поиск в интернете
расширенный поиск
Иу лæг – æфсад у, дыууæ – уæлахиз. Сделать стартовойНаписать письмо Добавить в избранное
 
Регистрация   Забыли пароль?
  Главная Библиотека Регистрация Добавить новость Новое на сайте Статистика Форум Контакты О сайте
 
  Навигация
Авторские статьи
Общество
Литература
Осетинские сказки
Музыка
Фото
Видео
  Книги
История Осетии
История Алан
Аристократия Алан
История Южной Осетии
Исторический атлас
Осетинский аул
Традиции и обычаи
Три Слезы Бога
Религиозное мировоззрение
Фамилии и имена
Песни далеких лет
Нарты-Арии
Ир-Ас-Аланское Единобожие
Ингушско-Осетинские
Ирон æгъдæуттæ
  Интересные материалы
Древность
Скифы
Сарматы
Аланы
Новая История
Современность
Личности
Гербы и Флаги
  Духовный мир
Святые места
Древние учения
Нартский эпос
Культура
Религия
Теософия и теология
  Строим РЮО 
Политика
Религия
Ир-асский язык
Образование
Искусство
Экономика
  Реклама
 
 
КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРСКОЙ РОССИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ. Часть 1.
Автор: 00mN1ck / 6 апреля 2007 / Категория: Интересные материалы » Новая история
КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРСКОЙ РОССИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ. Часть 1.

В. Д. Дзидзоев

В бывшем Советском Союзе проживало около 300 млн. человек, представлявших более 160 наций, народностей, этнических и национальных групп. Поэтому СССР считался одним из самых многонациональных, полиэтнических государств мира. Основная часть населения бывшего СССР входила в состав пяти языковых семей: 1) индоевропейской (79,4 процента всего населения, в том числе славянская группа — 7 1 ,8 процента); 2) алтайской (1 6,2 процента, в том числе тюркская группа — балкарцы, кумыки, ногайцы, азербайджанцы, татары и т. д. — 15,9 процента); 3) уральской (1.6 процента); 4) картвельской (1,4 процента) и северокавказской (1,2 процента). Народы алтайской языковой семьи живут в Средней Азии, Казахстане, на Кавказе, в Поволжье, Сибири, на Урале и Дальнем Востоке; картвельской и северокавказской — на Кавказе, уральской — на северо-западе страны и в Поволжье.
С декабря 1991 года Союза ССР уже нет, но Российская Федерация, как и бывший СССР, является одной из самых многонациональных стран мира. А многие проблемы и «болячки» бывшего СССР присущи и нынешней России, народы которой различаются не только по своей численности, но и по этногенезу, социально-политическому, экономическому и культурному развитию.
До 1917 года народы царской России находились на самых разных уровнях развития. У большинства крупных народов европейской части России (русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев), а также грузин, азербайджанцев и некоторых северокавказских народов (осетин, кабардинцев) развивался капитализм, а сами они уже сложились (или начали складываться) в нации. Народы Средней Азии находились на стадии феодализма, а народы Севера — юкагиры, алеуты, тофолары. кеты, саамы, нивхи, нганасаны, чукчи и другие — на уровне патриархально-родового строя.
Все эти и другие народы России в 1917 году «вместе стартовали» по дороге, ведущей к «вершинам социализма». Неравномерным было и их культурное развитие. Нужно иметь в виду еще одно обстоятельство: большая часть населения была православной, многие миллионы исповедовали мусульманство, на западе и северо-западе России жили народы с католической или лютеранской ориентацией. Были также буддисты и язычники. Каждый из регионов страны имел свои преобладающие языковые системы, системы письменности, культурно-национальные традиции и обычаи, которые играли не последнюю роль в жизни своих конкретных носителей. Конкретные факты говорят о больших различиях, которые имелись в культурном уровне народов страны.
В канун октябрьской революции 22 процента населения Грузии было неграмотным. А в Туркменском крае среди коренных народов неграмотных было 98 процентов.
Отсталой национальной окраиной России был и Северный Кавказ, находившийся на краю духовного обнищания. Коста Хетагуров в стихотворении «Взгляни» хорошо показал бесправие осетинского народа, что было свойственно и другим горцам:

Народ, изнуренный заботой.
Нет места тебе ни в горах,
Ни в наших привольных полях:
Не стой, не ходи, не работай!1


Экономическая отсталость и политическое бесправие горцев порождали отсталость и в области просвещения, народного образования.
В Дагестане, Чечне, Ингушетии, Северной Осетии, Кабарде и Балкарий было ничтожно малое количество школ. Царское правительство, которое сейчас журналисты и горе-публицисты отдельных средств массовой информации пытаются представить защитником трудящихся масс, на самом деле мало заботилось о просвещении, особенно в национальных окраинах. В Кабарде и Балкарии расходы на просвещение в 1911 году составляли 9 копеек на одного человека, т. с. в девять раз меньше, чем в целом по России. Примерно такое же положение было в Чечне, Ингушетии и Дагестане. До революции 1917 года на всю Кабарду и Балкарию было только одно среднее учебное заведение — реальное училище в Нальчике на 159 учащихся. Помимо этого были еще начальные школы, многие из которых были примитивны. Но и в этих школах в основном обучались дети богатых кабардинцев и балкарцев. Известные просветители Шора Ногмов, Казн Атажукин, Султан-Бек и Мисост Абаевы. Талиб Кашежев, Исмаил и Сафар-Али Урусбиевы, Чах Ахриев и Другие боролись за просвещение горских народов. Однако эту борьбу царское правительство встречало «в штыки». В результате среди кабардинцев, балкарцев, чеченцев, ингушей, народов Дагестана грамотой владели лишь отдельные представители аристократического слоя общества, составлявшего духовную и военную иерархию. Немного лучше обстояло дело в Северной Осетии, где школьная политика, как и в России, строилась на принципе: «Православие, самодержавие и народность». С одной стороны, такая политика была направлена на русификацию, ассимиляцию малочисленного народа, чтобы подрастающее поколение осетин (единственного народа на Северном Кавказе, исповедующего христианство) воспитывалось в духе российского религиозного монархизма.
Обучение велось на малопонятном для горцев русском языке. Первая школа в Северной Осетии была открыта в 1764 году в крепости Моздок. В этой школе обучались, в основном, дети зажиточных осетин. Школа воспитывала своих питомцев в духе преданности идеям православия и монархизма. Тем не менее, значение моздокской школы трудно переоценить, так как с ее деятельностью связано появление первого осетинского букваря и первой осетинской печатной книги.
Отметим, что во многих монографиях и диссертациях повторяется штамп о том, что народы Северного Кавказа только после социалистической революции, с помощью русских специалистов, смогли создать свою письменность. Для многих народов действительно так и было. Но осетинский народ уже с середины XVIII века имел свою письменность, о чем автор этой книги уже писал2.
В этой связи нельзя согласиться с Е. Т. Хакуашевым, который утверждает, что «Кабардино-Балкария (вернее будет Кабарда и Балкария, так как до 1921 года не было Кабардино-Балкарии — В. Дз.)... как и другие национальные области страны, была областью сплошной неграмотности»3.
По инициативе «Осетинской духовной комиссии» для подготовки священнослужителей из среды осетин был создан осетинский алфавит на основе грузинской графики. Благодаря продуманной работе «Осетинской духовной комиссии» на осетинский язык были переведены книги религиозного содержания.
В 1798 году в Московской типографии синода4 была напечатана первая книга на осетинском (иронском) языке под названием «Начальное учение человеком, хотящим учиться, книг божественного писания». Книга была издана на алфавите, в основе которого уже лежала церковнославянская (а не грузинская) графика. Большая роль в выходе книги принадлежала группе осетинских священников, ходатайство которых поддержали влиятельные русские священники.
В 1820 г. известный осетинский просветитель И. Габараев (Ялгузидзе), владевший осетинским, грузинским и русским языками, составил букварь и катехизис (религиозная книга, где излагается христианское вероучение в форме вопросов и ответов) на осетинским языке.
В 1844 г. академик Российской Академии наук, финн по происхождению, Андрей Шегрен составил алфавит и грамматику осетинского языка на основе русской графики. В 1859 г. архимандрит (старший монашествующий сан 2-й степени священства (перед епископом), обычно его имеют настоятели православных монастырей) Иосиф при помощи и участии осетинских священников написал букварь на осетинском языке. Авторы букваря использовали алфавит, составленный А. Шегреном.
До конца XIX века это была единственная книга на осетинском языке, применявшаяся в школах Северной Осетии. Уже в 1890 г. была издана «Осетинская азбука», которую составил известный просветитель и педагог А. Кануков. Эта книга была введена в школах как учебное пособие по осетинскому языку.
Сотни осетин окончили учебные заведения, открытые во второй половине XIX века в Северной Осетии. Это были первые кадры осетинской интеллигенции, которые обучались в мужской и смешанной гимназиях, двух реальных училищах, двух женских гимназиях, кадетском корпусе во Владикавказе, Ардонской духовной семинарии, Владикавказской Ольгинской женской школе. Последняя подготовила в конце XIX века первые кадры учительниц-осетинок.
Эту школу высоко ценили Коста Леванович Хетагуров, Георгий Михайлович Цаголов, философ-материалист Афанасий Гассиев, писатель, юрист, публицист и революционный демократ Батырбек Туганов и другие. Коста Хетагуров называл женскую школу (позже реорганизованную в двухклассную учительскую школу) гордостью Осетии, прекрасно видел ее перспективу, оказывал ей всяческую помощь. Терские власти дважды планировали закрыть школу, но оба раза выдающийся поэт и публицист заступался за нее, и, таким образом, школа продолжала функционировать.
Отметим, что среди горцев Северного Кавказа Северная Осетия была, единственным местом, где практически решался вопрос образования женщины-горянки. Этому способствовал ряд обстоятельств. Большая заслуга в этом принадлежала «Леонардо да Винчи осетинского народа» (А. Фадеев)— Коста Хетагурову, а также группе известных осетинских просветителей, писателей, публицистов, журналистов. Среди них Г. Б. Дзасохов (1880-1918), основоположник осетинской драматургии Е. Ц. Бритаев (1881 -1923), А. Б. Есиев (1830-1926) и другие.
В учебных заведениях Северной Осетии детей бедняков было крайне мало. Как правило, в них учились дети состоятельных слоев населения. И все же благодаря этим учебным заведениям в Северной Осетии до 1917г. грамотность населения составляла до 14 процентов. В других местах Северного Кавказа и во многих национальных окраинах России положение было еще хуже. В. И. Ленин в работе «О продовольственном налоге (значение новой политики и ее условия)» в 1921 г. писал: «Посмотрите на карту РСФСР. К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства... И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость. А в крестьянских захолустьях всей остальной России?.. Разве не преобладает везде в этих местах тоже патриархальщина, обломовщина, полудикость?»3.
В целом по стране неграмотные составляли около 80 процентов взрослого населения. Более 50 народов, в том числе кабардинцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, народы Дагестана и другие, до 1917 г. не имели даже своей письменности5*. Многонациональность России, многоук-ладность хозяйства, разные религии, которые исповедовали народы страны, придавали особую значимость межнациональным отношениям, национальной проблеме в царской России. Этому способствовала откровенно шовинистическая политика царских властей.
Формы национального угнетения были разнообразны и распространялись почти на все нации и народности России. Евреи, например, были ограничены в праве на образование, в праве жительства и передвижения, в правах, касающихся государственной службы и т. п. Существовало понятие «черта оседлости». В России в 1791 -1917 гг. «чертой оседлости» считалась граница территории, на которой разрешалось постоянное жительство евреям. Она охватывала 15 губерний Польши, Литвы, Белоруссии, Бессарабии, Курляндии, Украины, Кавказа и Средней Азии. Интересно отметить, что в трехтомном энциклопедическом словаре, изданном в 1955 году, отсутствует понятие «черта оседлости». Вероятно, не случайно. Это один из многочисленных примеров «лакирования» мрачной действительности в сфере межнациональных отношений. Однако были и более мрачные примеры. В Поволжье и на Урале, в Казахстане и Средней Азии, в Закавказье и на Северном Кавказе издавна практиковался захват земель у туземного населения с передачей их казне, в помещичье владение и монастырям.
На Северном Кавказе после окончания Кавказской войны царское правительство для поддержания власти предпринимало все новые и новые, причем самые жестокие и коварные меры. Привыкший жить свободно, горец не мог смириться со своим угнетенным положением и оказывал бурное сопротивление шовинистической, колониальной политике царизма. Об этом свидетельствуют имевшие место в 80-х годах в Северной Осетии и в 90-х годах XIX в. в Чечне и Ингушетии волнения и восстания горцев.
В 1830-1831 гг. в Северной Осетии карательные отряды царской России «наводили порядок». Осетинские села Геналдон, Ламардон, Верхний Ими, Кобан, Барзикау, Лац, Хидикус, Уалласых и многие другие колонизаторы сожгли дотла. Уничтожались также посевы, горцев арестовывали массами, недовольных ссылали в Сибирь, конфисковывали их имущество. С еще большим ожесточением царские генералы сжигали и разоряли кабардинские, черкесские, ингушские, чеченские аулы и села. Генерал-майор царской армии (грузинского происхождения) Абхазов возглавлял несколько карательных отрядов на Северном Кавказе. В августе 1830 г. при «наведении порядка» в Северной Осетии этот палач осетинского и других народов Северного Кавказа разработал даже план геноцида осетин. Вот что он писал: «Познание характера и обычаев горских народов, против которых действовал вверенный мне отряд, и страны, ими обитаемой, показали мне, что правительство имеет все средства к совершенному истреблению и покорению сил горцев, которых до сего времени считали непобедимыми. Несколько опытов доказали мне, что они весьма дорожат своими домами и хлебом. Если бы надлежало приступить к решительному истреблению горцев, живущих по обеим сторонам Военно-Грузинской дороги, то отряд, назначенный для сего, вступив в земли горцев, должен непременно заняться истреблением хлеба и домов жителей, а по выходе своем из ущелий расположить небольшие части войск, чтобы запереть выходы из ущелий на равнину и тем лишить тех, кои не предадут себя в совершенную власть правительства, средств к пропитанию себя и своих стад. Сия решительная мера принудит в скором времени сих горцев предать себя воле правительства и сделает из них в непродолжительном времени самых послушных подданных. Если правительство найдет полезным теперь или впоследствии переселить горцев на равнину, то необходимо селить их вместе с русскими казаками, приписывая четвертую часть горцев в отношении российских казаков, и заставить их непременно вступать в брачные союзы с русскими, через что в скором времени они сольются в один народ...»6.
Ярым колонизатором и надменным палачом народов Северного Кавказа был другой генерал русской армии — Павел Дмитриевич Цщщ-анов'. Этот грузинский князь быстро дослужился в русской армии до -'енерала от инфантерии. С 1802 г. стал главнокомандующим русскими войсками в Грузии, руководил присоединением к России Имеретин, Мегрелии, Гянджииского, Карабахского, Шекинского и Ширванского ханств. Был одним из самых жестоких и верных русскому царю генералов. В народе его называли «презренным палачом» и «ярым юлоиизатором». Неоднократно вынашивал планы физического истребления горцев Северного Кавказа. Будучи главнокомандующим русскими войсками на Северном Кавказе, генерал Цицианов издал приказ: «Карать, колоть, рубить осетин без пощады, жечь их жилища»8. Такими установками руководствовались русские чиновники администрации Терской области в своей практической деятельности. Такие приказы окончательно развязывали руки казакам, и без того страстным охотникам на горцев.
С установлением колониальной формы административного управления на Северном Кавказе резко участились случаи нахождения мертвых тел горцев. Это стало привычным делом. За убийство горца уже никто не отвечал. Жестокий колониальный режим доводил свободолюбивых горцев до отчаяния. Сегодня стало модным критиковать и охаивать все советское и непомерно возвеличивать историю России до 1917 г. Средства массовой информации и пропаганды пестрят «историческими открытиями» о том, что «до 1917 г. Россия была одной из самых демократичных стран Европы», «культура россиян до социалистической революции была на высоком уровне», «Россия не знала до 1917 г. межнациональных и межрегиональных конфликтов и погромов» и т. д. Очень часто ошибки допускают и видные деятели культуры, когда затрагивают вопросы истории. Охотников высказаться на темы истории с каждым днем становится все больше и больше. По-человечески это понять можно. Жаль только, что допускаются иногда грубые и непростительные ошибки. А они небезобидны. Известного художника Илью Глазунова многие, в том числе и автор этих строк, уважают как талантливого профессионала. Однако в вопросах истории художник допускает серьезные ошибки. Он пишет: «Я рад, что мы, наконец, дожили до Правды. Что не лакируем свое несовершенство. И уверен, что если так пойдет дальше, то мы излечимся и от экстремизма в национальных делах... Я сейчас должен напомнить всем присутствующим и готов поспорить, что единственная страна, не знавшая колоний,— Россия. Она была и есть духовный и материальный донор! Интернационализм, всемерная отзывчивость — это, я бы сказал, генетическое свойство русского народа». Это было сказано в беседе за «круглым столом» в редакции газеты «Правда». Еще хуже, на наш взгляд, что эта фраза без комментариев и уточнений попала на страницы книги доктора исторических наук, профессора А. Черняка и профессионального журналиста А. Черненко, которые работают в редакции газеты «Правда»9.
В книге «Консолидация» есть немало других спорных моментов, некомпетентных утверждений, тенденциозных выводов. Проанализируем утверждение о том, что «единственная страна, не знавшая колоний, — Россия». Это тем более необходимо, что И. Глазунов «готов поспорить» и доказать, будто в России их не было, а стало быть, не было и колониальной экспансии, великодержавного шовинизма, угнетения национальных меньшинств. Художник и авторы книги либо не знают историю России XVIII—XX веков, либо преднамеренно приукрашивают прошлое страны.
Можно напомнить хрестоматийную истину о том, что царская Россия была «тюрьмой народов» и «жандармом Европы» (В. И. Ленин). Нелишне напомнить и другую классическую фразу, которую произнес император России Николай I («Палкин»), когда ему прямо на балу в Петербурге доложили о революции в одной европейской стране: «Господа, по коням! В Европе революция!» Таких примеров много. Нет необходимости подробно их перечислять. Если бы И. Глазунов и авторы книги «Консолидация» спросили потомков абхазов, адыгов, чеченцев, ингушей, аварцев, даргинцев, кумыков, лезгин, лакцев, других народов Северного Кавказа, они бы рассказали много интересного и ужасного о Кавказской войне.
Автор данной книги исходит из того, что ученый-историк должен раскрывать не только героические, но и трагические страницы истории народа. Это следует делать, опираясь на достоверные документы и факты. Нужны не сиюминутные, «заказные» оценки, а трезвый анализ исторической обстановки, чтобы максимально приблизиться к Правде, которую все ищут, но разными путями.
Социально-политическая неустойчивость народов Северного Кавказа в начале XIX века облегчала царской России вмешательство в дела горцев. Используя часть местных феодалов (ханы, беки, князья, уздени, баделята, таубии и т. п.), которые связали свою судьбу с Россией, царское правительство, начиная с середины XVIII века, активизировало свои завоевательные, колониальные планы. Русские войска совершали против горцев Северного Кавказа карательные экспедиции, приведшие к трагическим последствиям.
Здесь необходимо особо подчеркнуть одно важное обстоятельство. Мы считаем неправомерным смешивать и отождествлять два совершенно разных понятия — субъективные цели царской России, антинародную сущность ее колонизаторской политики на Северном Кавказе и объективно-прогрессивные последствия присоединения горцев к России.
В большом количестве научных трудов всесторонне обоснована концепция объективно-прогрессивной роли России в исторических судьбах народов Северного Кавказа. Однако до сих пор недостаточно показаны формы и методы колонизаторской политики русского царизма в XVIII—XIX веках.
Отдельные историки (В. Б. Виноградов, М. М. Блиев, С. Ц. Умаров, Б. М. Хашегульгова и др.) колониальную политику царизма на Северном Кавказе в дореформенный период интерпретируют тенденциозно. Они, подобно некоторым дореволюционным русским историкам, считают целесообразным отказаться от употребления терминов «колониальный режим царизма», «колониальная политика», «колониальная экспансия» применительно к Северному Кавказу; утверждают, что царская Россия не вела захватнических войн на Северном Кавказе, ее политика в дореформенный период не является колониальной, так как страна не была капиталистической. Следует напомнить мысль В. И. Ленина о том, что колониальная политика существовала до новейшей ступени капитализма и даже до капитализма.
На северо-восточном Кавказе с конца XVIII века насаждалась колониальная система администрации. Царские власти планомерно и повсеместно вводили колониальные порядки.
В начале XIX века колониальная политика царской России на Северном Кавказе приобрела более жесткие формы. Это сопровождалось усилением феодального гнета крестьян. Военно-феодальные методы подчинения горцев вытекали из прямых установок русских царей. Николай I, например, ставит перед генерал-фельдмаршалом Паскевичем задачу: «Усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных»10.
Генерал Ермолов был на Северном Кавказе олицетворением колонизаторской политики царской России. Он, говоря словами А. С. Грибоедова, проводил политику «барабанного просвещения» горцев. В 1822 году Ермолов построил в Кабарде несколько военных укреплений, в том числе Нальчик. Они составили кабардинскую военную линию. Был создан кабардинский временный суд. На территории Кабарды был установлен царский военно-административный колониальный режим. Вынашивались планы создания подобного режима и у адыгов северо-западного Кавказа, других народов региона. Все это приводило к усилению национально-освободительной борьбы горцев против царской России.
Необходимо отметить, что метрополия смотрела на Северный Кавказ как на источник сырья. Царскую Россию привлекали природные богатства края: свинец, марганец, цинк, цветные металлы и т. д. Все это регулярно вывозилось в возрастающих размерах в Центральную Россию. Царские наместники повсеместно вмешивались в земельные отношения тех частей Северного Кавказа, которые вошли в сферу влияния России. Царская военная администрация в области земельно-правовых отношений признавала права «высшего сословия», снабжала ханов, беков, князей «ордерами», «грамотами», «охранными листами», «билетами» на право владения землями. В результате такой политики в отдельных местах (например, в Засулакской Кумыкии) коренные народы лишались права собственности на землю. В аграрной политике на Северном Кавказе русский царизм усиленно пытался механически, игнорируя специфические географические, этнические и другие особенности перенести на горскую почву феодально-крепостнические отношения' господствовавшие в Центральной России.
Вмешательство русской администрации в земельные отношения горцев вызвало яростный протест со стороны местного населения. Тем более, что такое вмешательство, как правило, ущемляло местных крестьян. Генералы и офицеры царской России давали распоряжения по земельным вопросам на Северном Кавказе. В тех условиях распоряжения приобретали силу закона. Десятки конкретных фактов свидетельствуют о том, что колониальная политика царской России явилась главной причиной возникновения длительной, кровопролитной национально-освободительной войны горцев Северного Кавказа в XIX веке.
Следует отметить один важный момент, который почему-то игнорируется многими исследователями. В конце XIX — начале XX века в буржуазном уголовном праве существовало реакционное антропологическое направление, основателем которого был известный итальянский врач-психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо (1835-1909). Ломброзо и его последователи пытались «научно обосновать», что в обществе существует определенный тип «преступного человека». Такой человек, по мнению Ломброзо, обладает от природы особыми биологическими свойствами, передаваемыми по наследству, т. е. генетически. Врач-психиатр и его последователи написали немало трудов, претендовавших на научность, в которых «было доказано», что «преступный человек и его потомство самой природой предназначены к совершению уголовных преступлений. Ни воспитание, ни внешняя среда, ни материальное благополучие, по мнению Ломброзо, не могли повлиять к лучшему на «преступного человека». Так рождалась и утверждалась в определенных кругах лженаучная теория «прирожденного преступника». Многим «теоретикам» в царской России понравилось учение Чезаре Ломброзо Они моментально переняли это учение, усиленно пропагандировали в России, механически приписав его горцам Северного Кавказа. «Теоретики» в генеральских погонах охотно доказывали, что чеченцы ингуши кабардинцы, балкарцы, черкесы, осетины, народы Дагестана по природе своей являются преступниками. Для них учение Ломброзо стало козырной картой в колониальном порабощении горцев Северного Кавказа. Против лженаучной теории Ломброзо и колонизаторской политики выступали лучшие представители русского народа — В. Г. Белинский А. С. Грибоедов, Н. А. Добролюбов, Н. В. Раевский, М. К. Цебрикова и др. Колониальную политику осуждали видные представители горских народов — К. Л. Хетагуров, И. Д. Кануков, Г, Н. Цаголов, Ш. Б. Ногмов и др.
На Северном Кавказе было немало русских чиновников, которые придерживались взглядов Чезаре Ломброзо. Например, редактор газеты «Терские ведомости» Е. Д. Максимов (псевдоним Слобожанин) утверждал, что «экономические факторы... применительно к местным условиям (Терской области.— В. Дз.) далеко не всегда имеют решающее значение. Главной причиной преступлений остается именно дикость населения, покровительство и укрывательство их массой туземцев, вполне обособленных территориально, религиозно и административно». В подтверждение своего вывода он привел три аргумента: 1) наличие злой воли, проявляющейся якобы «в целом ряде деяний, освещенных адатом туземного населения»; 2) склонность мужской половины туземного населения к праздности; 3) хищничество, свойственное всем горцам. «Плоскостные» туземцы, вполне обеспеченные землей, нисколько якобы «не уступают в хищничестве горцам, очень стесненным в своих земельных владениях»12.
Против таких колонизаторов и шовинистов разных мастей вел ожесточенную, непримиримую борьбу выдающийся сын Осетии и России Коста Леванович Хетагуров. Поэт и публицист открыто выступил против Максимова-Слобожанина и разнес в пух и прах жиденькие аргументы колонизатора. «Склонность мужской половины туземного населения к праздности, — писал К. Л. Хетагуров,— наблюдается не в одной Терской области и не у одних только туземцев, — следовательно, она не является исключительным фактором, с которым необходимо считаться только в Терской области»13.
По поводу основного аргумента Максимова-Слобожанина К. Хетагуров писал, что более обеспеченные землей плоскостные туземцы действительно не только не уступают в хищничестве горцам, как утверждал редактор «Терских ведомостей», а наоборот, превосходят их. «Но из этого вовсе не очевидно, что экономические факторы применительно к местным условиям далеко не всегда имеют решающее значение. Дело здесь в том,— писал К. Хетагуров,— что плрскостные туземцы чаще, чем горцы, сталкиваются с прошлым, в особенности военнорусским элементом»14, т. е. со своими колонизаторами.
В многочисленных столкновениях между русскими властями и горцами, победителями и побежденными, колонизаторами и порабощенными проявлялась «агрессивность и злая воля» туземцев. В этом отношении Коста Хетагуров и Георгий Цаголов признавали «злую волю» одной из причин преступности на Северном Кавказе, придавая ей форму протеста против колониального режима. Большинство чиновников царской администрации в Терской области не хотели замечать, что «злая воля и агрессивность» у горцев проявляются как форма протеста против насильственного захвата их исконных территорий, их порабощения, эксплуатации, насилия, оскорбления и унижения их человеческого достоинства. В таком случае «злая воля и агрессивность» вполне объяснимы и даже оправданы. В подобных случаях речь идет о сопротивлении колониальным властям, сопротивлении шовинистическому злу. На это обращали внимание А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, М. Ф. Ахундов, М. К. Цебрикова, К. Л. Хетагуров, Г. М. Цаголов, Чах Ахриев и многие другие.
А. И. Герцен в произведении «Вильям Пен» устами одного из героев Карла Фокса говорил о том, что становятся разбойниками, грабят и убивают, спасаясь от голодной смерти те, кого миллионами семейств «пустили по миру бродить»15.
Н. Г. Чернышевский писал о том, что «бедность и нищета толкают человека, независимо от национальности, к преступлениям и нарушениям порядка»16. По мнению Чернышевского, основным источником преступлений является материальная нужда, бедность. Он писал: «Если бы устранить одну эту причину зла»... то «число преступлений уменьшилось бы в десять раз...»17.
Н. А. Добролюбов также считал, что «причины преступлений нужно искать в социальной среде, материальной нужде и бедности». «Ворует человек оттого,— писал он,— что работы не нашел себе и с голоду умирал...»18.
Коста Хетагуров считал, что установление царской Россией на Северном Кавказе колониального режима вызвало бурный рост различного рода преступлений. До колониальных порядков у осетин, например, воровство считалось «позором» и «ремеслом, очень недостойным горца». В статье «Накануне» К. Л. Хетагуров говорит о том, что разбойники начали «нарождаться как грибы с начала семидесятых годов», т. е. «после умиротворения края» царизмом. Великий поэт, публицист и революционный демократ пришел к выводу, что главная причина роста преступности на Северном Кавказе заключается «в коренных изменениях экономического и административного строя страны».
Колониальная администрация на Северном Кавказе совершила немало преступлений против туземного населения. Наиболее тяжелое из них — физическое истребление горцев, систематическое принуждение их покинуть исконные территории и переселиться в Турцию и другие ближневосточные страны («махаджиры»). Но те, кто остался на родине своих предков, тоже подвергались гонениям, унижениям. Против них проводилась политика дискриминации.
По существу, царские власти, придерживаясь колониальной политики на Северном Кавказе, уже тогда вбили мощный клин в межнациональные отношения в Терской области. Последствия этой колониальной политики пагубно сказываются до сих пор. Имеется в виду изъятие у горцев лучших земель (и без того туземцам не хватало земли!) для казачьих поселений, широкое применение различных штрафов, непосильные налоги. Помимо этого, царские власти часто прибегали к массовым выселениям непокорных горцев, издевались и оскорбляли их национальные чувства, глумились над гордыми и свободолюбивыми туземцами. Царский генерал Засс вошел в историю как один из самых жестоких и надменных палачей черкесов (адыгов). Он любил коллекционировать головы убитых черкесов. И таких примеров немало. Целый ряд жестоких и репрессивных мер по отношению к туземцам шел вразрез с тем, чего ожидала часть горского населения, желавшая быть в составе России.
Коста Хетагуров всю жизнь проповедовал дружбу и братство народов, призывал горцев изучать русский язык, русскую культуру и традиции. Поэт и сам получил образование на русском языке в Ставрополе и Петербурге. Немало стихотворений он посвятил лучшим представителям русского народа. К. Хетагуров писал, что «осетины на Кавказе никогда не служили враждебным элементом для русских и всегда питали к ним чувство братской любви». Примерно то же самое писал известный дореволюционный военный историк Н. Ф. Дубровин: осетины «с давних времен» были «глубоко преданы русским». Факты неоспоримо свидетельствуют о том, что осетины и некоторые другие горцы, вопреки колонизаторской политике России, варварскому притеснению горцев на их исконных землях, не теряли, тем не менее, чувства уважения и преданности к русским. Видимо, потому, что для горцев большим авторитетом были А, С. Грибоедов и М. Ю. Лермонтов, Л. Н. Толстой и А. С. Пушкин, В. Г. Белинский и А. А. Бестужев-Марлинский и т. п.
Однако жестокая колониальная политика имела слишком пагубные последствия для туземцев. Коста Хетагуров писал: «Новые властители Северного Кавказа, к сожалению, не вполне поняли правовые и бытовые особенности завоеванных племен и решили сразу применить к ним такие государственные нормы, к восприятию которых они решительно не были подготовлены предшествовавшей своей историей. На независимого, свободолюбивого, храброго и воинственного туземца решили, без всякой предварительной подготовки, наложить бремя, о котором он ранее не имел ни малейшего понятия. Это и послужило одной из главнейших причин несогласий, установившихся между победителями и побежденными»22.
Все это вызывало у горцев протест, а иногда и ненависть. Горцы противились русским законом, которые были для них чужими, непонятными и нежелательными. Проблему обостряли казаки, которых царские власти, вопреки желанию туземцев, поселили на их территории. К тому же многие казаки, поддерживаемые царской администрацией, вели себя как победители. Они проявляли по отношению к туземцам надменность, высокомерие, чванство. Помимо того, что казаки их экономически разорили, они наложили на горцев ярмо «позорного рабства». Положение казаков было куда более привилегированным, чем туземцев, которых вдобавок еще убивали везде и всюду, по поводу и без повода. Горцам преднамеренно приписывали все, что их могло скомпрометировать, что могло послужить поводом для физического уничтожения. Здесь царским властям и проводникам их политики казакам неоценимую помощь оказало учение Чезаре Ломброзо. Казаки презрительно называли горцев «гололобыми собаками». К. Хетагуров писал: «Ни один честный казак не станет отрицать, что охота на «гололобых собак» до самого последнего времени считалась у казаков очень занятным развлечением. И действительно, они их били везде, при всяком удобном случае,— не только в дороге, в лесу и в степи, но и у себя в станицах, ночью, в сумерках, и даже днем, на глазах у собравшейся на даровое зрелище толпы»23. Видя такую несправедливость, К. Хетагуров с горечью и обидой писал: «Всякое воровство, всякая пропажа — от лошадей и быков до арбуза и кочана капусты,— все взваливалось на туземцев»24. Конечно, среди горцев, как и среди казаков, были воры, грабители, разбойники. Но было немало и честных, порядочных, добросовестных людей, которые не хотели обострять отношения с колониальными властями. Многие туземцы прекрасно понимали, что казаки пришли на Северный Кавказ как завоеватели, забрали у местных народов лучшие пахотные земли, притесняли туземцев и т. д. Даже понимая все это, они не хотели воевать с казаками, прекрасно осознавая трагические последствия вооруженного противостояния. Но дело осложняли царские власти, многие из казаков, которые все негативное приписывали горцам. Это оскорбляло самые сокровенные чувства туземцев.
Царская администрация сама способствовала проявлению недовольства, протесту порабощенных масс против антигорских настроений и незаконных мер колонизаторов. Убедительным примером в этом плане служит история знаменитого чеченского абрека Зелимхана Гушмазука-ева. Известно, что Зелимхан стал знаменитым на весь край абреком потому, что «столкнулись два мира». Вот как об этом писал известный осетинский писатель Дзахо Гатуев: «Все, что делал царизм, что, по мысли его, было справедливо, противоречило харачоевским (местность, где родился и вырос Зелимхан.— В. Дз.) представлениям о справедливости»2 .
Бесстрашный и мужественный Зелимхан не был грамотным политиком или военным. Он был простым горцем, но это не помешало ему точно определить причину трагедии многих абреков. Он написал прошение на имя председателя Государственной думы России, где были и такие слова: «Я не родился абреком, не родились ими также мой отец и брат, и другие товарищи. Большинство из них избирают такую долю вследствие несправедливого отношения властей»26.
Народы Северного Кавказа испытывали страшный земельный голод, особенно в горной полосе. Очень часто причиной кровавых столкновений между самими горцами, с одной стороны, а также горцами и казаками, с другой стороны, были границы пахотных земель. «Из-за выгодных мест и воды постоянно возникают споры,— писал Коста Хе-тагуров,— нередко кончающиеся кровопролитием... Спор о границах тоже часто кончали свалкою; убийца спасался и поневоле делался разбойником»27. Говоря о взаимоотношениях туземцев и казаков, К. Хета-гуров писал: «Нескончаемые столкновения из-за межи, потравы, порубки... усиливают ненависть между соседями»28.
Видный осетинский писатель, публицист и революционный демократ Г. М. Цаголов также осуждал колониальные методы управления в Терской области. Он писал: «Есть одна мера, которая может раз и навсегда положить предел такому печальному положению вещей (колониальным порядкам.— В. Дз.). Эта мера — полное устранение бюрократического режима. Только тогда народная жизнь может стать на правильный путь, когда сам свободный народ будет распоряжаться своими судьбами»29.
В газете «Терские ведомости», которую Коста Хетагуров метко назвал «мерзкие ведомости», время от времени появлялись статьи, написанные в духе Чезаре Ломброзо. Редактор этой газеты заявил, что «туземцы воруют не потому, что они бедны, а потому, что они не хотят работать, привыкли лентяйничать и смотреть на воровство, согласно своим традициям, как на молодечество»30. Против такого шовинистического выпада колонизатора выступил Г. М. Цаголов, который заявил ему: «Вы рассуждаете по данному вопросу так, как у нас в области (Терской.— В. Дз.) рассуждают по этому вопросу казаки и казачки, собираясь по праздничным дням на завалинках и грызя от скуки семечки».
Г. М, Цаголов боролся за равноправие народов. Выступая в защиту горцев, он писал о том, что межнациональному противостоянию на Северном Кавказе активно способствует колонизаторская политика царского правительства, антинародная, шовинистическая деятельность генералов и офицеров на местах. Обвиняя русского царя и его правительство в многочисленных бедах туземного населения, Георгий Михайлович писал: «Это по его команде гремят здесь орудийная пальба и выстрелы винтовок, льется народная кровь, раздаются немолчные плач и вопли в аулах, сиротеют дети, матери лишаются сыновей...»32.
Широко используя лженаучную теорию Чезаре Ломброзо, царское правительство и его администрация на Северном Кавказе под предлогом борьбы с грабежами, разбоями и воровством установили жестокий военно-колониальный режим, в котором туземцы задыхались и гибли. В 1893 году было принято так называемое «Временное положение о мерах для удержания туземного населения Терской области от хищничества и, в особенности, от всяких насилий против лиц нетуземного (читай: казацкого.— В. Дз.) происхождения». В этом документе предусматривалась коллективная ответственность жителей того общества, в сторону которого «вели следы» в случаях убийства, поранения, скотоко-нокрадства, а также хищений любого другого имущества, принадлежащего русско-казацкому населению. Коллективную ответственность жители общества (села или района) несли в том случае, если виновника не могли обнаружить или общество не выдавало его. Эту варварскую политику и практику коллективной ответственности за «следы» Коста Хетагуров называл «индейской наукой»33, а Георгий Цаголов «хулиганским мероприятием»34.
Но и этого показалось мало русской администрации Терской области. По приказу начальника области от 15 марта 1891 года было запрещено проживание горцев одной национальности на хуторах и в пределах поселения людей другой национальности. Горцам было запрещено арендовать землю, «принадлежащую» русскому населению или горцам другой национальности. Жестокость колониальных властей иногда доходила до абсурда. После 1891 года Терская областная администрация приказала не выпускать во Владикавказе после солнечного заката осетин, грузин, других туземцев из их домов. За нарушение этого приказа полиция имела право ареста «провинившегося» и содержания в тюрьме. В отношении туземцев проводилась особая налоговая и штрафная политика. Помимо тюремных заключений, экзекуций широко применялись ссылки на остров Чечень (в ста километрах от города Кизляра). «Кто убил?» — «Не знаем... Должно лез воровать — вот его и подстрелили»... Этим кончалось,— писал с горечью К. Хетагуров,— обыкновенно су-дебно-полицейское дознание о «мертвом теле», найденном в навозе или в луже и вырытом какой-нибудь Агашкиной свиньей»33.
Начиная с 60-х годов XIX века, после окончания Кавказской войны в Терской области, были организованы временные суды. В указе генерала Ермолова временному суду, учрежденному в Кабарде, говорилось, что «в состав его должны входить только «владельцы» и узденя, по одному из каждого рода или фамилии. Все дела гражданские и спорные между кабардинцами, равно и претензии на них от людей инородных, разбираются и решаются по их древним обычаям и обрядам, приспособляя оные, поскольку важность случаев дозволит, к правам российским. Дела уголовные разбирательству суда сего не принадлежат и подвергаются вообще законам и строгости военной»36.
Русские чиновники были уверены в том, что достаточно изъять уголовные дела из судов по адату и шариату, и придет конец таким преступлениям, как разбой, грабежи, убийства на почве кровной вражды. Однако на деле получилось по-другому. Горцы и слышать не хотели о русских законах, в которых достаточно разочаровались. Они привыкли вершить судебные дела по своим древним обычаям и не мирились с нововведениями колониальных властей. Тем более что расследования и наказания по русским законам часто вели к скрывательству совершаемых преступлений. Несмотря на старания царской администрации, разбои, грабежи, убийства увеличивались в Терской области. Различные налоги, штрафы и другие устрашительные меры ложились лишь дополнительным грузом на туземцев, которые страдали теперь не только от своих мулл, таубиев, баделят, узденей, ханов, беков, но и от насильственных сборов на содержание царских жандармов и других «блюстителей порядка». Русская администрация постепенно стала осознавать, что карательные меры в отношении туземцев не дают желаемого результата. Преступления и разбои в области увеличивались с годами. Дальновидные и трезвомыслящие русские чиновники начали задумываться над изучением «судебно-административной компетенции местных адатов». С этой целью организовали на местах (при учрежденных русской администрацией временных судах) комиссии по сбору и записи сведений об обычаях и традициях народных и шариатских. Для этого дела привлекались муллы и наиболее уважаемые люди каждого села. Известный специалист по истории и этнографии народов Кавказа Ф. И. Леонтович отмечал, что собиранием и изучением адатов и шариата русское правительство хотело «дать народу такой суд, который, будучи сообразен с его понятиями и обычаями, давал бы возможность постепенно, без неудобств народа, перейти со временем к решению всех дел на основании общих законов империи»37.
Но и здесь царская администрация не добилась успеха. Она получила эффект бумеранга, так как попытки администрации ослабить влияние адата и шариата усилили озлобление, противостояние и подъем мусульманской борьбы за «веру Аллаха». Русские власти при помощи отдельных местных князей и узденей выработали и узаконили такие ада-ты, которые отвечали только интересам русских властей и местных богатеев. В основе управления покоренными горцами лежал известный колониальный принцип: «Разделяй и властвуй!» Однако русские власти пошли еще дальше. Они постепенно урезывали и ограничивали права местных богачей.
Генерал Ермолов запретил, например, кабардинским князьям и узденям отдавать своих детей на воспитание к «чужим народам». По существу, генерал запрещал адыгам соблюдать один из самых почитаемых и благородных обычаев. Институт аталычества у горцев Северного Кавказа был одной из действенных форм сближения не только отдельных людей, но целых фамилий и народов.
Влиятельные адыги отдавали своих детей на воспитание осетинам, балкарцам, чеченцам или в другие горские общества. Сближение двух семей и двух родов на этой почве считалось почетным. Запрещение этого обычая расценивалось как посягательство на лучшие традиции и вмешательство в сокровенные и уязвимые чувства адыгов. Генерал Ермолов пошел еще дальше и запретил другой древний и свято соблюдаемый обычай адыгов, балкарцев, осетин, ингушей, других горцев — гостеприимство. Мотивировалось это тем, что в качестве гостей могли скрываться воры, разбойники и другие преступники. При этом Ермолов прибегал и к заигрываниям перед местными князьями, ханами и беками. Чтобы окончательно не настроить всех против русских властей, Ермолов давал и новые привилегии отдельным влиятельным туземцам. Привилегии эти заключались в том, что в окружные суды избирались только богатые и влиятельные люди (ханы, беки, таубии и т. д.) и представители местного духовенства, которое лояльно относилось к русской администрации. У беднейшей части туземцев были отняты, по существу, все права и оставались одни обязанности.
Пытаясь приспособить адаты к суду по русским законам, колониальные власти толковали их по-своему, по-русски. Большинство местных ханов, беков, князей понимало весь абсурд подобной интерпретации адатов, но из-за конъюнктурных, корыстных соображений предпочитало молчать. Тем более, что такое толкование адата не противоречило их личным интересам. Уважение к старшим, рожденное в среде туземцев из поклонения мудрости и опыту старцев, перешедшее с годами в почитание, превратилось чуть ли не в рабское подчинение властям и имущим людям. Обычай добровольной дружеской взаимопомощи, существовавший издревле у всех горцев Северного Кавказа (по-осетински — зиу, по-чеченски —билха, по-аварски —гвай, по-лезгински —мел и т. д.), был глубоко народным по своей сущности и способствовал развитию коллективистских чувств трудящихся. По первому зову горцы оказывали друг другу помощь в сенокосе, в уборочных работах, в строительстве дома и т. д. Горская феодальная знать и до установления колониальных порядков прибегала к традиции взаимопомощи с целью использования даровой рабочей силы горской бедноты. При колониальных властях систему добровольной бесплатной дружеской взаимопомощи превратили в обязательный рабский труд на богачей.
Бедные туземцы не могли надеяться на справедливость царских судов. Бесчинства, грабежи, насилия, чинимые царской администрацией и местными богачами, сходили им с рук. Жалобы притесняемых туземцев, как правило, поступали на разбор к непосредственным виновникам или их покровителям. В таких случаях чаще всего разбор дела быстро заканчивался «за отсутствием состава преступления», «за неимением улик». Бывало и так, что бедного туземца самого привлекали к ответственности «за клевету», «ложный донос» и т. д. Все это заставляло разочаровываться в существовавших порядках, подталкивало туземцев на решительные действия против колониальных властей. К. Хетагуров, Г. Цаголов, А. Гассиев, А. Ардасенов и другие неоднократно критиковали злоупотребления царских властей, взяточничество судей, прокуроров, других чиновников. Они отмечали, что преступная деятельность представителей господствующих классов возмутительна и опасна не только сама по себе. Самая большая опасность этого явления, по мнению К. Хетагурова, заключалась в том, что она способствовала распространению преступлений среди других слоев населения. «Председатели горских судов... живут исключительно взяточничеством»,— писал К. Хетагуров в записке «Впечатления жизни»38. Взяточничество в Терской области дошло «до таких невероятных размеров, что никакой туземец и слышать теперь не хочет, чтобы по русским законам можно было решить правильно даже самое пустое дело».
Коста Хетагуров приложил максимум усилий в деле разоблачения колониальных властей Терской области. Не имея достаточной поддержки и рискуя собственным благополучием, великий поэт и публицист мастерски написал сатирическую поэму «Кому живется весело», где показал возмутительные злоупотребления служебным положением, жульничество и аморальность таких «колониальных правителей и грабителей народной нищеты», как известный своей жестокостью начальник Терской области генерал Каханов («Сенька Людоедов»), начальник Владикавказского округа полковник-мракобес Голубов («Голубятников»), редактор газеты «Терские ведомости» Максимов («Максим Лизоблюдов»), атаман Баталпашинского отдела Братков («Иван Зуботычев») и многие другие.
Колониальные власти особенно жестоко относились к бедному туземному населению. Обычным делом стало осуждение ни в чем не повинных лиц из местного населения как преступников. Так, например, осетинского бедняка Каирова заподозрили в убийстве семьи русского Маринича. Каирову в юридическом порядке не доказали его виновность. Тем не менее, его приговорили к смертной казни и повесили. Это вызвало гнев и возмущение горцев. За него пытались заступиться некоторые дореволюционные осетинские интеллигенты. Но к их голосу никто и не думал прислушиваться. Другого осетина Кокоева обвинили в попытке ограбить русского писаря, «хотя сам писарь не подтверждал этого». Если осетин, чеченец, кабардинец, балкарец украл что-либо, то его считали и убийцей, утверждая, что «вор в то же время есть и убийца»41.
Не будет преувеличением сказать, что на Северном Кавказе из числа горской интеллигенции Коста Хетагуров был первым, выступившим во весь голос против карательной политики колониальных властей в отношении туземцев, против социальной несправедливости, полицейского и судебного произвола. В высказываниях народного любимца и заступника четко прослеживается мысль о том, что несправедливость применения наказания в условиях колониальных порядков обусловливается социальной принадлежностью того, в отношении кого применяются наказания, экзекуции, репрессии. Особо следует остановиться на статье «Неурядицы Северного Кавказа», которую опубликовала в 1899 году газета «Санкт-Петербургские ведомости».
В этой статье Коста Хетагуров на конкретных и убедительных примерах показал и доказал, что колониальная администрация Терской области, особенно карательные органы царизма, совершенно по-разному относятся к туземцам и казакам при совершении ими одинаковых преступлений. Поэт пишет, что казаки ведут себя по отношению к туземцам как победители, как хозяева, притесняя и без того бедного горца. Последние, в свою очередь, стараются не отставать от казаков, которым мстят в меру своих сил. К. Хетагуров пишет: «Но какая разница в положении сторон! О наказаниях, которым подвергались туземцы до окончательного «замирения», страшно и вспомнить... Преступление, за которое туземца прогоняли сквозь строй, ссылали в Сибирь или просто-таки расстреливали домашним порядком, казаку или вовсе сходило с рук, или ограничивалось дисциплинарным взысканием»42. Читая слова К. Хетагурова, невольно вспоминаешь аналогичные мысли из ленинской статьи «Бей, но не до смерти». Осуждая царский произвол, Владимир Ильич писал: «Когда они судят чинов полиции, они готовы оказывать им всякое снисхождение; когда они судят за проступки против полиции, они проявляют, как известно, непреклонную суровость»43.
Вероятно, К. Хетагуров хотел обратить внимание передовых людей России на вопиющее беззаконие и разжигание межнациональных страстей в Терской области, где администрация откровенно подстрекала казаков против горцев. В своей статье поэт писал: «В то время, когда мертвые тела туземцев, усматриваемые в юртах, а то и просто на улицах и площадях казачьих станиц, остаются для последних без всякого последствия, каждое «мертвое тело» казака вырастает обыкновенно в экзекуцию для того туземного населения, в юрте которого оно усмотрено, будь это хоть на самой проезжей дороге»44. К. Хетагуров обратил внимание российской общественности на то, что царские сатрапы наносят тройной удар по горцам: 1) судебная расправа; 2) широко применяемая в Терской области военная экзекуция; 3) «параллельно с ними росла и административная высылка»45.
Областная администрация, пользуясь безграмотностью и бесправием туземцев, систематически нарушала статьи «Учреждений Управления Кавказского края». Даже те куцые и ничтожные права туземцев, которые предусматривались этим документом, грубо попирались. Поэт в статье обратил внимание на грубейшие нарушения статей 26 и 29 «Учреждения Управления Кавказского края», согласно которым применение административной высылки должно было иметь место после рассмотрения этого вопроса в Совете главноначальствующего (наместника.— В. Дз.), и что права последнего в этом отношении не могут быть передаваемы начальству областной администрации46.
Внимательный анализ статьи «Неурядицы Северного Кавказа» позволяет сделать вывод о том, что в ней, по существу, критикуются не просто «неурядицы», а колониальные порядки царской России. Когда автор с возмущением пишет, что «честные, правдивые и уважаемые обществом» туземцы попадают в «клоповник» или ссылаются на остров Чечень или в Сибирь, а еще хуже — поднимаются на эшафот, он, таким образом, бичевал колонизаторскую сущность наказания.
Когда Коста Хетагуров писал, что за одно и то же преступление одних «ссылали в Сибирь или просто-таки расстреливали домашним порядком», другим оно «вовсе сходило с рук, или ограничивалось административным взысканием», он тем самым показал всю подноготную царских властей, которые издевались над горцами Северного Кавказа. Одновременно поэт разоблачал некоторые положения «Свода основных государственных законов Российской империи», которые фактически не защищали интересы и права туземцев. В частности, статья 85 «Свода...» гласила, что «сила законов обязательна для всех без изъятия российских подданных...»47. На самом деле, в Терской области чуть ли не ежедневно нарушали эту статью. Статья 74 гласила, что «никто не может быть судим и наказан иначе, как за преступные деяния...»47. Тем не менее, туземцев сажали в тюрьму, не имея против них ни одной серьезной улики, приговаривали к высшей мере наказания, игнорируя и попирая основные принципы юриспруденции. Беззаконие стало обычным «правилом игры». Колонизаторы были уверены, что туземцы рано или поздно смирятся со своей судьбой.
Сущность наказания, вопрос о справедливости его применения необходимо рассматривать не отвлеченно, а в связи с существующим социально-политическим строем, с колониальной политикой, с системой угнетения и порабощения одних другими.
Применение жестоких мер репрессий к туземцам нужно считать, с нашей точки зрения, несправедливыми, дискриминационными и в тех случаях, когда основой их применения является совершение туземцем воровства, к которому прибегают из-за крайне бедственного, невыносимо голодного существования. Для «пресечения зла» колониальные власти применяли в широких размерах штрафы, розги, тюремное заключение, ссылки на остров Чечень и во внутренние губернии России. В то же время своей шовинистической политикой те же власти способствовали «процветанию зла». У туземцев Северного Кавказа при острой нехватке земли отняли «право аренды и отхожего промысла вне района его национальности», лишили его поденщицы (поденный — относящийся к счету, учету или расчету по дням) и мелкого заработка в городах и слободах. Колониальные власти, отобравшие лучшие земли туземцев для многочисленного казачества, и не хотели задумываться над вопросами, которые выдвигала сама жизнь горцев: «Чем и где жить?» К. Хетагуров по этому поводу писал: «Чем должен жить туземец, у которого в горной трущобе в лучшем случае всего только 1/4 десятины удобной, а в худшем — ни одного квадратного вершка ни удобной, ни неудобной земли?»49.
К. Хетагуров говорит то же самое, что Ф. Энгельс о положении английского рабочего класса: «Нищета представляет рабочему на выбор: медленно умирать с голоду, сразу покончить с собой или брать то, что ему требуется, где только возможно, т. е., попросту говоря, красть»50.
Эту же мысль высказал выдающийся азербайджанский философ и просветитель М. Ф. Ахундов. В комедии «Мусье Жордан» он писал, что «человек идет на воровство и разбой из-за голода и нужды», что «действительно много нищих стали ворами и разбойниками»51.
Все эти высказывания убеждают в правильности вывода о том, что в объяснении беспорядков и преступлений в Терской области нужно было руководствоваться не лженаучной теорией Чезаре Ломброзо, а открыто посмотреть на унизительные бытовые условия горцев.
Говоря о колониальной политике, многие исследователи почему-то обходят широко применявшиеся администрацией Терской области примеры внесудебной расправы с туземцами. С 60-70-х годов XIX века широко практиковалась административная ссылка туземцев на остров Чечень. В основном ссылали таких, которые могли «представлять опасность могуществу Российской империи». Степень этой опасности определяли чаще всего «на глазок». За малейшее подозрение или проявление «беспокойства» по какому-либо вопросу любой горец мог оказаться на острове Чечень, где погибло немало лучших сынов народов Северного Кавказа. Сосланных на этот остров в народе называли «заживо погребенными».
Местные власти располагали большими возможностями и разнообразными методами усмирения свободолюбивых горцев. К «подозрительным» и «неугодным» туземцам власти применяли так называемое «перемещение» из одной местности в другую. Чаще всего конечным пунктом такого перемещения был остров Чечень. Под видом «перемещения» местные колонизаторы применяли обыкновенную ссылку, которую даже в классических колониальных странах Запада могли применять лишь за конкретно совершенные преступления. А в Терской области по желанию или по прихоти даже пьяного чиновника могли уважаемого и авторитетного в обществе горца отправить на острове Чечень. При этом власти особенно не утруждали себя аргументами для юридического доказательства вины ссылаемого. Условия нахождения «перемещенных» на остров Чечень были даже тяжелее, чем условия заключенных на острове Сахалин.
На Чечень отправлялись не воры, пьяницы, грабители, разбойники, ростовщики или люди с неуживчивым буйным характером. Туда ссылали в основном наиболее достойных, уважаемых в обществе людей. Коста Хетагуров и другие революционные демократы Терской области возмущались такими «перемещениями» туземцев, обращались с жалобами в вышестоящие инстанции, писали обличительные статьи по этому вопросу. Но все это, конечно же, не могло остановить «маховик» колониального режима в области. Вот как описывает остров Чечень Коста Хетагуров: «Окружность его не превышает 30 верст. Почва — песчаная, с большою примесью ракушек и с самой жалкой, какую можно только себе представить, растительностью. Климат убийственно лихорадочный; на всем острове нет и признаков пресной воды. В зимние месяцы остров совершенно отрезан от мира, и только с наступлением весны и с освобождением пролива от льдин с ним восстанавливается сообщение. Вся провизия и вообще предметы потребления доставляются с материка.
Казармы, выстроенные для «переселенцев» на остров, рассчитаны на 100 человек, но в них обыкновенно содержится до 150 и более. Жизнь, какую им приходится здесь вести, не поддастся описанию. Лишенные на целую зиму воздуха, тепла и света, питаясь круглый год самой отвратительной пищей, не имея глотка пресной воды, им никогда не позволяют отлучиться из казармы, не позволяют заниматься, наряду с промысловыми крестьянами, рыбной и тюленевой охотой, словом, лишают их всякой возможности применения даже мышечной силы, не говоря уже о каком бы то ни было духовно-нравственном усовершенствовании...
Срок ссылки назначается произвольно, от одного года до четырех и более лет. По прибытии на остров в первый же месяц мощный и подвижный туземец бледнеет, ссовывает, впадает в тупое равнодушие, заболевает злокачественной лихорадкой, которая, за полнейшим отсутствием даже самой элементарной медицинской помощи, с поразительной быстротой истощая организм, в несколько месяцев доводит его до полного разрушения; нет почти случая, чтобы кто-нибудь выдержал четырех- и даже трехгодичный курс этой излюбленной местною администрацией школы перевоспитания туземцев»52.
Туземцы, сосланные в Сибирь, могли рассчитывать на возвращение домой. Сосланные же на остров Чечень в душе уже навсегда прощались с родными. Тысячи осетин, чеченцев, ингушей, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев закончили свой тяжкий жизненный путь на этом проклятом туземцами острове. Многим из них не было еще и 30 лет. Зная, что туземцы очень боятся этого острова, колониальные власти всячески старались пугать ссылкой туда всех недовольных. Высокопоставленные чиновники области даже рекомендовали нижестоящим держимордам почаще напоминать туземцам об этом острове. Особенно в таких «ценных указаниях» преуспевал начальник Терской области и наказной атаман генерал Толстов. Этот колонизатор-мракобес на совещании, состоявшемся в г. Владикавказе с участием начальников округов и участков 30 сентября 1903 года, требовал от своих «опричников» шире применять ссылку на остров Чечень, чтобы в Терской области не было недовольных русскими законами. Генерал с гордостью заявил, что нужно повсеместно «перевоспитывать туземцев», и что «туземцы боятся этого наказания больше, чем ссылки в Сибирь».
Справедливости ради следует отметить, что Коста Хетагуров возмущался поведением и тех туземцев, которые становились на преступную дорогу. Поэта глубоко беспокоило то, что «выданные обществами, но возвращенные обратно в среду их порочные члены, ободренные своей безнаказанностью, приступают обыкновенно с новой энергией к своей преступной деятельности»54. Такой туземец вызывал у К. Хетагурова чувство негодования и протеста. Причем не меньше, чем то, что «чиновничек, бывало, без взятки жить не мог, и мало попадало за это их в острог!..»55.
Колониальные власти усиливали репрессии в отношении простого народа, жизненные условия которого граничили с нищенством. В то же время почти безнаказанно грабили и издевались над туземцами царские чиновники.
Новые властители Северного Кавказа не понимали и не хотели понять бытовые особенности, традиции и обычаи покоренных горцев, что не могло не привести к взаимной отчужденности, обоснованным обидам, внутренней озлобленности, которая временами переходила в нескрываемую ненависть к колонизаторам и проводникам их политики — казакам. Трагичность ситуации, на наш взгляд, состояла в том, что, несмотря на свою победу над туземцами, казаки уже тогда начали сеять семена межнационального раздора в многонациональной Терской области. Многочисленные притеснения туземцев, систематические издевательства над ними не могли не объединить последних в ненависти к пришельцам. Колонизаторы, по меткому выражению К. Хетагурова, не усвоили, что «одним росчерком пера и даже вымогательством общественных приговоров нельзя уничтожить того, что создавалось и поддерживалось веками»56.
Царские суды и чиновники Терской области не соблюдали элементарных требований юриспруденции, цинично попирали права трудящихся горцев. Они всегда и во всем руководствовались принципом: «У сильного всегда бессильный виноват». Именно поэтому применяемые к туземцам жестокие меры, спустя много лет, с изменением политической обстановки в России, дали эффект бумеранга. Ниже мы об этом подробнее скажем, когда речь пойдет о причинах трагедии казачества в 1918 и 1920 годах.
В России применяли сечение розгами, битье кулаками и т. д. С особым размахом эти меры применялись к туземцам. На Кавказе, где сверхзадачей администрации было «усмирение навсегда горских народов или истребление непокоренных» (Николай I), жестокие репрессивные меры в отношении коренных народов стали обычным явлением. Начальник Терской области поучал своих подчиненных, что туземцы хорошо воспринимают телесные наказания и потому их нужно чаще применять. Этот колонизатор в отчете за 1891 год со ссылкой на записку главнокомандующего войсками округа надменно хвастался, что «результаты этих исключительных мер... оказались весьма благоприятны...»57

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ (2-ую часть)...
ЧИТАТЬ ПРИМЕЧАНИЯ

Материал из книги В.Д.Дзидзоева "Национальная политика: уроки опыта"
При использовании материалов сайта гиперссылка обязательна
#1 написал: МуратАдыг (26 февраля 2009 22:31)
Весёлая была у нас жизнь.

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
  Информация

Идея герба производна из идеологии Нартиады: высшая сфера УÆЛÆ представляет мировой разум МОН самой чашей уацамонгæ. Сама чаша и есть воплощение идеи перехода от разума МОН к его информационному выражению – к вести УАЦ. Далее...

  Опрос
Отдельный сайт
В разделе на этом сайте
В разделе на этом сайте с другим дизайном
На поддомене с другим дизайном


  Популярное
  Архив
Февраль 2022 (1)
Ноябрь 2021 (2)
Сентябрь 2021 (1)
Июль 2021 (1)
Май 2021 (2)
Апрель 2021 (1)
  Друзья

Патриоты Осетии

Осетия и Осетины

ИА ОСинформ

Ирон Фæндаг

Ирон Адæм

Ацæтæ

Список партнеров

  Реклама
 
 
  © 2006—2022 iratta.com — история и культура Осетии
все права защищены
Рейтинг@Mail.ru