Главная > Авторские статьи > Скифо-сармато-алано-осетинские параллели

Скифо-сармато-алано-осетинские параллели


21 августа 2009. Разместил: 00mN1ck
Исследованиями советских ученых установлено наличие двух этнических компонентов, принимавших участие в формировании осетинского народа. Это - местный кавказский (преимущественно носители кобанской культуры позднего бронзового века), и пришлый (ираноязычные, скифо-сарматские и аланские племена). Непосредственными предками осетин считались аланы - одно из сарматских племен. Появление скифов на Северном Кавказе определяется археологическими материалами, найденными на скифских поселениях и в могильниках на территории Центрального Предкавказья и горной Осетии и датируемыми VII-VI вв. до н.э.1

Наряду с местными кавказскими элементами в современном быту осетин, в их материальной и духовной культуре в прошлом проявились скифо-сарматские и аланские реминисценции. Но какой из этих двух элементов (местный или пришлый) является преобладающим? Одни исследователи считают осетин типичными кавказцами, отличая их от соседних народов только по языку2, другие же придерживаются противоположной точки зрения, находя у осетин больше иранских черт, чем кавказских3. Мы считаем, что в формировании осетинского народа, как справедливо отмечает В.И. Абаев4, в одинаковой мере принимали участие как местные, так и пришлые элементы.

На первый взгляд, осетины, живущие в течение многих веков среди других кавказских народов, мало чем отличаются по материальной и духовной культуре от своих соседей. Однако при тщательном анализе этнографического и фольклорного материала у них обнаруживается немало отличительных черт, восходящих к древнеиранскому миру. Мы постараемся проследить эти отзвуки не только в духовной культуре, получившей уже до некоторой степени освещение в литературе, но и в области материальной культуры, хозяйства, в меньшей степени рассматривавшихся исследователями.

Начнем с древнейших занятий предков осетин - охоты и рыболовства. Несомненно, что охотничий быт осетин, складывается в основном на кавказской почве5. Он имеет много общего с охотничьим бытом соседних кавказских народов, в частности сванов, балкарцев и абхазов. Достаточно сказать, что охотничье божество - Афсати, встречаемое почти под таким же названием у отмеченных народов, является одним из элементов кавказского субстрата в древних верованиях осетин.

Однако в охотничьих обычаях осетин сохранилось немало черт, восходящих к древнеиранскому периоду. К ним относятся тотемные культы, например культы волка и оленя, отмечаемые у аланов еще в период раннего средневековья. Родоначальник осетинских нартов носит тотемное имя Уархаг - волк; название одного из скифских племен, обитавшего в Средней Азии, - саки переводится как "олень" (осетинское саг - олень)6. В памятниках кобанской и скифской культур нередко встречается изображение оленя7, последний упоминается во многих сказаниях осетинского нартского эпоса8.

Значительное место в хозяйстве далеких предков осетин занимало и рыболовство, что подтверждается данными археологии и фольклора. Среди находок в кобанских могильниках много предметов с изображением рыбы. Археологические памятники более позднего периода свидетельствуют о наличии развитого рыболовства в местах обитания скифо-сарматских и аланских племен - в бассейнах Кубани и Дона, а также в Керченском проливе, где находились крупные рыбные промыслы Боспорского царства9. Эти данные довольно убедительно подкрепляются материалами осетинского нартского эпоса10.

В эпосе часто упоминается повелитель рыб - Хиандон-æлдар, или Кæфты-сæр-Хиандон-æлдар, который относится к нартам то враждебно, то дружелюбно. Так, в сказании "Смерть Сослана" он предложил нартскому герою, преследуемому колесом Балсага, убежище, но тот категорически отказался, заявив, что от него "рыбой воняет". Но уже в другом сказании Хиандон-æлдар выступает по отношению к нартам недружелюбно. Прибывших к нему нартских героев - Урызмага, Хамыца и ( ислама, он встречает без всяких почестей, более того, поселяет их в своем курятнике11. По объяснению В.И. Абаева, имя Кæфты-сæр-Хиандон-æлдар означает: "Глава рыб, владетель пролива". В этом персонаже ученый видит правителя Боспорского царства, владевшего Боспорским проливом с его огромным рыбным богатством. "Отношения нартов к алдару пролива, - пишет В.И. Абаев, - напоминают отношения скифов к боспорским царям, когда расчетливая дружба нередко сменялась открытой враждой и взаимная помощь военной силой легко переходила во взаимные распри"12. Таким образом, в эпосе нашли отражение не только упоминание о рыболовстве, но и некоторые данные о взаимоотношениях скифов с другими народами. В современной осетинской мифологии сохранилось старое скифское название кæф (большая рыба-осетр), относящееся к группе восточноиранских слов13. Отметим, что еще до недавнего времени в некоторых горных селениях Северной Осетии, там, где нет даже речек, жители их устраивали ежегодно в определенные дни празднества в честь покровителя рыб14, что является отголоском древних традиций, уходящих корнями в иранский мир.

Однако основой хозяйства как скифо-сарматов и алан, так и древних кобанцев был мелкий и крупный рогатый скот, а у первых, кроме того - развитое коневодство. Характерной чертой является и то, что осетины, живя много веков в горах Центрального Кавказа, сохранили древние иранские (и древние индийские) названия почти всех видов домашних животных - коровы (хъуг), бычка (уæныг), овцы (фыс), ягненка (уæрыкк), козы (сæгъ), свиньи (хуы) и т.д., кроме лошади (бæх) и быка-вола (гал), носящих субстратные названия. Древнеиранскими именуются также жеребец (уырс) и кобыла (йæфс). Одним словом, судя по данным языка, этнографии и фольклора, древние иранские черты наиболее ярко сохранились в скотоводческом хозяйстве осетин. Этим, видимо, объясняется сохранение ими скотоводческих терминов иранского происхождения, которые, по определению В.И. Абаева, "выступают в языке компактной и цельной массой, с печатью большой древности"15.

Уже задолго до появления скифов на Северном Кавказе (VII в. до н.э.) там существовало развитое пастушеское скотоводство с большим преобладанием в стаде мелкого рогатого скота16. Археологические находки костей овцы и предметов (бронзовых фигурок и подвесок в виде барана, овцы или козы) эпохи бронзы характеризуют, например, древних кобанцев как овцеводов, широко применявших уже в это время отгонную систему содержания скота, используя для пастьбы отар все альпийские и субальпийские луга гор Центрального Кавказа, включая высокогорные районы. Во всяком случае и тогда овцеводство служило для горцев главным источником их существования17, в то время как в стаде предгорных и равнинных жителей преобладал крупный рогатый скот, больше отвечавший их потребностям. Об этом ярко свидетельствует остеологический материал Луговского, Алхастинского, Нестеровского и Змейского поселений Центрального Кавказа18.

Скифо-сармато-алано-осетинские параллели


Ясно одно, что в скифское время состав стада здесь мало изменился. Судя по археологическим находкам, местные племена по-прежнему разводили быков, коров, овец, коз и свиней, известных им с эпохи неолита. Появление в их хозяйстве лошади, а также ряда других видов домашних животных (верблюдов, ослов, мулов) заслуга скифо-сарматов и алан. Во всяком случае до скифского времени в поселениях Северного Кавказа найдено ничтожное количество костей лошади при полном отсутствии ее скелета. Правда, среди памятников поздней кобанской культуры Центрального Кавказа много бронзовых статуэток с изображением лошадей, а в знаменитом Тлийском могильнике в Юго-Осетии найдена даже часть скелета коня, что объясняется несомненно влиянием древних иранцев. Исследователь этого памятника Б.В. Техов отмечает: "...захоронение конской головы с атрибутами узды напоминает нам существующий у скифов погребальный обряд... не исключено пребывание отдельных групп ираноязычных скифов в горных районах нынешней Южной Осетии, ведь в конце VII-VI в. до н.э. территория как северного, так и южного склона Главного Кавказского хребта являлась ареной многих исторических событий"19.

Таким образом, до скифов в памятниках Северного Кавказа найдено лишь несколько костей лошадей. Погребение целого коня впервые зафиксировано в Моздокском могильнике (VII-V вв. до н.э.) - доказательство того, что коневодство стало практиковаться местным населением только со скифской эпохи, а с появлением лошади у последнего, кик справедливо отмечают некоторые исследователи этого памятника, во многом изменился и его хозяйственный уклад20. Лошадь стали использовать в качестве вьючного животного и для верховой езды. Под влиянием древних иранцев у аборигенов появилось и табунное коневодство, развитию которого благоприятствовали обширные степи региона с их богатой кормовой базой. Моздокский памятник не составляет исключения. Древний иранский обряд погребения с конем зафиксирован в самых различных районах Кавказа (в могильниках Мингечаура, у селения Тли в Юго-Осетии, близ Гудауты в Абхазии и т.д.)21.

Последующий скифо-сарматский период характеризуется дальнейшим развитием скотоводства северокавказских племен, особенно возрастанием масштабов их коневодства, что доказывается, например, находками в некоторых скифских курганах степного Прикубанья до 200 лошадей, зарытых рядом с могилой вождя, нередко сопровожденных наборами конских украшений скифского звериного стиля, а в ряде случаев - частей колесницы или тяжелой повозки22. Как следует из этих данных, заслугой древних иранцев стало появление на Северном Кавказе не только лошади и табунного коневодства, но и новых видов транспорта и средств передвижения. На использование лошади в упряжке здесь в рассматриваемое время указывают находки, в частности, четырехколесной повозки, запряженной шестеркой лошадей в Елизаветинском кургане (станица Елизаветинская), набор конской упряжи, выполненный в скифском зверином стиле23.

Заметим лишь, что археологическое свидетельство о видах гужевого транспорта древних иранцев и разведении ими табунов лошадей в степях юга России и Северного Кавказа согласуется с данными некоторых сказаний осетинского нартовского эпоса, уходящих своими истоками в скифскую эпоху, отражая многие стороны быта и мифологии скифов (об этом ниже). Исследователи находят у скифов два вида лошадей, разводившихся ими по всей Евразии. Это малорослые лошади типа монгольских и строевые, породистые, выведенные из Средней Азии24, схожие с известной ахал-текинской породой. Раскопки царских курганов показывают, что в жертву приносили только строевых лошадей. Геродот, описывая этот обряд у скифов, отмечает, что они "умертвляют... самых красивых лошадей"25. Ритуал этого обряда зафиксирован и данными Пазырыкских курганов горного Алтая26, а также осетинским обрядом посвящения коня покойнику, требовавшим для этой цели непременно лучшего коня27, подобно тому как у скифов в нартовских сказаниях выступают несколько типов лошадей, принадлежащих выдающимся героям. Есть среди них и небесный трехногий конь (æфсургъ), мигом спускающийся на землю и также поднимающийся обратно. Не находим ли мы здесь отражение образа знаменитого скифского (ахал-текинского) строевого коня?

Как бы то ни было, скифы, как отмечалось, утеряли на Кавказе иранское название лошади, как и вола (быка), в то же время познакомили аборигенов с кастрацией, видимо, до них неизвестной здесь. Страбон писал: "Особенностью всего скифского и сарматского является обычай выхолащивать своих лошадей, чтобы держать их смирными"28. Подтверждением существования этого обыкновения у скифо-сарматов могут служить и раскопки Пазырыкских курганов, которые показали, что все лошади, верховые и рабочие, были кастрированы. Во всяком случае, у нас нет других источников, подтверждавших бытование этого обычая на Кавказе до прихода сюда скифов. Еще один древнеиранский обычай, также связанный с нашей темой, относится к собаке, ставшей с периода возникновения скотоводства сподвижником и другом человека по охране стада, а у иранцев, кроме того, выполнявшей религиозную функцию. В.А. Городцов писал: "Скифы и сарматы относились с особенным уважением к собакам, которых они нередко отправляли вместе с покойниками в загробный мифический мир. В богатейшем царском погребении скифов в Чертомлыцском кургане наряду с драгоценной золотой утварью найден целый остов собаки, отправленной в могилу, вероятнее всего, для охраны сокровищ и личности царя"29. Скелеты собак неоднократно находили вместе с богатыми украшениями в сарматских курганах Заволжья.

По данным В.И. Цалкина, только в некоторых памятниках Северного Причерноморья скифского времени было найдено 778 костей собаки (от 154 особей)30. Скифо-сарматский обычай захоронения собаки с покойником, видимо, не передался аланам. Во всяком случае у нас нет никаких данных, подтверждающих это. Даже находки костей собаки, не говоря о скелете ее, весьма редкое явление в аланских поселениях. Так, Змейское поселение (станица Змейская в Северной Осетии) с его многочисленными катакомбными могильниками характеризуется полным отсутствием таковых. В то же время здесь найдено захоронение с конем, конский убор, 13 сабель, мужские и женские украшения, предметы одежды и т.д.31 Однако это не означает, что, если аланы не выполняли рассматриваемый ритуал, они не содержали собак или потеряли любовь к ним. Изображения охотничьих и сторожевых собак 32 на предметах материальной культуры скифо-сарматов и кобанцев свидетельствуют об обратном, если учесть преемственность этой традиции аланами от последних. О наличии у скифов охотничьей собаки упоминает и Геродот33.

Разводя большое количество овец, древние кобанцы, как и скифо-сарматы и аланы, а позже их потомки осетины, не обходились без сторожевых собак, типа кавказской овчарки. Бытование такой собаки у алан подтверждается тем, что она была занесена ими в XIII в. в Венгрию, где ныне известна только у ясов и кунов (куманов) под названием командор, якобы идущим от куманов. Командор - типичная кавказская овчарка, по археологическим находкам костей этой собаки в кунских поселениях ее появление на территории Венгрии определяется ХШ-ХIV вв.34 В целом осетинское название собаки (куыз) скифо-сарматское слово, восходящее к иранскому, относится к северной группе иранских языков35. К осетинам оно идет от алан через скифов36. Выше отмечалось, что собака пользовалась большой любовью у скифов и сарматов, сопровождая своего хозяина даже в загробный мир. Возможно, что отголоски этого обычая сохранились у осетин, проявляясь в иной форме. Так, обвиняемый, принося клятву с целью оправдания, привязывал собаку к могиле сородича. Большое распространение у осетин имел обычай давать мальчику имя Саукуыдз (Черная собака) в семьях, где часто умирали дети. Г.Ф. Чурсин, характеризуя этот и другие обычаи, связанные с собакой у южных осетин, писал: «Собака считается существом, обладающим до некоторой степени сверхъестественной силой. Во-первых, собака видит духов, поэтому, когда собака воет, значит идет невидимое существо - смерть, болезнь, духи. Грозой невидимых существ является черная собака. В семьях, где дети мрут, новорожденному часто дают имя Саукуыдз - "черный пес", в том расчете, что злые духи испугаются имени черной собаки и не тронут ребенка»37.

По традиции осетины содержали в основном кавказскую овчарку, которая у них, по рассказам овцеводов и нашим неоднократным наблюдениям, весьма высоко ценилась, редко обменивалась даже на хорошего строевого коня. Овцевод не мог мыслить себя без этой собаки. К ней относились как к члену семьи. Хозяин не мог сесть за стол, пока не накормит свою собаку. Такое уважительное отношение к собаке -традиция, идущая к осетинам от их предков, находит отражение в какой-то мере и в нартских сказаниях. В них славится собака знаменитого Сырдона, очень преданная ему, обитавшая в его потайном жилище, куда без нее никто не может найти дорогу38. В нартском эпосе выступает и другая собака, не менее популярная, - Силам, считающаяся родоначальницей всех собак.

Скифо-сармато-алано-осетинские параллели


Вторым после скотоводства, не менее главным занятием предков осетин было земледелие, засвидетельствованное письменными, археологическими, фольклорными и лингвистическими данными. Геродот указывает на то, что скифы-земледельцы из хлебных злаков возделывали чечевицу и просо, а из овощных культур - лук и чеснок39. Думается, что приведенная им легенда об упавших с неба золотых предметах, в числе которых ярмо и плуг, отражает также земледельческий быт тех же скифов. В целом же, как показал В.И. Абаев, скифы учились "земледелию у европейских народов". По его словам, в осетинском языке "нет ни одного земледельческого термина, кроме названия проса (йæу), который можно было с уверенностью возводить к общеиранскому и общеарийскому". По его мнению, такие термины, как хсырф, (серп), фсир (колос), фсонз (ярмо), штифс (скрепляющий ярмо с дышлом), фæхт (ступа), воспринятых скифами от европейских народов, идут от них через алан к осетинам. Сюда же он относит термин зыбыр (соха) - наиболее распространенное пахотное орудие горной Осетии - обнаруженный "в азовском диалекте новогреческого языка"40.

Заметим лишь, что сравнивая это орудие Северного Кавказа, Италии, Греции и Северного Причерноморья, можно отметить между ними поразительное сходство41. От греков подобные рала (соха), по-видимому, были заимствованы скифами-земледельцами, о чем свидетельствует и рассказ Геродота о появлении у последних "золотого плуга", явившегося для них чудесным небесным даром. Как бы то ни было осетинский зыбыр по своей конструкции совершенно аналогичен греко-итальянским42 ралам и, вполне, возможно, был занесен на Северный Кавказ скифо-сарматами, о чем можно судить по находкам железных сошников орудия в ряде мест западного Кавказа и Абхазии, датируемых IV-II вв. до н.э.43

Ясно одно, что Кубань на всем протяжении античной эпохи оставалась крупным зерновым районом, поставлявшим на внешний рынок различные зерновые культуры, в том числе пшеницу, ячмень и просо, широко знакомые северокавказским племенам еще с поздней бронзы. В целом скифская эпоха на Северном Кавказе характеризуется переходом от мотыжного земледелия к плужному, что было вызвано появлением железа, явившегося огромным событием первобытной истории. В скифо-сарматскую эпоху на Северном Кавказе железные серпы вытесняют медные и бронзовые. Развитие земледелия здесь в эту эпоху ярко подтверждается находками мельничных жерновов, особенно в большом количестве в Прикубанье, и зерновых ям почти на всей территории региона. По археологическим данным, древний зыбыр (рало) с железным наконечником наряду с древними мотыгами остается главным орудием пахоты предков осетин в раннем средневековье.

В дальнейшем с расширением посевных площадей потребовалось применение тяжелого плуга (гутон), известного под таким же названием у многих других народов Кавказа. В.И. Абаев слово гутон называет общекавказским (арм. - гутан, курд. - катан, азерб. - кятан, грузин. -гутани, абх. - а-катан, авар. - кутан и т.д.) "неизвестного происхождения", считая, что слово это "ни в одном из перечисленных языков не имеет этимологических корней". Далее он пишет: «Если в конце видеть формант - ап, то кут могло быть племенным названием, указывающим на происхождение данного вида орудия. Может быть, кут - из скут - скиф? В этом случае название скутан, кутан "скифский (плуг)" можно было бы связать с известной легендой скифов о получении ими плуга с неба»44. Во всяком случае, наличие тяжелого плуга (гутон) у средневековых алан Северного Кавказа, пользовавшихся им для вспашки больших участков на равнине и предгорьях, убедительно доказывается находками плужного ножа (чресла) и плужного железного лемеха на аланском городище Адиюх (правый берег р. Малый Зеленчук в 3 км от карачаевского аула Инжи-Чукун). Т.М. Минаева, открывшая эти памятники, датирует их Х-ХI вв.45 Согласно археологическим находкам аналогичным тяжелым плугом пользовались и не северокавказские аланы, жившие на Дону и на Украине46. Таким образом, мы знаем у средневековых алан два вида пахотных орудий - плуг (гутон) и соха (зыбыр), доживших у осетин до наших дней. Заметим также, что рассматриваемый тяжелый плуг, ставший в аланскую эпоху главным пахотным орудием у всех северокавказских племен на равнине региона, сохранялся, как мы полагаем, и в позднейшее время, вплоть до недавнего прошлого. Этим мы обязаны главным образом некоторым адыгским племенам, уцелевшим во время нашествия татаро-монгольских полчищ.

Наряду с указанными орудиями в аланскую эпоху раскопками засвидетельствованы железные серпы, например на серженьюртском поселении (бывшая Чечено-Ингушетия), в катакомбных могильниках Донифарса и на Змейском городище (Северная Осетия), на Адиюхе (Ставропольский край). Серп (хшырф), с древнейших времен являвшийся главным орудием всех северокавказских племен для уборки урожая47, этимологически восходит корнями к древнеиндийскому. От алан слово это идет к абазинам-хирэп48.

Одним из убедительных подтверждений высокого уровня развития земледелия в этот период являются находки почти во всех районах региона больших каменных мельничных жерновов, встречаемых в могильниках и на их поселениях. Так, на змейском аланском городище почти все жернова находились в катакомбных могильниках; во многих случаях ими закрывались входные отверстия (катакомбы 3, 17, 18, 26); это указывает на существование у алан особого обычая, по которому после смерти последнего представителя рода снимались мельничные жернова и ими закрывали входное отверстие катакомбы - родового захоронения, что означало прекращение рода49. Позже этот обычай зафиксирован у осетин, у которых появилось проклятие: "Чтобы твои жернова вертелись вхолостую" (т.е. чтобы исчез твой род). Отметим и то, что слово куырой субстратное, известное у алан по данным топонимики в Черекском ущелье Балкарии под названием курандан (мельничный ручей)50 и в "Ясском словнике" - кураина (мельница)51.

А вот слово уæрм (яма, служившая с древнейших времен для хранения зерна) восходит к иранскому, от алан вошло в венгерский - герем (яма) и грузинский - армо (яма). Судя по археологическим находкам, зерновые ямы, датируемые IV-ХIII вв., были наиболее распространенным видом хранения зерна на равнине и в предгорьях Северного Кавказа. Так, в Змейском городище на площади 208 кв. м было найдено 36 цилиндрических и колоколообразных ям (большинство составляли первые)52. В верховьях Кубани, как и в горах Центрального Кавказа, зерновые ямы появились не ранее X в., до этого, как полагает Т.М. Минаева, их заменяли обычные горские плетеные из орешника сапетки (къуту), встречаемые и ныне. В.И. Абаев полагает, что слово куту в осетинский вошло из тюркских языков53.

В заключение отметим, что находки в средневековых памятниках Северного Кавказа фиксируют те же виды хлебных злаков, что в скифо-сарматскую эпоху: мягкая пшеница, просо, ячмень, причем на равнине абсолютное преобладание имело просо, известное скифам еще по описанию Геродота (V в. до н.э.), а в горах - ячмень. Так, в большинстве из 27 хозяйственных ям, вскрытых И.М. Чеченоным на аланском городище у кабардинского селения Хамидия, оказались остатки зерен проса54. Главным культурным растением жителей аланского городища Адиюх было также просо55. Растение это любит теплый климат, поэтому аланы-осетины, оттесненные в горы Центрального Кавказа, покрытые вечными снегами, естественно, не могли его более возделывать из-за холодов, но тем не менее сохранили его древнеиранское название - йæу. Понадобилось осетинам четыре столетия, чтобы после этого, переселившись с гор на равнину Северного Кавказа, вновь вспомнить эту культуру. Возможно, что с другими зерновыми злаками иранцы познакомились уже на Кавказе - одном из древних мировых очагов культурных растений.

Во всяком случае, аланы наряду с просом сеяли пшеницу, ячмень и овес, что доказывается находками их остатков в зерновых ямах при раскопках на всех аланских городищах (Змейском, Адиюх, Верхнем Джулате и др.) Северного Кавказа, а также данными "Ясского словника", в котором зафиксированы все перечисленные растения под их алано-осетинскими названиями. Так, например, пшеница тогда же, как и теперь у современных осетин, называлась аланами мæнæу56 (мæнæ уæ), что означает, по объяснению В.И. Абаева, "мое просо" (мæн-йæу). Автор сближает это слово со сванским манач (рожь)57.

Весьма древним хлебным злаком осетин является ячмень (хæбæр хор), встречавшийся у них в нескольких видах (сиск), хъудала (двухрядный), кæрвæз (четырехрядный) - единственное растение из зерновых, успевавшее созревать в высокогорных районах Осетии. Был ли ячмень знаком древним иранцам, мы не знаем. Геродот, изучавший скифов непосредственно на их родине, не находит его у них. В то же время, по археологическим данным, ячмень наряду с пшеницей и просом возделывали в Босфорском царстве58. С точки зрения языка, хор (ячмень, хæбæр хор - твердый злак) означает в переводе с иранского, как и ряда кавказских, пища, еда59. В "Ясском словнике" ячмень именуется карбас (иронск. - кæрвæзд)60 - четырехрядный ячмень, наиболее распространенный вид ячменя в горах Осетии, несомненно возделывавшийся также предками венгерских алан (ясов) до поселения их на Среднем Дунае.

Об исторической преемственности земледельческой культуры и земледельческих занятий осетин можно судить и по нартскому эпосу, где упоминаются все главные хлебные злаки (ячмень, пшеница, просо), возделывавшиеся предками осетин, а также сельскохозяйственные процессы труда (вспашка, веяние зерна и т.д.)61. К числу древнейших занятий осетин относится и пчеловодство; название мед (мыд) и некоторые термины, связанные с этой отраслью хозяйства, восходят к древ-неиранским62. Из меда аланы делали хмельной напиток, упоминавшийся часто в осетинских нартских сказаниях63 и встречавшийся еще в XIX в. в ряде мест Осетии и за ее пределами, в частности в Сванетии64. Аланы, видимо, оказали большое влияние на развитие пчеловодства в Закавказье. Именно благодаря их усилиям, некоторые формы славянских ульев проникли в Грузию65. Еще одно свидетельство древности этого занятия у осетин - наличие у осетин-дигорцев своего бога (Ани-гол), покровителя пчел, вошедшего в осетинский пантеон, видимо, очень давно. Заметим и то, что венгерские аланы (ясы) мед называют, как и другие венгры, "мез", как видно, созвучный с осетинским "мыд", а пчеловодство у них было довольно распространенным занятием, имея давние традиции, несомненно, уходящие в аланскую эпоху. Одним из доказательств этого можно считать сохранение у них колодных ульев, аналогичных кавказским, в частности юго-осетинским66. Самый древний улей такого типа в Венгрии, датируемый 1770 г. хранится в Ясберенском музее (г. Ясберень), сотрудница которого Эдит Бато посвятила колодному улью специальную работу. В то же время венгерские аланы (ясы) утеряли ряд других традиционных черт, связанных с пчеловодством, характерных для них на их прародине. Сюда относится и покровитель пчел - Анигол67.

В области материальной культуры скифские черты наиболее ярко прослеживаются в национальном костюме осетин. Совершенно определенно, что от скифов идет современный осетинский бешмет (куырæт), служивший еще в XIX в. и мужским, и женским одеянием, а также остроконечная мужская шапка (худ) и самодельные из сукна полусапожки (хъуджын дзабырта), употреблявшиеся обычно для верховой езды. По мнению В.И. Абаева, этимологически термин курат, широко распространенный у многих народов Средней Азии в форме курте - курта и Кавказа - курат, восходит к скифскому периоду68. Возможно, этим термином назывался скифский кафтан, изображение которого часто встречается в археологических памятниках скифского периода. Так, на серебряной вазе из знаменитого Чертомлыцкого кургана скифские воины изображены в коротких кафтанах без воротников, с длинными и узкими рукавами69. Более близка по покрою к современному осетинскому бешмету одежда со стоячим воротником на всаднике, изображенном на ковре из пятого пазырыкского кургана70. Бешмет, большей частью со стоячим воротником, являлся основной одеждой аланского воина в период средневековья, о чем говорят, например, находки из Змейского аланского городища, среди которых обнаружены части бешмета со стоячим воротником71. Появление черкески (цухъхъа) у осетин относится к послемонгольскому периоду и связано с изображением огнестрельного оружия (XVI-XVII вв.).

Характерная особенность осетинского головного убора - конусообразная форма - свидетельствует о его преемственности от скифов и алан. Наличие скифской шлемовидной шапки у алан широко известно из находок в аланских катакомбах (селения Лац, Дзвгис, Змейское городище) Северной Осетии72. Причем женский головной убор этого типа отличается от мужского в основном обилием украшений на шапке73. У осетин, как и у абхазцев, отмечается сохранение вплоть до начала XX в., скифского головного убора и другой формы - остроконечной шапки74. К числу традиционных головных уборов осетин относится и башлык (башлыхъ), встречавшийся под таким названием и у других кавказских народов. Судя по его тюркскому названию, он был, по-видимому, занесен из Средней Азии тюрками-кочевниками. Но его возникновение относится к более глубокой древности: башлык очень напоминает, как правильно отмечают некоторые авторы, древнеиранский войлочный головной убор, входивший в комплекс костюма скифов75. У осетин башлык, изготовлявшийся преимущественно из козьего пуха и верблюжьей шерсти, являлся особенно почетным видом одежды и служил головным убором как для мужчин, так и для женщин. Большое сходство отмечается между скифами и осетинскими полусапожками, изготовлявшимися как из кожи, так и из домотканого сукна, на подошве из кожи крупного рогатого скота. Такая мягкая обувь была превосходна для верховой езды, но не годилась, однако, для длительной ходьбы76. Поэтому осетины для перехода на большие расстояния, особенно в горах, надевали обувь из сыромятной кожи.

Из других элементов материальной культуры осетин, восходящих также к скифо-сармато-аланскому миру, следует отметить пиво (баганы) и напиток ронг. Оба напитка, как показал В.И. Абаев, принадлежат к числу древнейших77, занесенных на Кавказ предками осетин и распространившихся позднее также среди некоторых соседних кавказских народов. Упоминание о пиве и ронге встречается только в осетинской национальной версии нартского эпоса, по которой ронг, отличавшийся большей крепостью78, считался наиболее любимым и распространенным напитком нартов. Можно полагать, что ронг был и у алан, приготовлявших его из меда. Исчезновение ронга из быта осетин относится к послемонгольскому периоду и вызвано, несомненно, упадком пчеловодства. Но зато пиво, называвшееся аланами алутон, у осетин не потеряло до сих пор своего значения. В настоящее время культура пива является на Северном Кавказе принадлежностью только одних осетин. Этот напиток вызвал у них появление больших своеобразных медных котлов (саджинаг) для варки пива и другой специальной домашней утвари, в том числе различных изящных деревянных бокалов и турьих рогов. Переселяясь в районы Грузии и Северного Кавказа в разное время, осетины распространяли этот напиток среди других народов Кавказа.

Наиболее ярко черты скифо-сармато-аланской культуры проявляются в духовной жизни осетин, в их погребальных обрядах, в древних религиозных верованиях, в некоторых обычаях, в фольклоре особенно в нартском эпосе. Этот вопрос, хотя довольно глубоко изучен в трудах В.Ф. Миллера, В.И. Абаева и французского ученого Ж. Дюмезиля, может быть рассмотрен еще раз на основе новых этнографических данных и других источников. Заметим лишь, что В.Ф. Миллер, изучавший осетин на их родине путем личных контактов и наблюдений, совершая ряд поездок по горной Осетии79, впервые обнаружил в осетинских нартских сказаниях и быту осетин отголоски мифологии и обычаев скифов, сарматов и алан, посвятив этому в 1883 г. специальную статью80, привлекшую к себе большое внимание исследователей. Хорошо известен также колоссальный вклад в решение этой проблемы В.И. Абаева81 и Ж. Дюмезиля82, авторов многочисленных трудов по нартскому эпосу. Ж. Дюмезиль еще в 30-е годы XX в., следуя примеру В.Ф. Миллера, обратился к теме преемственности черт культуры древнеиранцев осетинами.

Итак, пользуясь данными упомянутых ученых и своими, добытыми в поле во время многократных экспедиционных поездок по Осетии и другим регионам Кавказа, рассмотрим вкратце наиболее характерные обычаи скифо-сарматов и алан, отразившиеся в эпосе и быту осетин. Начнем с их погребальных обрядов, поражавших исследователей глубоким архаизмом, не имевших аналогов у соседних народов, во многом сходных со скифскими, по описанию Геродота и других античных авторов. В.Ф. Миллер еще в 80-е годы XIX в., в бытность в Осетии нередко лично участвовавший в похоронах, так характеризует их: "Похоронные обряды отличаются чрезвычайной архаичностью. В оплакивании покойника участвуют не только его родные, но весь аул и даже вся окрестность. Едва кто-нибудь умер, вестник (хъæргæнæг) спешит в окрестные аулы известить их о смерти, и со всех сторон идут в дом покойного. Семья покойного не жалеет ничего, чтобы почтить его память обильным угощением: она спешит продать все, что можно, не рассчитывая на будущее, и нередко разоряется в конец. Бывали случаи, что после смерти какого-нибудь лица весь его скот шел на первые поминки, и дети становились нищими... всех поминок насчитывают до двенадцати в первый год. Оплакивание отличается такою же неумеренностью в выражении скорби. Мужчины, провожая гроб на кладбище, бьют себя по лбу кулаками и испускают стоны; женщины, ползя на коленях, ударяют в такт руками по лицу и по коленям и воют. Опустив гроб на землю близ могилы, мужчины становятся особо от женщин и из толпы последних выступают вперед сестры, племянницы и другие близкие родственницы; остановясь довольно далеко от гроба и потом медленно подходят к нему, они рвут себе на головах волосы и царапают себе ногтями лица, так что щеки их покрываются струями крови. После того шаг за шагом подходят к покойнику братья, сыновья и племянники, ударяя себя плетью по затылку и издавая вопли. Затем вдова подходит к гробу, отрезает себе косу и кладет ее на грудь мужу, в том убеждении, что таким образом она останется его женой и в загробной жизни. Если осетины теперь уже не хоронят с покойником его оружие и вещи, то память об этом обычае сохраняется в изображении таких вещей на могильном столбе. Нам нередко приходилось видеть памятники, расписанные красками; на них изображаются: ряд патронов, носимых на черкеске, пороховница, нож, ружье, пистолет, плеть; ниже - лошадь, кувшин и чашка. Без сомнения, эти изображения представляют практическую замену обычая класть все эти предметы в могилу покойного. Впрочем у осетин сохранился до сих пор один обряд, как отголосок обычая класть коня с покойником. Это - называемое бæхфæлдисын посвящение коня"83.

В этой длинной цитате, данной нами с целью показать отголоски скифских похоронных обрядов в быту осетин, по наблюдениям ученого и его предшественников, записями которых он пользуется, не все, конечно, отражено. По осетинским похоронным и поминальным обычаям существует довольно большая литература84. Ясно одно, что осетины, как отмечает тот же В.Ф. Миллер, сохранили немало черт скифо-сармато-аланских похорон, известных нам по описанию Геродота и других античных авторов, а также по археологическим находкам предметов украшения, быта, захоронения с конем или с его сбруей и т.д. в скифских и сарматских курганах и могильниках, в аланских катакомбах средневековья85.

По сообщениям Геродота, скифские похороны отличались, как и осетинские, широким общественным характером; на них собиралась масса народу, не считая близких родственников и знакомых покойника. "Умершего, - пишет историк, - развозят по области в течение сорока дней, а труп царя возят по всей Скифии из области в область и всюду его оплакивают, выражая скорбь наглядным образом; каждый скиф обрезал себе кончик уха (у осетин это делали посвященному покойнику коню), остригают себе волосы (это делала у осетин вдова покойника на кладбище), делают надрезы на руках, царапают себе лбы и носы"86 (у осетин до недавнего прошлого это делали близкие родственницы покойника).

С царем погребали его жену, коня, ценности. Отголоски этих обрядов сохранялись у осетин до недавнего времени. У посвященного покойнику коня обрезали кончик правого уха (или волосы из его гривы или челки), а у вдовы - косу и клали их на грудь умершего, что заменяло вышеотмеченный древний скифский обычай - захоронения с покойником его коня и жены.

К числу архаических поминальных обрядов осетин, восходящих также, по Геродоту, к скифской эпохе, относится обряд так называемый Мæрты бадæн (сиденье мертвых), мæрты æхсæв (ночь мертвых), совершавшийся спустя неделю, после нового года, в день Богоявления. Тогда делали чучело, недавно умершего, натянув на палках его одежду. Чучело ставили на скамейку перед столом, обильно накрытым яствами и напитками в честь покойника. По поверью осетин, в эту ночь душа покойника, получив разрешение от властелина страны мертвых Барастыра, приходила на побывку домой, оставаясь здесь до утра среди многочисленных родных и близких. Последние всю ночь то оплакивали покойника, то угощались. В.Ф. Миллер в упомянутой работе проводит аналогию между осетинским обрядом "ночь мертвых" и скифским, по которому вокруг царской могилы ставили 50 чучел убитых в честь его юношей и коней, полагая, что отголоском последнего является осетинский обряд87,

Осетино-скифские параллели прослеживаются в обычае почитания домашнего очага и надочажной цепи, по нашим многолетним наблюдениям и данным источников, присущем на Кавказе только осетинам, не считая сванов. "Клянусь очагом, - говорил осетин, давая клятву, держась за очажную цепь (рæхыс), - пусть Сафа (покровитель очажной цепи. - Б.К.) пронзит меня своей железной стрелой, если я говорю неправду". Самым тяжким оскорблением чести семьи, вызывавшим нередко кровную месть, считалось сорвать цепь и выбросить ее за порог.

В 70-е годы XIX в. В. Пфаф, неутомимый исследователь осетин, присутствуя на одном судебном заседании, слышал от истеца такие слова: "Он не только убил моего сына, но даже цепь швырнул за дверь"88. В.Ф. Миллер, анализируя этот обычай, сравнивает его со скифским, вспоминает Геродота (IV, 68): "Когда царя скифов поражает недуг, он велит привести к себе троих наиболее уважаемых предсказателей, они гадают вышеупомянутым способом. Обычно предсказание изрекают приблизительно в таком роде: такой-то и такой-то из жителей (называя их по имени) принес-де ложную клятву богам царского очага... (если скифы желают принести особо священную клятву, то обычно торжественно клянутся богом царского очага)". Тот же Миллер89, основываясь на данных фольклора осетин, считавших Сафа богом меча, сравнивает его со скифским культом бога войны в виде железного меча (Геродот. IV, 62), которому приносились жертвы во всех частях скифских степей. Общими чертами характеризуются у скифов и осетин гадания предсказателей на палочках, неоднократно наблюдавшиеся исследователями и любителями старины у последних. В.Ф. Миллер, например, был одним из первых, кто во время своей поездки (в 1880 г.) по горам Осетии наблюдал и описал этот обычай.

Однако сначала приведем сообщение Геродота (IV, 67). "У скифов, - говорит он, - есть много предсказателей. Гадают они с помощью множества ивовых прутьев следующим образом. Приносят огромные связки прутьев и кладут на землю. Затем развязывают пучки и каждый прут один за другим раскладывают в ряд и затем изрекают предсказания. При этом гадатели вновь собирают прутья по одному и опять складывают..."

Аммиан Марцеллин говорит об аланах (XXXI, 2,24): ".. .о будущем они гадают странным способом: собирают прямые ивовые прутья... в определенное время раскладывают их с какими-то тайными наговорами и таким образом ясно узнают, что им предвещается". Как передался рассматриваемый обычай от скифов через алан к осетинам, хорошо показал осетинский этнограф С.В. Кокиев, писавший: "У каждого из знахарей есть четыре небольшие палочки, с одного конца расщепленные; посредством их-то они отгадывают смысл всего происходящего. Придя к больному со своими магическими палочками, знахарь садится на пол ... держа, таким образом, в каждой руке по концу каждой пары палочек, громко произносит имена различных духов, подозреваемых в том, что они наслали болезнь..."90 Спустя много лет после указанных авторов гадание на палочках (фæрсæн фат) - традиция, идущая в скифскую эпоху, от нее в аланскую - было зафиксировано у осетин и Е. Барановым, отмечавшим, что гадалки у них в большом почете91, что еще раз указывает на давнее происхождение этого обычая.

Скифо-сармато-алано-осетинские параллели


Большое сходство обычаев скифов и осетин отмечается и в ритуале присяги. Геродот описывает, каким образом два скифа клялись друг другу в верности: они наполняли вином большой кубок из глины, смачивали в нем оружие (меч, стрелы, секиру, копье) и произносили длинные заклинания. Затем каждый из них, а также самые выдающиеся представители из их свиты, отхлебывали из этого сосуда. У осетин ритуал побратимства таков: братающиеся наполняли бокал аракой или пивом и бросали туда монету, и каждый трижды пил из бокала, клянясь в верности. Слова клятвы примерно следующие: "Пусть этот напиток станет для меня отравой! Пусть эта монетка напоится злобой, если я не буду любить тебя, как своего брата!" Или же: "Я клянусь в верности на этом серебре и этом золоте". После клятвы монета передавалась младшему из братающихся.

Примеров, характеризующих скифо-осетинские параллели как сармато-алано-осетинские, множество, в частности, в нартском эпосе, ярко отразившем мифологию и быт вышеупомянутых древнеиранских народов. Поскольку рассматриваемая проблема в эпосе нашла глубокое освещение в трудах В.Ф. Миллера, Ж. Дюмезиля и В.И. Абаева, мы ограничим этим наше повествование, отметим лишь, что сказанное выше убедительно свидетельствует о значении иранского элемента в этногенезе осетин и о степени преемственности культуры осетин от скифо-сарматов и алан.


Сноски:
1 Крупное Е.И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960. С. 385; Техов Б.В. Центральный Кавказ в ХVI-Х вв. до н.э. М., 1997.

2 Крупное Е.И. Указ. соч.; Кузнецов В.А. Аланские племена Северного Кавказа. М, 1962.

3 Ванеев З.И. К этногенезу осетинского народа // ИЮОНИИ. Цхинвали, 1964. Вып. XIII.

4 А баев В.И. Скифо-европейские изоглоссы на стыке Востока и Запада. М., 1965. С. 83.

5 Абаев В.И. Проблемы Нартского эпоса // Нартский эпос: Сб. Орджоникидзе, 1957. С. 30; Цаголов Г. Охотничий язык и обряды у осетин (этнографические заметки) // Терские ведомости. 1895. № 53; Материалы и исследования по балкарской диалектологии, лексике и фольклору (КБНИИ). Нальчик, 1962. С. 146; Инал-Ипа Ш. Абхазы (историко-этнографические очерки). Сухуми, 1965.

6 Абаев В. Нартский эпос // ИСОНИИ. Дзауджикау, 1946. Т. X, вып. 1. С. 30-36; Он же. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М., 1958. Т. I. С. 262-263 (далее ИЭСОЯ); Он же. Скифо-европейские изоглоссы. С. 86-105.

7 Членова Н.А. Скифский олень: Памятники скифо-сарматской культуры // МИА. 1962. № 115. С. 115; Уварова П.С. Могильник Северного Кавказа // МАК. 1900. Вып. VIII. Табл. VIII, X, XI, XVI.

8 Осетинские нартские сказания. Дзауджикау, 1948.

9 Абаев В. Нартский эпос. С. 47-55.

10 Осетинские нартские сказания. С. 181.

11 Там же. С. 385.

12 Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М., 1949. С. 237 (далее -ОЯФ).

13 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 575.

14 Полевой материал автора, 1959-1963 гг.

15 Абаев В.И. ОЯФ. С. 56, 57.

16 Калоев Б.А. Скотоводство народов Северного Кавказа с древнейших времен до начала XX века. М., 1993. С. 9-12.

17 Крупное Е.И. Древняя история... С. 469-471.

18 Цалкин В.И. Древнейшие домашние животные Европы. М., 1970. С. 50.

19 Техов Б.В. Центральный Кавказ. С. 136, 137.

20 Иессен А.А., Пиотровский Б.Б. Моздокский могильник. Л., 1940. С. 31.

21 Алиев И.Г., Алиев Г.М. К вопросу о проникновении на территорию Азербайджана племен сармато-массагето-аланского круга в первые века нашего летосчисления // МАДИСО. Орджоникидзе, 1975. Т. 3. С. 3-19; Макалатия СИ. Раскопки Дванского могильника // СА. 1954. Вып. 21; Техов Б.В. Скифские элементы в материальной культуре Юго-Осетии // ВИНК. Тбилиси, 1966; Транш ММ. Памятники колхидской и скифской культуры в селении Кулан-Урхвы АССР. Сухуми, 1962.

22 Анфимов И.В. Курганы рассказывают. Краснодар, 1981; Он же. Меото-сарматский могильник у станицы Усть-Лабинской // МИА. 1951. № 23.

23 Анфимов Н.В. Курганы рассказывают. С. 65; Веселовский Н.И. Раскопки в Прикубанье // ОАК. 1896, 1900.

24 Ковалевская В.Б. Конь и всадник, М., 1977.

25 Геродот. IV, 219.

26 Руденко СИ. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.; Л., 1960.

27 Калоев Б.А. Осетины: (Историко-этнографическое исследование). М, 1971. С. 226-228.

28 Страбон. География. М., 1964. С. 281.

29 Городцев В.А. Елизаветинское городище и сопровождающие его могильники по раскопкам 1935 г. //СА. 1936. № 1. С. 156.

30 Цалкин В.И. Указ. соч. С. 49.

31 Археологические раскопки в районе Змейской Северной Осетии. Орджоникидзе, 1957. С. 54-62 (далее - АРРЗ).

32 Техов Б.В. Указ. соч. С. 172.

33 Геродот. IV, 22.

34 Калоев Б.А. Венгерские аланы (ясы): Историко-этнографический очерк. М., 1996. С. 136.

35 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 605, 606.

36 Абаев В.И. ОЯФ. С. 57.

37 Чурсин Г.Ф. Юго-Осетия. Тифлис, 1925. С. 190.

38 Осетинские нартские сказания. С. 208.

39 Геродот. IV, 17.

40 Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы. С. 143.

41 Блаватский В Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1953. С. 79; Калоев Б.А. Земледелие народов Северного Кавказа. М, 1981. С. 10, 11.

42 Краснов Ю.А. Древнейшие упряжные пахотные орудия. М., 1975. С. 122, 123, 175-181.

43 Покровский М.В. Городища и могильники Среднего Прикубанья // Труды Краснодарского пед. ин-та. 1927. Т. VII, вып. 1. С. 8; Анфимов Н.В. Земледелие у меото-сарматских племен Прикубанья // МИА. 1951. Вып. 23. С. 148; Транш ММ. Труды. Сухуми, 1965. Т. 2. С. 232.

44 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 643.

45 Минаева Т.М. К истории земледелия на территории Ставрополья: Материалы по изучению Ставропольского края. Ставрополь, 1960. Вып. 10. С. 269-270; Она же. Городище Адиюх в Черкессии // КСИМК. 1955. № 60. С. 110-119.

46 Иессен А.А. Кызбурунский клад // Археологические исследования в РСФСР в 1934-1936 гг. М., 1941. С. 235; Артамонов М.И. Саркел - Белая вежа //МИА. 1958. № 62. С. 66.

47 Иессен А.А. Кызбурунский клад. С. 235; АРРЗ. С. 27; Минаева Т.М. Городище... С. 273.

48 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. IV. С. 242.

49 АРРЗ. С. 27.

50 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 611, 612.

51 Калоев Б.А. Венгерские аланы (ясы). С. 258, 259. « АРРЗ. С. 29.

53 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 643.

54 Чеченов ИМ. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1969. С. 50.

55 Минаева Т.М. Городище... С. 271.

56 Калоев Б.А. Венгерские аланы (ясы). С. 258.

57 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. II. С. 92.

58 Блаватский В.Д. Указ. соч. С. 79, 80.

59 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. IV. С. 215, 216.

60 Калоев Б.А. Венгерские аланы (ясы). С. 258.

61 Робакидзе А.И. Происхождение пчеловодства и его место в хозяйственном быту грузинского народа / Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Тбилиси, 1956. С. 18.

62 См.: Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. II. С. 134, 135.

63 Осетинские нартские сказания. С. 26, 27, 343, ел.

64 Абаев В.И. ОЯФ. С. 299.

65 Осетинские нартские сказания. С. 68, 78, 137; Сказания о нартских богатырях: Осетинский эпос. М., 1960.

66 Калоев Б.А. Осетины. С. 117, 118.

67 Калоев Б.А. Венгерские аланы (ясы). С. 138, 139. 68 Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 609.

69 Толстой И., Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. СПб., 1890. Вып. II. С. 138; Анфимов Н. Древние поселения Прикубанья. Краснодар, 1953. С. 5-6.

70 Руденко СИ. Культура горного Алтая в скифское время. М., 1953. С. 11. Табл. ХС.

71 АРРЗ. С. 123-125.

72 Там же. С. 13, 130; Кокиев ГА. Очерки по этнографии осетинского народа (рукопись, хранится в архиве ИЭ АН СССР); Абаев В.И. ИЭСОЯ. Т. I. С. 239.

73 АРРЗ. С. 125.

74 Кокиев СВ. Записки о быте осетин // Сб. материалов по этнографии, изданный при Дашковском этнографическом музее. М., 1885. Вып. I. С. 87; Осетины во второй половине XVIII в. по наблюдениям путешественника Штедера. Орджоникидзе, 1940. С. 34; Инал-Ипа Ш. Указ. соч. С. 205.

75 Ростовцев М.И. Эллинство и иранство на юге России. Пг., 1919. С. 72; Анфимов Н. Указ. соч. С. 8.

76 Ростовцев М.И. Указ. соч. С. 71; Анфимов Н. Указ. соч. С. 10; Кокиев СВ. Указ. соч. С. 89.

77 Абаев В.И. ОЯФ. С. 330-353; Он же. Осетинский нартский эпос. С. 114.

78 Абаев В. Нартский эпос. С. 100.

79 Калоев Б.А. В.Ф. Миллер - кавказовед (исследования и материалы). Орджоникидзе, 1963. С. 5-50.

80 Миллер В.Ф. Черты старины в сказаниях и быту осетин //ЖМНП. 1883. Вып. 8.

81 См., например, многочисленные труды ученого, касающиеся в той или иной мере этой проблемы: Абаев В.И. Изб. труды. Владикавказ, 1990. С. 139-302.

82 Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976; Он же. Скифы и Нарты. М., 1990 (обе книги перевела с франц. А.З. Алмазова).

83 Миллер В.Ф. Черты старины. С. 202-205; Он же. Осетинские этюды. М., 1882. Ч. II. С. 294, 295.

84 См. ниже (Раздел "Этногенетическая направленность похоронных обычаев и обрядов осетин в XVIII - начале XX века").

85 Анфимов Н.В. Курганы рассказывают. С. 60-70; АРРЗ. С. 27-30. 86 Геродот. IV, 73, 71.

87 Миллер В.Ф. Черты старины. С. 204.

88 Пфаф В.Б. Народное право осетин // ССК. 1870. Вып. II. С. 274.

89 Миллер В.Ф. Черты старины. С. 205.

90 Кокиев СВ. Записки о быте осетин // СМЭИДЭМ. М., 1885. Ч. I. С. 108, 109.

91 Баранов Е. Из осетинской народной словесности // СМОМПК. 1900. Вып. XXVII. С. 62.

История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968.


Источник:
Калоев Б.А. Осетинские историко-этнографические этюды. – Москва: Наука, 1999. – 393с., ил.


при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru