Главная > Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отн. > Новые планы Петербурга

Новые планы Петербурга


2 августа 2007. Разместил: 00mN1ck
Еще при Ермолове, в начале 1826 года, в Генеральный штаб России поступило императорское распоряжение о разработке нового «плана покорения» Кавказа. В нем пока поручалось вы­полнение технической стороны плана - изучение вопросов то­пографии, демографической статистики, изготовление карт, описание народов и народностей, проживающих на главных на­правлениях будущих военных действий на Кавказе. Естественно, одним из центральных районов, кои включались в план, была признана Осетия, занимающая важное стратегическое положе­ние на Кавказе. Предварительно сюда, в осетинские общества, прибыли военные чиновники и в том же 1826 году приступили к военно-топографическому и статистическому описанию Осетии. Сведения о южных районах Осетии, куда по инициативе грузинс­ких князей неоднократно направлялись экспедиции, Генераль­ный штаб и российские военные власти в Тифлисе имели и ра­нее. Задача заключалась в том, чтобы столь же подробные дан­ные получить и об обществах Осетии, занимающих северные склоны Центрального Кавказа. У российского командования бы­ли опасения, что в будущих карательных мерах, направленных на «покорение горцев», встретятся серьезные трудности, если си­лы Северной и Южной Осетии объединятся и окажут вооружен­ное сопротивление. Администрация Ермолова оперативно взя­лась за разработку плана силового подавления Осетии и уста­новления в ней российских институтов власти. Уже в 1826 году в Генеральный штаб Военного министерства было представлено подробное описание осетинских обществ, расположенных на северных склонах Кавказского хребта. В нем приводились точ­ные границы отдельных обществ, в каждом из которых были свои особенности в хозяйственной жизни, социальном делении насе­ления. Но главное внимание в «описании» уделялось вопросам, представлявшим военный и политический интерес. Так, в описа­нии Тагаурского общества, через которое пролегала Военно-Грузинская дорога, содержались сведения о том, что тагаурцы, в случае военных действий, могли выставить 800 пеших воинов и 300 всадников. Вместе с этим указывалось, что простой народ, притеснявшийся местной знатью, не выступит против российс­ких войск, поскольку не пожелает объединиться с феодальной группировкой, стоявшей в оппозиции к российским властям. Это, однако, не означало, что в Тагаурском обществе, на южные окраины которого при поддержке российской администрации претендовали Эристави, местное население было настроено проправительственно. Авторы описания подчеркивали, что тага­урцы «к российскому правительству никакой преданности не имеют и питают совершенную ненависть». Такая политическая настроенность свободных общинников Тагаурского общества объяснялась явной поддержкой российского командования фе­одальных притязаний на это общество со стороны князей Эрис­тави. Другая политическая ситуация создавалась в Куртатинском обществе. Практически недоступное с южной стороны и за­щищенное от каких-либо феодальных поползновений грузинс­ких тавадов и потому не знавшее жестоких карательных мер рос­сийских войск, это общество «к российскому правительству» бы­ло «расположено порядочно и явной ненависти от» куртатинцев «до сего времени не было замечено». За исключением населен­ных пунктов, расположенных ближе к Южной Осетии, Алагирское общество проявляло в отношении российских властей лояль­ность. Положение, похожее на «нейтралитет», вызывалось со стороны алагирцев опасением возможных карательных экспе­диций, подобных тем, какие направлялись в Южную Осетию. Сказывалось и другое - Ермолов продолжил переселение жите­лей Алагирского общества на равнину, начатое еще в начале 20-х гг. XIX века и, не желая срыва переселенческого движения, алагирцы были настроены вполне мирно.

Сложной обстановкой в «Описании» характеризовалось поли­тическое положение Дигорского общества. Считалось, что дигорцы, «питая ненависть к российскому правительству, не имеют к оному преданности, и никто из среды их не показывает» к рос­сийской администрации «особенного расположения». Пересе­ление дигорских крестьян на равнину Ермолов проводил вопре­ки воле дигорских феодалов, из-за чего последние были крайне недовольны. Периодически главнокомандующий менял свою по­литику, учитывая интересы феодальной знати, но тогда свое не­довольство выражало крестьянство. Дело кончилось тем, что и феодалы, и крестьяне перестали верить российской админист­рации и игнорировали ее.

Но в самом сложном и тяжелом положении находилась Юж­ная Осетия. В этом районе Осетии не стоило выяснять вопросов о политических пристрастиях. Они были крайне негативны как в отношении грузинской знати, подвергавшей осетинское населе­ние грабежу, так и российской администрации, состоявшей в политическом союзе с тавадами. Здесь, в югоосетинских общест­вах, рождались идеи освободительного движения. По свиде­тельству душетского земского исправника, в Гудском ущелье Южной Осетии крестьянский лидер осетин Реваз Рубаев, «тай­ным образом» совершая поездки по Осетии, выступал от имени «обитателей верховья Арагви с тем, чтобы Осетия взялась за оружие и общими силами... соединенными с арагвянами, действовать ... против самого правительства». Идея всеобщего вооруженного восстания, которое бы охватило обе части Осе­тии, находила поддержку среди осетин. Тот же земский исправ­ник сообщал грузинскому гражданскому губернатору, что «в ко­роткое время» «многие на то» (на восстание -М. Б.) «посягнули», но «дальнейшему действию воспрепятствовали» влиятельные осетинские старшины - Тома Басилаев и Парсадан Солохав (Шавлохов? - М. Б.). Было очевидно - идея о восстании и осво­бодительном движении переживала время, когда организацион­но и политически она не обрела еще четкие очертания. Просмат­ривалось и другое - отдельные осетинские старшины были в со­юзе с грузинскими тавадами и серьезно влияли на развитие по­литических событий. Тома Басилаев и Парсадан Солохав, сорвавшие восстание летом в 1827 году, были «знакомыми» князей Эристовых; Юзбаш и Шалва Эристовы «послали» к упомянутым осетинским старшинам «двух осетин» явно для того, чтобы при­остановить зарождавшееся восстание и «узнать от них во всей подробности» о намерениях повстанцев.

К началу 1830 года политическое положение в Южной Осе­тии несколько стабилизировалось. Это было достигнуто благо­даря активной деятельности российской администрации среди югоосетинского крестьянства и обещаниям о «введении между ними правления и о первоначальном их образовании», иными словами - установления в Южной Осетии российской админи­страции и предоставления ей независимости от грузинских князей. О подобных обещаниях сообщал гражданскому губер­натору советник Яновский, считавший, что только такое реше­ние югоосетинского вопроса может «вселить» в «среду осетин» доверие «к русским». Однако гражданский губернатор настав­лял своих подчиненных повременить «до весны» (до весны 1830 года); по свидетельству губернатора, так было угодно новому главнокомандующему графу Паскевичу. Завершив русско-ту­рецкую войну, последний еще в 1829 году получил от Николая I новую стратегическую директиву, суть которой сводилась к следующему: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее - усмирение нав­сегда горских народов или истребление непокорных». Приве­денные слова императора, бесспорно, предрешили события 1830 года на Большом Кавказе. Однако многие исследователи распространяют их значение и на все последующее время, будто бы они определили политику Николая I на Кавказе. На са­мом деле установку на «усмирение» горцев «или истребление непокорных», данную сразу же после окончания русско-турец­кой войны и скорее всего под впечатлением от громкой победы над Портой, император пересмотрит в том же 1830 году. Стоит также подчеркнуть - граф Паскевич, отличавшийся спокойным нравом, не был сторонником столь крайних мер, чтобы в его решениях или приказах давались распоряжения об истребле­нии горцев. В то же время указание Николая I о новом наступ­лении на горцев Большого Кавказа, - а речь шла в его распо­ряжении именно о них, - повлекло за собой крупные военно-политические события на Кавказе. По свидетельству генера­ла А.И. Нейдгардта, император требовал от Паскевича «произвесть одновременный поиск противу всех горских народов, завладеть важнейшими пунктами их земель, а в особенности низменностями оных и, таким образом, лишить горцев средств пропитания, принудить их к покорности».

По плану Паскевича, вначале предполагалось карательными мерами овладеть левым и правым флангами Большого Кавказа, а затем приступить к военным действиям на северном и южном склонах Центрального Кавказа. Но первые же карательные экс­педиции в горные районы Дагестана и Северо-Западного Кавка­за убедили командование на Кавказе в нереализуемости столь сложного плана, выдвинутого императором. Граф Паскевич от­казался от крупных военных операций, переориентировал ос­новные силы на Центральный Кавказ и решил небольшими кара­тельными экспедициями форсировать наступление на Осетию -стратегически наиболее важному району Кавказа. Ближе к концу мая 1830 года командующий Отдельным Кавказским Корпусом дал предписание тифлисскому военному губернатору генералу Стрекалову приступить к вооруженной карательной экспедиции в Южную Осетию. Для губернатора цель экспедиции формули­ровалась из трех частей: «наказать, привести в повиновение и должный порядок». Подготовка к ней началась еще в 1829 году.

Экспедиции предшествовало составление нового подробного описания Южной Осетии. Его граф Паскевич приложил к своему предписанию для Стрекалова.

"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru