Ф.М.Таказов, к.ф.н. Погребальный культ представляет собой совокупность религиозно-магических обрядов, связанных с представлениями о загробной жизни. Истории мало известно о погребальном ритуале скифов. В основном это сообщения Геродота и археологические данные. Но последнии, в силу своей специфики, могут привлекаться только как вспомогательный материал. Многое из религиозно-мифологических воззрений, на которых основывался весь социально-политический уклад жизни скифов, в той, или иной степени отражаются в нартовском эпосе. Нартовский эпос бытует у многих народов Кавказа. Но, как убедительно показали Вс.Миллер, Ж.Дюмезиль, В.Абаев и другие, многие архаичные религиозно-мифологические элементы в эпосе других кавказских народов заимствованы у осетин, и они не могут существенно дополнить скифо-нартовский материал. Поэтому для анализа привлекаются только осетинские варианты нартовского эпоса. К тому же, некоторые пережитки скифских обрядов в нартовском эпосе возможно бывает объяснить только с привлечением материала по этнографии, религиозно-мифологическим воззрениям осетин. В силу того, что сказители ассоциировали себя и свой народ с нартами, то обряды, особенно ритуалы, ими не расшифровывались, поскольку подразумевалось, что обряд или ритуал совершается по общеизвестным правилам, т.е. традиции, существовавшей у осетин. Те же обряды, обычаи или ритуалы, которые не были характерны для осетин, сказители снабжали коротким комментарием: «так было принято тогда у нартов». Так, известное сообщение Геродота о поклонении мечу в символической форме сохранилось в нартовском эпосе. В сказании «Безымянный сын Урузмага» [7: 234] говорится о том, как Урузмаг убивает своего сына у Донбеттыров. Урузмага сажают во главе стола в качестве старшего. Он произносит тост-молитву, нанизывает на меч кусок мяса и протягивает его мальчику, чтобы тот отведал его. Мальчик поскользнулся, и меч вонзился ему в сердце. В этом эпизоде в трансформированном виде усматривается принесение жертвы мечу. При этом в сказании уточняется, что «в те времена молились острием меча» (Это уточнение, как это будет показано далее, объясняет истинное назначение меча в молитве). До 19 века у осетин принято было нанизывать на кинжал кусочек мяса, который после произнесения молитвы передавался младшему. Но во времена, когда записывалось это сказание, традиция еще больше трансформировалась: вместо меча стали нанизывать на шампур три кусочка мяса, из которых один передавался младшему, один оставляли возле старшего, а третий оставался на шампуре. После трапезы шампур с оставшимся кусочком мяса подвешивали на возвышенном месте. Из описания Геродота не совсем ясен смысл обычая скифов собирать хворост и водружать на нем меч. Для чего собирать хворост, если отсутствует лес и сооружение культового кургана проблематично? Не проще было сделать земляной курган, который бы прослужил дольше? Но, видимо, курган из хвороста предназначался не только для ритуального поклонения мечу. Наиболее яркое описание сооружения кургана из хвороста в нартовском эпосе встречаем в сюжете «Как Батраз отомстил нартам за своего отца» [9: 389]. Вначале за кровь своего отца Батраз требует, чтобы нарты заполнили склеп Хамица пеплом от сожженных шелковых тканей. Затем требует соорудить для него из колючек холм. Сам садится сверху и заставляет поджечь себя. Поскольку Батраз и его меч представляются как одно целое, семантика этого действия прозрачно отражает обычай водружения скифами меча наверху холма из хвороста. В другом варианте, где вместо Батраза выступает нартовский юноша-сирота, в символической форме отражается описанная Геродотом сцена возведения кургана/горы из хвороста и принесения жертвы мечу. После того, как юноша-сирота отомстил за смерть своего отца, он связал попарно семерых сыновей Бориати Борафарнуга и начал их гонять верхом на лошади по колючим терновым кустам. Затем отрубил им головы. Отрубив голову и самому Борафарнугу, насадил его на кол и водрузил на вершине горы [9: 387]. Ж.Дюмезиль обратил внимание на тождество скифского и нартовского ритуала сооружения кургана из хвороста [4: 23]. Разницу между скифским и нартовским курганом из хвороста Ж.Дюмезиль видит в том, что скифский курган считает «культовым, поставленным с учетом климатических условий», а нартовский курган – «вольным образным описанием». Но такая трактовка не разъясняет смысла сооружения кургана. В данном случае ключом к разгадке скифского ритуала может стать этнография осетин. В религиозно-мифологических воззрениях осетин, особенно в их похоронных обрядах, огонь занимает важное место. С помощью костра, который разводился в могиле, осетины очищали будущее «жилище» покойника от злых духов. Следы очищения огнем могильной ямы обнаруживаются при археологических раскопках скифских могильников. И сегодня осетины разводят костры на могилах на второй день после похорон, якобы для получения покойником своей доли тепла на том свете. Но делался и общий костер для всех покойников. Как правило, за неделю до Нового года во дворе собирали кучу соломы или сухие кукурузные стебли и поджигали под пожелание: «Будьте светлы, наши покойники, доля вашего огня да не погаснет» [5: 32]. В этом ракурсе большой интерес представляет бытовавший у осетин до 19 века ритуал, который исполнялся во время паломничества к святилищу «Реком». Согласно ритуалу, не дойдя до святилища, паломники складывали свои посохи в определенном месте в одну большую кучу, так называемый «Холм посохов», которая напоминала Геродотовский холм из хвороста. Когда посохов становилось много, их сжигали. Перед этим по ним наносился символический удар кинжалом (мечом), что соответствовало в трансформированном виде водружению скифского меча. Видимо, обычай собирания посохов паломниками означал символическое очищение. Можно предположить, что сооружение скифами кургана из хвороста, так же имело двойное назначение: символическое очищение и исполнение похоронных обрядов, цель которых – посвящение огня погибшим сородичам. На эти мысли наталкивает и связь требования Батраза (соружение холма из колючек) с гибелью его отца Хамица. Ритуал поклонения мечу отмечен также у алан (Аммиан Марцеллин. 333-301 гг. Деяния. Книга XXXI). Но ни в нартовском эпосе, ни в этнографии осетин нет никакого намека на поклонение мечу. И нарты, и осетины молились на открытом пространстве, как правило, перед камнями, деревьями. С той лишь оговоркой, что не самим камням и деревьям они молились, а освященным местам. Камни и деревья служили лишь ориентиром святого места. Подобная практика существует и у современных осетин 1. Кроме того, осетины до сих пор во время посвящения еды и напитков покойникам, в определенные дни недели или на поминках, используют лезвие ножа как очистительное орудие. К каждому напитку, к каждому блюду посвящающий прикасается кончиком ножа. Тем самым считается, что еда и напитки стали чистыми и посвящены покойнику. Водруженный скифский меч тоже необходимо рассматривать в этом ракурсе. И скифы, и аланы поклонялись не самому мечу, а молились на месте, которое они освящали мечом. И водружение меча на горе хвороста необходимо рассматривать как ритуал очищения хвороста, предназначенного для посвящения полученного из него огня погибшим сородичам. Кроме того, курган из хвороста символизировал Мировую Гору, четырехугольная же площадка наверху этой горы отражает сакральную символику, выражающую космогонические воззрения скифов (впрочем, и осетин). Меч посередине квадрата – символ центра, оси мира, соединяющий верхний, средний и нижний миры. Геродот отмечал, что «спустя год они (скифы) совершают такие погребальные обряды: из остальных слуг покойного царя выбирают самых усердных. Они умерщвляют пятьдесят человек из слуг удушением (также пятьдесят самых красивых коней), извлекают из трупов внутренности, чрево зашивают и наполняют отрубями, а затем зашивают. Потом на двух деревянных стойках укрепляют половину колесного обода выпуклостью вниз, а другую половину – на двух других столбах» [3: 30-31]. В одном из сказаний о Сослане, хотя и фрагментарном, есть любопытная деталь. Сослан требует от Колеса Ойнон: «Сегодня пятница, в следующую же пятницу ты должен двенадцати человекам из своей семьи отрезать колени и чтоб принес их к Нартовскому Поминальному кургану» [9: 618]. В этом эпизоде перед нами ряд символов: скифские колеса – колесо Ойнон; принесение скифами жертв – отрезание ног; скифский погребальный обряд, совершаемый через год – двенадцать из семьи Ойнона, символа солнца, указывают на двенадцать месяцев. В одном из вариантов сюжета «смерть Сослана от Колеса Ойнона» описывается, как нарт Арахцау после долгих поисков Колеса Ойнона обнаруживает его в склепе/кургане. Арахцау убивает Ойнона, разрубает на куски и произносит: «Будь ты посвящен Сослану!» [6: 344.]. В другом же варианте говорится: «Сослан умер и похоронили его в Мацута: и сейчас там находится его сиденье и корыто для его собаки. Впоследствии убили Колесо Ойнона, и его останки лежат до сих пор возле могилы Сослана» [8: 710]. Отголоски скифского ритуала захоронения и посвящения коня покойнику мы обнаруживаем в нартовском эпосе в сюжете о Сослане, побывавшем в царстве мертвых. Яркой иллюстрацией этого обряда является осетинский обычай посвящения коня покойнику «Бæхфæлдесун» [12: 396-417], а также обычай отрезания косы у вдовы. Хотя в эпосе нет явных указаний на всадников вокруг могилы [3: 31] и Ж.Дюмезиль в осетинском эпосе отмечает лишь лошадей, набитых соломой и поставленных «в позу передвигающихся» [4: 194], но, возможно, этот обычай скифов косвенно отражается в одном из вариантов сюжета о гибели Сослана. После того, как Сослан/Сосырыко умер, Сырдон выводил его коня, седлал, а под седло подкладывал терновые колючки. «Сырдон не переставал каждый день выезжать из аула Нартов с плачем, с рыданием, с битьем себя палкой по голове. Подъехав на белом коне Сосырыко к кладбищу, он, в то время как из-под седла лилась струями кровь, джигитовал и приговаривал: А что, Сосырыко? Мог ли я видеть большую радость, чем твоя смерть! Такими поступками и поведением своим Сырдон наскучил Сосырыко. И однажды, когда Сырдон стал проделывать то же, что делал ежедневно, Сосырыко пустил вверх свою стрелу. Стрела вошла в самую макушку Сырдона, и он упал мертвым на землю» [8: 783-784]. Хотя приведенный вариант представляет собой фрагментарную картину, все же в нем присутствуют все элементы скифского обряда, описанного Геродотом: - обряд оплакивания; - колючий терновник/хворост; - кровь; - джигитовка вокруг могилы; - всадник (Сырдон), принесенный в жертву. О скифском обряде оплакивания Геродот писал: «Они (скифы – Т.Ф.) отрезают кусок своего уха, обстригают в кружок волосы на голове, делают кругом надрез на руке, расцарапывают лоб и нос и прокалывают левую руку стрелами» [3: 30]. Нечто подобное проделывает и Сырдон. Обряд оплакивания часто встречается в нартовском эпосе в аллегорической форме. Сатана не верит Батразу, что ему удалось убить убийцу отца. Она взошла на высокую башню и увидела: «кровавые потоки лились подобно ливню; клочки волос падали подобно тучам, из-за того, что родственники его (Сайнага) рвали их на себе» [9: 335]. Подобное описание оплакивания в эпосе встречается часто. Когда после неудачных попыток взять крепость Гори Сослан притворился мертвым, к нему выходит Агунда. Она приближается к Сослану в соответствии с традицией и «по традиции», причитая и колотя себя, она подошла и положила на него свою руку [8: 116]. Хотя в данном тексте не воспроизводится суть обряда оплакивания, но, учитывая, что «по традиции» подразумевает обряд, существовавший у осетин ко времени записи эпического текста, можно восполнить этот пробел. В осетинском языке бытует особый термин, обозначающий полный цикл обряда оплакивания – «Иронвæндаг» [1: 345], буквально означающий «Осетинская дорога». Согласно «Иронвæндаг» женщины начинали оплакивать покойника еще издали. Закинув руки за спины, они то останавливаясь, то продвигаясь вперед, начинали рыдать и причитать. Останавливаясь, женщины начинали рвать на себе волосы, колотили себя по коленям и по голове, царапали лица. Мужчины же выражали свое горе тем, что издалека начинали, рыдая, бить себя короткими плетками по лбу и спине. Молодежь даже специально обучали тому, как правильно бить себя плеткой. Скифы, как и осетины, а также их «фольклорные предки» – нарты, представляли потустороннюю жизнь как некое повторение действительной. Больше того, и все они жизнь на земле считали ложным миром «мæнгæ дуйне», а потустороннюю жизнь – истинным миром «æцæг дуйне». Соответственно, все обряды их связаны с этим мировоззрением. Согласно данным погребального обряда, у скифов с IV в. до н. э. преобладал семейный характер захоронений – в одной могиле или под одной насыпью. Так же поступают нарты-осетины. При этом тип захоронений почти идентичен у скифов и нартов-осетин. Характерные подземные склепы скифов, которым придавался вид кочевнической кибитки, можно встретить и ныне в горах Осетии. Надземные же склепы, которых не меньше, напоминают скифские курганы. Дигорцы до сих пор склепы называют курганами – «уобай». Нарты тоже своих героев хоронят или в склепах («зæппадз»), или в курганах («уобай»). В системе религиозно-мифологических представлений индоевропейских народов курган рассматривается семантически тождественным мировой горе/дереву [11: 53]. Осетины в XIX в. перешли от склеповых захоронений к индивидуальным, отразив при этом на надмогильной стеле мировое дерево со всей сопутствующей символикой. То, что скифский курган олицетворял мировое дерево и был символом творения мира, наглядно демонстрирует сюжет похорон Дзерассы. Само сказание о Дзерассе, Ахсаре и Ахсартаге содержит символику мирового дерева. У нартов росла яблоня, которая давала в год один-единственный плод. Но прилетала птица и съедала этот плод. Ахсар и Ахсартаг, охраняя яблоню, ранили птицу. След приводит их к берегу моря. Ахсартаг спускается под воду. Здесь перед нами предстает вся символика мирового дерева: птица – символ верхнего мира, Ахсар и Ахсартаг – представители среднего мира, вода (море) – символ нижнего мира. После смерти Дзерассы ее хоронят в «зæппадзе» (который может отражать как склеп, так и курган). Смерть, по представлениям осетин, воспринималась как наступление хаоса. Склеп, курган или могила, которые, помимо того, что они олицетворяли мировое дерево, имели вид жилища, служили местом восстановления космического порядка. Кроме того, склеп (курган) являлся местом нового рождения. И эпизод, когда в склеп к Дзерассе спускается Уастырджи, затем он пускает к ней своего коня и свою собаку, после чего от мертвой Дзерассы на свет появляются Сатана, первоконь и первособака, ни что иное, как творение мира. Конь в космогонии скифов и осетин олицетворяет верхний мир, Сатана (человек) – средний мир, собака – нижний мир. Исследователи не могут прийти к единому мнению и относительно толкования скифского обычая отрезать у врага правую руку. «… Кровь они (скифы) несут наверх, а внизу, у святилища, совершается такой обряд: у заколотых жертв отрубают правые плечи с руками и бросают их в воздух; затем после заклания других животных оканчивают обряд и удаляются. Рука же остается лежать там, где упала, а труп жертвы лежит отдельно», – говорится у Геродота [3: 27-28]. О толковании этого обычая Ф. Легранд и Ж.Дюмезиль писали: «Возможно, целью его было, например, помешать человеку после смерти возвратиться на землю в состоянии, позволяющем отомстить за себя. Осетинские сказания, а в них – доводы матерей, уговаривающих сыновей «восстановить» труп, направляют на мысль по другому руслу: отчленять руку от тела – дополнительное оскорбление убитого, равноценное лишению его могилы, скальпированию и вообще надругательству над трупом врага» [4: 192]. С.С. Бессонова же предполагает, что «в скифском ритуале отрубленные руки являются, прежде всего, жертвоприношением божеству и признаком позорной смерти для врагов-пленников» [2: 48]. Этот обычай встречается и в нартовском эпосе. Ж.Дюмезиль приводит один из вариантов, в которых представлен обычай отрубать руку врагу. Но мотив отрубания правой руки представлен в нартовском эпосе шире. Решил один великан испытать свою силу на нартах. Стал он приходить на Большую поляну нартов, где они устраивали хороводный танец «симд». Танцуя с нартами, великан отрывал руку то у одного, то у другого. Но появляется Батраз. Он начинает танцевать с великаном. Оторвав его руку, Батраз подает ее в другую руку великана. Тот, закинув свою оторванную руку за плечо, возвращается домой [Как Батраз оторвал руку великана. 9: 132]. В одном из сказаний [Нартовская красавица Питуха] Созырыко и Сырдон отправляются в царство мертвых. В царстве мертвых Созырыко видит разные чудеса, которые он сам не в состоянии объяснить. Один из таких чудес – двери, запирающиеся рукой. Созырыко, привязав снаружи своего коня, хотел открыть дверь. Дверь не поддавалась. Он схватился за меч, но дверь открылась сама. Созырыко заглянул внутрь и увидел, что двери закрывала мужская рука. Когда же Созырыко начал расспрашивать об увиденном свою умершую жену Питуху, она дала такое объяснение: «А это отец мой, будучи неправедным судьей, и из-за того, что не держал свое слово, как в земной жизни, так и в царстве мертвых, это и ты сам знаешь, за это здесь ему отрубили руку, и теперь она охраняет дверь» [8: 633]. Смысл приведенных сцен заключается в том, что отрубание руки действительно является актом уничижения и наказания. В первом случае рука отрубается в царстве живых, во втором случае – в царстве мертвых, но оба раза они не посвящены покойнику. Совершенно иное значение имеет отрубание правой руки в тех сказаниях, где герой мстит, как правило, за своего отца. Наиболее ближе к Геродотовскому рассказу стоит «Сказание о плешивом Чегерико» [6: 405-410]. Плешивый Чегерико вступает в схватку с убийцей своего отца с сыном Сайнага Черным Албагом. «Плешивый Чегерико выхватывает меч своего отца и отрубает им его голову, и кровью его заполняет сосуд, сделанный из мочегого пузыря Черного Албага, затем отрубает его правую руку. Он оставляет труп своего кровника там и возвращается домой с рукой и пузырем, полным кровью, и говорит матери: - Мать, до сегодняшнего дня ты носила траур по отцу. Теперь я убил убийцу моего отца и можешь умыться его кровью, и сними свой траур, а потом можешь себя насытить мясом его руки!» [6: 409-410]. Ни здесь, ни в других вариантах с мотивом мщения за отца нет и намека на то, что рука кровника отрубается, как это утверждает Ж.Дюмезиль, для «дополнительного оскорбления» или для «равноценного лишения его могилы». Во всех вариантах рука возвращается своему хозяину, чтоб он был достойно похоронен. Нет в этих сказаниях и, как утверждает С.С.Бессонова, жертвоприношения божеству. Несомненно, погребальные обряды скифов отражают, прежде всего, религиозно-мифологические воззрения или, другими словами, символическое описание скифской модели мира, где центральное место занимает идея циклической смены гибели и возрождения. О существовании в Скифии двух миров мертвых – верхнего и нижнего – писал еще Д.С. Раевский [10:122, 232]. То, что относилось к нижнему миру мертвых, скифы хоронили вместе с покойником. То, что относилось к верхнему миру мертвых, посвящали покойнику, но не клали в могилу. Правая сторона у скифов и осетин соотносится с верхним миром. Правая же рука является носителем силы, мощи и фарна 2. Когда скифы подбрасывают правую руку, это означает, что они посвящают силу, мощь, удачу, благо и обилие покойнику, но не в нижнем мире мертвых, а в верхнем мире мертвых. Ж.Дюмезиль обратил внимание на «доводы матерей, уговаривающих сыновей «восстановить» труп» [4: 23]. Но эти «доводы» имеют другую семантику. Возможно они более позднего происхождения, нежели рассказ Геродота. Согласно этим, более поздним, верованиям нельзя хоронить покойника без какой-либо части тела. В нартовском эпосе часто указывается на появление тех или иных обычаев. При этом, как правило, говорится, что «с тех пор нарты стали это делать». Так, например, обычай справлять поминки связывается в эпосе с Урузмагом, который организовал первые поминки по своему безымянному сыну [7: 254]. Мы находим в эпосе и о возникновении обычая хоронить покойника с оружием [8: 593]. Точно также в эпосе отразилась трансформация обычая отправлять врага своего без какой-либо части тела в иной мир. В сказании «Игра Созырыко» описывается, как Созырыко никого не щадил в играх. Проигравшему он либо ухо отрезал, либо глаз выкалывал, либо три полоски кожи со спины сдирал. Очередь играть дошла до одного старика. Тот, боясь погибнуть увечным, послал за сыном в царство мертвых. Сын отозвался и выиграл у Созырыко, но отказался изувечить его и посоветовал Созырыко больше так тоже не поступать [8: 444-450]. В эпосе мотив отрубания руки, по всей видимости, сохранил «традицию» и «реформу» скифского обычая. Еще большей трансформации этот обычай скифов подвергся у современных осетин, сохранивших его в символической форме. Так, осетины всегда дотрагиваются правой рукой до покойника или надгробия, произнося при этом «Рухсаг у» («Будь светел»), затем делают круг в правую сторону против часовой стрелки. В целом погребальные обряды скифов, мифических нартов и осетин тождественны, в их основе лежат одни и те же верования.
Примечания:
1 Во время свадебной церемонии осуществлялся ритуал приобщения невесты к новому очагу, символизировавшему дом, семью. Невесту подводили к надочажной цепи, считавшейся священной, обводили ее вокруг очага с произнесением молитв. При этом мужчина левой рукой брал невесту под руку, а правой после каждой молитвы ударял кинжалом цепь. Только после освящения кинжалом, правую руку невесты прикладывали к цепи.
2 Фарн – всеобъемлющее понятие благодати, благополучия, обилия, счастья, как в духовной, так и в материальной сфере.
Цитируемая литература:
1. Айларты Измаил. Ирон фарн. Владикавказ, 1996. 2. Бессонова С.С. Религиозные представления скифов. Киев, 1983. 3. Геродот. История в девяти книгах. Книга 4. Владикавказ, 1991. 4. Дюмезиль Жорж. Скифы и нарты. Москва, 1990. 5. Дзаттиаты Р. Традиционные погребальные обряды осетин. Владикавказ, 2005. 6. Нарты. Мифология и эпос на дигорском языке /Составители: А.Я.Кибиров и Э.Б.Скодтаев/. Владикавказ, 2005. 7. Нарты кадджытæ. Кн. 1 /Составитель Т.А.Хамицаева/. Владикавказ, 2003. 8. Нарты кадджытæ. Эпос осетинского народа. Кн. 2. /Составитель Т.А. Хамицаева/. Владикавказ, 2004. 9. Нарты кадджытæ. Книга 3. Составитель Хамицаева Т.А. Владикавказ, 2005. 11. Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры. М., 1985. 12. Туаллагов А. А. Скифо-сарматский мир и нартовский эпос осетин. Владикавказ, 2001. 13. Ирон адæмон сфæлдыстад Т.2. (Народное творчество осетин) /Составитель З.М.Салагаева/. Орджоникидзе, 1961.
Вопросы литературы и фольклора. Сборник научных статей. Выпуск IV. Владикавказ 2010. Стр. 117-130
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |