§ 42. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕНЫ В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ В НАЧАЛЕ XIX в.
Изменения на политической карте Осетии. Присоединение Картли-Кахетии, а затем Имеретии к России и образование Тифлисской и Кутаисской губерний положили начало серьезным изменениям политической карты Кавказа. С этого времени российское правительство и его кавказская администрация, как правило, не считались уже с местными историческими, географическими и этническими названиями стран и народов. Вопреки традиционным представлениям об исторической, этнической и культурной целостности каждой отдельной страны на Кавказе вводилась система административно-территориального управления, которая предполагала разделение этнической целостности народов. До 1830 г. в Осетии российской административной системы управления не существоэало. Многие стороны внутренней жизни Осетии протекали в обычном для осетин ритме, а возникавшие проблемы разрешались традиционными способами. Традиционное административное устройство Осетии основывалось на сложившихся ранее гражданских обществах, в которых существовали демократические формы управления. В этой системе каждое осетинское общество рассматривало себя как часть целостной страны с общим для всех названием «Ирыстон». Воздерживаясь от прямого вмешательства в вопросы внутреннего управления в Осетии, уже в начале XIX в. российское правительство приступило к вовлечению ее в «наднациональную» территориально-административную систему, которую оно вводило на Кавказе. Расчленяя Осетию, российские администраторы ее южные общества отнесли к Тифлисской и Кутаисской губерниям, северо-восточную равнинную часть передали в ведение Владикавказского коменданта, а Дигорское общество — военного начальника в Кабарде. На уровне «наднациональной» администрации решались преимущественно вопросы, связанные с взаимоотношениями Осетии и России, а также Осетии с соседними народами. Следствием российского административного вторжения явилось появление на политической карте Кавказа двух Осетий — Северной и Южной. Тагаурское общество. В начале XIX в, (1812 г.) в Тагаурском обществе насчитывалось 20 аулов. Общее число дворов составляло 1150. К 1826 г. после переселения на равнину здесь оставался 431 двор. Как и прежде, экономическое и политическое господство в Тагаурии принадлежало одиннадцати феодальным фамилиям. С повышением стратегического значения Военно-Грузинской дороги, что было вызвано присоединением Грузии к России, несколько изменились социальные отношения внутри тагаурской аристократии. Фамилии Дударовых, Кануковых и Джантиевых по-прежнему продолжали вести свои феодальные хозяйства. Они взимали подати с подвластных им крестьян: с каждого двора по одному барану, одной копне сена, по две мерки ячменя или пшеницы. Восемь других феодальных фамилий в 1805 г. отказались от сбора обычных повинностей. Более выгодными для них являлись работы, связанные с эксплуатацией Военно-Грузинской дороги. На этой важной для России коммуникации тагаурские алдары силами зависимых от них крестьян строили мосты, отдельные участки дороги, взимали с торговых людей и транспортов пошлину. Только в 1801 г. они заключили с российской администрацией договор о строительстве 30 мостов. За каждый построенный мост феодалы получали 30 рублей серебром. Годовой доход от взимаемых тагаурскими алдарами пошлин составлял в среднем 15 тысяч рублей серебром. Тагаурские верхи привлекали своих крестьян к транспортировке различных грузов по Военно-Грузинской дороге, к охране проходивших по ней караванов, к помощи при переправе через труднопроходимые участки дороги. Плата за эти услуги также поступала феодалу. Более интенсивная эксплуатация крестьянского труда на Военно-Грузинской дороге потребовала от феодалов не только отказа от традиционных феодальных повинностей, но и «продажи» земельных участков крестьянам. Такая «уступка» со стороны тагаурских алдар вела к еще большей зависимости людей, выполнявших для феодалов дорожные и другие виды работ на Военно-Грузинской дороге. Тагаурские верхи широко привлекали зависимые сословия и в качестве военной силы. Согласно обычному праву, фарсаглаги и кавдасарды обязаны были по первому зову своих феодалов немедленно стать под ружье. Со временем «военная» и другие повинности, связанные с Военно-Грузинской дорогой, становились основной формой эксплуатации населения.
Однако поле деятельности тагаурской аристократии на Военно-Грузинской дороге время от времени сокращалось. В самом начале эксплуатации российским правительством Военно-Грузинской дороги феодалы могли неограниченно взимать пошлины со всех видов транспортов, в том числе и военных. Позже российская администрация периодически лишала их права брать пошлины за провоз военных грузов и вводила ограничения при сборе пошлин с гражданских, торговых и других лиц. В 20-е гг. XIX в. тагаурские феодалы окончательно лишились своих прав на Военно-Грузинской дороге. Они были вынуждены переселиться с гор на равнину. Российский император Александр I шел им навстречу, щедро предоставляя земли на Владикавказской равнине. Куртатинское общество. В 1780 г. в Куртатинском обществе состояло 21 село и 807 дворов, в 1812 г. — 780 дворов, а в 1826 году здесь оставалось всего 300 дворов и около 3 тысяч душ обоего пола. Переселение на равнину привело к резкому сокращению численности населения Куртатинского общества. Среди куртатинцев миграционные процессы были особенно интенсивными, поскольку в горах они занимали сравнительно небольшую территорию, чем объяснялась высокая плотность населения. Куртатинское общество характеризовали «демократические» формы социальной организации. По наблюдениям офицера русской армии Д.М.Буцковского, в 1812 г. куртатинцы управлялись старшинами, власть которых была «весьма ограничена». В 1826 г. в докладе Генеральному штабу России сообщалось, что куртатинцы «имеют правление демократическое, основанное на совершенном равенстве». Эти оценки современников свидетельствовали о слабости феодальных отношений в Куртатинском обществе и сохранении общинных структур общественной жизни. В социальной организации общества, в степени его феодализации куртатинцы отставали от тагаурцев. Сказывалась не только географическая замкнутость Куртатинского ущелья, его относительная скудость природных ресурсов, пригодных для хозяйственной деятельности, но и политическое положение этого общества. В XVIII — начале XIX в. куртатинцы немало сил и времени тратили на борьбу с кабардинскими князьями, пытавшимися установить среди них свое господство. Тот же Д.М.Буцковский, побывавший в Куртатинском обществе, сообщал своему командованию, что куртатинцы — «кабардинцам непримиримые враги». Они неоднократно обращались к российской администрации с просьбой учредить у входа в ущелье российский воинский пост и защитить их от внешней экспансии. В начале XIX в., с повышением социальной значимости тагаурских феодалов, на политическое господство в Куртатинском обществе стала претендовать Тагаурия. Куртатинской знати приходилось вступать в неравное соперничество с тагаурскими алдарами, а временами ей ничего не оставалось, как стать данниками своих более сильных восточных соседей. Феодальные притязания тагаурских верхов провоцировали междоусобные распри, ослаблявшие куртатинцев. Это сдерживало процесс феодализации Куртатинского общества. Тем не менее, в начале XIX в. оно представляло собой феодализированную общественную структуру. Особенность этого общества состояла в том, что, будучи по сути военно-политическим союзом самостоятельных гражданских общин, оно находилось на стадии перехода от общинных отношений к феодальным. Переходное состояние общественного уклада Куртатинского общества отразилось и в разнобое, возникавшем при подсчете куртатинских феодальных фамилий. Сами куртатинцы к привилегированным относили 17 фамилий, алагирцы насчитывали у них 11, тагаурцы признавали знатными только 9 фамилий, а кабардинцы — лишь 4. Такого расхождения в определении статуса феодальной фамилии не могло быть, например, в Тагаурском обществе, где феодализм достиг более высокого уровня развития. Алагирское общество. Алагирское общество включало 31 населенный пункт. Несмотря на переселение части алагирцев на равнину, здесь в начале XIX в. отмечался даже небольшой рост населения. Так, в 1812 г. в Алагирском обществе было зафиксировано 718 дворов с населением 4500 душ обоего пола. В 1826 г. число дворов сократилось до 668, но население при этом возросло до 8600 душ. В 1831 году горные алагирцы насчитывали уже 9250 человек. Демографическая ситуация в этом районе Осетии стабилизировалась благодаря переселению части алагирцев на равнину, что привело к заметному улучшению условий хозяйствования в самом ущелье. Алагирское общество вступало в торговые отношения не только с югом, но и северными предгорьями Кавказа. Оживление экономической жизни наблюдалось на протяжении всей первой половины XIX в. В начале XIX в. русские путешественники и военные чиновники считали Алагирское общество сходным с Куртатинским. Они не находили здесь сильных феодальных фамилий. «Подобно чеченцам, старшин не имеют, а сами собой управляются», — писали в то время об алагирцах. Алагирское общество, как и Куртатинское, отставало от Восточной Осетии (Тагаурии) в феодальном развитии. Но оно являлось более динамичным, чем Куртатинское, и обнаруживало тенденцию к дальнейшей феодализации.
К.Хетагуров резко разграничивал уклад жизни господствовавших в Алагирском обществе сильных фамилий и быт зависимых сословий. У феодалов поселения «были неприступны, башни «литые» — из тесаного камня на известковом цементе». Крестьянские сакли, по описанию Хета-гурова, не очень отличались от скотских помещений и подчеркивали то социальное неравенство, которое характерно для неразвитого феодального общества. Дигорское общество. В XVIII — начале XIX в. серьезные перемены произошли в Дигорском обществе. Они коснулись прежде всего демографической ситуации. Являясь в свое время одним из наиболее сильных осетинских обществ, оно к началу XIX в. стало самым малочисленным. К 1812 г. на территории горной Дигории оставалось 28 селений, в которых насчитывалось 769 дворов; в 1826 г. осталось 19 селений, где было 500 дворов и 4000 душ обоего пола. Сокращение численности населения в конце XVIII — начале XIX в. объяснялось эпидемией чумы, охватившей Дигорию, и переселением дигорцев на равнину. Эпидемия чумы, начавшаяся в Дигорском обществе после 70-х гг. XVIII в., продолжалась до 20-х гг. XIX в. Она унесла жизни 2/3 населения горной Дигории. Рост численности в «традиционном» Дигорском обществе начался лишь после 1826 г. Благодаря этому уже в 1831 году только мужское население горной Дигории составило 5000 человек. Массовое переселение дигорцев на равнину в немалой степени было вызвано эпидемиологической обстановкой, сложившейся здесь на рубеже двух веков. В 1802 г. переселенцы из Дигории основали вблизи Моздока поселение Дзарасте (станица Черноярская). Позднее, в 1813 г., рядом с Моздоком возникло еще одно поселение дигорцев — Масукау, названное русской администрацией Ново-Осетиновским. Основная часть населения Дигории покинула горы в 20-е гг. XIX в., когда на предгорных равнинах вместе с зависимыми крестьянами основали свои поселения дигорские феодалы — Тугановы, Кубатиевы, Кабановы, Каражаевы и другие. Чтобы представить массовость переселения дигорцев, следует иметь в виду, что только у одних Тугановых в зависимости находилось 400 крестьянских дворов, обязанных следовать на новое местожительство за своим феодалом. Как и в Тагаурии, Дигорское общество находилось на высокой ступени социального расслоения. Господство феодальных фамилий было здесь безраздельным. Переселение на равнину обострило и без того накаленную атмосферу, царившую в Дигорском обществе. Покидая насиженные места, а главное — землю, на основе которой строилась вся иерархическая структура этого общества, зависимые сословия надеялись освободиться от гнета баделиат. В свою очередь с переселением на равнину дигорские феодалы связывали новые возможности для укрепления своей власти над социальными низами. С этой целью они стремились к политическому союзу с российской администрацией. Российские власти то тайно, то открыто оказывались на стороне ди-горских баделиат, поддерживая и усиливая их влияние. Это вызывало недовольство крестьян, которые выражали его своим отказом от переселения на равнину вместе с баделиатами. Российской администрации, заинтересованной в переселении дигорцев, приходилось лавировать, нередко становясь на защиту крестьянства. Подобная политика властей в начале XIX в. не могла одобряться баделиатами и ставила их в оппозицию по отношению к российскому правительству. Пользуясь этим, дигорское крестьянство, испытывавшее острую нужду в земле и стремившееся освободиться от гнета феодалов, не только переселялось на равнину, но и создавало там свои «свободные» поселения. Такие переселенцы становились опорой российских властей. Не случайно военные и гражданские власти часто доносили в Петербург о «верности» России простого народа и «враждебности» к ней дигорских баделиат. Равнинная Осетия. Образовавшаяся из переселенцев равнинная Осетия рассматривалась российским правительством как район, который подлежал административному освоению. Право на установление здесь самодержавного режима основывалось на наделении переселенцев землей и обеспечением их внешней безопасности. В 20-е гг. XIX в. после массового переселения осетин российское правительство приступило к административному устройству равнинной Осетии. Опасаясь, что этому станут сопротивляться социальные верхи, российские власти решили осуществлять управление переселенцами по двум различным административным частям. Переселенцев из Тагаурского, Куртатинского и Алагирского обществ подчинили Владикавказскому коменданту, Дигорское общество — военному начальнику в Кабарде. Такое военно-административное деление равнинной Осетии отвечало политической установке, которой придерживался главнокомандующий на Кавказе А.П.Ермолов. Его позиция — «ныне Россия имеет великую выгоду разделяя господствовать» — была основополагающим принципом в решении сложных социальных проблем кавказских обществ.
М.М. Блиев, Р.С. Бзаров "История Осетии"
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |