больших непри­ятностей для обеих сторон. Наоборот. С большими удовольствиями.
Из Тарской экспедиция взяла направление к горе Борахчи. Но по дороге попался хутор Цорх. Капитану Дудникову пришла неожиданная мысль — сделать обыск, т. к. он получил сведения, что именно «здесь на­ходится постоянный укрыватель Зелимхана Габисов и легко допустимо присутствие само: о Зелимхана».
Взяв по нескольку казаков и наметив себе пункты, офицеры «с места в карьер бросились к хутору».
Из одной сакли нападающих встретили выстрела-Ми: «Очевидно, там засели абреки». Войска знали, что делать, войска хорошо помнили инструкцию — «если разбойники засели в сакле, то в саклю отнюдь не бро­саться, а, засев от сакли подальше, занять ее огнем...»
«В непродолжительном времени перестрелка утих­ла, и оставалось только решить, перебиты абреки или затаились, ожидая удобного случая закончить достой­ным образом последние минуты. Посланный в растрелянную саклю ингуш возвратился с извещением, что все убиты; тут же выскочила из сакли обезумевшая от страха и ярости женщина, которой и было прика­зано выносить оружие». Герои не рисковали войти сами, чтобы собственноручно захватить трофеи.
Классическое описание атаки дал в своем рапорте штабс-капитан Григорчук.
«Не доскакав шагов ста до нижней сакли, куда я держал направление, конь мой, не перескочив камней, преграждавших тропинку, полетел через голову вмес­те со мной, перебив при этом ложу моего ружья. Оправившись и поскакав дальше, я увидел, что сакля эта окружена даже в более чем достаточном количест­ве, а напротив, близ левой сакли, — беспорядочная толпа людей и лошадей; верхняя же и вовсе не оцеп­лена, а потому я выскакал сюда, и в эту же минуту началась стрельба. Не разбирая в точности, из какой именно сакли открыт огонь, я, подъесаул Вертепов и Медяник решили, переправившись через Ассу, обска­кать со стороны леса, дабы не дать возможности абре­кам уйти по Алкунской дороге. Однако от речки я увидел, что, забравшись в лес, мы вовсе лишимся кругозора, а потому выскакав снова к левой сакле, я бросил там коня казаку и пешим побежал к верх­ней сакле, которая совсем оцеплена не была. Попав­шийся по дороге казак уверял, что из этой сакли про­изводились выстрелы, а потому мы бросились к ней, но, убедившись, что, кроме перепуганных двух жен­щин и мальчугана, никаких абреков там нет, я солдат оставил здесь в виде оцепления, а сам перескочил к нижней сакле, откуда все время продолжалась по нас стрельба».
Жители притаились в саклях, трепетно ожидая конца перестрелки и последующих новых испытаний своей судьбе. Не выдержали казачьи кони. Тринад­цать из них вырвались у коноводов и ушли по Алкун-ской дороге. По окончании дела войска погнались за ними, но в версте от Цороха попали под выстрелы. Оказалось, что единственный оставшийся в живых, сын Габисова, призвав на помощь Сарали-Опиевских хуторян, устроил засаду. Тут-то «страх смерти взяв­шего на себя командование отрядом капитана Дудникова парализовал силы и знания отряда» (Вербиц­кий). Подъесаул Вертепов в своем рапорте уверял, что страх смерти овладел не только Дудниковым. «Своим примером,— писал он,— я ие мог заставить солдат выйти из балки... солдаты не шли за мной, оставаясь в балке... Капитан Дудников сам не шел с ротой и не пускал коноводов».
После такого конфуза отряд, «вместо того, чтобы уничтожить Цорх и двинуться на юг для овладения семьей Зелимхана, торопливо пошел через роковое ущелье, где был расстрелян разъезд первой сотни Кизляро-Гребенского полка», так как «башни, да и вооб­ще представленный вам (Вербицкому) план действи­тельности не отвечали. По крайней мере я слышал, что сосновые леса, поляны и самые башни находятся не в этих окрестностях, а в направлении к Хамхинскому обществу».
Прямая цель отряда не была достигнута, зато был поддержан престиж власти и устрашено население. Недаром наказный атаман приветствовал в приказе дорогих терцев «со славным делом у хутора Цорх. Все чины полусотни как бы щеголяли друг перед дру­гом сметливостью и выполняли возложенную на от­ряд задачу... Вам, живым участникам означенного дела, низкий поклон от всего Терского войска. Спа­сибо вам, что не посрамили казачества и седой славы предков своих».
Наместник Воронцов-Дашков, который левой ру­кой разрабатывал проекты земского и иных само­управлений на Кавказе, твердо и властно предписал правой «жителей хуторов Цорх и Сарали-Опиева расселить по местам приписки и сверх того самые по­стройки хутора Цорх уничтожить».
В мае месяце Вербицкий выполнил предписание наместника. Как было не похвалить атамана Вербиц­кого за умелую и энергичную деятельность по уми­ротворению края!
И все же декабрьские газеты намекнули известием об уходе Вербицкого, трогательное описание дал сам генерал-лейтедант Михеев: «Первого декабря сего года войсковой старшина Вербицкий вошел ко мне с рапортом, и котором ходатайствует... Вполне сознавая всю тяжесть труда... Я, к сожалению, вынужден просьбе уступить... Говорю к сожалению, потому... Строгий и требовательный... войсковой старшина Вер­бицкий завоевал себе горячую любовь не только сво­их сотрудников, но и всего мирного населения облас­ти... От души благодаря... Утешаю себя одной мыслью, что те заслуги... и па новом поприще».
Новым поприщем значилось атаманство войсково­го старшины над Кизлярским отделом. Заменивший Вербицкого Веселовский обозначил функции отряда, как не имеющего «никаких ни полицейских, ни судеб­ных, ни административных обязанностей; весь отряд и части его должны представлять собою лишь твер­дую воинскую силу, па которую смело и уверенно могла бы опираться гражданская администрация».
Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru