Глава V
МЕЖДУ ИРАНОМ И ВИЗАНТИЕЙ
 Пятый век — время «великого переселения» и крупных миграций целых племенных объединений, продолжавшихся и позже, слабо освещен источниками (в том числе и археологическими) и пока остается достаточно «темным» периодом в истории Северного Кавказа. Относительно алан обратим внимание на главное: к V в. они в глазах древних писателей были уже не только народом северокавказским, но и какая-то часть Кавказских гор стала называться горами Алан. В главе III мы касались этого сюжета; здесь напомним, что Ю. А. Кулаковский вряд ли был прав, отождествляя горы Алан Птолемея с Донецким кряжем. Как в свое время отмечал К. Мюлленгофф, многие племенные наименования, локализованные Птолемеем за Доном и Волгой, в действительности относятся к Кавказу /1, с. 97 сл./. Видимо, горы Алан Птолемея следует искать на Северном Кавказе, но вряд ли во II в. это мог быть Кавказский хребет. Скорее всего, птолемеевские горы Алан следует отождествить со Ставропольской возвышенностью.
Более определенно высказывается автор V в. Стефан Византийский: «Алан-гора Сарматии» /2, с. 253/. Речь идет, безусловно, о Сарматии Азиатской, ибо здесь же говорится об Албании около восточных Иверов, т. е. о Кавказе. Еще один римский писатель начала V в. Маркиан сообщает любопытные данные, не подвергавшиеся критическому анализу и попытке осмысления: «Река же Рудон течет из Аланской горы; у этой горы и вообще в этой области живет на широком пространстве народ алан-сармат, в земле которых находятся истоки реки Борисфена, впадающей в Понт. Землю по Борисфену за аланами населяют так называемые «европейские хуны» /3, с. 279/. «Алан-гора Сарматии» и «Аланская гора» /или горы.— В. К/ Стефана Византийского и Маркиана — это уже явно Кавказские горы в их срединной части. Наиболее ценно и информативно свидетельство Маркиана о реке Рудон, вытекающей из Аланской горы, ибо термин «Рудон» может быть филологически осмыслен как первоначальное «Арудон», с последующим отпадением / в источнике/ гласной «а». В таком случае имеем дело с реальной рекой Ардон, действительно вытекающей из глубины Кавказских гор по Алагирскому ущелью и впадающей в Борисфен — Терек, изливающийся не в Понт /Черное море.— В. К./, а в Каспий. Обитание народа алан-сармат на «широком пространстве», прилегающем к Аланским горам,— в Предкавказье — факт установленный, о нем мы говорили в главе III.
Гуннское нашествие конца IV в. имело огромное значение для последующей истории не только Северного Кавказа, но и всей Юго-Восточной Европы. Длившаяся много веков доминация древних иранцев в среднеазиатских, прикаспийских, северокавказских, причерноморских степях закончилась. «Великий пояс степей» перешел в руки кочевников — тюрок. Островки древних иранцев уцелели лишь на периферии этого «великого пояса» в Средней Азии, на севере Поволжья в зоне лесостепи, в южной части Крыма; наиболее значительный их массив сохранился на территории Северного Кавказа, отделенной от степи Кубанью и Тереком. Видимо, сюда был направлен основной аланский миграционный поток с севера, и плотность населения с V — начала VI вв. стала быстро увеличиваться за счет притока алан-танаитов и алан Средней Азии. Смена ареалов обитания и новые природные условия не обеспечивали дальнейшее ведение скотоводческого хозяйства и побуждали вчерашних кочевников оседать на землю и переходить к новой хозяйственной системе, сочетавшей скотоводство с оседлым земледелием /4, с. 61/. Археологически эти процессы представлены множеством аланских городищ предгорной равнины, имеющих зачастую мощные культурные слои от первых веков нашей эры до предмонгольского времени. Городища сопровождаются обширными катакомбными и грунтовыми могильниками; после гуннского нашествия погребальный обряд аланского населения стабилизируется и нивелируется, катакомба с дромосом, ориентированным перпендикулярно камере, становится преобладающей и характерной. Сходное нивелирование и стандартизация наблюдаются и в некоторых особенностях материальной культуры /напр. керамики/ на всей территории. Все это косвенно свидетельствует о происходящих процессах сближения разных этнокультурных групп — не только сармато-аланских, но и аборигенных.
В закубанских и затеречных степях хозяйничали кочевники — тюрки, оставшиеся на Северном Кавказе после ухода основной массы гуннских орд на Запад. Видимо, за счет притока новых контингентов кочевников с севера и северо-востока в VI в. военно-политический вес ранних тюрок в северокавказских степях сильно возрос, на Северо-Восточном Кавказе наряду с уже упоминавшимся гуннским царством в Дагестане /возможно, оставившим свои следы в местной топонимике, 5, с. 171 — 176/, складывается племенное объединение гуннов-савир, на Северо-Западном — утигуро-болгарское объединение. Оказавшись в непосредственном соседстве, аланы вступают в контакты с болгарами и савирами, начинается период длительного взаимодействия. Чутким индикатором в таких случаях является язык. В осетинском зарегистрированы сотни тюркизмов, «они пронизывают все сферы лексики, начиная от бытовых и хозяйственных понятий..., уже теперь можно сказать, что в заимствованной лексике осетинского языка тюркский элемент занимает первое место» /6, с. 23/. Разумеется, подобная картина не случайна, в ней — история вековых связей алан с тюркскими народами, начавшаяся в V—VI вв. Влияния были взаимными: в именник болгарских ханов VII в. проникли такие иранские имена, как Аспарух, Безмер, Гостун, Кардам, Кубрат, Омуртаг, Охшин /7, с. 247/. Болгары Северо-Западного Кавказа вошли в осетинский нартский эпос под этнонимом «агуры», причем в эпосе они неизменно изображаются как многочисленное войско врагов /8, с. 103—104/.
Объединение гуннов-савиров соседило с восточной частью алан. Римский историк VI в. Прокопий Кесарийский помещает савиров близ алан и около Кавказских гор; «племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен, их начальники издревле вели дружбу: одни — с императором ромеев, другие — с персидским царем» /9, с. 407/. В. В. Бартольд связывал сабиров с более поздними хазарами /10, с. 671/, а современный исследователь А. В. Гадло делает вывод о протяженности их этнической территории, которая с одной стороны соприкасалась с владениями Ирана, а с другой — приближалась к областям, связанным с Византией, в то же время находясь в соседстве с территорией алан /11, с. 86—87/. О кочевом и воинственном образе жизни савиров, наряду с Прокопием Кесарий-ским, свидетельствует сирийский автор VI в. Захарий Ритор, перечисляющий 13 народов и среди них — сабир, «живущих в палатках, существующих мясом скота и рыб, дикими зверьми и оружием» /12, с. 165/. К сожалению, археологические памятники гуннов-сабиров в степях Предкавказья до сих пор не выделены, и мы затрудняемся объективно судить об их культуре, территории расселения и т. п. В этом отражается не только очень слабая археологическая изученность степей Западного Прикаспия и Ставрополья, но и неудовлетворительная разработка истории ранних тюрок Северного Кавказа вообще /13/. В частности, остается не достаточно ясным время наиболее раннего проникновения гуннских групп в Предкавказье: возможно, оно имело место до начала массового вторжения гуннов в Восточную Европу.
В некоторых армянских источниках аланы выступают вместе с гуннами — вероятно, в качестве их союзников. В середине IV в., по сообщению армянского писателя Фавста Бузанда, аланы и гунны участвуют в армии царя Армении Аршака II /345—368 гг.; 14, с. 113/. В другом месте своего труда Фавст Бузанд рассказывает о нашествии царя маскутов Санесана на Армению в первой половине IV в. Полководец Великой Армении Ваче под Вагаршапатом настигает и громит разношерстное войско Санесана; армяне «громили войска аланов и мазкутов, и гуннов, и других племен...» /14, с. 16/. Как видим, в обоих случаях аланы и гунны источником названы рядом и действуют совместно. Следует полагать, что имеются в виду гунны, представлявшие гуннское царство в Дагестане.
Около 448 г., по свидетельству Приска Панийского, вследствие разразившегося в Скифии (Северном Причерноморье.—В. К.) голода огромные орды гуннов форсировали Кавказский хребет и вторглись в страны Передней Азии. Предводительствовали гуннами Васих и Курсих /15, с. 62/. По словам латинского писателя и современника этих событий Иеронима, «от далекого Меотиса, земли ледяного Танаиса и страшного народа массагетов где в Кавказских ущельях Александр дверью запер дикие народы, вырвалась орда гуннов...» /12, с. 40/. Гунны захватили огромное число пленных и богатые трофеи; «Аравия, Финикия, Палестина и Египет были пленены страхом». Латинский поэт Клавдий Клавдиан указывает, что гунны «прошли по нежданному пути через Каспийские ворота и армянские снега...» /16, с. 254/, то есть Кавказский хребет они пересекли через Дарьяльское ущелье (со времени римских походов Корбулона Дарьяльский проход стали называть Каспийскими воротами, 16, с. 613—614). Это те «ворота алан», через которые гунны прошли в 368—371 гг., призванные на помощь против армян шахиншахом Шапуром II /16, с. 612/. Само собой разумеется, что переход через Дарьял в 395 г. для гуннов был невозможен без ведома контролировавших этот проход алан. Вполне возможно, что как военные союзники аланы не только пропустили гуннов через свои земли на юг, но и приняли непосредственное участие во вторжении. Н. В. Пигулевская полагает, что в нашествии гуннов под предводительством Васиха и Курсиха главную роль играли смешанные группы «скифов» и гуннов /17, с. 79/.
Таким образом, начатые в I в. н. э. военные походы в богатые оседло-земледельческие страны Закавказья и Переднего Востока с успехом продолжались и позже, судя по всему — в сотрудничестве с тюрколзычными гуннскими племенами, в IV—VI вв. широко расселившимися на Северном Кавказе. Безусловно, эти грабительские вторжения сыграли немалую роль во внутреннем социально-экономическом развитии алан: угон массы пленных, превращаемых в бесплатную рабочую силу в качестве рабов, захват трофеев в виде скота и материальных ценностей должны были стимулировать ускоренную имущественную и социальную дифференциацию, характерную для завершающей стадии эпохи «военной демократии». Эти глубокие для северокавказских обществ последствия их нашествий на юг мы не можем игнорировать.
С другой стороны, столь частые и опустошительные набеги алан и гуннов, потрясавшие ближневосточный мир, со всей остротой ставили перед ним вопрос о необходимости создания эффективной обороны и дипломатических приемов, призванных либо нейтрализовать беспокойных и опасных северных соседей, либо — в случае удачи — использовать их в собственных политических интересах. Наиболее могущественные державы того времени — Византия и Иран — пытались сочетать строительство мощных фортификационных сооружений на своих северокавказских рубежах с дипломатической игрой, в ходе которой широко практиковались богатые подарки и титулы вождям северных племен, щедрые денежные раздачи и т. д. Основные наиболее доступные и стратегически опасные проходы с севера на юг Кавказа начали усиленно укреплять в VI в. Именно тогда, при шахиншахах династии Сасанидов Каваде I и его сыне Хосрове I Ануширване было сооружено могучее Дербентское укрепление, состоявшее из цитадели и двух стен, пересекавших узкую прибрежную полосу от гор до моря и таким образом наглухо заперевшее Дербентский проход /18, с. 77; 19, с. 420/.
Были причины обезопасить и Дарьяльский проход. Мы уже упоминали об этих «воротах алан», которыми нередко пользовались степные кочевники. В середине V в. в связи с войной персов с гуннами-эфталитами восстали охранявшие Аланские ворота гарнизоны, состоявшие из армян, иверов и алан /17, с. 80; 20, с. 65/. В системе обороны Аланских ворот, несомненно, ключевую роль играла упоминаемая Приском крепость Юройпаах, что соответствует армянскому «Иберийское укрепление» /21, с. 64, прим. 69/. Местоположение крепости Юройпаах точно не известно, но достоверно то, что ей отводилась первостепенная стратегическая роль. Ведший войну с гуннами-эфталитами Иран серьезно опасался вторжения северокавказских гуннов и их союзников через кавказские проходы. После восстания охранявших «ворота алан» гарнизонов эта опасность стала особенно реальной, и персы дважды — в 464 и 466 г.— настойчиво просят у византийского правительства денежной субсидии на охрану Юройпаах. Об этом рассказы-вает Приск Панийский: в Константинополь прибыло персидское посольство с требованием, «чтобы римляне (византийцы.— В. К.) участвовали в поддержании крепости Юройпаах, лежащей при вратах Каспийских, и либо платили за нее деньги, либо посылали гарнизон..., они доказывали, что если персы оставят ее, то не на одну Персию, но и на римские владения легко распространятся опустошения окрестных народов...» /15, с. 89/. Византийцы отклонили эти требования, так как крепость Юройпаах была построена персами и ее охрана есть дело персов. Разумеется, греки не были заинтересованы в помощи своим старым соперникам в борьбе за доминацию на Кавказе — персам.
Взаимоотношения Византии и Ирана были сложны и противоречивы. Сасанидский Иран в VI в. был большим и сильным государством, включавшим в себя нынешние Иран, Афганистан, Ирак, Азербайджан /Кавказскую Албанию/, Грузию и Армению. Иран и Византия были ведущими державами того времени; все остальные народы и племена Переднего Востока группировались вокруг них, ориентируясь либо на Византию, либо на Иран. Споры за владычество над этими народами и племенами, особенно над жившими в пограничье обеих держав, были постоянными. Основной причиной раздоров были государства Закавказья. Помимо интересов политических здесь сталкивались и экономические интересы Ирана и Византии: караванные пути из Китая и Индии завершались на средиземноморском и черноморском побережьях. Иран, контролировавший эти пути на значительном отрезке, стремился овладеть выходом к Черному морю. Византия старалась их удержать в своих руках. Это был путь, который в конце XIX в. К. Рихтгофен впервые назвал «Великим шелковым путем». Последний был проложен во II в. до н.э. и соединял Китай с Причерноморьем, имея два направления: южное — из Китая через Афганистан, Иран в Сирию и Византию, северное — через Среднюю Азию, Приуралье до греческих городов Северного Причерноморья /22, с. 89—90/. По «шелковому пути» с востока доставлялись различные товары /23/, но наиболее ценным и идеально транспортабельным товаром был роскошный и яркий шелк /24/, не производившийся на Западе и, в частности, в Византии. Все это и вызывало соперничество Ирана и Византии за обладание «Великим шелковым путем».
В IV в. Армения была разделена на две части — Западную, находившуюся под влиянием Византии и Персидскую, подчиненную Ирану. Тогда же была разделена Грузия: западная часть Грузии — Лазика оказалась в орбите византийской политики, Картли и Албания — подчинены Ирану. Однако обе державы не были довольны разделом Закавказья, и установившиеся в конце IV в. мирные отношения были весьма непрочными.
В самом начале VI в. разразилась ирано-византийская война. Поводом к ней послужил отказ Византии от денежной дотации Ирану в связи с совместной борьбой против вторжений северных варварских племен. Очередное вторжение гуннов с севера Кавказа заставило Иран заключить мир с Византией в 506 г.
Набеги с севера и неустойчивость политической обстановки побудили Иран приступить к укреплению горных кавказских проходов. В хронике «Обращение Грузии» /по Челишскому варианту/ говорится, что около 525 г. «персы усилились и захватили область эров и Армению, но в особенности завладели Грузией, вошли в Кавказские горы и построили для себя врата Осетии, а именно: одни большие врата в самой Осетии, двое ворот в Двалии и одни — в Парачване Дурдзукском; поставили тамошних горцев в качестве пограничной охраны, затем назначили одного человека в Цанарском ущелье» (цанары занимали горы южнее Казбека в районе Военно-Грузинской дороги, 25, с. 5—6/. Основное время строительства «врат», а фактически целых оборонительных комплексов, относится ко времени Хосрова I Ануширвана /531—579 гг.; 26, с. 711—712/.
В 527—532 гг. произошла новая война, завершившаяся «вечным миром» между государствами Юстиниана I и Хосрова I Ануширвана. Границы между ними оставались прежними, а империя обязалась выплатить Ирану 110 тысяч либр золота за оборону Кавказа от нападений кочевников /27, с. 329/.
Но и «вечный мир», не разрешив противоречий, оказался недолговечным. Византийская налоговая политика вызвала острое недовольство в Армении и Лазике, и армяне и лазы обратились за помощью к иранскому шаху, прося избавить их от византийского владычества. Воспользовавшись тем, что основные военные силы Византии в это время были заняты в Италии, Хосров I начал еще одну войну против империи. Первый удар им был нанесен по византийской Сирии, а в 541 г. театр военных действий переместился в Лазику.
Учитывая военно-стратегическое положение Лазики, византийцы заранее ввели в нее свои войска и укрепили город Петры — основную военную базу в Лазике. Царь Лазики Губаз, не рассчитывая только на союз с персами, обратился за помощью также к аланам и северокавказским гуннам-савирам. Так сложился антивизантийский союз Ирана, Лазики и части северокавказских племен. Вторгшись в Лазику, Хосров I одержал ряд побед и с помощью лазов овладел Петрой. В 545 г. было заключено перемирие на пять лет.
Однако в Лазике одержали верх сторонники провизантийской ориентации, и в 549 г. лазы вновь отдались под власть Византии. Особенно антииранские настроения усилились и обострились после того, как персы попытались убить царя Губаза. Воспользовавшись случаем, Юстиниан I послал в Лазику семитысячное византийское войско, персидские отряды отсюда были вытеснены, в руках сасанидов осталась лишь осажденная крепость Петра. Вновь разразилась война.
В 550 г. в Лазику вторглась иранская армия под командованием Хориана. Как свидетельствует Прокопий Кесарийский, «за ним в качестве союзников следовало много варваров из племени алан ». Здесь же Прокопий следующим образом характеризует алан: «Всю эту страну, которая простирается от пределов Кавказа до Каспийских ворот, занимают аланы; это племя независимое, по большей части оно было союзным с персами и ходило походом на римлян и на других врагов персов» /9, с. 375, 381/. Итак, несмотря на подчеркнутую Прокопием независимость, аланы придерживаются проиранской ориентации, что и вытекает из упомянутых выше фактов, относящихся к 541 и 550 г. Следует полагать, что военная помощь алан была не бескорыстной и персы оплачивали ее звонкой монетой.
Объединенное войско персов и алан остановилось лагерем на пра-вом берегу небольшой речки Гиппис. На противоположном берегу остановилось объединенное войско греков и лазов. Разыгралось ожесточенное сражение; персы и аланы, не умея опрокинуть греческую фалангу, обратились к стрелам, полагая, что «благодаря массе стрел они очень легко обратят врагов в бегство». Но этого не случилось, «персы и аланы пускали стрелы в гораздо меньшем числе, чем их противники», к тому же «большинство их попадало в щиты и отскакивало от них» /9, с. 398—399/. Военачальник персов Хориан был убит одной из стрел, в рядах персов и алан началась паника, и они стали беспорядочно отступать к своему лагерю, преследуемые - греками и лазами. В этот драматический момент совершил подвиг один из алан: «один из аланов, выдающийся смелостью духа и силою тела и исключительно искусно умеющий посылать стрелы той и другой рукой, стал в самом узком месте прохода в лагерь и оказался, сверх ожидания, непреоборимой преградой для наступающих. Но Иоанн, сын Фомы, подойдя к нему очень близко, внезапно поразил его копьем, и таким образом римляне и лазы овладели лагерем» /9, с. 399/. Персы и аланы были разбиты, спасшиеся бежали «в отечественные пределы».
В то же время мы имеем факты, свидетельствующие о союзнических отношениях алан с византийцами. Так, в 549 г. аланы взяли на себя обязательство за 300 фунтов золота изгнать персов из Лазики /28, с. 47/. В этой связи Прокопий именует алан «друзьями христиан и ромеев» /29, с. 221/. Следует заметить, что все эти события происходил тогда, когда царем алан был Саросий (Сародий), современник императора Юстиниана I. Аланский царь Саросий упоминается византийскими историками VI в. Феофаном и Менандром /30, с. 321—322, 383, 494/ неизменно как сторонник Византии. В 558 г. Саросий познакомил только что появившихся на Северном Кавказе новых азиатских тюркоязычных (31, с. 299—300) кочевников аваров с византийским наместником в Лазике Юстином. В итоге аваро-византийских переговоров был заключен союз, и авары должны были «действовать против врагов Византии». Поскольку гунны часто выступали на стороне персов и представляли немалую угрозу для Империи, усилия византийской дипломатии были направлены на натравливание аваров на гуннов. Недаром Прокопий писал о тех выгодах, «которые Империя могла получить, возбуждая столкновения среди соседних варваров». Эта ловкая политика «разделяй и властвуй» дала свои плоды: авары вступили в войну с гуннскими племенами утигуров и салов, а в Предкавказье «сокрушили силы савиров» — тех гуннов, которые, по Прокопию, живут около Кавказских гор и отличаются многочисленностью (9, с. 407). Посодействовав сближению авар и греков, Саросий тем самым оказал услугу Византии. Однако в Предкавказье авары надолго не задержались и под давлением Тюркского каганата вскоре откочевали на Дунай. Как считает Л. Н. Гумилев, другой причиной ухода аваров было то, что «верный союзник Византии аланский князь Саросий» не мог больше оказывать аварам поддержку (32, с. 38).
Как видим, в ходе ирано-византийских войн VI в. аланы выступали то на стороне персов, то на стороне византийцев. Мы не осведомлены достаточно хорошо о всех перипетиях этих войн; иначе, возможно, мы знали бы и случаи одновременного участия алан в обоих враждующих лагерях. Объяснение этому явлению надо искать в экономическом и общественном развитии аланских племен в V—VI вв. Феодальные отношения у них в этот период находились в ранней стадии становления, а основой общественного строя были еще отношения эпохи «военной демократии», с четким разделением на племена и группы племен. Есть некоторые основания думать, что внутренняя этнополитическая структура Алании характеризовалась исторически сложившимся дуализмом, пронизывающим всю историю Алании и отразившимся в современном разделении осетин на западных осетин — дигорцев и восточных осетин — иронцев. Соответственно уже в VI в. могли существовать два крупных объединения аланских племен — западное и восточное, находившихся во взаимодействии (нередко противоречивом). Аланский царь Саросий был вождем западного племенного объединения (33, с. 83). Географическое местоположение западных алан в верховьях Кубани делало их довольно близкими соседями Лазики и Абхазии, находившихся под контролем Византии. Положение восточных алан близ Дарьяльского прохода и других перевальных путей, ведших в зависимую от персов Картли, неизбежно побуждало их ориентироваться на Иран.
В свое время известный армянский историк Н. Адонц, ссылаясь на арабского писателя IX в. Ибн-Хордадбеха (по П. Г. Булгакову, «отличающегося высокой степенью достоверности», 34, с. 127), писал о том, что «Джарби или страны севера составляли четвертую часть Персидской империи под властью спахбеда, который назывался Адарбадкан-спахбед; эта четверть заключала в себе Армению, Азербайджан, Рей..., Аланию и др.» (35, с. 218). Можно было бы усомниться в правильности перевода этого текста и в Алании видеть более вероятную Албанию, но сведения Ибн-Хордадбеха подтверждаются другим источником — «Письмом Тансара», относящимся к VI в. В письме говорится о престолонаследии Ирана: «И никого, кто не из нашего рода, шахом называть не должно, кроме тех, которые являются правителями пограничных областей и аланов, и областей Запада и Хорезма». Речь идет, по комментарию А. И. Колесникова, о марзбанах (к ним следует отнести и правителя аланов) и спахбедах Запада и Востока. В областях севера страна алан составляла меньшую часть, но была важным опорным пунктом против набегов кочевников (36, с. 20). Конечно, не вся страна алан находилась в сфере иранской политики; скорее всего кто была ее восточная часть, а правитель ее имел персидский титул марзбана (правителя окраинных областей.— В. К.). К этому добавим, что в археологической литературе давно подмечено характерное распределение монетных находок сасанидского времени на территории Северного Кавказа — на западе преобладают монеты византийские, в центре и на востоке — иранские (37, с. 27). Собственной монетной системы у алан не было, монеты поступали извне (38, с. 52), употреблялись в качестве украшений, и топография монетных находок может дать многое для понимания основных внешнеполитических связей алан того времени.
Говоря о политической неустойчивости алан, находившихся между Ираном, с одной стороны, и Византией — с другой, мы должны также учитывать тот исторический контекст, который был фоном описываемых событий. Ирано-византийские войны вызывали поляризацию политических сил на Кавказе; в Армении и Иверии существовали и противодействовали феодальные группировки, одни из которых ориентировались на Иран, другие — на Византию. Те же явления могли иметь место и в Алании, хотя по уровню своего социально-экономического развития она, безусловно, уступала Армении и Грузии, и политическая жизнь здесь, надо полагать, еще не имела столь сложных и развитых форм.
Вернемся к событиям в Закавказье. После разгрома персидской армии Хориана византийцы в 551 г. овладели крепостью Петра и срыли ее укрепления для того, чтобы персы вновь не смогли их использовать. Большую роль во взятии Петры сыграла группа гуннов-савиров, явившихся и Лазику за получением денег от византийцев. Подобно аланам, савиры служили и персам, и грекам; по этому поводу Прокопий пишет: «Их начальники издревле вели дружбу: одни с римским императором, другие — с персидским царем. Из этих властителей каждый обычно посылал своим союзникам известную сумму золота, но не каждый сод, а по мере надобности» (9, с. 407). Савиры придумали особый таран, при помощи которого были разрушены стены Петры.
Борьба продолжалась с переменным успехом. Персидскому полководцу Мермерою с помощью лаза Феофобия удалось захватить сильное укрепление Ухимерий, находившееся недалеко от Кутаиса. Взятие Ухимерия (Кутаис персами занят был раньше) утвердило контроль Персии не только над большей частью Лазики, но и над Сванетией. Как свидетельствует Прокопий, «отражать врагов и удерживать их наступление уже не могли ни римляне, ни лазы, так как они не решались ни спуститься с гор, ни выйти из укреплений и сделать на врагов нападение» (9, с. 428). В 552 г. Сванетия подчинилась Ирану. Это было большой неудачей и для Византии, и для алан, о чем мы скажем ниже. Еще более положение осложнилось в 554 г., когда на сторону Ирана перешли мисимиане — древнеабхазское — сванское (39, с. 167 —169) племя, жившее в горной части Восточной Абхазии. О причине рассказывает византийский историк Агафий Миринейский, освещающий события с 552 по 558 гг.: византийский военачальник Сотерих прибыл в Лазику для раздачи денежных субсидий варварам. «Эта раздача производилась ежегодно с древних времен»,— подчеркивает Агафий. Прибыв в; страну воинственных и независимых горцев — мисимиан, Сотерих повел себя весьма неосторожно, Мисимиане узнали о его намерении передать пограничную с лазами крепость Бухлоон аланам, чтобы «послы более отдаленных народов, собираясь там, получили субсидии и чтобы больше не было необходимости привозящему деньги огибать предгория Кавказских гор и самому идти к ним». Мисимиане послали к Сотериху депутацию с требованием не отдавать Бухлоон аланам, но Сотерих приказал избить послов палками. Это вызвало восстание мисимиан. Сотерих и его свита были перебиты, а мисимиане перешли на сторону персов (40, с. 322— 323).
Явившись к персидскому военачальнику Нахогарану, мисимиане рассказали ему о происшедшем и обратили внимание на стратегическое положение своей территории: «У вас будет местность, расположенная внутри самой территории колхов — безопасный операционный базис, весьма удобный для совершения набегов и являющийся как бы бастионом против врагов» (40, с. 341).
Интерпретируя сведения Агафия, мы должны выделить два интересных для нас аспекта. Во-первых, видимо, не случайным было решение Сотериха передать крепость Бухлоон аланам. В самом деле — почему нельзя было раздавать денежные субсидии в крепости мисимиан, которые были такими же союзниками греков, как и аланы? Не скрыт ли в этом решении Сотериха намек на то, что мисимианам византийцы доверяли меньше, чем аланам? Во-вторых, против каких врагов персов может быть использована крепость Бухлоон? Мы не имеем точных данных о местоположении этой крепости (41, с. 19, карта), но само местоположение страны мисимиан указывает на то, что этот район горной Абхазии, лежащий на стыке Лазики, Сванетии и Алании, действительно был выгоден для операций персов во всех названных направлениях. Отсюда вновь со всей очевидностью вытекает, что постоянным союзником Византии в борьбе с Ираном выступала именно Западная Алания, лежавшая в верховьях Кубани.
Весной 555 г. 60-тысячная иранская армия под командованием Нахогарана вторглась в Лазику, но потерпела тяжелое поражение. После того как персы откатились в Иверию, греки получили возможность нанести удар по отложившимся от них мисимианам. В страну мисимиан было направлено четыре тысячи человек пехоты и конницы. Однако узнав, что в Мисимиании находятся персидские войска, подкрепленные гуннами-савирами, византийцы остановили продвижение. С наступлением зимних холодов персы вывели свои войска из Мисимиании.
Византийцы продолжили наступление в глубь страны и после осады взяли главную твердыню мисимиан крепость Тцахар (41, с. 51). После этого мисимиане капитулировали (40, с. 344).
Несмотря на восстановление византийского суверенитета, борьба за обладание Мисимианой и Сванетией продолжалась. Определенное на это указание находим у историка VI в. Менандра Византийца. Сообщаемые Менандром факты важны для понимания как причин упорного соперничества Ирана и Византии за обладание Сванетией и Мисимианой, так и причин особых византийских интересов в Алании.
В 568 г. император Юстиниан направил посольство в Тюркский каганат, по Р. Хеннигу, находившийся на Алтае (42, с. 84). Целью этого и других: посольств к тюркам был антииранский союз. Возглавлял византийское посольство комит Земарх. Посольство достигло ставки тюркского кагана Истеми, было торжественно принято и направилось обратно вместе с тюркскими послами. Но от подвластного тюркам племени угров стало известно, что около реки Кофин (Кубань.—В. К) византийцев и тюрок ожидает четырехтысячный отряд персов, намеревавшийся захватить их в плен и тем самым сорвать тюрко-византийскую коалицию. С большими опасностями посольство Земарха достигло верховьев Кубани и вступило в Аланию, где было дружелюбно принято уже упоминавшимся выше царем Саросием. «Князь аланский предупредил Земарха, чтобы он не ехал по дороге миндимианов (мисимиан.— В. К), потому что близ Суании находились в засаде персы. Он советовал римлянам возвратиться домой по дороге, называемой Даринской». Земарх послал по дороге мисимиан 10 носильщиков с шелком, чтобы отвлечь внимание персов, а сам с посольством проехал по Даринской дороге и благополучно прибыл в Апсилию, а затем в Византию (30, с. 383—384). В связи с описанными событиями вновь подчеркнем неизменно провизантийскую ориентацию царя алан Саросия. Узнав о переговорах греков с тюрками Истеми, иранский шах Хосров, попытался подкупить Саросия, чтобы тот перебил византийских послов во главе с Земархом (43, с. 356). Как видим, эти интриги персов не увенчались успехом.
Обладание Сванетией и Мисимианой было важно для обоих враждующих сторон потому, что позволяло не только контролировать Лазику и Абхазию, но и перекрывало основные перевальные пути в этой части Кавказа, а именно по ним шли весьма важные для Византии связи с Востоком (44, с. 13). Более восточные горные проходы находились либо в руках персов, либо в руках союзных с персами восточных алан, и для греков поэтому были недоступны.
Важное значение имели и экономические факторы. До начала ирано-византийских войн через Иран проходил значительный отрезок упоминавшегося «Великого шелкового пути». По этому пути Византия снабжалась великолепным шелком, спрос на который был велик не только на рынках Константинополя, но и во всей Европе (45, с. 184—214). Война заставила изменить трассу «Великого шелкового пути» и направить его в обход Ирана и его сателлитов; ко времени посольства Земарха он из Китая шел в Согдиану, а отсюда через плато Устюрт и Северный Прикаспий выходил на Северный Кавказ. Здесь наиболее надежными союзниками византийцев были аланы, жившие в верховьях Кубани, через их земли пролегал давно известный и проторенный путь к Клухорскому перевалу и далее в Абхазию — к черноморским портам (46, с. 243, 246). Приведенный выше эпизод с посольством Земарха показывает, насколько важное значение для Византии имела Западная Алания, не только поставлявшая грекам свои военные контингента, но и бывшая мостом на самом трудном и чреватом опасностями отрезке «Великого шелкового пути».
Совершенно очевидно, что и аланы извлекали немалые выгоды из функционировавшего на их территории международного торгового пути. Исходя из сведений Менандра, мы можем предполагать существование двух основных перевальных дорог в бассейне Верхней Кубани: той дороги, которую Менандр именует дорогой миндимианов и Даринской дороги. Можно полагать, что дорога миндимианов пролегала через Клухорский перевал и соответствовала маршруту позднейшей Военно-Сухумской дороги; это основная трасса через страну мисимиан, и только здесь засевшие в Сванетии персы могли угрожать византийско-тюркским послам. Даринский путь, как это вытекает из контекста Менандра, находился западнее и по территории мисимиан не проходил. Этот путь мог быть приурочен к легкодоступному Санчарскому перевалу, куда сходятся верховья рек Большой Зеленчук и Большая Лаба, и он мог пролегать по любому из этих ущелий, выводя в Бзыбскую Абхазию.
Контроль над обеими дорогами был в руках алан, и они, пользуясь своим положением, несомненно, взимали с торговых караванов солидную пошлину. Не заплатив ее, иноземные купцы не смогли бы беспрепятственно миновать узкие ущелья и горные перевалы. Пошлина уплачивалась натурой, в которой ведущее место принадлежало шелку. Археологическими исследованиями обнаружено значительное количество шелка в погребениях VII—X вв., концентрирующихся в районе между с. Хасаут на востоке и с. Курджиново (могильник «Мощевая балка» на р. Б.Лаба) на западе — иными словами, на территории западной части Алании. Исследованиями А. А. Иерусалимской установлено китайское, византийское и среднеазиатское происхождение оседавших в Алании шелков, причем около 50% их было согдийского производства (47, с. 35—39; 48, с. 55—78; 49). Полученные от иноземных купцов куски нарядного и очень дорогого шелка шли на отделку верхней одежды алан, прежде всего местной знати.
Эксплуатация одного из крупнейших международных торговых путей позволяла местной социальной верхушке быстро обогащаться, что в конечном счете вело к ускоренным (сравнительно с восточной частью Алании) темпам социально-экономического развития и форсировало становление феодальных отношений. С другой стороны, этот активно действовавший в VI—IX вв. путь способствовал более быстрому проникновению технических усовершенствований и культурных достижений в Западную Аланию, чем и был исторически подготовлен ее расцвет, который мы наблюдаем в X—XII вв.
 Восточная часть алан, тяготевшая к Ирану, вероятно, развивалась несколько более замедленными темпами. Судя по некоторым импортным предметам, прежде всего находкам художественного металла, монетам и т. д. (например, сасанидский кубок из Урсдонского ущелья (50, с. 119— 130), ближневосточные металлические сосуды — 51, с. 12—13; 52, с. 166, табл. III) Восточная Алания была связана с экономическими и культурными центрами сасанидского Ирана, но размах этой торговли и глубина ее воздействия на внутреннее развитие местного общества, кажется, уступают тому, что происходило в бассейне верхней Кубани.
В 562 г. Византия и Иран, обессиленные длительной войной, заключили мир на 50 лет. Первым пунктом договора значилось: «чтобы Персы не позволяли ни гуннам, ни аланам, ни другим варварам переходить в римские владения ущельем, называемым Хоруцон, и вратами Каспийскими» (30, с. 342). Местоположение ущелья и перевала Хоруцон пока не выяснено: о том, что под Каспийскими воротами следует иметь в виду Дарьял, говорилось выше. Таким образом по условиям мирного договора Иран должен был изолировать два наиболее опасных прохода с севера, Кавказа в Закавказье.
В 572 г. война возобновилась, и вновь гунны-савиры и аланы выступают то на стороне Ирана, то на стороне Византии. Как свидетельствует Феофан Византиец, в том же году колхи, авазги и Сарой (Саросий.— В. К.) • царь алан, вместе с армянами помогают византийцам, тогда как персам помогают савиры, дачаны и «народ дилмаинский». В сражении при Нисевии персы терпят жестокое поражение (30, с. 494). В 576 г. византийские войска вторгаются в Восточное Закавказье и захватывают заложников из савиров и «других народов». Вскоре в Византию прибывают посольства от «предавшихся римлянам аланов и савиров», которых кесарь принял благожелательно. Из дальнейшего рассказа Менандра становится ясно, что раньше эти аланы и савиры служили за деньги персам: император дал им сумму вдвое большую, чем они получали от персов (30, с. 415). Как справедливо писал Ю. А. Кулаковский, Византии вновь приходилось перекупать своих союзников (53, с. 7).
В 629 г. длительные и кровопролитные ирано-византийские войны кончились. Ни та, ни другая держава не добилась решающего успеха и не реализовала свои территориальные притязания. По договору 629 г. граница между владениями Ирана и Византии в Закавказье восстанавливалась в рамках договора 591 г. Лазика, Сванетия, Абхазия и значительная часть Иверии осталась под контролем Византии. Важнейшим же последствием ирано-византийских войн было взаимное ослабление Византии и Ирана и их неспособность в дальнейшем оказать успешное сопротивление арабским завоеваниям, захватившим в VIII в. и Кавказ.
Ирано-византийские войны не прошли бесследно и для северокавказских алан, втянутых в них. Выше мы уже говорили о социально-экономических последствиях этих войн и вызванного ими перемещения торговых путей. Наемное союзничество обеспечивало усиленный приток значительных материальных ценностей в Аланию, и не случайно во многих могильниках этого времени мы видим массу дорогих ювелирных изделий, в основном византийского или причерноморского производства (напр., могильники Камунта, Рутха, Кумбулта в Дигории, 54, с. 210— 234, 235—253, 293—328). С другой стороны, несомненно, усилились связи с Византией; аланы все более (особенно западные) втягивались в орбиту ее влияния.
В связи с этими событиями встает еще один интересный вопрос — об усилении связей Алании не только с Византией, но и с Абхазией и Лазикой. Как сообщает А. Бриллиантов, в письме византийца Анастасия, в 662 г. сосланного вместе с Максимом Исповедником в Лазику, упоминается крепость Букулюс. Эта та крепость Бухлоон, которая была известна Агафию в стране мисимиан и которую в 554 г. византийцы хотели передать аланам, что вызвало восстание мисимиан. Из латинского текста письма Анастасия вытекает, что между 662—666 гг. крепость Бухлоон все-таки перешла в руки алан (54, с. 33). Следовательно, она была занята аланским гарнизоном.
Разумеется, факт пребывания военного гарнизона не означает этнической миграции. Но о пребывании групп алан на территории Абхазии в раннем Средневековье мы знаем не только от Анастасия. Аланы заявили только что упоминавшемуся Льву, что они имеют сообщение с авазгами, и их купцы «то и дело отправляются к ним» (55, с. 82). Как видим, постоянные связи с Абхазией для алан VIII в. были уже давно установившимся фактом. Причины этого понятны: уже в I в. н. э. Страбон знает черноморский порт Диоскуриаду (совр. Сухуми.— В. К.) как общий эмпорий для народов, «живущих выше и соседних народностей» (56, с. 472). В числе этих народностей были и аланы. В Цебельде пребывание алан зафиксировано и археологически: найдено около десяти северокавказских лощеных глиняных кружек VI в. как в культурном слое главной крепости Апсилии Цибилиума, так и в захоронениях. Роль Колхиды в качестве промежуточного звена в контактах Алании и Византии подчеркивается Ю. Н. Вороновым и О. X. Бгажба (57, с. 24—25). Сближение алан и авазгов-абхазов было настолько значительным, что, по замечанию византийского писателя XII в. Иоанна Цеца (абхаза по матери), иверы, авазги и аланы составляли даже один народ (58, с. 51). В старой и современной научной литературе признано, что абхазские фамилии Осия, Шармат, Алания связаны с переселением и ассимиляцией групп алано-осетин в Абхазию в далеком прошлом (59, с. 215—225). В лингвистической литературе отмечены языковые контакты алан с мегрелами и сванами (60, с. 193; 61, с. 180—186; 62, с. 32—38), также восходящие к глубокой древности, вероятно, к тому историческому периоду, когда в связи с ирано-византийскими войнами аланы проявляли большую активность в Западном Закавказье.
Усиление алано-абхазских и алано-лазских связей и контактов, стимулированное ирано-византийскими войнами, не оказалось явлением преходящим и получило новый импульс в X в.— в период христианизации Алании византийскими миссионерами. Подробнее эти вопросы будут освещены в последующих главах.
В заключение отметим еще один интересный факт, характеризующий историю алан на всем ее протяжении. Это наемная военная служба, опиравшаяся на доблесть и профессиональное боевое мастерство аланских воинов, продолжавших глубокие военные традиции сарматов (63, с. 48, 55, 128, 253). Можно предположить, что она стала зарождаться во II—III вв. в Иберии-Грузии, где аланские воины не только несли военную службу, но и продвигались в ряды иберийской знати. В V в. мы видим алан в качестве римских федератов в Паннонии, Галлии, Италии. В ходе ирано-византийских войн аланы наиболее четко выступают как платные союзники-наемники и той, и другой воюющей стороны. К ним полностью приложима характеристика гуннов-савиров, данная Агафием: «часто они вступают в битву в союзе то с римлянами, то с персами, когда те воюют между собой, и продают свое наемное содействие то тем, то другим» (64, с. 116—117). В XIII—XIV вв. мы увидим алан как ударную силу Монгольской империи в Китае. Но наиболее длительным и глубоким было союзничество алан с Византийской империей. Оно коснулось не только военного дела, но и многих других сфер жизни аланского общества Северного Кавказа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Mullenhoff К. Deutsche Altertumskunde, t. III, Berlin, 1892.
2. ЛатышевВ.В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе, т. 1, вып. 1. Спб., 1893.
З. Маркиан. Объезд внешнего моря. Латышев В. В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. ВДИ, 1948, 3.
4. Эрдейи И., Гумилев Л. Н. Единство и разнообразие степной культуры Евразии. Archaeologiai Ertesito, vol. 96, 1969.
5. Семенов Н. К вопросу о следах гуннов на Кавказе. Терский сборник, вып. 1. Владикавказ, 1890.
6. Абаев В. И. Тюркские элементы в осетинской антропонимии. В кн.: Теория и практика этимологических исследований. М., 1985.
7. Вешевлиев В. Ирански елементи у първобългарите. В кн.: Античное общество. М., 1967.
8. Кузнецов В.А. Нартский эпос и некоторые вопросы истории осетинского народа. Орджоникидзе, 1980.
9. Прокопий из Кесарии. Война с готами. Перев. СП. Кондратьева. М., 1950.
10. Бартольд В. В. Место Прикаспийских областей в истории мусульманского мира. Соч., т. II, ч. 1. М„ 1963.
11. Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. Изд. ЛГУ, 1979.
12. Пигулевская Н. Сирийские источники по истории народов СССР. М.— Л., 194L
13. ФедоровЯ. А„ ФедоровГ. С. Ранние тюрки на Северном Кавказе. Изд. МГУ, 1978.
14. История Армении Фавстоса Бузанда. Перев. с древнеармянского и комментарий М. А. Геворгяна. Ереван, 1953.
15. Сказание Приска Панийского. Перев. Г. С. Дестуниса. Спб., 1861.
16. Пигулевская Н. В. Сирийская легенда об Александре Македонском. В кн.: Материалы первой Всесоюзной конференции востоковедов в Ташкенте 4—11 июня 1957 г. Ташкент, 1958.
17. ПигулевскаяН. Сирийская легенда об Александре Македонском. Палестинский сборник, вып. 3, 1958.
18. Комаров А. В. Укрепление Дербента и Кавказские стены. В кн.: Труды V Археологического съезда в Тифлисе. М., 1887.
19. Бартольд В. В. Дербент. Соч., т. III. M., 1965.
20. Габриелян Р. А. Армяно-аланские отношения (1-Х вв.). Ереван, 1989.
21. Артамонов М.И. История хазар. Д., 1962.
22. Лубо-Лесниченко Е. И. Великий шелковый путь. ВИ, 1985, 9.
23. La Route de la Sole. Paris, 1976.
24. Silk, Carpets and the Silk Road by Gohn Thompson. Published by NHK Cultural Center Tokyo, 1988.
25. Какабадзе С. Н. О племени цанар. Бюллетень КИАИ, № 1—3. Тифлис, 1928.
26. Генко А. Н. Из культурного прошлого ингушей. ЗКВ, V. Л., 1930.
27. История Византии, т. 1. М., 1967.
28. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.
29. Прокопия Кесарийского история войн римлян с персами, кн. II. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1880.
30. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1860.
31. Немет Ю. К вопросу об аварах. В кн.: Turcologica. К семидесятилетию академика А. Н. Кононова. Л., 1976.
32. Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967.
33. Кузнецов В. А. Аланы и тюрки в верховьях Кубани. В кн.: Археолого-этнографический сборник, вып.1. Нальчик, 1974.
34. Булгаков П. Г. «Книга путей и государств» Ибн Хордадбеха. Палестинский сборник, вып. 3 (66), 1958.
35. Адонц Н. Армения в эпоху Юстиниана. Спб, 1908.
36. Колесников А. И. Иран в начале VII века. Палестинский сборник, вып. 22 (85), 1970.
37. Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии. МИА СССР № 3, 1941.
38. Кропоткин В. В. Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры. М., 1967.
39. КвицианиИ. Б. Мисимианцы и мисимианская дорога. Труды Тбилисского гос. университета, т. 266, Тбилиси, 1986.
40. Избранные отрывки из «Истории» Агафия Миринейского. Перев. М.В.Левченко. ВВ, т. III, 1950.
41. Анчабадзе 3. В. Из истории средневековой Абхазии (VI—XVII вв.), Сухуми, 1959.
42. Хеннинг Р. Неведомые земли, т. II. М., 1961.
43. Кулаковский Ю. История Византии, т. II. Киев, 1912.
44. Атанелишвили Г. С. Сванетский вопрос в византийско-иранских дипломатических взаимоотношениях (562—590 гг.). Автореферат канд. дисс. Тбилиси, 1961.
45. Пигулевская Н. В. Византийская дипломатия и торговля шелком в V—VII вв. ВВ, т. 1 (XXVI), 1947.
46. Инал-Ипа Ш. Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми, 1976.
47. Иерусалимская А. А. К вопросу о торговых связях Северного Кавказа в раннем средневековье. Сообщения Гос. Эрмитажа, вып. 24, 1963.
48. Иерусалимская А. А. О северокавказском «шелковом пути» в раннем средневековье. СА, 1967, 2.
49. Иерусалимская А. А. «Великий шелковый путь» и Северный Кавказ. Л., 1972.
50. ТреверК. В. Сасанидский серебряный кубок из Урсдонского ущелья в Северной Осетии. Труды отдела Востока Рос. Эрмитажа, т. IV, 1947.
51. Кесати Р. Бронзовая фигура орла. Сообщения Гос. Эрмитажа, вып. I, 1940.
52. Дьяконов М. М. Бронзовая пластика первых веков хиджры. Труды отдела Востока Гос. Эрмитажа, т. IV, 1947.
53. Кулаковский Ю. К истории Боспора Киммерийского в конце VI века (по поводу изъяснения надписи Евпатерия). ВВ, т. III, 1896.
54. Бриллиантов А. О месте кончины и погребения св. Максима Исповедника. «Христианский Восток», т. VI, вып. 1, 1917.
55. Зетейшвили С. Г. Сведения об аланах в «Хронографии» Феофана. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. М., 1976.
56. Страбон. География в 17 книгах. Перев. Г. А. Стратановского. Л., 1964.
57. Воронов Ю. Н., Бгажба О. X. Аланы в Колхиде (VI—VIII вв. н. э.). XIV «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов). Орджоникидзе, 1986.
58. Трапезундская хроника Михаила Панарета. Изд. А. Хаханов. М., 1905.
59. Инал-Ипа Ш. Д. К абхазо-осетинским этнокультурным связям. В кн.: Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967.
60. КипшидзеИ. Грамматика мингрельского (иверского) языка с хрестоматией и словарем. Спб., 1914.
61. Климов Г. А. О лексике осетинского происхождения в сванском языке. Этимология. М., 1963.
62. Цулая Г. В. О некоторых аланизмах в лексике мегрельского языка. ИСО НИИ, т. XXVII. Орджоникидзе, 1968.
63. Кардини Франко. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987.
64. Агафий. О царствовании Юстиниана. Перев. М.В.Левченко. М.— Л., 1953.
Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |
