В декабре 1844 года наместником Кавказа и главнокомандующим Отдельным Кавказским Корпусом стал М.С. Воронцов. При жизни и после нее о нем высказывались по-разному - одни его подвергали жесткой критике, другие воскуряли ему фимиам. В какой-то мере и критики, и льстецы были правы. Не стоит забывать, «наместник Кавказа» по определению не мог быть похожим на «Новороссийского генерал-губернатора» - должность, которую М.С. Воронцов долго занимал. Кавказ всегда был особым районом, перекраивавшим «своих героев». Европеизированный род Воронцовых внушал Михаилу Семеновичу, одному из своих ярких представителей, аристократическую нравственность, о которой наместник любил напоминать на Кавказе своим собеседникам. Гордость за свой род и высокая нравственность, проявившиеся у Воронцова на Кавказе, были, однако, причиной того, что в нем в лихолетье кавказских событий углублялась внутренняя противоречивость; именно здесь, на Кавказе, благодаря этой противоречивости усилятся в портрете наместника две главные краски - белая и черная. Эти две краски преобладают в этом портрете и в наше время, когда оценивают деятельность наместника, хотя Воронцов представлял собой на Кавказе слишком сложное явление для столь скудной палитры.
Отличительной чертой наместника и нового главнокомандующего являлась его глубокая наблюдательность, способность увидеть то, чего не замечали предшественники. Это свойство характера позволило Воронцову обратить внимание на особенности грузинского феодализма и сопоставить их с российским феодализмом - то, чего не замечали ранее другие главнокомандующие и намеренно избегаю) в своих научных оценках грузинские историки. Уже в самом начале своей службы наместником Воронцов подчеркивал, что «в Грузии, как и в России, крепостное право дворян над крестьянами». Наряду с этой общей стадиальной одинаковостью, он отмечал и другое: «но здесь (в Грузии - М. Б.) права дворян имеют свойство более феодальное, нежели крепостное». Определением «более феодальное, нежели крепостное» Воронцов демонстрировал свое видение серьезных различий в двух по существу разных системах феодализма. Поясняя свою мысль, он продолжал: «По дикости нравов прежнего времени» феодальные права «сии, особливо у князей сильных и случайных, были неограниченны и часто касались самой жизни крестьянина». В этом кратком пассаже -ключевая составляющая, отличавшая грузинский феодализм от российского. Но сначала о первой части фразы - «По дикости нравов прежнего времени». В ней Воронцов явно имеет в виду феодальную Грузию до ее присоединения к России; речь, естественно, идет о «дикости» феодальных «нравов» времен персидских шахов, когда в Грузии в чистом виде господствовал азиатский феодализм. Что касается главной мысли - неограниченности феодального права, то это было не только вынесенное из прошлого свойство, но и та особенность, вокруг которой, собственно, столь противоречиво развивались российско-грузинские отношения. Рассматривая «второстепенные» стороны грузинского феодализма, наместник указывал на сохранение в нем «до недавнего времени» обязанностей крестьян перед своими феодалами, ставивших их, крестьян, в положение холопов или же рабов. Воронцов был уверен, что благодаря России к 40-м гг. XIX века крестьяне в Грузии перестали выполнять функции, свойственные холопам или же рабам. Еще ошибочнее, чем это, было другое положение - об ослаблении грузинского феодализма под влиянием «российских преобразований». Развивая этот тезис, наместник ссылался на «ликвидацию» российскими властями рабства и холопства в грузинском феодализме, якобы приводившую к усилению борьбы крестьян за свое освобождение. Усиление антифеодальной борьбы крестьян, стремление последних получить свободу Воронцов считал результатом политики ограничения российскими властями грузинского феодализма, будто бы спровоцировавшей движение крестьян «к отысканию» свободы от помещиков. «По вступлении моем в управление Закавказским краем», - писал наместник, - я обратил внимание на бесстрастно полученные мною жалобы помещиков на неповиновение им крестьян, а последних - на неправильное владение ими помещиками. Из собранных по сим жалобам сведений оказалось, что стремление здешних помещичьих крестьян к отысканию свободы до такой степени усилилось, что все присутственные места наполнены делами этого рода». Таким образом, ложно обозначив причину крестьянского движения в Грузии и Южной Осетии, Воронцов, опасавшийся крестьянских волнений, принял важное для всего Закавказья решение об отмене закона, согласно которому крестьянин имел право добиться судом свободы, если помещик не располагал документами, юридически подтверждавшими его феодальное право на владение крестьянином. Усилив своим решением институт государственного крепостничества, одновременно наместник позаботился и о совершенствовании системы несения крестьянином повинностей. По его мысли, в этом должны были участвовать полицейские силы, призванные оказывать помещикам помощь в сборе повинностей. Как видно, Воронцов, с одной стороны, понимал, что грузинский феодализм унаследовал «дикие права прежнего времени», с другой - принимал решения, углублявшие и развивавшие деспотические формы феодального господства в Грузии.
В контексте общих суждений о феодализме в Грузии и принятых наместником решений в тяжелое положение попадала южная часть осетинских обществ, административно оказавшихся в губерниях Закавказского края. Сложность ситуации заключалась не столько в области мировоззренческих пристрастий Воронцова, сколько в крайне устойчивой его политической ориентации всего лишь на один этносословный слой - грузинских тавадов, при этом он отодвигал на второй план любые другие сословия Кавказского края. Поскольку Южная Осетия для тавадов являлась одним из главных районов их феодальных притязаний, то было очевидно, что могло ожидать разоренное осетинское крестьянство при новом наместнике. Мы говорим о «разорении» Южной Осетии, используя глагол, чаще встречающийся в документах того времени. На самом деле современники свидетельствовали о более тяжелой, чем обычное разорение, картине, создавшейся в 40-х гг. XIX века в южных районах Осетии, пограничных с Грузией. Карательные экспедиции и отряды грузинских тавадов, под видом сбора повинностей грабившие крестьян, довели Южную Осетию до опустошения и крайних форм нищеты. Архивное управление грузинского правительства в 1860 году опубликовало полный текст «Краткого исторического обзора Горийского уезда», куда Южная Осетия на момент составления «Обзора» входила как «Осетинский участок». В нем приводятся сведения как о Грузии, так и о Южной Осетии, в отношении которой российские власти вели подчеркнуто дискриминационную политику. В «Обзоре» - данные об экономике и материальном положении грузинского и осетинского крестьянства. Они рисуют два разных мира, два несопоставимых уровня жизни. Грузинский крестьянин питался «босбашом из баранины... чихиртмы из курятины или молодой козлятины (род соуса), плова, хотя любимая» грузин «пища - вареная или жареная курица, цыплята, шашлык из баранины, хашлама (бечи - лопатка быка), холодная вареная говядина уничтожаются в огромном количестве при всех званых обедах». Высокий уровень материального достатка грузинского крестьянства отмечал Воронцов. По свидетельству последнего, «... есть в Грузии весьма значительное количество у крестьян зажиточных, но в особенности в Кахетии... Встречаются крестьяне, которые, можно сказать, богаче своих владельцев». Наместник объяснял это тем, что грузинский крестьянин вносил помещику в виде устойчивой повинности 1/10 часть урожая, остававшейся у крестьянина части урожая было вполне достаточно, чтобы содержать свое хозяйство в стабильном сосстоянии. Воронцов считал, что в Грузии были титулованные дворяне, по уровню жизни уступавшие крестьянам. Это отмечал и анонимный составитель «Обзора» о Горийском уезде. Но в том же «Обзоре» подчеркивалось, что «Грузинское дворянство и торговое сословие заметно сближаются с европейским образованием, строят удобные и пространные здания для своих помещений, по новейшей архитектуре; в меблировке и украшении комнат видна уже комфортабельность; многие из них хорошо образованы и живут в европейском вкусе».
Разительных перемен в экономике, культуре Грузия, которой еще сравнительно недавно грозило исчезновение, достигла благодаря России. Стоит подчеркнуть и то, что дискриминационная политика российских властей на Кавказе в значительной мере использовалась в интересах той же Грузии, выдвигавшейся Петербургом на место экономического, политического и культурного центра Кавказа. На территорию Грузии было не принято направлять карательные экспедиции; они направлялись в любые другие районы Кавказа. Грузии стали отводить другую роль - на это указывает участие грузинских боевых и милицейских вооруженных отрядов в подавлении крестьянских и народно-освободительных движений.
Противоположная обстановка создалась к 40-м гг. XIX века в Южной Осетии. В 1829 году А.С. Пушкин, проезжая по Горскому участку Южной Осетии, отметил: «... осетинцы самое бедное племя на Кавказе». Великий поэт не мог знать, что бассейны рек Терека и Арагви, которые он видел, были грузинскими тавадами и карательными экспедициями российских войск доведены до полной экономической деградации. Другая часть Южной Осетии, относившаяся к Горийскому уезду, отличалась более мягким климатом и выгодными условиями для хозяйствования. Но она так же бедствовала, как и Горский участок. Согласно «Обзору» Горийского уезда, в Южной Осетии «каждый осетин загораживает себе в избе место, наполняет его особенным родом сена и голый ложится спать, постели у них нет. Они живут довольно грязно и гораздо беднее грузин... пища их очень скудна, она состоит из овечьего сыра, баранины, козлятины, свинины, из лепешек пшеничных, кукурузных и ячменных, выпеченных в горячей золе, а в чрезвычайных случаях из хабызгины, род наших русских ватрушек». В «Обзоре» отмечались различные заболевания, происхождение которых автор рассматривал как «следствие бедности». Но самым тревожным в Южной Осетии являлось распространение здесь «внезапных смертных случаев». Постоянные карательные экспедиции, боевые тревоги, военные действия, насилия и жестокости тавадов, бедственное состояние хозяйственной жизни привели к тому, что, по свидетельству автора «Обзора», «между осетинами» Южной Осетии, «в особенности женщин, чрезвычайно часто бывают смертные случаи от повешения... Чаще всего этот жребий достается в удел самым молодым». На фоне южных районов Осетии и даже Грузии североосетинские общества, остававшиеся в недосягаемости от грузинской тавадской экспансии, представляли собой во всех отношениях другую картину Даже в Алагирском обществе, в одном из наиболее феодально-малоразвитых в Северной Осетии обществ, по описанию Коста Хетагурова, дом феодала имел отдельные помещения, предназначенные для различных надобностей, -конюшни, хлев, овчарня и «скъёт» для крупно рогатого скота помещались в нижнем этаже, хадзар в третьем, уазагдон и галерея - в другом корпусе. «В хадзаре - уазагдоне, - писал К. Хетагуров, - вместо простой скамьи можно встретить своеобразные кровати, диваны и кресла с оригинальной резьбой. Утварь здесь многочисленнее, разнообразнее и ценнее, здесь было больше золота, серебра, меди, железа и стали в виде громадных котлов для варки пива, холодного и огнестрельного оружия». Коста Хетагуров писал о феодалах, которым российские власти отказывали в дворянском звании, - зато первостепенные дворяне Тагаурского и Дигорского обществ Северной Осетии по знатности и титулованности ни в чем не уступали грузинским дворянам. Самым многочисленным сословием Северной Осетии были фарсаглаги, свободные общинники, в 20-е гг. XIX века получившие на равнине земли и имевшие крепкие крестьянские хозяйства.
Разительное несходство северо-осетинских обществ, живших по «стандартам» российских губерний, и югоосетинских обществ, отданных российскими властями на откуп грузинским тавадам, не исчерпывалось одним материальным уровнем жизни. Не менее тягостным являлся военно-политический и моральный террор, становившийся для южных осетин узаконенным государственным режимом. Автор намеренно не приводит ужасающих фактов насилия и жестокостей, в условиях которых оказались южные районы Осетии, подпавшие под феодальное господство или же в сферу феодальных притязаний грузинских тавадов. Упомянем лишь один эпизод, чтобы наглядно представить степень деспотической деградации российских властей, действовавших в угоду и в сотрудничестве с грузинскими тавадами. Накануне назначения М.С. Воронцова наместником Кавказа окружной начальник Осетии Смиттен (эстонец по происхождению - М. Б.) совершал очередную карательную вылазку в Нарское общество Южной Осетии, на которое претендовали князья Ма-чабели; подобные карательные экспедиции для югоосетинских обществ, несмотря на то, что они сопровождались вооруженным противостоянием, являлись повседневностью. Но на этот раз, когда окружной начальник со своим грузинским отрядом сломал сопротивление местных жителей, произошла дикость, потрясшая всю Осетию. Отряд Смиттена убил двух осетин и 8 человек взял в плен. Окружной начальник отрубил двум убитым головы, «приложил» их к своему рапорту о походе в Осетию и отправил в Тифлис главнокомандующему Отдельным Кавказским Корпусом генералу Нейдгардту. Преступные действия Смиттена не были сколько-нибудь серьезно рассмотрены в Тифлисе. Окружной начальник был посажен на несколько дней на гауптвахту, а затем Нейдгардт повысил его в должности -назначил губернским советником. Вскоре, в 1846 году, Воронцов, узнав о «подвигах» Смиттена, эстонского мизантропа, сначала выдвинул его товарищем начальника Каспийской области, а позже возвысил до вице-губернатора Шемахи. Мы не склонны преувеличивать мизантропические наклонности Смиттена. Не были столь кровожадны, как выглядят в приведенной истории, и генералы Нейдгардт и Воронцов. Главным для всех участников глумления над трупами являлось желание заслужить симпатии грузинских тавадов, у которых, несомненно, был повышенный спрос на мизантропические инстинкты -слишком долго грузинские вали и их соотечественники жестоко расплачивались своими головами перед шахами и султанами, но, наконец, настало время, когда бывшие вали стали тавадами и им была отведена роль «заплечных мастеров». Не исключено было и другое - проявление нечто подсознательного, возвращавшего мизантропию и отношения к тому времени, когда «грузины съедали трупы мертвых». По мнению Давида Багратиони - одного из лучших знатоков истории Грузии, «сие потому кажется вероятным, что жители одной деревни, называемой Карсана, при случающихся спорах с жителями деревни Код-мана и поныне укоряют сих такими словами: вы нам должны одним мертвым», ибо «трупы умерших из одного селения брали в долг другое, когда находили в сем недостаток». Не сложно было опытному и наблюдательному Воронцову обратить внимание на тавадскую мизантропию. Шестью годами позже (в 1852 году) наместник, движимый теми же мотивами, что и Смиттен, воспользуется опытом последнего, нравившимся грузинскому высшему обществу, отрубит голову Хаджи-Мурату и выставит ее на «просмотр» человеческих голов в Тифлисе. Наместник был рад, что в Тифлис ему доставили голову Хаджи-Мурата «в отличном виде» и он сможет ей найти место, «чтобы приходили осматривать ее». Трудно было бы представить, чтобы где-нибудь еще на Кавказе нашлось место, где бы отрубленная человеческая голова вызвала зрелищный интерес. Его бы не было даже в казачьих станицах, нередко страдавших от набегов Хаджи-Мурата, - слишком были казаки православными для подобных восточных зрелищ. Повторим: игра с отрубленными головами, при которой Смиттен «приложит» головы к рапорту для главнокомандующего, а Воронцов свой именитый «трофей» к докладу для Николая !, представляла собой не только мизантропическую кальку, заимствованную у тавадов, но и показатель степени нравственной деградации официальных российских властей, далеко зашедших в заигрывании с грузинской знатью. Им, игравшим человеческими головами, сложно было понять людей противоположной стороны - горцев, хоронивших близких, над которыми надругались. Они не учитывали простую вещь - традиционно подобные похороны превращались в публичную метамессу, способную генерировать массовую идеологию.
В исторических явлениях, ведущих к радикальным движениям, нетрудно бывает отыскать предпосылки и генезис этих явлений, если они связаны с материальными интересами определенных социальных слоев. Гораздо сложнее уловить исследователю зарождение и законы развития столь тонкой материи, какой является идеологическая субстанция. Нередки случаи, когда целые поколения ученых и писателей, желая познать исторически состоявшуюся уже идеологическую систему, не достигают своей цели; с тех пор, как зародился мюридизм на Кавказе, прошло около двух столетий, но до сих пор для абсолютного большинства ученых он остается предметом острого спора.
Смею утверждать, что Чечня, в 80-м гг. XVIII века стоявшая перед религиозным выбором, вместо язычества и христианства выбрала ислам благодаря жестоким карательным походам генерала П.С. Потемкина. Нам хорошо известно, какую идеологическую эссенцию поощряли российские власти в Грузии, добиваясь политического альянса с грузинской знатью. Но как ответить на другой вопрос - о ренессансе идеологических ценностей традиционно восточного деспотизма, которого добились российские власти в Грузии, не это ли являлось главной причиной отторжения России как стабильного политического союзника? Или другой вопрос -почему Грузия, когда Россия переживает «тяжелые времена», рвется в объятия любого другого государства, чтобы раз и навсегда расстаться с государством, создавшим ее как страну?
"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |
