С древнейших времен Кавказ представлял собой этнически пестрый регион. Еще в V в. до н.э. „отец истории“ Геродот отметил, что на Кавказе обитает „много разных племен“; спустя несколько веков, по свидетельству Страбона, в Диоскурию (Сухуми) приезжали купцы от 70 кавказских племен. Средневековые авторы неизменно характеризовали Кавказ как „гору языков и народов“. Приведя данные свидетельства, В.А. Кузнецов и И.М. Чеченов подчеркивают, что и в наши дни Кавказ – „один из самых многонациональных регионов мира“.
Этническая психология и самосознание горских народов, отмечают далее авторы, неразрывно связано с их историей. Свойственное кавказцам уважение к предкам, особенности общественного и культурного развития обусловили специфику менталитета, тяготеющего к истории. Все это определяет повышенный интерес населения к результатам исторических исследований. Как справедливо отмечают специалисты, история, без преувеличения, „стала инструментом этнокультурной самоидентификации народов, она в немалой степени формирует общественное сознание“. Особенно это касается праистории народов, завоевавшая „серьезные позиции, освоив информационное пространство… пустив корни во всех республиках“. Отсюда высокая нравственная, гражданская ответственность всех историков, касающихся данных проблем.
К сожалению, практика показывает, что в последние время появилось немалое количество статей, книг, диссертаций, страдающих декларативными заявлениями, поверхностными рассуждениями, тенденциозными выводами. Ложно трактуемый некоторыми историками „патриотизм“ толкает их на искажение фактов прошлого, стремление возвеличить значимость своих предков и принизить соседей; такой подход „не позволяет“ писать правду, которая не вписывается в стереотипы представлений большинства народов о своей далекой и нынешней истории.
На фоне общего кризиса российской науки (сокращение финансирования, ослабление и разрыв связей, потеря квалифицированных кадров и т.д.), падения престижа социальной роли ученого „стал совершенно очевиден обратный негативный процесс реанимации и наступления сил, враждебных подлинной науке“ (В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов). Псевдонаука склонна к сенсациям, „решительной перестройке науки и ее практических положений“. Как ни прискорбно, в рядах создателей и защитников исторических мифов, отнюдь не безвредных для массового сознания, можно встретить и представителей научной интеллигенции. Среди них немало дипломированных ученых и „новых академиков“.
Со второй половины 80-х гг. прошлого века в нашей стране резко возрастает интерес к ранним этапам истории народов. История, по оценкам специалистов, „приобрела огромную, можно сказать даже чрезмерную, актуальность. Это относится к так называемой этнической истории“ (М.С. Капица). Однако удовлетворение возросшего спроса на историческую литературу „профессионально“ не подготовлено. К тому же имеют место попытки во что бы то ни стало в кратчайшие сроки заполнить зияющие пробелы в изучении прошлого того или иного народа. Такая попытка без подготовки квалифицированных кадров, без должного обеспечения необходимыми средствами чревата негативными последствиями, на что уже указывали В.И. Марковин, В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов и др.
К сожалению, появились просто поверхностные, конъюнктурные исследования, наносящие вред не только науке, но и обществу. Попытки во что бы то ни стало заполнить зияющие пробелы в истории кавказских горцев привели к негативным последствиям, на что указал В.И. Марковин. На этом фоне стал совершенно очевиден беспрецедентный откат общественного сознания к идеологии средневековья не в лучших ее формах. Непрофессиональные „краеведы“ вольно или невольно проявляют склонность к сенсациям и „решительной перестройке науки“, отличаются фанатичностью, недобросовестным обращением с источниками. Как тут не вспомнить слова французского ученого М. Блока: „Дурно истолкованная история, если не остеречься, может в конце концов возбудить недоверие и к истории лучше понятой“.
К сожалению, к негативным примерам взаимодействия истории и политики можно отнести изыскания некоторых вайнахских историков, в последние годы заметно активизировавших попытки пересмотра этноязыковой принадлежности алан. В частности с серией статей на эту тему выступил Я.С. Вагапов. Его публикации красной нитью принизывает идея о том, что „в основной своей массе кавказские аланы были нахоязычным населением, аборигенами Кавказа“. Некорректным представляется и следующий упрек: „Извращенное толкование истории Алании — одно из условий, возбуждающих осетинский экспансионизм и поощрительное отношение к нему со стороны общественного мнения СНГ и мира“. Оценка подобным высказываниям уже дана в литературе (В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов, и др.);.Отметим также, что негативные сюжеты из периодической печати Ингушетии проанализированы В.Д. Дзидзоевым; приведем только один пример „научных открытий“ ингушских краеведов-политиков: „ингуши — коренные жители Северного Кавказа, а осетины — пришельцы“.
Эстафету антинаучных „открытий“ подхватил научный сотрудник археологического центра при Министерстве культуры Республики Ингушетия Нурдин Кодзоев. С его „подачи“ газета „Аргументы и факты“ (2002, № 22, с. 4) поместила заметку о „земле солнца“ — именно так, по убеждению Н. Кодзоева, с древнеингушского переводится Магас — „столица Алании (так тогда называлось ингушское государство“ (??). Здесь же отмечается, что в „январе нынешнего года исполнилось 763 года со дня гибели древней столицы“. Поражает то, с какой легкостью начинающий историк обращается с источниками и трудами своих предшественников, как легко, берется за объяснение топонимов, не обладая при этом специальной подготовкой и навыками лингвистического анализа. Впрочем, это беда не одного Н. Кодзоева. Вспомним, как широко известную Зеленчукскую надпись пытались перевести с различных языков народов Кавказа, включая ингушский. Однако, фундаментальное исследование Л. Згусты – блестящего знатока древних языков, проведшего ювелирный источниковедческий анализ надписи, показал ее осетинскую (аланскую) основу (см.: Zgusta L. The old ossetic inscription from Zelencuk. Wien, 1987. – 68 P.).
Возвращаясь к Магасу, напомним, что весьма солидные исследования об этом городе принадлежат знаменитому западному ученому В.Ф. Минорскому и бывшему директору Института истории СССР, член-корреспонденту А.П. Новосельцеву (см.: Minorsky V. The ancient capital of the Alans // BSOAS, 1952. XVI/2. P. 221-238; Minorsky V. A History of Sharvan and Darband. Cambridge, 1958. – 174 P.; Новосельцев А.П. К истории аланских городов // МАДИСО. Орджоникидзе. Т. II. С. 132-136).
В.Ф. Минорский, в своей ранней работе располагая Магас рядом с современным Владикавказом, переводил название города как „муха“. Ученый обратил внимание на сюжет из описания монгольских походов Джувейни: город „МКС, жители которого были так многочисленны, как муравьи и саранча“. Комментируя это сообщение, В. Минорский отметил, что „метафоры Джувейни, имеющие отношение к миру насекомых и пресмыкающихся, все основаны на этом значении“ – т.е. трактовки названия аланской столицы как „муха“. „Это помогает, продолжал далее В. Минорский, — объяснить также сбивающий с толку каламбур о монголах, которые не оставили в Магасе ничего, „кроме своих тезок“, — т.е. мух. Интересно, что в китайской истории „Юань-ши“ упоминается „Макас Асов“ (но не ингушей), покоренный в 1239 г. „после трехмесячной осады“.
Английский исследователь привел аналогию из „Худуд ал-Алам, в описании страны Сарир (современный Дагестан) содержащую курьезную деталь: „Рассказывают, что в горах /Сарира/ живут мухи /магас/, каждая величиной с куропатку. Время от времени царь посылает к месту обитания мух большое количество …скота или дичи. Все выбрасывают там для кормления /мух/, ибо когда они становятся голодными, то приходят и пожирают любого человека и животное, которое им попадется“. По мнению В. Минорского, этот рассказ мог „послужить основанием для возникновения названия столицы Аланов, и, возможно, отражает некую неприятную обязанность царя Сарира располагать в свою пользу беспокойных соседей“.
Отметив сомнительность данной версии, А.П. Новосельцев более верным считал варианты прочтения самим Масуди арабского ал-дийанат „благочестие“, „вероисповедание“, „вера“, либо как ал-дамасат „мягкость“, „кротость“. Со своей стороны, А.П. Новосельцев в качестве возможной аналогии предложил венгерское магаш „высокий“; возможна связь со скифо-аланским маз(а) „большой“, „высокий“.
О размерах столицы Алании можно судить на основании данных Джувейни, Рашид ад-Дина и Шереф ад-Дина, оставивших подробности штурма Магаса туменами Менгу, Кадана и Бури. Окрестности города „были покрыты болотом и лесом до того густым, что (в нем) нельзя было проползти и змее“. Монголы „с каждого бока“ проложили такую дорогу, что по ней могли двигаться четыре телеги. Против крепостных стен установили метательные орудия. После длительной осады и штурма Магаса осталось „только имя его“. В ходе штурма столицы алан погибло, по уточненным данным В.Ф. Минорского, 2700 защищавших ее воинов. Судя по длительности осады — по арабским источникам полтора месяца, а по китайским — даже три — с применением стенобитных машин, Магас являлся крупным городом. Интересно, что из всех покоренных монголами городов Восточной Европы в монгольской и китайской хрониках упомянуты лишь Киев и Магас.
Специалисты, стремясь установить точное месторасположение аланской столицы, предлагали различные версии. К. Доссон помещал ее на одном из притоков Черека в современной Кабардино-Балкарии; Н.А. Караулов — „на Чеченской плоскости“ или западнее Владикавказа около с. Кадгарон, где отмечены „следы городища и старое кладбище“. В.Ф. Минорский, пересмотрев свои взгляды, опираясь на археологические данные, предполагал: „не следует ли Магас искать в пределах современной чечено-ингушской территории“. Некоторые археологии склонялись к мнению о тождестве Магаса и городища Алхан-кала с мощным культурным слоем, прекратившим свое существование в XIII в.; на городище отмечены следы пожарищ.
Таким образом, Магас, где бы он не находился, не может считаться „древней столицей ингушского государства“, а объяснение названия столицы алан с норм современного ингушского языка неправомочно с точки зрения методов анализа исторической лингвистики.
Гутнов Ф.Х. |
