Главная > Авторские статьи, Сарматы, Аланы > Два мотива сармато-аланского происхождения в средневековой религиозной литературе

Два мотива сармато-аланского происхождения в средневековой религиозной литературе


7 июня 2016. Разместил: 00mN1ck
Константин Юрьевич Рахно (Опошное, Украина)

Два мотива сармато-аланского происхождения в средневековой религиозной литературеВ недавнем исследовании сказаний о божестве Уастырджи, явившемся трём братьям, было показано, что они, как и их параллели у украинцев, македонцев и болгар, генетически восходят к скифским мифам о Таргитае и его трёх сыновьях, младший из которых, Колаксай, был вознаграждён, пройдя испытание [1, с. 51-57]. При рассмотрении этих фольклорных текстов принимался во внимание, прежде всего, мотив названного отца и трёх сыновей, подвергающихся проверке, между тем вне поля зрения остались мотивы убийства ребёнка для исцеления больного странника либо смерти ребёнка, которая не повлияла на радушие хозяев, с последующим воскрешением мёртвых детей в качестве награды от божества Уастырджи, а также процветшая яблоня. Между тем, эти мотивы представляют самостоятельный интерес в контексте осетинско-западноевропейских этнокультурных параллелей. В частности, известный украинский фольклорист Михайло Драгоманов обратил внимание на явно родственную болгарским, македонским и украинским преданиям и сказкам бретонскую легенду, записанную в двух вариантах [2, с. 164-166]. Отличаясь от восточно- и южнославянских, она, как можно заметить, всё же весьма близка в некоторых моментах осетинским фольклорным текстам.

Мотив угощения странника телом ребёнка в бретонской легенде значительно изменён и вставлен в довольно сложную и запутанную фабулу. В одном, наиболее развитом варианте [3, с. 64-81; 2, с. 165-166] мать ребёнка, Туина, представлена прежде всего как девушка, которая страдает от мачехи и убегает с каким-то неизвестным мужчиной, который, услышав её плач, подговаривает её бежать с ним; оказывается, что неизвестный – предводитель разбойников и язычник, который не позволяет Туине крестить рождённого ею мальчика. Наконец Туина убегает от него к своему отцу, оставляет там мальчика, а сама идёт в Рим, исповедаться у папы. Папа отсылает её к одному святому отшельнику (скитнику), но тот, увидев, что идёт к его келии красивая женщина, принимает её за дьявольское искушение и говорит: «Ступай прочь, диавол, от меня!» Туина убегает, а ангел-хранитель отшельник, который приходил к нему каждый день, не наведывался после этого три дня, а потом объяснил отшельнику, что тот согрешил, прогнав раскаявшуюся женщину и за это должен её отыскать, дабы дать ей отпущение грехов, а затем стать ей отцом, пока она не выйдет замуж, а до той поры ей следует отдать её на службу к каким-то набожным людям, которые обязались бы отпускать её каждый день в церковь. Отшельник исполняет всё это, и наконец, сын хозяйки, у которой служила Туина, влюбляется в неё и женится на ней. Тогда отшельник уходит, приказав молодой женщине: «Теперь, когда ты стала богаче, не отказывай никогда бедному, но давай ему всё, что бы тот ни попросил у тебя во имя Божье». Через некоторое время Туина родила сына и один раз, когда она ушла было в церковь и оставила его на служанку, он упал в кухне в горячую воду и ошпарился насмерть. Тем временем в тот день должны были прийти гости в замок к мужу Туины. Не желая огорчить своего мужа, Туина спрятала труп своего сына в шкаф в кухне и со спокойным лицом принимала гостей; когда неожиданно говорят ей, что пришёл какой-то бедняк, который на вопрос, чего ему надо, сказал, что поведает это только хозяйке. Туина сошла вниз, и бедняк потребовал от неё, чтобы она дала ему съесть то кушанье, которое спрятано в шкафу. Туина не смела отказать, но когда открыли шкаф, то ребёнок был жив и играл апельсинами. Бедняк всё же домогался, чтобы Туина позволила ему съесть ребёнка и в ответ на огромный испуг матери отвечал: «Разве ты позабыла обещание, данное отшельнику, что ни в чём не откажешь, чего бы тот не попросил у тебя?» – «Ах! Твоя правда! – отозвалась Туина покорно. – Вот мой ребёнок; делай с ним, что пожелаешь, и Бог пусть смилостивится надо мною!» Старик вынул нож резать ребёнка; Туина отвернулась с плачем, но уже совсем не старалась сдержать его. Старик, – а это был описанный выше отшельник, – вернул Туине ребёнка невредимым, сказав ей, что она стала святой, и умер, объявив, что уходит прямо в рай, куда придёт и Туина, когда закончит воспитание своего ребёнка.

Второй вариант – это сокращение предыдущего, в нём нет убийства ребёнка, а бедняк, который не хочет ничего есть, просит показать ему кушанье, спрятанное в шкафу. Мать – пастушка, которую прогнали со службы по молитве пустынника, которому мешали её песни (духовного содержания, впрочем) и которая вышла замуж за богача, – открывает шкаф, куда спрятала было своего ошпаренного ребёнка, и находит его живым, с апельсином в руках [3, с. 11-17; 2, с. 166]. Здесь нет испытания трёх братьев, однако мотив хозяйки, у которой умер сын или сыновья, но она, тем не менее, осталась внимательной к гостю и соблюла все правила приличия, за что и была вознаграждена воскрешением одного или нескольких детей, присутствует у осетин. Внимательный Драгоманов отметил присутствие, хотя и несколько видоизменённое, мотива брака, который наличествует у украинцев, македонцев, болгар [2, с. 165], а также у осетин. Есть здесь и отголосок мотива названного отцовства по отношению к испытуемому. Тем не менее, осетинские сказания, в которых испытанием добродетели занимается дохристианское божество Уастырджи, а воскрешение ребёнка является следствием прений этого небожителя со смертью за его душу в виде ягнёнка, выглядят более архаичными, цельными и последовательными по сравнению с бретонскими. Можно предположить, что они им предшествовали.

В этом отношении характерно отнесение действия предания ко времени, когда ещё попадались отряды «разбойников», исповедующих язычество. В Бретани (прежней Арморике) были сконцентрированы аланские поселения. Аланы, бывшие, в отличие от готов-ариан, язычниками, оказали большое влияние на ту среду, которая впоследствии породила нормандское и бретонское рыцарство. Благодаря им эти края узнали высокоценимых тогда степных малорослых лошадей и аланских охотничьих собак. Аланская боевая тактика обманного наступления, принесённая из степи, неоднократно зафиксирована у бретонской кавалерии. От алан вели свой род многие местные деятели церкви и аристократы. И именно бретонская знать часто служила распространителями рыцарских романов с сармато-аланскими мотивами [4, с. 55, 64-71, 85, 88-90, 100-101, 117, 142, 194, 197, 201, 285, 299, 311-312, 315-317; 5, с. 79-80, 95-108, 121, 182-183, 187, 190].

Поскольку некоторые параллели осетинскому мотиву прослеживаются у сванов и рачинцев [1, с. 57-59], представляет значительный интерес тот факт, что Драгоманов обнаружил близкое повествование в Грузии, в сочинении писателя XVII века Сулхан-Сабы Орбелиани «Книга мудрости и лжи» – собрании басен и притч в духе индийской «Панчатантры» и её подражаний, одно из которых Орбелиани просто перевёл на грузинский язык. По мнению Драгоманова, Орбелиани мог взять данный рассказ, как и другие, из какого-то изустного источника [2, с. 167]. Он повествует, что некогда «у подошвы Бонлисской горы, где проходила дорога, построили один хороший постоялый двор; там же жил содержатель этого двора. Он был такой человек, что всякого путешественника принимал, давал даром ночлег, есть, пить, для лошади ячмень, солому; не брал платы за это и отправлял на следующий день. Прибыл один большой караван и остановился там. Он хорошо угостил их ночью. В ту ночь пошёл такой снег, что прервал сообщение в горах, караван не мог ни переправиться через гору, ни воротиться назад. Караван остался в том постоялом дворе. Содержатель его ничего не позволял издерживать, и людей и верблюдов содержал он на собственный счёт. Богатый купец (владелец каравана) и содержатель постоялого двора сошлись близко. Купец спросил его: «Есть у тебя сын?» Содержатель двора ответил ему: «Не имею». У него был сын; но оказалось, он его не показывал потому, что он был прокажённый, думая: «Моему гостю будет неприятно видеть его, и мои увеселения не понравятся ему больше». Он сына не выпустил на двор до тех пор, пока купец не уехал. Настала весна, открылось сообщение в горах. Этот богатый купец уехал признательным и старался отплатить ему за это. После этого содержатель постоялого двора выпустил сына. Этот рассердился на отца и сказал ему: «Так как ты меня ненавидишь, то уйду отсюда». Он погнался за караваном и догнал его. Богач-купец спросил его: «Кто ты такой?». Этот сказал ему: «Я сын содержателя постоялого двора; он тебе сказал, что не имеет сына, думая, что ты пожелаешь видеть меня, и, так как я урод, то, быть может, ничего бы не понравилось тебе. Теперь я рассердился на него и ушёл: или найду где-нибудь исцеление, или пропаду». Купец дал ему клятву, говоря: «Если можно будет помочь чем-нибудь, то помогу». Он его взял с собой и отправился. Прибыл домой, приказал привести врача. Тот не нашёл никакого средства вылечить его. Один врач сказал ему: «Если отец добровольно отдаст единственного двухлетнего сына, красивого и доброго, заклав, обагрить его кровью, этим он вылечится». Купец опечалился. Кто бы согласился дать ему сына? Оказалось, что у этого купца был такой сын, больше никакого не было. Он сказал так: «Если не отдам на заклание сына моего, то чем я могу отплатить за услуги, оказанные мне его отцом?». Жену он обманом отправил в гости к другим, остался дома он один, заколол своего сына и обагрил его кровью прокажённого. Тотчас же отпала с него кожа, как древесная кора, и он выздоровел. Мёртвого ребёнка купец положил в люльку и прикрыл простынёй. В гостях жена купца почувствовала жжогу в сосцах и животе; прибежала и сказала мужу: «У меня сосцы болят, не случилось ли чего с ребёнком?». Муж сказал ей: «Что же могло случиться? Он себе спит хорошо». Подошла мать и дала грудь ребёнку. Этот взял её в рот и стал сосать! Она его вынула из люльки здорового так, что ребёнок стал смеяться и ласкаться к ней. На шее у ребёнка было что-то такое, как золотой ободок. Она позвала мужа, говоря: «Что это такое?». Муж, увидев ребёнка живым, пал ниц, воздал благодарение Богу и рассказал жене всё случившееся» [6, с. 136-138]. Следует заметить, что Орбелиани при этом многое знал о горцах Кавказа и употреблял немало лексики северокавказского происхождения.

В старинных русских рукописях есть ещё один рассказ с тем же мотивом пожертвования ребёнка [2, с. 166-167]. Полное заглавие русской повести по списку XVI века такое: «Слово о христолюбивом купцѣ, ему же сотворя бѣсъ напасть, милостыни его не терпя, благый же Богъ добродѣтели его ради отъ недуга исцѣли, и дѣтища заколеннаго ради чюдодѣа въскреси». Купец, о котором рассказывает «слово», был человек благоверный и милостивый, «елико убо Богъ даяше ему, то все убогымъ раздаваше». Однажды, во время торговой поездки, он остановился в гостинице. Пришёл туда нищий и попросил милостыни. Купец отправил весь свой товар вперёд, и потому ничего не мог дать бедняку, кроме обещания оставить для него подарок в следующий приезд. «Глагола нищій: како убо приходъ твой вѣдомъ будетъ мнѣ? Купецъ же рече: в ты дни ожидай мене; аще ли тогла не обращеши мене, и показа ему дъску, лежащу ту, и рече къ нищему: что ми Богъ повелитъ, под сею положю дскою, ты же възми, яже обрящеши и моли о мнѣ Бога». Купец не мог прибыть в назначенное им время. Нищий, не зная об этом, пришел к гостинице, поднял указанную доску и нашёл под ней «сокровище злата». Накупив себе всякого добра, бывший бедняк «поятъ себѣ жену отъ велможъ и начатъ жити славно». Спустя некоторое время «пріиде онъ благовѣрный купецъ и, бывъ на мѣстѣ, въспомяну нищаго, и вземъ злато въ руку, въсхотѣ положити под ону дску, якоже обѣщася нищему, и порази его духъ лукавый, и паде нань язва зла от ногу и до главы, якоже на блаженнаго Іова; и разда все имѣніе врачемъ, и нача самъ, яко единъ отъ нищихъ ходя, просити милостыни, и пріиде в домъ сего богатаго, бывшаго прежде нищаго». Богач приютил у себя больного, приглашал врачей, но ни один из них не мог исцелить страшного недуга. «Послѣди же всѣхъ инъ врачъ пріиде, глаголя: ничимъ же възможете страсти тоа исцѣлити, но аще кто зарѣжетъ младенць первенець и тою кровію помажеть отъ главы и до ногу, и будеть здравъ болный. И положи си богатый на сердци, бяше бо у него младенць первенець, помысли заклати младенца сдравіа ради недужна. Печаше бо ся велми о того спасеніи за многую любовь. Искаше времени, да без матери младенца заколеть; обрѣте же часъ, егда жена его в баню иде мытися, видѣ своего младенца на ложи спяща покровенна, и с тщаніемъ притече закла и, и источи кровь в лохань, и паки вложи мертваго младенца и покры и, и поимъ болящаго на мѣсто скровно, и сволкъ его, и постави на мѣстѣ нага, и вземъ кровь младенца, помаза его по всему тѣлу от главы и до ногу, и абіе здравъ бысть болный, якоже исперва». Когда мать вернулась из бани, она подошла к кроватке ребёнка, и «егда откры лицо младенца, и нача по обычаю дѣтя верещати. Слышавъ же отецъ притече к дѣтищю ужасенъ и видѣ своего дѣтища жива, егоже бѣ заклалъ исцѣленія ради болнаго, и прослави Бога, таковая створша чюдеса, яко болнаго исцѣли, мертваго въскреси. Се же бысть обою вѣры ради и милостыня ради и любви» [7, с. 117-118]. Легенда помещалась в прологе под 28 октября; встречается она и в поучительных сборниках иного состава. В «Златой Матице» это слово о купце помещено как чтение, приуроченное к понедельнику первой недели по Богоявлении [8, с. 168]. Литературовед Иван Жданов относил его к византийскому культурному влиянию, а Михайло Драгоманов считал его фабулу переведённой с некоего иностранного языка – греческого, армянского либо грузинского [8, с. 167-168; 2, с. 166-167]. Но вполне возможны и местные фольклорные истоки.

Были у данного мотива и более светские вариации. Михайло Драгоманов обратил внимание на эпизод в старофранцузской рыцарской поэме XII века «Amis et Amiles» (2935-3241), в котором эта тема очень искусно разработана. Амис и Амилес, рыцари-друзья, вступают в ряды дружинников Карла Великого, принимают участие в его походах, одерживают несколько блестящих побед. Один из удальцов, Амис, женится на племяннице важного сановника Ардрэ и удаляется от двора. Амилес остаётся у Карла. Дочь императора Белиссанта полюбила Амилеса и встретила взаимность. Молодые люди отыскали возможность увидеться и отдаться своему чувству. Ардрэ доносит об этом Карлу. Амилес называет донос клеветой и вызывает Ардрэ на поединок. Не доверяя, однако, своим силам и опасаясь, что суд Божий не оправдает его, Амилес решается обратиться за помощью к своему другу. Поразительное сходство Амиса и Амилеса позволяет им заместить один другого. Амис соглашается исполнить просьбу приятеля, бьётся на поединке с Ардрэ и побеждает его. Амилес в это время остаётся в доме друга, жена которого принимает его за своего мужа. Ночью мнимых супругов разделяет меч. После счастливо окончившегося поединка роли меняются: Амис возвращается к своей жене; Амилес выступает победителем и получает руку принцессы. Но первый заболел проказой и так, больным, является к своему приятелю; последнему снится, что его товарищ может излечиться только тогда, когда искупается в крови его детей. По согласию своего старшего сына, молодца, Амилес режет двух своих сыновей и идёт со своим излечившимся товарищем в церковь, куда прежде отправилась его жена. Когда они все возвратились домой, то застали сыновей живыми. Французская поэма особенно развивает сцену, где отец колеблется, убить ли своих сыновей, а также его разговор с женой, когда они идут домой из церкви. В некоторых старофранцузских и немецких пересказах героев зовут Энгельхард и Дитрих, Оливье и Артю, Логер и Маллер [9, с. 189-197; 8, с. 165-166; 2, с. 168].

В противовес французским исследователям, которые видели в этом затрагивающем их чувства мрачном эпизоде черту германских обычаев [10, с. 274], Михайло Драгоманов отмечал, что такие предания пришли в Европу с Востока, где они представляли собой не столько описание обычаев, сколько обычный антураж проповеди о самопожертвовании, и что поэма «Amis et Amiles», как и вообще французские поэмы, а потом и романы эпохи крестовых походов, переполнена подробностями, взятыми с Востока, точно так же, как македонская легенда не является отражением местного гостеприимства [2, с. 168]. На восточном происхождении мотива настаивал и немецкий литературовед Вернер Бауэрфельд [11, с. 10-23]. Тут следует вспомнить предположение Жоржа Дюмезиля, что у причерноморских скифов должны были существовать красочные легенды о побратимстве двух молодых людей, приходящих друг другу на выручку [12, с. 125-128]. Интересно, что меч укладывается и между Ахсаром и женой его брата Ахсартага, Дзерассой, в одном из древнейших сказаний нартовского эпоса осетин, а это сопоставляют с аналогичным эддическим мотивом [13, с. 156-159; 14, с. 30], восходящим к эпохе Великого переселения народов, когда германцы вступили в контакт с сармато-аланскими племенами. Поэтому можно предположить аналогичный источник всего сюжета.

Любопытно, что прозаическим вариантом вышеуказанной поэмы, среди прочего, была переводная повесть об Александре и Людовике, которая попала в Россию в XVII веке из Польши через Украину в составе индоиранской по происхождению «Книги о семи мудрецах» и содержала многочисленные полонизмы и украинизмы, порой непонятные переписчикам. В конце XVIII века она вошла в сказочные сборники [15, с. 204; 16, с. 251-260; 17, с. 87-137; 8, с. 152-153], но по духу приближалась к нравоучительной литературе. Это рыцарский роман о сыне египетского короля Людовике и его побратиме Александре, воспитанном и усыновлённом египетским королём, которые были похожи, как близнецы. Когда Людовик стал императором в чужой земле, Александр унаследовал трон Египта. Пользуясь сходством, Александр как более опытный воин подменил Людовика в битве, а Людовик вместо него справил свадьбу и под видом Александра делил ложе с его молодой женой, положив между ними меч, что королева, не зная о подмене, сочла оскорблением.

«Кралева же сама въ себѣ помысли: еже ты ми сотвори, азъ тебѣ то же учиню, и отъ тѣхъ мѣстъ нача любити нѣкоего рыцаря и нача съ нимъ мыслити, како бы убити его или окормити смертнымъ ядомъ. Во единъ же день дасть она Александру зелья пити. Александръ же нача пухнути и отрудоватѣлъ. Жена же его рече гражаномъ: Видите, яко краль мой трудоватъ, не можетъ королевства держати, вы же изрините его изъ королевства. И помалѣ изринуша его отъ королевства». Больной и изгнанный Александр упросил некоего боголюбивого человека отвести его к Людовику. Добравшись до королевского дворца, Александр, когда настало время обеда, обратился к одному из слуг с просьбой: «Государю мой, иди къ цысарю и рцы ему: убогій азъ для Бога и для египецкого короля Александра прошу его милости, иже бы азъ напился изъ того кубка, изъ котораго онъ самъ пьетъ». Кубок был принесён. Александр опустил в него перстень, который некогда дал ему Людовик. Король тотчас же узнал свой подарок и приказал слугам смотреть за больным, чтобы тот не ушёл. По окончании обеда Людовик призвал к себе больного. Александр открылся другу. Призваны были со всех стран врачи, осмотрели больного и признали его неизлечимым. «Цысарь же слышавше велми смутися и повелѣ звати убогихъ и законниковъ, иже бы ся о немъ молили, а сам цысарь уклонися такоже на молитву и постися доволно, иже бы далъ Господь здравіе кролю Александру». Молился и сам Александр. Раз ночью он услышал голос: «Аще ли цысарь Лодвикъ убіетъ своихъ пяти сыновъ своими руками и кровь ихъ источитъ и тою кровію обмыешися, да будетъ плоть твоя, яко отрочате млада». Александр не решается передать это откровение своему другу. Спустя несколько дней услышал голос и Людовик: «Что плачеши и молишися объ Александрѣ, вѣсть убо и самъ Александръ про себя, чѣмъ можетъ уздравленъ быти». Людовик настоял, чтобы Александр открыл ему возвещённое свыше средство исцеления. Узнав же страшную тайну, верный друг не задумался пожертвовать детьми для спасения брата названного. Он искал только «подобна времени».

Раз, когда его жена Флорента была в церкви, Людовик вошёл в комнату, где были дети. Убив их, он собрал кровь в сосуд и принёс её Александру. Тот умылся кровью, и «ста тѣло его, яко отрочате, чисто». Флорента, узнав об участи детей, спокойно перенесла страшную весть. Она вполне одобрила решение мужа. «Благословенъ день той, – сказала она, – воньже дѣти побихъ для Александра. Ныне же молю тя, дай ми его видѣти. Цысарь же, поемь ея, иде ко Александру. Флорента же видѣ Александра и паде отъ радости». Стали между тем готовиться к похоронам детей; пришли в комнату, где они были оставлены, и нашли их живыми. «Флорентѣ, Людовику, Александру и всѣмъ людемъ бысть велія радость... и хваляху Бога, показавшаго имъ таковыя чудеса» [8, с. 160-164].

Характерно, что данный сюжет бытует и в виде сказки, например, у ассирийцев [18, с. 184-188], фольклор которых богат иранскими мотивами. Дальнейшие связи мотива исцеляющей детской крови можно проследить в европейских волшебных сказках о верном слуге [2, с. 180-181; 8, с. 173-175], одна из которых, кстати, с небольшими изменениями в общей канве, хотя и с большими отличиями в подробностях, записана в Бретани [19, с. 368-402].

Второй архаический мотив осетинских легенд, параллели к которому представляют интерес, – состязание, которое небожитель предлагает женихам-соперникам, – сделать так, чтобы воткнутая в золу очага либо землю сухая яблочная ветвь зазеленела, расцвела и дала плоды, либо прорастить к следующему утру дерево из положенных в огонь двух яблочных семечек. Исследователи указывают на важность сопоставления фольклорно-этнографических материалов осетин с христианскими апокрифами [20, с. 227]. Согласно преданиям египетских и сирийских христиан, записанным в средневековье и даже слышанным в XVII веке путешественником Жаном де Тевено, мальчик Иисус воткнул в землю овчарские палицы, которые сразу же выросли и дали плод. Эти чудесные деревца показывали спустя многие века путникам, как и чудесный источник, который добыл Христос из земли, дабы утолить жажду своей матери, когда они шли в Египет [21, с. XXXVII, XL; 2, с. 175]. Тем не менее, вопрос о первоначальности следует решать опять-таки не в пользу апокрифических повествований о новозаветных персонажах. Дело в том, что описанная мифологема встречается не только в осетинских легендах, но и во многих нартовских сказаниях. В одном из них Уастырджи требует, чтобы нарт Таугардаг доказал, что является зятем небожителя: он должен принести ветку яблони, которая могла бы тут же превратиться в цветущее дерево; в другом сказании, пытаясь разрешить спор двух женихов – Насран-алдара и его соперника-чужеземца, Уастырджи, говорит: «...В степи есть единственное яблоневое дерево; пусть оба молодые поедут туда и привезут из него по одной веточке, посадят их передо мной на фынге, ...и чья из них веточка зацветёт, тот и останется настоящим женихом и может взять за руку невесту» [22, с. 320; 23, с. 125]. Поэтому вполне вероятны иранские, в том числе маздаистские и манихейские, истоки вышеуказанных апокрифов.

Яблоня с чудесными яблоками – мировое дерево в нартовском эпосе осетин, начиная со сказания об Ахсаре и Ахсартаге [23, с. 123-125; 24, с. 27-29, 38, 42; 25, с. 134]. Однако точно так же предстаёт она мировым деревом и в фольклоре и обрядах, в том числе брачных – как свадебное деревце или знамя, у македонцев, болгар и украинцев [26, с. 25-30, 32-34; 27, с. 40, 44, 46; 28, с. 236], что точно совпадает с ареалом распространения сказаний об испытаниях трёх братьев. Поэтому представляется перспективным поиск параллелей к нартовскому эпосу и легендам осетин в средневековой религиозной литературе, которая могла отражать как трансформированные странствующие фольклорные сюжеты, так и различные субстратные явления, подвергшиеся христианской мировоззренческой и стилистической переработке.





1. Рахно К.Ю. Осетинские параллели к украинской сказке «Названный отец» // IV Миллеровские чтения с международным участием (Материалы научной конференции 11-12 ноября 2014 г.): Сборник статей. Владикавказ: ИПЦ СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А, 2014. С. 51-62.

2. [Драгоманов Михайло.] Розвідки Михайла Драгоманова про українську народню словесність і письменство. Львів: друкарня Наукового Товариства імени Шевченка, 1906. Т. III. 362 с.

3. Luzel F.M. Légendes chrétiennes de la Basse Bretagne. Paris: Maisonneuve et Cie, 1881. Tome II. 379 p.

4. Литлтон К. Скотт, Малкор Линда А. От Скифии до Камелота. М.: Менеджер, 2007. 488 с.

5. Бахрах Бернард С. Аланы на Западе (от первого их упоминания в античных источниках до периода раннего средневековья). М.: Ард, 1993. 191 с.

6. Орбелиани Савва-Сулхан. Книга мудрости и лжи: Грузинские басни и сказки XVII-XVIII стол. / Перевод и объяснения Ал. Цагарели. СПб.: типография Императорской академии наук, 1878. [2], XX, 217 с.

7. Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Григорием Кушелевым-Безбородко. СПб.: типография П.А. Кулиша, 1860. Выпуски 1-2. Сказания, легенды, повести, сказки и притчи / под редакциею Н. Костомарова. 487 с.

8. Жданов Ив. Русский былевой эпос. Изследования и материалы. СПб.: издание Л.Ф. Пантелеева, 1895. XII, 631 с.

9. Amis et Amiles und Jourdains de Blaivies: Zwei altfranzösische Heldengeschichte des kerlingischen Sagenkreises. Nach der Pariser Handschrift zum ersten Male herausgegeben von Konrad Hofmann. Erlangen: Verlag von Andreas Deichert, 1882. LXVI, 247 S.

10. Gautier Leon. Les Epopée françaises: Étude sur les origines et l’histoire de la littérature nationale. Paris: Victor Palmé, 1865. Volume I. XV, 671 p.

11. Bauerfeld Werner. Die Sage von Amis und Amiles, ein Beitrag zur mittelalterlichen Freundschaftssage. Ohlau: Hermann Eschenhagen, 1941. X, 106 S.

12. Дюмезиль Жорж. Скифские романы // Эпос и мифология осетин и мировая культура. Владикавказ: Ир, 2003. С. 125-133.

13. Гуриев Т.А. Наследие скифов и алан (Очерки о словах и именах). Владикавказ: Ир, 1991. 173 с.

14. Туаллагов А.А. Меч и фандыр: Артуриана и Нартовский эпос осетин. Владикавказ: Ир, 2011. 271 с.

15. Драгоманов М. Листи до Ів. Франка і инших. 1887-1895. Видав Іван Франко. Львів: накладом Українсько-Руської видавничої спілки, 1908. VI, 260, 2 с.

16. Пыпин А. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских. СПб.: типография Императорской Академии наук, 1858. [8], 360 с.

17. Murko M. Die Geschichte von den sieben Weisen bei den Slaven // Sitzungsberichte der philosophisch-historischen Klasse der kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, Österreichische Akademie der Wissenschaften, 1890. X Abhandlung. S. 1-138.

18. Истребитель колючек. Сказки, легенды и притчи современных ассирийцев / Составление, перевод с ассирийского и европейских языков К. П. Матвеева (Бар-Маттая). М.: Наука, 1974. 381 с.

19. Luzel F.M. Contes populaires de la Basse Bretagne. Paris: Maisonneuve et Cie, 1887. Tome I. XX, 452 p.

20. Туаллагов А.А. Всеволод Фёдорович Миллер и осетиноведение. Владикавказ: ИПО СОИГСИ, 2010. 432 с.

21. Thilo Johann Karl. Codex apocryphus Novi Testamenti e libris editis et manuscriptis, maxime gallicanis, germanicis et italicis, collectus, recensitus notisque et prolegomenis illustratus opera et studio Ioannis Caroli Thilo. Lipsiae: sumptibus Frid. Christ. Guilielmi Vogel, 1832. Tomus primus. CLX, 883 p.

22. Нарты. Осетинский героический эпос / Составители Т.А. Хамицаева и А.Х. Бязыров. М.: Наука, 1989. Кн. 2. 494 с.

23. Цхурбати З.Л. Мотив мирового дерева в осетинском нартовском эпосе // // Nartamongae. The Journal of Alano-Ossetic Studies; Epic, Mythology & Language. – Paris - Vladikavkaz / Dzaewydžyqaew, 2005. Volume 3. № 1-2. С. 123-140.

24. Цагараев Валерий. Золотая яблоня нартов: история, мифология, искусство, семантика. Владикавказ: Республиканское издательско-полиграфическое предприятие им. В.А. Гассиева, 2000. 300 с.

25. Чочиев А.Р. Очерки истории социальной культуры осетин: (Традиции кочевничества и оседлости в социальной культуре осетин). Цхинвали: Ирыстон, 1985. 290 с.

26. Татаровска Ленка. Митологија на јаболкото и прстенот во македонските народни умотворби. Скопје: Институт за македонска литература, 2000. 258 с.

27. Георгиева Иваничка. Българска народна митология. София: Наука и изкуство, 1993. 260 с.

28. Українські замовляння / Упорядник М.Н. Москаленко, автор передмови та коментаря М.О. Новикова. – К.: Дніпро, 1993. – 309 с.



Источник:
Рахно К.Ю. Два мотива сармато-аланского происхождения в средневековой религиозной литературе // Нартоведение в XXI веке: современные парадигмы и интерпретации: сборник научных трудов. ФГБУН СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А. – Владикавказ: ИПЦ СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А, 2015. – С. 230-242.

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru