Главная > История Алан > 08. СОЮЗНИКИ И ДАННИКИ ХАЗАР. Первая часть.
08. СОЮЗНИКИ И ДАННИКИ ХАЗАР. Первая часть.3 июня 2007. Разместил: 00mN1ck |
Глава VIII СОЮЗНИКИ И ДАННИКИ ХАЗАР первая часть Длительное господство сармато-алан в южнорусских степях было прервано опустошительным гуннским нашествием, последовавшим в 70-х годах IV в. Нашествие азиатских кочевников — гуннов не только разметало аланские племена, изменив этногеографию Северного Причерноморья, но и открыло широкую дорогу сюда тюркоязычным народам. Историческое значение гуннского нашествия состоит в том, что им был положен конец доминации древних иранцев на юго-востоке Европы; остатки их были оттеснены на периферию, а место иранцев отныне прочно заняли тюрки. Правда, наиболее ранние исторические свидетельства о племени хуны (гунны), живущем в Европе между бастарнами и роксоланами, сообщены нам Клавдием -Птолемеем (II в., 1, с. 238), однако достоверность этих сведений вызывает сомнения. Во всяком случае, у нас нет достаточных оснований утверждать широкое расселение тюрок в Восточной Европе до нашествия гуннов. Гуннская держава Аттилы распалась после его смерти в 453 г., а через сто лет в недрах Центральной Азии возникло новое объединение тюркских племен — Тюркский каганат. Вскоре тюрки появляются в Восточной Европе: в 576 г. они взяли Боспор (Керчь), в 581 г. осадили Херсонес. В конце VI в. каганат распался на две враждующие части — западнотюркский каганат, располагавшийся в Средней Азии, и восточнотюркский каганат. История хазар тесно связана с западнотюркским каганатом — хазары, появившиеся в Юго-Восточной Европе в эпоху гуннского нашествия, в середине VI в. были включены в состав Тюркского каганата и после его распада выступили как его преемники. К середине VII в. на территории Нижнего Поволжья и восточной части Северного Кавказа (включая часть приморского Дагестана) сложилось сильное государственное объединение раннефеодального типа — Хазарский каганат, возглавляемый господствовавшей и в Тюркском каганате тюркской династией Ашина. Степи Северо-Западного Прикаспия и Нижнего Поволжья, сейчас почти безводные, в ту эпоху были гораздо лучше орошены, отличались хорошим травостоем и в экологическом отношении были благоприятны для ведения кочевого хозяйства. Они были достаточно густо населены — это доказано археологическими исследованиями (2, с. 3—13; 3, с. 248—250), причем огромное количество курганов указывает на обитание здесь именно кочевников. Эти степи и равнина Северного Дагестана стали исходной базой Хазарского каганата, а в северной части Дагестана до середины VII в. находилась столица Хазарии — город Семендер, после похода арабского полководца Салмана ибн Раби ал-Бахили ставший затем центром царства Кайтаг, или Джидан (4, с. 152). Хазария стала одним из наиболее близких и могущественных соседей кавказских алан («больших алан» по контексту упоминавшегося выше епископа Феодора). Более того — этническая история алан и хазар уже на раннем этапе их взаимоотношений оказалась связанной довольно тесными узами. По сведениям сирийского историка Иоанна Эфесского (VI в.), дошедшим до нас в передаче Бар-Гебрея (XIII в.), болгары заселили страну алан Барсалию и город Каспий, который болгары и фанагоры (пугуры) называли «вратами тюрок» и которая позже стала называться Хазарией (5, с. 15, 56, 485). Известно, что болгары в составе Хазарского каганата были одним из главных этнических компонентов: расселение их в стране алан и дальнейшее формирование хазар на территории Барсалии — «страны алан» — подразумевает не только этнические и культурные связи алан Барсалии с хазарами, но и их вероятное участие в сложении хазар в качестве одного из составных элементов. Где лежала страна алан Барсалия? По И. Маркварту, она на юге доходила до Дербента, на севере — до долин Сулака и Терека (5, с. 489), что вполне вероятно (6, с. 130; 7, с. 15). Соглашаясь с названной локализацией Барсалии (в другой транскрипции Барсилии), Н. В. Пигулевская с уверенностью писала: «В этой области несомненно жили аланы, которых и потеснили группы гуннских племен, принявших затем христианство»...(8, с. 108). Нетрудно заметить, что страна Барсалия (А. В. Гадло считает барсилов племенем иранского происхождения; 4, с. 63—68) частично совпадает с той территорией, на которой в более раннее время источники помещали мазкутов прикаспийского Дагестана — ираноязычное племя массагетов, в первых веках нашей эры передвинувшееся сюда из Закаспия (об этом см. выше). На это справедливо обращал внимание еще И. Маркварт, указавший на то, что появление барсилов на месте массагетов-алан свидетельствует, что «часть древней аланской области позже была занята гуннскими «барчол» под именем бар-силы» (9, с. 94). Армянские историки Фавст Бузанд и Агафангел не случайно на месте мазкутов помещают гуннов — эти свидетельства отражают реальное положение вещей. Речь идет, разумеется, не только о мазкутах-массагетах, но и о более ранних этнических элементах сарматского круга, скорее всего относящихся к аорсам и представленных отчасти материалами известных смешанных по культуре Таркинского и Карабудахкентского могильников первых веков н.э. (10, с. 226—272; 11, с. 218—219), благодаря чему в северной части приморского Дагестана мы имеем непрерывную (вплоть до времени Хазарского каганата) этнокультурную древнеиранскую традицию. Из контекста рассмотренных выше событий мы можем сделать вывод о значительной этнической неоднородности и пестроте населения Хазарии на раннем этапе ее существования и позже, причем этническая неоднородность и раздробленность в равной мере была характерна как для местных аборигенных племен, так и для оседавших на землю ираноязычных и тюркоязычных кочевников. Мысль эта не нова, об этом писал А. Ю. Якубовский, считавший хазар «конгломератом этнически разных кочевых племен» (12, с. 461), а в последнее время — С. А. Плетнева (7, с. 22), Я. А. Федоров и Г. С. Федоров (13, с. 111 —112). Из приведенных выше данных видно, что аланский этнический элемент Северного Дагестана должен был войти в состав хазар и занять свое место в хазарском «конгломерате» на раннем этапе его существования. Здесь мы не можем не коснуться такого важного и проблемного археологического памятника, как Верхнечирюртовский могильник, бывший объектом раскопок И. П. Костюченко, Н. Д. Путинцевой и М. Г. Магомедова. К сожалению, материалы И. П. Костюченко утрачены, а материалы Н. Д. Путинцевой и М. Г. Магомедова изданы неполностью, что ограничивает возможность интерпретации. Известно, что окружающие Верхнечирюртовское городище (предполагаемый М. Г. Магомедовым хазарский город Беленджер) кладбища состоят из трех основных видов погребений: грунтовых захоронений в ямах, бескурганных катакомб и подкурганных катакомб. Встречено также несколько подбоев. Раскопками И. П. Костюченко и Н. Д. Путинцевой вскрыто более 150 могил, большая часть которых представлена бескурганными катакомбами, относимыми к VII—VIII вв. (14, с. 248—264; 15, с. 79), т. е. ко времени существования Хазарского каганата. Кроме того, М. Г. Магомедовым исследована группа курганов к востоку от оборонительных стен городища. Под курганными насыпями оказались также камерные могилы с двускатными сводами, по форме напоминающие кочевническую кибитку и содержащие погребения с более богатым инвентарем, чем в прочих могилах. Связь всех этих захоронений с Хазарским каганатом ни у кого сомнений не вызывает. Не вызывает возражений и тезис об этнической неоднородности населения Верхнего Чирюрта — Беленджера, документируемый сосуществованием на одной территории и в одно время разных погребальных обрядов (16, с. 52—53). Основные расхождения наметились в этнической интерпретации катакомбных захоронений Верхнего Чирюрта. Н. Д. Путницева от каких-либо определений воздержалась. В. А. Кузнецов связал катакомбы Верхнечирюртовского могильника, исследованные И. П. Костюченко и Н. Д. Путинцевой, с группой алан, расселившихся в Северном Дагестане вплоть до р. Сулак, хотя и подчеркивал своеобразие материальной культуры, «во многих деталях известное в аланских могильниках Центрального Кавказа», возможно свидетельствующее об этническом смешении населения (17, с. 267). Эти выводы встретили возражения дагестанских археологов, попытавшихся связать рассматриваемые захоронения с гуннами-савирами (18, с. 358), но данная точка зрения оказалась еще более недоказанной и не получила признания. М. Г. Магомедов, не рассматривая специально бескурганные катакомбы из раскопок Костюченко и Путинцевой, исследованные им большие кибиткообразные катакомбы под курганными насыпями (на восточном могильнике) связывает с местной хазарской знатью (19, с. 202; 20, с. 52—53) и в то же время считает, что «особенности конструкции верхнечи-рюртовских катакомб и специфика выявленного в них инвентаря исключают возможность для их сопоставления с аланами» (21, с. 23) (в данном случае имеются в виду все катакомбы Верхнего Чирюрта). Однако в последнее время этническая интерпретация бескурганных катакомб Верхнего Чирюрта, высказанная автором этих строк, была поддержана Я. А. Федоровым и Г. С. Федоровым (13, с. 86, 92) и нашла полное соответствие в оценке С. А. Плетневой, писавшей: «Три типа погребальных сооружений вокруг Чир-Юрта принадлежат, по-видимому, трем разным этническим группам, представители которых заселяли город: катакомбы — аланам, ямные погребения — болгарам и, наконец, подкурганные катакомбы — очевидно, господствующему народу — хазарам» (7, с. 28). Есть достаточно оснований согласиться с приведенным заключением С. А. Плетневой, но с оговоркой, что принадлежность подкурганных катакомб Верхнего Чирюрта этническим хазарам остается еще проблематичной. Она требует более глубокого обоснования. Следует отметить, что подкурганные катакомбные могильники известны не только в Дагестане, но по всему Северному Кавказу (напр. «Золотое кладбище» на Кубани, Терезе близ г. Кисловодска, у сел. Брут в Северной Осетии, Братское в Чечено-Ингушетии и т. д), причем, как правило, они относятся к дохазарскому времени — I—V вв. Таким образом.ни территориально, ни хронологически они не увязываются с хазарами, а утверждение М. Г. Маго-медова, что подкурганные катакомбы «не характерны для аланских погребений» (22, с. 93) является недоразумением. Кибиткообразная форма камер также не может быть чисто хазарской чертой, ибо встречается вне Хазарии как в дохазарское, так и в послехазарское время (23, с. 180, рис. 5; 24, рис. 10, 15; 25, рис. 3) и, подобно Верхнему Чирюрту, сопутствует обычным катакомбам со сферическим сводом. Не исключено, что последние по форме также связаны с кочевническими жилищами, что не обязательно свидетельствует об их хазарском происхождении. Наконец, пытаясь противопоставить материальную культуру аланских катакомбных могильников и подкурганных катакомб В. Чирюрта, М. Г. Магомедов использует для этого найденные в верхнечирюртовских катакомбах VII—VIII вв. изогнутые сабли и пишет: «Сопоставление верхнечирюртовской культуры, в том числе и сабель, с культурой алан противоречит характеру археологических материалов, ведь в самой Алании в это время сабля не встречается» (26. с. 34). В действительности здесь противоречия нет, ибо слабо изогнутые сабли и палаши в VII—VIII вв. уже бытуют в аланских катакомбных могильниках (27, с. 138, рис. 3, с. 149). М. П. Абрамова, специально занимавшаяся подкурганными катакомбными могильниками Северного Кавказа, восточную их группу на территории Притеречья связывает с сармато-аланами (28, с. 32), что полностью соответствует и нашим представлениям. Этническая интерпретация трех основных погребальных обрядов Верхнечирюртовских могильников, предложенная С. А. Плетневой, Я. А. Федоровым и Г. С. Федоровым, соответствует исторической действительности, известной нам по письменным источникам. В частности, заселение болгарами страны алан Барсалии в VI в. при такой интерпретации Верхнечирюртовских могильников получает наглядное воплощение в конкретном археологическом материале. Этот материал подтверждает факты пребывания довольно значительной группы аланского населения, возможно, продвинувшегося из Притеречья, в Северном Дагестане в раннехазарский период, расселения в долине Сулака древних болгар и совместного обитания (вероятно и смешения) тех и других в ходе сложения хазарской государственности. Оседание на землю и переход к оседлому земледельческо-скотоводческому хозяйству, наследование богатых местных производственных традиций, политическое объединение перед лицом опасности способствовали процессу этнической консолидации и, весьма вероятно, постепенной ассимиляции алан на территории Северного Дагестана — Хазарии. Однако, со временем растворившись среди местных и тюркских племен, прикаспийские аланы оставили ощутимый след в раннесредневековой культуре Дагестана: по признанию дагестанских лингвистов, целый ряд бытующих в дагестанских языках культурных терминов имеет североиранское — аланское — происхождение (29, с. 344—347; 30, с. 333—338), а по К. Ш. Микаилову, можно говорить о «широком потоке североиранского (в нашем случае — аланского) языкового материала» в дагестанские языки, причем в настоящее время известно не менее 100 аланизмов, затрагивающих все слои дагестанской лексики (31, с. 132—133). Та же картина былых алано-дагестанских культурных контактов в течение безусловно длительного времени намечается и в фольклорных материалах: установлено, что Дагестан был периферией ареала нартовского эпоса, заимствованного дагестанцами у алан (32, с. 154—174). Вряд ли столь серьезное влияние на язык и фольклор народов Дагестана было возможно только путем заимствования; не исключая такого пути маргинального контактирования, основным путем проникновения аланизмов в языки и фольклор Дагестана мы считаем контакты региональные, связанные с длительным обитанием группы аланского населения в приморской части Дагестана. Это население находилось здесь как в дохазарский, так и в хазарский периоды. Глубокие этнокультурные связи алан и хазар на почве Дагестана нам кажутся достаточно определенными. С первых дней существования Хазарского каганата прикаспийские аланы выступают вместе с хазарами как их составная часть и, приняв политическое господство хазар, в течение почти всего времени существования каганата (до русских походов X—XI вв.) покрываются общим наименованием «хазары». В противоположной Дагестану оконечности Кавказского перешейка — в районе нижнего течения Кубани и Восточном Приазовье — сложилась сходная этнополитическая ситуация. После нашествия гуннов здесь возник центр сильного объединения болгарских племен, описанный хронистом Феофаном и константинопольским патриархом Никифором: «Около Майотидского озера по реке Кофине (Кубань.— В. К) была расположена издревле известная великая Болгария»... (33, с. 66). Следует полагать, что Никифор не случайно отметил известность приазовской Болгарии «издревле» — видимо, она существовала и в VI в. При болгарском хане Кубрате (584—642 гг.), завершившем объединение болгарских племен, Великая Болгария достигла своего зенита (34, с. 92), но ненадолго. После смерти Кубрата начался быстрый распад этого непрочного объединения: сыновья Кубрата (очевидно, вследствие междуусобиц) разделились и начали расселяться, уводя с собой и массы зависимого от них населения. Большая болгарская орда во главе с Аспарухом перешла реки Днепр и Дунай в 679 г. и положила начало Дунайской Болгарии; вторая орда во главе с Котрагом переселилась на Дон, войдя затем в состав салтово-маяцкой археологической культуры (35, с. 24) (о ней мы будем говорить ниже), третья часть болгар во главе со старшим братом Баяном осталась, по Никифору, «согласно приказу отца на родной земле по сю пору» (36, с. 363). Уход большей части болгарских племен из Приазовья сделал невозможным сопротивление оставшейся орды Баяна хазарам. Вскоре болгары Приазовья были покорены, племя хазар, «пройдя все области, лежащие за Понтом Эвксинским, проникло через все земли до моря. И вслед за тем подчинило Ваяна (Баяна) и заставило произвести уплату дани» (36, с. 363). Итак, если в Северном Дагестане хазары, по выражению Д. Данлопа, захватили страну алан и поселились в ней (37, с. 5), в Восточном Приазовье — Нижнем Прикубанье хазары подчинили себе остатки болгарских племен, сначала сделав их данниками, а затем — включив их в состав Хазарии. Хазарские владения вплотную приблизились к стране алан с востока и запада. Здесь будет кстати отметить, что соседство с болгарами Приазовья — Прикубанья и частые стычки с ними нашли исключительно интересное отражение в осетинском нартском эпосе. Во многих нартских сказаниях упоминается многочисленный и сильный народ агуры; враждебный нартам. «Агуровское войско» эпоса является синонимом «несметных полчищ» (38, с. 36—37). Нартский этноним агуры имеет многочисленные фонетические соответствия в древнеболгарской этнонимике (кутургуры, оногуры, гунугу-ры, утигуры, сарагуры), оканчивающиеся однотипным этническим формантом «гур» (6, с. 85, прим. 34). По А. Н. Бернштаму, появившиеся в Восточной Европе после гуннского нашествия разновидности «гуров» — тюркские племена из конфедерации гао-гюй (39, с. 373). Еще более близкую параллель нартским агурам находим у сирийского автора VI в. Захария Ритора и византийца Менандра, писавшего также в VI в.: первый из них называет на Северном Кавказе народ аунгур (8, с. 165), второй — народ угуры, жившие где-то близ Кубани (40, с. 382). Кажется вполне возможным нартских врагов агуров отождествить скорее всего именно с угурами Менандра. При этом существенно отметить то, что эпические агуры в эпосе обычно локализуются за рекой Уарп, которая соответствует р. Уруп (41, с. 84—85), т. е. в Среднем и Нижнем Прикубанье — там, где действительно обитали болгарские племена. В центральной части Предкавказья картина менее ясна: об этой территории письменные источники почти молчат. Определенно можно говорить лишь о том, что степи Предкавказья к северу — северо-востоку от среднего течения р. Терек (от урочища Бештамак при повороте Терека на восток и до впадения в него Сунжи) принадлежали с VII в. хазарам. Можно предполагать, что цепь аланских городищ с мощными культурными слоями, протянувшаяся по правому берегу Терека (Нижний Джулат, Терское, Хамидия, Курпское, Раздольное, Киевское, Октябрьское, Гвардейское и т. д.) и укрепленная могучими рвами, была пограничьем с его постоянно тревожной жизнью — по ту сторону Терека лежала хазарская степь, «хызы быдыр» осетинского нартского эпоса (42, с. 185, 267) («равнина хыз-ов»). Система правобережных аланских городищ Терека (правый берег возвышен и очень удобен для фортификации) по существу представляет собой систему небольших городков-крепостей, расположенных с интервалом 5—6 км и близко напоминающих аналогичные древнерусские крепости по возвышенным берегам рек Десна, Сула, Трубеж, Стугна (43, с. 37, 48—50) — крепости, предназначенные для защиты Киевской Руси от печенегов. Эти городки-крепости, судя по последним данным, возникшие еще в первые века н. э., со временем разрастались, укрепленные рвами цитадели окружались неукрепленными посадами, населенными простым людом. Широкий и глубокий Терек, отвесный двадцатиметровой высоты его правый берег и густая сеть крепостей делали этот рубеж для кочевников труднопреодолимым. Вопрос о южной — юго-западной границе Хазарского каганата, весьма существенный для нашей темы, уже обсуждался в научной литературе. Единственным географическим ориентиром для ее определения, сообщаемым в письменных источниках, является река Уг-ру письма хазарского царя Иосифа (X в.). Описывая границы своей страны, он указывает: «В южную сторону на 30 фарсахов пути до большой реки по имени «Уг-ру»...» (44, с. 103). Аланы были непосредственным юго-западным соседом Хазарии, поэтому локализация реки Уг-ру может помочь наметить линию разграничения Хазарии и Алании не только в X в., но и в более раннее время. Однако локализация реки Уг-ру встречает большие трудности, так как нам не известна точка отсчета, от которой отправлялся в своих вычислениях царь Иосиф; в связи с этим определение может быть лишь приблизительным. П. К. Коковцев (44, с. 103, прим. 49), Б. А. Рыбаков (45, с. 141) и С. А. Плетнева ( 7, с. 48 ) отождествляют реку Уг-ру с Кумо-Манычской речной системой, вероятно, гораздо более полноводной, чем сейчас. Я. А. Федоров, посвятивший специальную статью южной границе Хазарии, вопроса о местонахождении р. Уг-ру не коснулся 13, с.(140—178). Наконец, М. И. Артамонов и Л. Н. Гумилев предложили вполне, на наш взгляд, приемлемую точку зрения об отождествлении р. Уг-ру с. р. Терек (6, с. 390; 46, с, 78—88). Принимая ее в целом, отметим особую позицию Л. Н. Гумилева, преувеличенно считавшего всю долину Терека (не только нижнего, но и среднего) хазарской и реконструировавшего «Терскую Хазарию». Л. Н. Гумилев пишет: «Хазарские поселения должны были располагаться по среднему течению Терека...» (46, с. 79). Зная вышеперечисленные городища среднего правобережья Терека, в это трудно поверить: отсутствие салтово-маяцкой керамики, непрерывность многометровых культурных отложений, типичная картина прочной оседлой жизни; наличие основных аланских форм керамики, сопровождающие городища подкурганные катакомбные могильники — все это делает аланскую принадлежность правобережных городищ наиболее вероятной. Говорить столь безоговорочно о сплошном хазарском населении долины Терека в его среднем течении, по крайней мере, преждевременно. Хазарам должно было принадлежать левобережье, что и видно на примере хазарской (по Л. Н. Гумилеву) крепости у станицы Шелковской (47, с. 83). Всего в 20 км к югу от Шелковской находится исследованное. A. В. Гадло городище Казаркала, которое сам Л. Н. Гумилев хазарским, уже не считает и приписывает его к числу сторожевых пунктов страны Сарир (48, с. 140—153). Впрочем, мы вновь должны возразить Гумилеву: этнополитическая ситуация в этом районе Предкавказья должна была заметно отличаться от ситуации в районе Среднего Терека, и городище Казаркала, судя по его названию и характеру керамики, скорее всего в VIII—IX вв. было действительно хазарским, как и крупное Андрейаульское городище на берегу р. Акташ (49, с. 121 — 139). Итак, мы склонны считать, что река Уг-ру хазарского царя Иосифа могла соответствовать Тереку и граница между хазарами и аланами проходила по этой реке в ее среднем течении (ориентировочно—до слияния Терека с Сунжей). В прилегающей к Дагестану Ичкерии, возможно, находилась контактная зона между аланами, хазарами и Сариром, ибо здесь известно несколько аланских катакомбных могильников (50, с. 39—40; 51, с. 89—91) . К западу от излучины Терека алано-хазарская граница намечается также гипотетично. Представляется весьма вероятным, что Ставропольская возвышенность в VII—IX вв. была занята хазарами. Анонимный источник X в. «Худуд-ал-Алам» указывает на западе Хазарии Хазарские горы ( 52, с. 161); если это не Донецкий кряж, то скорее всего Ставропольская возвышенность. К сожалению, опубликованная Т. М. Минаевой керамика городищ Ставропольской возвышенности происходит из поверхностных сборов и достоверно не датирована; значительная ее часть может относиться к дохазарскому времени (53, с. 125—163). Более ясная и обоснованная картина начала вырисовываться после разведок, проведенных в последние годы А. В. Гадло и Н. А. Охонько. Как выясняется, вся Ставропольская возвышенность (на юге до горы Бештау) с конца VII по конец IX в. была покрыта сетью небольших неукрепленных поселений, дающих керамику, типичную для южно-степного варианта салтово-маяцкой культуры Нижнего Подонья, Приазовья, Восточного Крыма и Таманского полуострова. А. В. Гадло связывает эти поселения с болгарским населением Хазарского каганата; интересно отметить, что в долине р. Кумы салтово-маяцкая керамика им не выявлена, здесь господствует керамика аланского облика, и это дает возможность А.B. Гадло предположить, что здесь проходила соответственно граница между хазарами и аланами (54, с. 74—78; 55, с. 243—291), (что весьма близко к границе, намеченной нами). Мы видим, что владения Хазарии подступили вплотную к Алании не только с востока и запада, но и с севера. Этнические и культурные контакты в таких условиях должны были быть глубокими и интенсивными, ибо соседство продолжалось более 300 лет. Безусловно, имели место и факты взаимной инфильтрации населения. Кратко остановимся на одном из них. В авторитетном источнике VII в.— новом, списке «Армянской географии» сказано, что на территории Азиатской Сарматии «живут народы турков (тюрок.— В. К.) и болгар, которые именуются по названиям рек: Купи-булгар, Дучи-булгар, Огхондор блкар — пришельцы, Чдар-болкар» (56, с. 29). Наиболее поддается локализации племя Купи-булгар, судя по названию, сидевшее на реке Куфис — Кубани (34, с. 105; 5, с. 57). Все эти болгарские племена остались на Северо-Западном Кавказе после распада объединения Кубрата во главе с его старшим сыном Баяном. Мы уже говорили об этом выше и отмечали следы болгар-агуров в осетинском нартском эпосе. Прикубанские болгары были подчинены хазарами и вошли в состав каганата, а в VIII в. они (очевидно, не без ведома хазар) передвинулись в бассейн Верхней Кубани и район Кисловодска, где появились поселения с керамикой салтово-маяцкого типа и многочисленными подвесными глиняными котлами с внутренними ушками (57, с. 34—39). Одним из таких поселений открытого типа является поселение Кольцогора у г. Кисловодска, обследованное нами в 1959 г. Появление этих археологических памятников, впоследствии подтвержденных руническими древнетюркскими надписями на Хумаре, означало расселение части тюркоязычных болгар Хазарского каганата на территории Алании и в самых ее недрах. Нет сомнения в том, что переселившееся болгарское население попало здесь в окружение алан и вступило с ними в длительные этнические и культурные контакты, отразившиеся на этногенезе современных тюрок Северного Кавказа — карачаевцев и балкарцев. Эти связи ярко воплотились в словарном фонде осетинского языка, насыщенном тюркизмами (58, с. 34—35, 276—284). Значительная часть их могла попасть в язык алан именно в хазарскую эпоху. Как складывались на этом фоне политические взаимоотношения алан и хазар? М. И. Артамонов, посвятивший этому вопросу специальную главу своего капитального труда, осветил его схематично и неполностью. Однако совершенно справедливо он указывал, что через страну алан проходили основные пути, связывающие степи Северного Кавказа с Закавказьем и Причерноморьем, что и определило особо важное значение алан в международных отношениях и стремление Ирана, Византии и хазар «держать их под своим влиянием или властью» (6, с. 360) . С этих позиций мы и рассматриваем историю алан и алано-хазарских отношений в VIII—IX вв., полагая, что вскоре после возникновения Хазарского каганата аланы подпали под политическую зависимость от хазар, хотя и сохранили свою территориальную целостность (за исключением внедрения части болгар, о чем мы только что говорили). Как пишет А. П. Новосельцев, «аланы были той силой, с помощью которой хазары вышли победителями в сложной борьбе за гегемонию на Северном Кавказе. Аланское объединение и после этого сохранилось как самостоятельная политическая единица со своим правителем (шахом, маликом), хотя его реальная роль была сложной и не всегда одинаковой..., аланы всегда выглядят как самостоятельный субъект политики, то выступая в союзе с хазарами (чаще), то склоняясь на сторону Византии или Халифата. Последнее наблюдалось крайне редко, хотя такие случаи были, например, в 103 г. х. (721—722 гг)» (58а, с. 105—106). Прямое указание на эту зависимость находим в письме хазарского царя Иосифа, посланном около середины X в. испанскому сановнику Хасдаю Ибн-Шафруту: «Все аланы до границ Аф-кана (Абхазии.— В. К.)... платят мне дань» (44, с. 101 —102). Мы не знаем, в чем выражалась и как долго продолжалась выплата дани хазарам, но сам факт особых сомнений не вызывает. С другой стороны, примечательно, что этноним «аланы» в VII—IX вв. в письменных источниках употребляется все реже и реже, на первое место в этнонимике Северного Кавказа выходят хазары, а в восточных источниках аланы почти всегда поставлены в связь с хазарами (59, с. 49, 51). Надо полагать, что и в данном случае мы имеем дело с отражением реального положения — временной политической зависимости алан от хазар. Более того: арабский автор VIII в. ал-Фазари, по интерпретации М. И. Артамонова, сообщал, что «хазары и аланы образовывали одно царство» (6, с. 360); мы такого толкования не придерживаемся, ибо в действительности ал-Фазари дает лишь обобщенные размеры «владения хазар и алан»: 700 Х 500 фарсахов (60, с. 9). Однако то, что ал-Фазари владения хазар и алан рассматривает совокупно, в контексте говорит о многом. В некоторых восточных источниках (Ибн-Русте, Гардизи) повествуется о том, что Хазария «одной стороной» прилегает к высоким горам, простирающимся до Тифлиса (61, с. 16; 62, с. 120); речь явно идет о Кавказском хребте, а Алания здесь полностью поглощена Хазарией. Эти сведения мы не можем считать достоверными: арабы вряд ли имели достаточную информацию о соотношении Алании и Хазарии, а гораздо более осведомленный автор «Хронографии» Феофан (VIII в.) рисует перед нами картину политической самостоятельности алан Верхнего Прикубанья, действующих независимо от хазар (хотя и в русле политики хазаро-византийского союза) (63, с. 81 — 84). Вероятно, С. Г. Зетейшвили прав: усиление каганата особенно сказалось на восточных аланах, попавших в сильную зависимость от хазар (63, с. 85). Причины этого понять нетрудно — восточные аланы располагались близ Дарьяльского прохода, имевшего очень большое стратегическое значение в период арабо-хазарских войн. Контроль этого и других горных проходов в захваченную арабами Грузию для хазар был жизненно необходим. В середине VII в. начались арабо-хазарские войны в связи с экспансией Арабского халифата на Кавказе. Хазары и аланы в них выступали как верные союзники Византии, «спасавшие последнюю от окончательного разгрома» (6, с. 202). Традиционные дружественные отношения алан с Византией, определившиеся еще в ходе ирано-византийских войн VI в., направленный против арабов хазаро-византийский союз и политическая зависимость от хазар сделали участие алан в арабо-хазарских войнах неизбежным. Хазары, co своей стороны, были безусловно заинтересованы в привлечении алан к участию в этих войнах, стоивших хазарам (как и византийцам) крайнего напряжения сил. Серьезный военный потенциал, которым обладали аланы, их размещение близ важнейших горных проходов должны были быть поставлены на службу интересам Хазарии и Византии. И эта цель союзниками была достигнута. Первое совместное военное предприятие хазар и алан относится к середине VII в., когда, согласно сообщению ал-Баладзори, византийский правитель фемы Армениякос (в восточной части Малой Азии) собрал «против мусульман большие войска и к нему присоединились вспомогательные отряды жителей Аллана, Афхаза и Самандара из хазар» (64, с. 8). В 651 г. арабы на берегах Евфрата разбивают объединенное войско алан, хазар и абхазов (65, с. 53). Вероятно, в обоих источниках — арабском и византийском — речь идет об одном походе против арабов. Первое совместное выступление окончилось неудачей. Как свидетельствует в своей «Тарих-ал-камиль» араб Ибн ал-Асир, в 662 г. «мусульмане совершили поход как против аланов, так и против румов (византийцев.— В. К.), обратили их в страшное бегство и убили несколько, их батриков» (князьков). Можно думать, что это было ответное военное предприятие арабов, своего рода «карательная экспедиция» против «неверных». Основные события относятся к VIII в. В 713—714 гг. хазары отразили нашествие арабского полководца Масламы, взявшего Дербент, а затем сами вторглись в Северный Азербайджан, ставший яблоком раздора между арабами и хазарами. Об участии алан в этих событиях источники молчат. В 721—722 гг., по сообщению Ибн ал-Асира, «тюрки (хазары.— В. К.) напали на аланов», причины столкновения неизвестны. Можно предполагать, что какая-то часть алан пыталась не подчиниться хазарскому диктату и это вызвало ответные действия хазар. Во всяком случае в контексте данный факт указывает на трения хазар и алан и открытое сопротивление последних. Возможно, в связи с этими событиями следует оценивать и последующие: в 723 г. мусульманская армия во главе с Сабитом ан-Нахарани «вступила в страну хазар со стороны Армении», т. е. через Дарьял и, следовательно, через Аланию. Хазары наголову разбили арабов в местности «Луг камней» (66, с. 22—23). В те же годы арабский полководец и наместник Армении Джаррах предпринял опустошительный поход в страну хазар через Дербент. После ожесточенного сражения штурмом был взят хазарский город Беленджер (локализуемый М. Г. Магомедовым у с. Верхний Чирюрт), множество хазар бежало на север. В 724 г. Джаррах вновь предпринял поход на север, но на этот раз втор жение арабов своим острием было направлено против алан. «И совершил ал-Джаррах ибн-Абуллах ал-Хаками поход против ворот Аллана и прошел через ал-Баб» (Дербент.— В. К.) — свидетельствует Якуби; «совершил ал-Джаррах ал-Хаками поход в страну алланов и прошел до некоторых городов и замков за Баланджаром», захватив большую добычу,— подтверждает Ибн ал-Асир (67, с. 6; 66, с. 25). Отсюда вытекает, что, разорив в предыдущем походе основные центры хазар в Дагестане, Джаррах на этот раз поставил своей задачей нанести удар по союзникам хазар аланам и, пройдя Дарьяльское ущелье, вышел на аланские равнины. Обратный путь арабы проделали через Северо-Восточный Кавказ и Дербент, вновь опустошив дагестанскую Хазарию. В 725 г., согласно Якуби, Джаррах опять «совершил поход в Аллан» (67, с. 7). Аланы были обложены подушной податью. Комментируя эти события, М. И. Артамонов пишет: «Походы против алан, вероятно, имели целью предотвратить возможность хазарских набегов через Дарьяльский проход, который находился во владениях алан» (6, с. 209). Нам представляется возможной несколько иная интерпретация — наказание алан за их активное участие в войне на стороне хазар. Аланская конница должна была играть немаловажную роль в хазарской, военной организации, арабы стремились эту военную силу нейтрализовать. Обложение аланского населения податью говорит о том, что на какое-то время (судя по всему, непродолжительное) часть алан, живших в сфере действий экспедиционного корпуса Джарраха, оказалась под властью арабов. В 726 г. Джаррах халифом Хишамом был отстранен и заменен выдающимся арабским полководцем Масламой. В 728—729 гг. Маслама через Дарьяльский проход вторгся в Аланию и Хазарию, но решающего сражения между противниками не состоялось: месяц лили проливные дожди, стояла распутица. Основным результатом этого похода было то, что арабы, по свидетельству Якуби, захватили у хазар «ворота Аллан» (67, с. 7; 66, с. 26) — мощную крепость, руины коей и сейчас хорошо видны в Дарьяльском ущелье при слиянии Терека с р. Кистинкой (в обиходе ее именуют «замком царицы Тамары»; 68, с. 246—249). В крепости арабы оставили свой гарнизон. Об этом рассказывает Масуди: «Когда Маслама б. Абд ал-Малик б. Марван пришел в эту страну и подчинил ее народ, он поселил несколько арабов в этом замке, и до наших дней они стерегут это место; запасы провианта время от времени доставляются из благотворительных (сборов) из тифлисского пограничья. Между Тифлисом и этим замком пять дней пути среди неверных» (69, с. 205). Отступление Масламы фактически означало его поражение. Поэтому халиф Хишам отстранил Масламу и снова назначил на этот ответственный пост Джарраха. Сразу после своего назначения Джаррах, по данным Ибн ал-Асира, из Тифлиса, т. е. через Аланию, вторгся в Хазарию, дошел до города ал-Бейда в низовьях Волги и благополучно вернулся обратно. Сведения Ибн ал-Асира (66, с. 26) верны, ибо подтверждены Моисеем Каганкатваци (70, с. 261),— восточные аланы вновь получили сильный удар с юга. В 730 г. огромное войско хазар вторглось в Азербайджан. Во главе хазарской армии стоял сын кагана Барджиль. Знаменательно, что по Табари и Ибн ал-Асиру, хазары в этот поход выступили из страны алан (66, с. 26). Отсюда можно считать, что территория Восточной Алании стала операционной базой и исходным плацдармом, где концентрировались войска хазар и их союзников. Трудно допустить, что аланы не участвовали в походе 730 г.; то, что войско хазар имело своим плацдармом именно восточную часть Алании, вытекает из направления хазарских ударов — хазары развернули наступление одновременно и через Дербентский, и через Дарьяльский проходы (71, с. 110—111). Вторгшись в Азербайджан, хазары разбили войско арабов, Джаррах был убит в бою. Поражение арабов было полным. В последующем борьба продолжалась с переменным успехом. В 733 г. арабским наместником Закавказья стал двоюродный брат халифа Хишама Мерван по прозвищу «кру» (груз, «глухой»). Для хазар и алан настали трудные времена. В 735 г. Мерван, по Ибн ал-Асиру, предпринял поход в Аланию, где овладел тремя крепостями. Цели этого вторжения не ясны, но можно предполагать, что взятые мусульманами крепости находились в районе Дарьяльского прохода, необходимого арабам для подготавливаемого ими еще более крупного вторжения. Если это так, то поход 735 г. мог преследовать задачи улучшения стратегического положения мусульманских войск. Основное военное мероприятие Мервана состоялось в 737 г. Целью его было завоевание Хазарии, следовательно, и Алании. Чтобы ввести хазар в заблуждение, Мерван направил к хазарам специального посла, который уверил кагана, что военные приготовления ведутся не против хазар, а против алан. Затем — внезапно для хазар — армия арабов и их союзников численностью 150 тыс. человек вторглась на Северный Кавказ сразу по двум направлениям — через Дарьял и через Дербент. Основные силы во главе с Мерваном шли через Дарьял. Как сообщает в «Истории царей» Табари, Мерван «велел созвать войско, взял его и пришел в ущелье, называемое Баб аль-Алан, все убивая, пока не пришел он в Самандар...» (72, с. 87; 60, с. 76—77). Таким образом, Мерван огнем и мечом прошел от Дарьяла до Семендера в Северном Дагестане, т. е. через всю восточную часть Алании. Нетрудно представить себе последствия этого нашествия. В Семендере войска арабов объединились и победным маршем прошли через всю Хазарию, через Байду до страны буртасов. Хазарское войско было разбито, каган бежал и запросил мира. Опустошительный поход Мервана был последним крупным военным мероприятием арабов. Как пишет М. И. Артамонов, «Хазария стояла на краю гибели и спаслась благодаря недостатку сил у арабов. Не будь этого, история -Восточной Европы сложилась б совсем иначе, чем мы ее знаем» (6, с. 224). Вместе с хазарами арабскую экспансию на север остановили и аланы — этот вывод следует бесспорно из приводившихся выше фактов. Оправившись после сокрушительного поражения 737 г., хазары начали восстанавливать позиции. Имеются сведения, что в 763 г. они овладели областями Хамзин, Лакз в Дагестане и областью Алан, вероятно находившимися под властью арабов после нашествия Мервана. Алания вновь вернулась в лоно Хазарского каганата. В 764 г. хазарское войско, словно возродившийся из пепла феникс, появляется в Закавказье через Дербент и грабит Азербайджан, Армению и Грузию (73, с. 75—88). Во главе хазарской армии стоял, по Табари, хорезмиец Астархан. Здесь мы должны коснуться еще одного аспекта алано-хазарских отношений. Установлено, что имя Астархан является не личным именем, а титулом . «тархан асов» (6, с. 285; 69, с. 194, прим. 23). О каких асах, отдельных от алан, может здесь идти речь? Ответ на этот вопрос находим у Масуди. Описывая волжскую столицу Хазарии город Итиль, он отмечает: «Большинство в этом городе составляют мусульмане, так как из них состоит царское войско. Они известны в городе как ал-ларисийа (арсийа, арисийа) и они являются переселенцами из окрестностей Хорезма. В давние времена после возникновения ислама в их стране разразилась война и вспыхнула чума, и они переселились к хазарскому царю» (69, с. 193—194). Итак, из асов — арсиев состояла личная гвардия хазарского царя в количестве 7 тыс. человек. По мнению В. Ф. Минорского, пока не подвергнутому сомнению, в ал-ларисийа следует видеть алан, живших за Каспием на юг от Аральского моря; В. Ф. Минорский обращает внимание на фонетическую близость арсийа с этнонимом аорси (69, прим. 23). Указание на переселение арсийа из окрестностей Хорезма, где ранее находилась область Яньцай — Аланья, увеличивает вероятность выводов В. Ф. Минорского. Не будем останавливаться на этих фактах далее, ибо мы уже касались их выше. Нам важно отметить то, что целый контингент алано-асов среднеазиатского происхождения во главе со своим тарханом находился на службе в столице Хазарского каганата и играл здесь не последнюю роль. Однако, по мнению М. И. Артамонова, в походе 764 г. хазарское войско не мог возглавлять тархан царской гвардии, ибо, по свидетельству Масуди (69, с. 194), мусульмане не могли воевать против единоверцев-арабов. Заметим попутно, что название современного города Астрахань явно этимологически связано с тем же титулом Ас-тархан при наличии звуковой инверсии в элементе «тархан» и, по-видимому, историческое объяснение состоит в том, что город Астрахань возник там, где находилась резиденция Ас-тарханов, алано-асских воевод. В таком случае, следуя Масуди, мы должны полагать, что столица Хазарии Итиль располагалась там, где сейчас находится Астрахань (ср.: 74, с. 56—58). М. И. Артамонов считал, что асы во главе с Астарханом были асами-ясами русских летописей, жившими на Донце (6, с. 246). Донские аланы-ясы, их история тесно связаны с историей хазар, и мы кратко коснемся этого вопроса. В VIII—IX вв. в Подонье и Приазовье сложилась яркая салтово-маяцкая археологическая культура, наиболее приметным признаком которой служит высококачественная керамика — гончарная и лепная. Как говорилось выше, в VIII — IX вв. салтово-маяцкая керамика распространилась и в степной части Предкавказья. Возникшая в период оседания на землю и оформления раннефеодальных отношений у кочевников, входивших в состав Хазарского каганата, салтово-маяцкая культура представлена сейчас более чем 200 археологическими памятниками: городищами, поселениями, остатками кочевий, замками, могильниками. Не останавливаясь на более детальной характеристике, отсылаем к обобщающим монографиям С. А. Плетневой (75), Г. Е. Афанасьева (76) и В. К. Михеева (77), представляющим сейчас основные труды о салтово-маяцкой культуре. Исследованиями советских археологов И. И. Ляпушкина (78), Н. Я. Мерперта (35), С. А. Плетневой (75) установлено, что салтово-маяцкая культура подразделяется на два варианта: лесостепной аланский и степной болгарский. Аланский вариант характеризуется земледельческой основой хозяйства и оседлым образом жизни в постоянных укрепленных поселениях и каменных крепостях, катакомбным обрядом погребения с обильным погребальным инвентарем (76). Болгарский вариант салтово-маяцкой культуры бытовал в степной зоне и характеризуется временными стоянками-кочевьями и полукочевьями, открытыми (неукрепленными) поселениями и ямными погребениями со скромным инвентарем. Ближайшее территориальное соседство алан и болгар, их культурную близость (при наличии и четких различий) и факты взаимопроникновения в хазарское время мы уже отмечали выше. Сейчас наше внимание привлекает аланский вариант салтово-маяцкой культуры. Археологические памятники этого варианта стали широко известны в 1900 г., когда учитель Верхне-Салтовской (близ г. Харькова) школы В. А. Бабенко начал раскопки катакомб на правом берегу Северского Донца, близ большого селища, увенчанного белокаменной крепостью. Катакомбы оказались наполненными богатым набором вещей и сразу привлекли внимание ученых. Арабские диргемы VIII—IX вв. дали возможность аргументированно установить время функционирования могильника. Возник вопрос — кому могла принадлежать эта культура? Мнения разошлись: Д. Я. Самоквасов (79, с. 234), Д. И. Багалей (80, с. 66), В. А. Бабенко (81, с. 230—231) посчитали, что столь высокая культура могла принадлежать только господствовавшим в ту эпоху хазарам. С этими выводами не согласились А. А. Спицын и Ю. В. Готье: как погребальный обряд, так и материальная культура верхне-салтовских катакомб имели ближайшие аналогии в уже известных в то время аланских катакомб-ных могильниках Северного Кавказа, в связи с чем Спицын и Готье связали Верхнее Салтово с аланами (82, с. 67—79; 83, с. 65—80). В настоящее время эта точка зрения в науке преобладает, а автор этих строк ее разделяет. Каким образом довольно значительная группа аланского населения оказалась в верховьях Дона и Северского Донца? Однозначный ответ на этот вопрос дать трудно. Н. Я. Мерперт попытался доказать, что салтово-маяцкая культура является результатом длительного развития местной сармато-аланской культуры, результатом медленной эволюции (84, с. 14—30). Наличие сармато-аланского населения в интересующем нас районе дохазарского времени не исключено, и оно могло сыграть свою роль в сложении культуры Верхнего Салтова, но не это кажется главным. Главное — ближайшее сходство Верхнего Салтова и других катакомбных могильников салтово-маяцкой культуры (напр. Дмитриевский могильник, раскопки С. А. Плетневой, 85) с синхронными катакомбными могильниками Северного Кавказа. Сходство бьет в глаза и не может игнорироваться. По убедительному мнению Ю. В. Готье, И. И. Ляпушкина, С. А. Плетневой, В. К. Михеева, эти факты указывают на переселение в VIII в. части алан Северного Кавказа в верховьях Дона — Донца. В частности, С. А. Плетнева пишет: « Катакомбные могильники в Подонье принадлежали выходцам из северокавказских областей — аланам, вынужденным покинуть насиженные предгорья на рубеже VII—VIII вв. ... особенно много племенных групп ушло из центральных областей Северного Кавказа (из района современного Пятигорска) и с побережья Каспийского моря»! Не вдаваясь в сравнительный анализ археологических материалов Верхнего Салтова и Северного Кавказа, что может стать предметом специального исследования, обратим внимание на указание Ю. Клапрота о переселении алан-ясов на Дон с Кавказа (86, с. 330); при этом Ю. Клапрот ссылается на предания и грузинскую хронику, но не указывает источники. Поэтому проверить их мы не можем. Но забытые сведения Ю. Клапрота для нашей темы чрезвычайно интересны, тем более, что они не зависят от археологического материала — во времена Клапрота ни салтово-маяцкая культура вообще, ни Верхнее Салтово в частности не были известны. Сведения Ю. Клапрота подтверждают приведенную версию о переселении части алан с Кавказа на Дон. Из какой части Северного Кавказа и почему эти аланы выселились на Дон и Донец? О предположениях С. А. Плетневой только что было сказано; мною высказано предположение о том, что исходным районом аланского переселения на север был район г. Кисловодска, где аланы могли быть вытеснены болгарами (87, с. 76). Однако вопрос нельзя считать решенным окончательно, так как в катакомбах салтово-маяцкой Культуры есть некоторые вещи, типичные для Северо-Восточного Кавказа (75, с. 163; рис. 44, 65—66). Для Северо-Восточного и Центрального Кавказа характерны жилища типа небольшой квадратной полуземлянки (в частности, Зилгинское городище и линия городищ по правому берегу Терека). Такого типа жилища были распространены и в лесостепном (аланском) варианте салтово-маяцкой культуры. Г. Е. Афанасьев считает, что они «уходят корнями в домостроительную традицию северокавказской аланской историко-культурной общности» (76, с. 75). Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год. при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Вернуться назад |