Сокаева Д. В., г. Владикавказ Формулы, образы и мотивы волшебной осетинской сказки используются Коста преимущественно в поэтических произведениях на осетинском языке, причем указанное преимущество абсолютно. Прежде чем обратиться к конкретным фольклорно-литературным параллелям, следует отметить, что само определение жанра волшебной сказки четко фиксируется в сознании поэта и органично используется им. Волшебной сказкою, свободным измышлением Мне кажутся порой событья этих дней, И вера чистая колеблется сомненьем, И радость светлая тускнеет вместе с ней [1. С.163] или Свой отъезд волшебной сказкой Я назвать готов… [1. С. 235].
В качестве небольшого теоретического вступления важно напомнить: «Различия между литературой и фольклором все более осознаются как различия между двумя эстетическими системами, двумя разными способами восприятия мира, двумя интерпретациями действительности. С другой стороны, не приходится доказывать, что фольклор и литература образуют в принципе единое пространство словесного искусства. Литературное произведение существует наряду с фольклорным не только в том смысле, как не вытесняют друг друга Гомер и Данте; они способны соседствовать в один и тот же исторический момент, образуя два взаимно связанных полюса словесного творчества. Проблема отношений между фольклором и литературой должна поэтому рассматриваться в двух планах: исторической последовательности (фольклор предшествовал литературе) и принципиального соотношения двух способов творчества. Фольклор первичен по отношению к литературе, но в то же время высшие достижения народного творчества можно поставить в один ряд с эстетическими ценностями, выработанными литературой» [2. С.8].
По отношению к творчеству Коста имеющиеся два плана фольклорно-литературных связей совмещены, так как осетинская фольклорная традиция, современная Коста, представляла собой, судя по печатным и архивным источникам, полнокровно живущий организм.
Отмеченный в начале доклада ряд «формула-образ-мотив» заключает в себе смысл развития, развертывания материала, присущий особенно волшебной сказке как жанру. Наша задача — проследить этот ряд в творчестве Коста и сравнить, насколько он соответствует фольклорной традиции.
Речь в данном случае будет идти о словосочетаниях, имеющих одним из слов слово «солнце», причем нас интересуют словосочетания, относящиеся к женским поэтическим персонажам. На формульном уровне, т.е. на уровне, не предполагающем какие бы то ни было объяснения и пояснения кроме самого словосочетания, мы выделили следующий поэтический материал: в стихотворении «Хæрзбон» («Прощай»): — Гъе ныр хæрзбон, мæ хур!.. Нал мæ уындзынæ. — Свет мой прощай!..Больше видеть не будешь, Благ от скитальца не следует ждать [3. С.36 37].
в стихотворении «Хъуыбады» («Кубады»): — Фæсмон фæкæна, Мæрдты дзыназа Дæу чи ныййардта; Дæу урс æхсырæй Дæу худгæ хурæй Чи нæ бафсæста… — В разлуке вечной Пусть бесконечно Ревет родная, Что не вскормила Ни солнца силой, Ни грудью белой… [3. С.74 75].
В стихотворении «Ногбон æхсæвы» («В Новогоднюю ночь»): — Мæ иу цæстæй куы бакæсин, Мæ хуры хай, дæумæ! — Чтоб на тебя одним глазком Мой свет, взглянуть я смог!
И далее: — Дæ къухмæ дын куы февналин, Куы зæгъин: «Гъей, чызгай! Йæ царды йас дæу чи уарзы, — Гъе уый, мæ хуры хай!» — Когда бы, взявшись за руку, Сказал тебе в ответ: «В тебя влюбленный, любящий, — Тот самый я, мой свет!» [3. С.246 247].
В стихотворении «Чи дæ?» читаем: Цæмæн-иу мæм касти Мæ сæфт хуры хай? Цæмæн-иу фæраст и Мæ рæзты чызгай? Зачем мне светила Среди бела дня? Зачем проходила, Ты мимо меня? [3. С.96 97].
В поэме» Хетаг» сравнение сближается по функции с формулой. Кæстæр — Зæлихан, рæуæгдæр, хъæлдзæгдæр чызг, — Кафты уæд, симды уæд, калдта цæхæртæ… — Бакæс, — хæрз сывæллон, афтæмæй алкæмæн Хуры цæстау-иу ныррухс кодта зæрдæ… Младшая, шустрая и шаловливая, В танцах веселых красою блистала. Звали Залихан ее. Словно солнышко, Каждому сердце она освещала [3. С.262 263].
На образном уровне, т.е. на уровне, где интересуемые словосочетания поясняются, мы выделили следующий материал:
В стихотворении «Усгур лæппуйы мæт» («Дума жениха») словосочетание «хуры хай» разворачивается в целое стихотворение, взятие исходным словосочетанием именно этого словосочетания — условно. Важно подчеркнуть синонимичность определений «хуры хай», «рæсугъд чызгай» и указаний на таланты девушки: «дæ хъазынмæ дæ зарынмæ кæм лæууы иунæджы зæрдæ!» — «с красой такой, с такой игрой…как одинокомумолчать?!»; «дæ дзыхы дзырд æнæ рæдыд ныццæвы зæрдæйы кæрон!» — «глаза твои, слова твои по сердцу бьют, и все больней!» [3. С.240 241].
В стихотворении «Усгур лæппуйы хъынцъым» («Тоска влюбленного») читаем: — Мæ сæфт хуры хай, Дæргъæрфыг чызгай, Дæ фидауц хъазтмæ, Дæ симгæ кафтмæ… Дæ мидбылты худт… Дæ рухс цæстæнгас, Дæ рæвдыд ныхас… — Ах, солнышко, я Изныл без тебя… Игрой так звала Так в танце плыла… Улыбка твоя… Речей твоих мед, Бровей ли разлет…
Здесь мы также можем отметить ряд определений, по функции синонимичных друг другу, и вместе с тем разворачивающих последовательную цепь определений. На мотивном уровне ряд дополняет образ девушки, называемой поэтом «лучом солнца» в стихотворении «Азар!» («Спой!») [3. С.24 25].
Такая объемность образа, по отношению к которому употребляется формула «хуры хай», достигается поэтом за счет того, что он, с одной стороны, определяет различные жанры, которыми владеет его героиня — песня, плач, молитва, с другой стороны — виды деятельности, в которых необходимо косвенное участие девушки, как неравнодушного наблюдателя происходящих событий. Поэтом обозначены такие виды деятельности мужчины, как мирный и ратный труд, а также вынужденное безделье. Объемность образа позволяет видеть в нем реализацию мотива гармонизации тяжелой жизни крестьянина с помощью песни девушки.
Как известно, такую же миссию гармонизации уже не узкого пространства, а Вселенной (трех миров — верхнего, среднего и нижнего) выполняет в волшебной сказке искомый персонаж (по определению В. Я. Проппа). В осетинской волшебной сказке таким искомым персонажем в подавляющем числе текстов является дочь Солнца, блистающая дева, дева белой башни и т.д.
Таким образом, мы можем констатировать употребление Коста излюбленного приема волшебной сказки, а именно приема разворачивания формулы в образ, образа в мотив. Этим приемом поэт с наибольшей легкостью достигает цельности и органичности своего поэтического пространства.
Литература 1. Хетагуров К. Л. Полное собрание сочинений в пяти томах / Сост., подготовка текст и комментарии З. Н. Суменовой. — Владикавказ, 1999. — Т. II.
2. Жукас С. О соотношении фольклора и литературы // Фольклор. Поэтика и традиция. 1981. — М., 1982.
3. Хетагуров К.Л. Полное собрание сочинений в пяти томах // Сост., подготовка текст и комментарии А. А. Хадарцевой. — Владикавказ,1999. — Т. I.
Источник:
Сокаева Д. В. Осетинские волшебные сказки и творчество Коста Хетагурова // Народы Кавказа: история, этнология, культура. К 60-летию со дня рождения В. С. Уарзиати. Материалы всероссийской научной конференции с международным участием. ФГБОУ ВПО СОГУ им. К.Л. Хетагурова; ФГБУН СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А. – Владикавказ: ИПЦ СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А, 2014. – 294 с.
Об авторе:
Сокаева Диана Вайнеровна — с.н.с. отдела источниковедения СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А, кандидат филологических наук (г. Владикавказ) |