Основными источниками по истории ранних алан являются сочинения античных, византийских и восточных авторов, древнегрузинские и армянские летописи и хроники. Разумеется, перечисленные источники создавались в иноэтнической среде, с другими социальными и бытовыми условиями. Это иногда приводило к перенесению на алан не свойственных им социальных представлений, а тем самым к некоторому искажению реальности. Это обстоятельство следует учитывать при работе с данными памятниками.
Римские и византийские источники. Сочинения античных авторов охватывают историю Кавказа и Средней Азии на протяжении длительного времени. Интерес к данным источникам не ослабевает уже несколько веков. Особенно интенсивно выявление, изучение и комментирование текстов античных авторов велось на рубеже XIX-XX вв. Выборку сведений классических и византийских писателей об аланах сделал Ю.Кулаковский (1899) Аналогичную работу применительно ко всему Кавказу провел К.Ган (1884; 1890). Но самый фундаментальный труд в этой области принадлежит В.В.Латышеву. Вместе с группой историков и филологов ему удалось издать полный корпус извлечении из сочинении античных авторов о Скифии и Кавказе (Латышев 1893; 1890). В конце 40-х гг. XX столетия группа советских ученых во главе с А.В.Мишулиным в «Вестнике древней истории» переиздала труд В.В.Латышева, частично дополнив и заново прокомментировав переводы (Латышев 1947-1949). И уж совсем недавно начато переиздание этого труда учеными Санкт-Петербурга (Латышев 1992; 1993). Помимо этого, В.Ф.Патракова и В.В.Черноус в Ростове, а В.М.Аталиков в Нальчике составили сборники извлечений о Кавказе и Доне из произведений древнегреческих и римских писателей (КДПАА; АИСК). Подборку греческих, римских, византийских, древнерусских и восточных источников об аланах-ясах с небольшими комментариями издал Ю.С.Гаглойти (Аланика 1999, 2000).
Издание В.В.Латышева уникально по капитальности и охвату материала. При безусловных достоинствах (полнота подборки, наличие текстов-оригиналов, достаточно высокий уровень большинства переводов) данный свод имеет и ряд существенных недостатков: практически полное отсутствие критического аппарата, указателей, отсутствие единого хронологического принципа подачи текстов и т.д. Снижает научную значимость издания В.В.Латышева отсутствие комментариев; это четко осознавал сам автор. «Подробное и строго научное комментирование всех известий, — писал он в предисловии, — составило бы огромную работу, сопряженную со многими трудностями, для преодоления которых потребовалось бы много лет, а примечания случайные и поверхностные не достигли бы цели». Переиздание, предпринятое журналом «Вестник древней истории», не сняло вопроса об академическом издании античных свидетельств. Задача «комплексного контекстуального изучения каждого известия Свода остается по-прежнему в силе» (Подосинов 1999, с.4-5).
В рамках небольшого обзора не представляется возможным даже кратко охарактеризовать исторические сочинения древности. Поэтому мы остановимся на основных памятниках.
Из античного корпуса источников самым уникальным и содержательным для нашей темы является «География» Страбона (1964), который «представляет богатейший, разнообразный, часто уникальный материал» (Грацианская 1988, с.33). Анализ Л.И.Грацианской механизма составления текста «Географии» подтвердил предположение о том, что Страбон работал как историк, стремясь создать пособие для начинающего государственного деятеля (там же, с. 143-144). Следует также учитывать, что «География» Страбона открыла этап обобщения знаний о новых странах по хорографическому принципу. Он цитирует множество отдельных географов: Эратосфена, Гиппарха, Полибия, Эфора, Артемидора, Посидония и других авторов, из чьих рассказов или сводных работ Страбон черпал материал по отдельным странам, добавляя подробности из местных источников (Зубарев 1999, с.319). Однако, как справедливо отмечает Ф.Бози, «География» — это не только ценное собрание известий из разных источников; во всех книгах «Географии» приводится комплекс сведений о климате, условиях среды обитания, очертаниях континентов и локализации народов различных регионов. В этом смысле она может быть охарактеризована как своеобразный «каталог» знаний о мире античных людей (Bosi 1994, Р. 109).
В описании Прикаспия и Кавказа Страбон использовал литературные памятники и показания очевидцев, в частности — отчеты участников похода Помпея в Закавказье. Наиболее значительным из них был труд Теофана из Мителены, друга Помпея. Страбон неоднократно цитировал Теофана и скорее всего у него заимствовал сведения о социальном устройстве Иберии, горцев Центрального Кавказа. На свидетельства участников похода Помпея опирался Страбон и при описании Черноморского побережья, Албании, торгового пути с Северного Кавказа в Среднюю Азию. Описание побережья и народов Восточного Кавказа в «Географии» основано на тексте Патрокла, который по поручению Селевка Никатора между 285-282 гг. до н.э. объехал Каспийское море и составил перипл. Материалы по Армении частично современны Страбону, частично восходят ко II в. до н.э. (Новосельцев 1980, с.20-22).
Важные данные оставил Иосиф Флавий (1991; 1991а; 1993), один из немногих античных историков, чьи произведения дошли до нас в почти неизменном виде.
Флавий происходил из очень знатной еврейской жреческой семьи. По уверению самого Иосифа, его прадед Симон был иерусалимским первосвященником, а родословная матери восходила к ранее царствовавшему в Иудее роду Хасмонеев. Настоящее имя историка — Иосиф бен Маттафия. В войне с Римом командовал большим отрядом, попал в плен. Вскоре новый римский император — полководец Веспасиан (которому Иосиф в свое время пророчил счастливую судьбу) — освободил его. По традиции римских вольноотпущенников, Иосиф бен Маттафия получил родовое имя Веспасиан и стал называться Иосифом Флавием.
Описывая события, свидетелем и участником многих из которых он был, Иосиф приводит такие подробности происходившего, каких не найти у других античных авторов. «Иудейская война» является важнейшим источником по истории первоначального христианства. Однако Флавий не замыкается в географических границах своего описания и часто переносит читателя из одной страны в другую, из региона в регион. Едва ли не первым из писателей древности Флавий оставил краткую характеристику алан.
Из римских историков императорского периода особняком стоит Корнелий Тацит (55- ок. 120 г.). Он пользовался расположением всех трех императоров Флавиев, последовательно продвигавших его по ступеням сенатской карьеры. В своих произведениях он стремился понимать историю, «не поддаваясь любви и не зная ненависти». Его труды — «Анналы» и «История» (Тацит 1968; 1991) — несмотря на неполную сохранность, важны для изучения древней истории. Сочинения охватывают период с 14 по 70 г. н.э., богатый крупными политическими событиями. Тацит значительное внимание уделил взаимоотношениям Рима с провинциями и соседними странами, в том числе с Арменией, Албанией, Иберией. Коснулся он и роли алан (сарматов) в политической жизни региона.
Отношение к неримским народам у Тацита двоякое. С одной стороны, он показал справедливый характер борьбы населения провинций и земель, покоряемых римлянами. С другой стороны — нередко обнаруживается и противоположное отношение к «варварам» — «кровожадное, хищно-шовинистическое, нелепо и мертво аристократическое» (Кнабе 1981. С. 130).
Немалый интерес представляет «Естественная история» Плиния, сторонника древних порядков, вкусов и нравов. При идентификации этнических названий в «Естественной истории» мы должны учитывать два обстоятельства. Во-первых, по словам самого Плиния, он пользовался преимущественно трудами греческих авторов эпохи эллинизма. Во-вторых, сами греки получали информацию нередко из вторых рук (Вигасин 1999. С.20-21).
По охвату материала, накопленного греческими географами и римской картографией, из всех дошедших до нас трудов древности наиболее полными являются работы Птолемея. Правда, работая с текстами Птолемея, нельзя не учитывать того, что не все его произведения дошли до нас в изначальном варианте. Так, «Географическое руководство» известно нам лишь благодаря поздним переписчикам, следовательно, не исключена возможность ошибок в тексте (Зубарев 1999, с.316-317, 319, 326).
В ряду античных памятников о ранних аланах особое место занимают свидетельства Арриана, римского офицера, непосредственно сталкивавшегося в бою с аланами. Тексты основных его работ («Тактика» и «Диспозиция против алан») сохранились в средневековой военной рукописи Laurentianus среди работ других греческих писателей. Для нас особенно важно то, что Арриан много внимания уде-лил представителям иранского мира — скифам, сарматам и аланам (Перевалов 1999).
Из письменных памятников II в. необходимо отметить найденный недавно в Керчи экономии в честь какого-то неизвестного по имени военного и государственного деятеля, приближенного царя Савромата I (документ готовится к печати Ю.Г.Виноградовым). В нем говорится о поездке этого лица к императору (Домициану или Трояну, если допустить, что экономии составлен после смерти последнего в 118 г. и до кончины Савромата в 123 г.) и предпринимаемых мерах по урегулированию отношений между Боспором и царями алан (Сапрыкин 1998, с.202).
Крупнейшим римским историком эпохи заката империи, которого одновременно рассматривают и как первого византийского историка, был Аммиан Марцеллин (333-391 гг.). Грек, уроженец сирийской области Антиохия, он сблизился с культурным миром Рима и свой труд «Деяния» (или «История») написал на латыни. Сочинение Марцеллина охватывает события римской истории от конца I в. до 378 г. Из 31 книги до нашего времени первые 13 не дошли. В оставшихся, где описаны события 353-378 гг., Аммиан наступает как современник и очевидец происходившего (Аммиан Марцеллин 1949; 1991; 1994), что придает его работе особую ценность. Марцеллин — «первоклассный источник по Армении, особенно времени правления Пана» (Новосельцев 1980, с.27). Он приводит сведения о Грузии и Албании. Но особое значение имеют сообщения Аммиана о скифо-сарматских племенах, первая подробнейшая характеристика алан. «Деяния» Аммиана Марцеллина — многоплановое историческое сочинение, при создании которого он использовал разнообразные виды и типы источников. Дифференцированное отношение к ним является одним из характерных качеств Аммиана как историка. Неотъемлемую часть «Деяний» составляют разнообразные экскурсы, в которых проявилась огромная эрудиция автора, его обширные познания во многих областях культуры народов той эпохи. Анализ материалов в этих экскурсах показывает, насколько хорошо Аммиан знал труды своих предшественников и творчески их использовал (Ермолова 1999). В целом, труд Марцеллина по праву пользуется репутацией ценного исторического источника, т.к. приводимые в книге «данные тщательно проанализированы», сведения «тщательно подобраны, проверены и на них вполне можно полагаться» (Аммиан Марцеллин 1994, с.20).
Крупнейшим историком ранней Византии, бесспорно, является Прокопий Кесарийский (см.: Курбатов 1991, с. 184-266), прозванный так по названию палестинской местности, где он родился. В 527 г., когда Юстиниан вступил на престол Византии, Прокопий поступил на государственную службу. Умер он, как полагают, около 562 г. Прокопий оставил несколько произведений (Прокопий 1862; 1950), важных для понимания происходивших в середине VI в. на Кавказе событий. В VIII книге «Войны с готами» он приводит очень ценные сведения о расселении гуннов, киммерийцев, алан, цанов, колхов, абасгов, лазов, армян, иверов, месхов и других племен и народов Северного Кавказа. Географические сведения Прокопия, интересные, часто достаточно точные, отражают уровень географических знаний византийцев той эпохи. Позицию Прокопия как историка характеризует его отношение к «внешним варварам», а оно последовательно негативное. «Для Прокопия характерна высокая степень недоверия к варварам, настороженность, убежденность в присущем им коварстве и главном стремлении — вредить делу ромеев» (Курбатов 1991, с. 199). Такую позицию византийского автора следует учитывать, используя его труды.
Важнейшим византийским источником раннего средневековья бесспорно является сочинение императора Константина VII Багрянородного (908-959 гг.) «Об управлении империей» (1989). В нем представлен уникальный материал по политической, социально-экономической и этнической истории большинства государств на стыке Европы и Ближнего Востока. Самый большой по объему раздел составляют главы 14-48; раздел этот озаглавлен «О народах». Интересно отметить, что характеристике этносов, населявших юг России, посвящено 18 глав (из 53), еще 4 — Грузии и Армении. Из одного этого видно, сколь важен труд Константина Багрянородного для истории Кавказа. Правда, в работе с данным памятником не следует забывать о политической доктрине автора, согласно которой окружающие империю народы рассматриваются с точки зрения полезности для византийского государства. «Преклонение и покорность иноплеменников перед империей, — отмечает Г.Г.Литаврин, — изображаются Константином как норма в межгосударственных отношениях: империя не вступает в дружбу с иными странами и народами, а ее дарует...» (Константин Багрянородный 1989, с.28). Столь субъективный подход к оценке и характеристике сопредельных стран отразился, разумеется, в содержании текста сочинения Константина Багрянородного.
Восточные источники. Трудно переоценить значение восточных (особенно арабских) источников в изучении прошлого народов Кавказа. Повышенный интерес к данным памятникам объясняется ценной информацией по раннесредневековой истории горцев. Правда, по истории ранних алан эти источники менее значимы. Проведена большая археографическая работа, издано большое количество текстов и исследований (Гаркави 1870; Заходер 1962, 1967; Велиханлы 1974; Восточные материалы...1976-1979; Тер-Мкртычан 1979-1985; Восточные источники...1980; Шихсаидов 1986 и др.)-.
Самое раннее сохранившееся арабское географическое сочинение — «Книга картины Земли» — принадлежит Мухаммаду ибн Мусе ал-Хваризми (Хорезми). Его географическая работа в своей области открывает новую эпоху, но не ей он обязан мировой славой в истории науки. Имя ал-Хваризми было введено в Европу трактатом по арифметике, в латинском переводе которого есть слово «алгоритм». Данный термин известен сегодня каждому школьнику.
Биографические данные ал-Хваризми неполны, время жизни определяется приблизительно и по косвенным данным: род. ок. 780 г. — ум. после 847 г. Работал в Багдаде при дворе халифа ал-Мамуна (813-833 гг.). Халиф основал «Дом мудрости», в котором с греческого и сирийского переводились древние труды по астрономии, географии, математике, медицине и пр. Ал-Хваризми участвовал в астрономических исследованиях, составлении карты мира. «Книга картины Земли» написана между 836 и 847 гг. Это сочинение представляет собой переработку на основе новых данных «Географического руководства» Клавдия Птолемея и оказало серьезное влияние на развитие средневековой арабской науки. Значительное место ал-Хваризми отвел территории Восточной Европы и Кавказа (Крачковский 1957, с.91-97; Калинина 1984а, с.179-199; 1988, с.11-107).
X в. справедливо называется «золотым веком» мусульманской географической литературы. Авторы этого периода большей частью являлись путешественниками и имели возможность непосредственно наблюдать быт и нравы отдельных народов. Поэтому, как справедливо подчеркивал В.В.Бартольд, «их труды представляют неисчерпаемую сокровищницу драгоценных культурно-исторических сведений» (Бартолъд 1973, с. 103).
Если географы «классической школы» свои сочинения посвящали преимущественно мусульманскому миру, а об отдаленных странах писали лишь мимоходом, то, например, Масуди проявлял постоянный интерес к истории и быту немусульманских народов (Бей-лис 1986, с. 145). С юных лет он путешествовал и побывал во многих местах, в том числе и на Кавказе. Его основное сочинение — Мурудж ад-Дзабах — «единственное в своем роде систематическое описание Кавказа и его племен» (Минорский 1963, с. 188). На русский язык название этой работы переводится по-разному: «Луга золота и рудники драгоценных камней» (Н.А.Караулов), «Россыпи золота» (В.Ф.Минорский), «Промывальни золота» (В.М.Бейлис). Как бы то ни было, данное сочинение представляет собой уникальное историко-географическое описание многих народов мира. Не случайно Масуди дореволюционные исследователи сравнивали с Геродотом, удивляясь «его разносторонней эрудиции и трудности задач, которые он разрешал в своих сочинениях» (Караулов 1908, с.29). Подробные этнические, социальные и политические сведения о Кавказе и сопредельных районах делают труд Масуди одним из самых значимых.
Подробные сведения о европейских народах имеются в компиляции Ибн-Рустэ «Книга драгоценных камней». Полагают, что он завершил свою работу в 912 г. Ибн-Рустэ не был путешественником, использовал текст «Записки» анонимного автора с описанием структуры управления в странах Восточной Европы и Кавказа. По предположению В.Ф.Минорского, аноним «путешествовал по меньшей мере за пятьдесят лет до того, как Масуди написал свои «Золотые росписи» (в 943 г.) (Минорский 1963, с.217). Создается впечатление, что автор «Записки» располагал разнообразной информацией о жизни и быте описываемых этносов и специально обратил внимание на прерогативы владык. Ему были известны их титулы, а в некоторых случаях и имена. Правда, не все они поддаются уверенной идентификации на основе данных других источников. Тем не менее, в целом «Записка» в какой-то мере отразила этапы перехода от догосударственного устройства к раннеклассовому обществу: «от патриархальной разобщенности и отсутствия особой военной организации у буртасов до государственности у хазар, алан и других народов...» (Бейлис 1986, с. 144).
Из более поздних произведений отметим «Развлечение страстно желающего странствовать по землям» (XII в.) ал-Идриси (Бей-лис 1984). Его информация об аланах, на первый взгляд, кажется основанной на показаниях очевидцев. Однако анализ В.М.Бейлиса показал, что помимо сведений, почерпнутых (по всей вероятности, из вторых рук) от информаторов, ал-Идриси опирался на материалы карты из какой-то арабской обработки сочинения Птолемея. В свою очередь, ал-Идриси стал основой для сочинения испанского географа XIII в. Ибн-Саида (Бартолъд 1973, с. 104).
Первостепенное значение для изучения проблем этногенеза и социальной истории ранних алан имеют древнекитайские памятники. Г. Вернадский в отношении саков и алан Центральной Азии свидетельства древнекитайских источников назвал «драгоценными сообщениями» (.Вернадский//Архив СОИГСИ, с.9).
Самым ранним из интересующих нас памятников являются «Исторические записки» [ Ши цзи] Сыма Цяня — придворного историографа императора У-ди (140-87 гг. до н.э.). Сыма Цянь изложил историю Китая с мифических времен до начала I в. до н.э. Разработанный им принцип тематического деления материала при строго хронологическом его изложении внутри разделов позднее стал основным принципом построения династийных историй. Авторы последних восприняли и другое нововведение Сыма-Цяня — описание соседних и дальних народов.
После падения в 25 г. н.э. империи Западной (Ранней) Хань возникла Восточная (Поздняя) Хань. В 64 г. император приказал придворному историографу Бань Гу написать полную историю Ранней Хань. К 82 г. труд [Хань шу] в основном был завершен; события в «Истории» доведены до 25 г. В разделе «Повествование о западном крае» Бань Гу изложил сведения о народах и владениях Средней и даже Малой Азии.
Следующая династийная история — «Хоу Хань шу» («История Поздней Хань») охватывает период с 25 по 220 гг. н.э. Именно в этой хронике содержится краткое сообщение о переименовании Янь-цай в Аланья.
В историографии нередко поднимался вопрос о степени достоверности данных древнекитайских памятников. Еще в XIX в. В.В.Григорьев писал: «вряд ли мы должны верить в каждое слово китайца, писавшего во II в. до Р.Хр. о странах и народах, бывших тогда совершенно неизвестными далекому Китаю». Китайские авторы «о делах Запада могли и должны были многое перепутать, многое упустить из виду» (Григорьев 1871, с. 134). Такая оценка представляется излишне пессимистичной.
При императорском дворе с древности имелось специальное учреждение, ведавшее приемом иностранных гостей - вождей племен, глав государств и их послов; сообщаемые ими сведения фиксировались. Высокий статус информантов определял их компетентность. В «Повествовании о западном крае» отражены лишь те известия о государствах и народах Средней Азии, которые при дворе «получали от своих или иностранных послов и других высокопоставленных лиц» (Боровкова 1989, с.7-9).
В середине V в. создана «История Младшей Хань», в которой описаны события 25-220 гг. н.э. (Цуциев 1995, с.42 примеч. 7; 1999. С. 7-9).
Армянские источники (1985) представляют немалый интерес для нашей темы. В наиболее ранних армянских исторических памятниках не выдерживается хронологический принцип, свойственный, например, летописям древнеславянским. Первоначально изложение велось по периодам правления «царей». Лишь со второй половины VI в., после принятия армянской эры летоисчисления, местные исторические сочинения стали летописями в подлинном смысле этого слова (Новосельцев 1980, с.32).
Становление исторической мысли в Армении историографическая традиция связывает с периодом царствования «мудрого Врамшапуха (с 392 г.)», когда начался «золотой век просвещения древней Армении» (Макарий 1845). В начале V в. знаменитый Месроп изобрел письменность и стал основателем целой школы мыслителей, писателей и историков. Около сорока талантливых юношей были посланы для получения образования в Константинополь, Афины, Александрию. В их числе находились будущие основатели армянской исторической мысли - Мовсес Хоренаци, Егише, Лазар Парпе-ци, Корюн и др.
Одним из первых исторических трудов в Закавказье является «История Армении» Агатангехоса. В написании этого антропонима, представляющего собой скорей не имя, а псевдоним (со значением «благой вестник»), мы опираемся на перевод армянских ученых. Хотя имеются и иные трактовки: Агатангел, Агафангел и др. По мнению большинства исследователей, армянская редакция труда Агатангехоса составлена между 461-465 гг.: затем появились переводы на греческий, арабский, латинский, эфиопский и грузинский языки.
Сочинение Агатангехоса очень сложно по составу и не является (несмотря на название) историей Армении. Автор использовал массу легенд о христианизации страны и фантастические сказания. Тем не менее, труд Агатангехоса — ценный источник по истории региона, ибо фольклорные произведения, использованные анонимным автором, базировались на реальных исторических событиях (Абегян 1948, с.36).
Другим ранним и важным сочинением является труд Фавстоса Бузанда, созданный в 70-х гг. V в., — «История Армении». До наших дней дошли лишь III-VI книги, где изложены события от смерти Трдата III в 332 г. до 387 г. Сохранившаяся часть содержит рассказ о борьбе армянского царя Хосрова II Котака с царем маску-тов, которых Фавстос Бузанд (а также Егише и Мовсес Хоренаци) отождествлял с аланами. Источником Фавстоса в основном служила устная традиция. При этом он настолько широко использовал армянский народный эпос «О персидской войне», что, говоря словами крупнейшего исследователя древнеармянской литературы М.Абегяна, труд Бузанда представляет «в большей своей части не историю, а поэзию». Причину многих национальных бедствий Фавстос, выражавший взгляды церкви, видел в грехах преемников Трдата III, в их конфликтах с католикосом и кознях проиранской партии армянской знати. Такая политическая тенденциозность требует осторожного отношения к оценкам Бузанда. «Но с точки зрения социальной терминологии этот труд весьма ценен» (Новосельцев 1980, с. 33).
Противоречивую оценку современных специалистов вызывают работы Егише (Елише) «О Вар дане и войне армянской» и «Толкование кн. Бытия». В первом труде, написанном между 458 и 464 гг., в живой поэтической форме воссозданы события антииранского восстания, поднятого Варданом Мамиконяном в 451 г. Согласно А.В.-Гадло, «Егише был современником этих событий, и его труд — не компиляция, а историческая монография, написанная по собственным впечатлениям и по рассказам других участников событий» (Гадло 1979, с.28). По А.П.Новосельцеву, труд Егише — «нечто среднее между собственно историческим и агиографическим сочинением».
Важное значение для изучения раннесредневекового Кавказа имеет «История Армении Лазаря Парпеци и послание Ваану Мами-коняну». Данная работа служит своеобразным продолжением сочинения Фавстоса Бузанда и охватывает события от раздела страны до V в. Как и у Фавстоса, здесь приводятся сведения об аланах.
Одним из интереснейших памятников древнеармянской литературы является «История Армении» Мовсеса Хоренаци (Моисей Хоренский 1858), до сих пор вызывающая споры исследователей (Абегян 1948; Абрамян 1962; Адонц 1971). С момента завершения труд Мовсеса стал едва ли не самым читаемым в армянской культурной среде, а автор заслуженно получил почетный титул «отца армянской истории». Хоренаци поставил грандиозную для своего времени задачу — написать историю армянского народа от легендарного прародителя до 428 г., даты ликвидации царской власти в восточной части страны. И задачу эту для своего времени автор «решил блестяще» (А.П.Новосельцев). Такая оценка не заслоняет, разумеется, недостатков сочинения Мовсеса.
Одна из сложностей в обращении с трудом Хоренаци — вопрос О его источниках. Весьма образованный человек, он черпал сведения из греческой и, вероятно, из сирийской литературы; в его «Истории» фигурируют Геродот, Иосиф Флавий, Евсевий, Map Аббас Катина и другие авторы. Мовсес не был просто компилятором. Его сочинение — «глубоко осмысленное произведение» (А. В. Гадло). Даже следуя за каким-либо источником, он привносил свои наблюдения и давал свои оценки. Вместе с тем, обращают на себя внимание хронологические и фактологические неточности, которых, вроде бы, не должно быть из-за знакомства Хоренаци с работами предшественников, где эти сведения подробно и точно приводятся. Создается впечатление, что Мовсес пользовался всеми средствами для достижения главной цели — возвеличивания самостоятельного Армянского государства. Это приводило к «корректировке» привлекаемых свидетельств. Причем, он нередко не просто пересказывал их содержание, а фактически становился их первым критиком, например, эпических песен, пытаясь «подтвердить иносказательный смысл этих сказаний» (Моисей Хоренский 1858, с. 120-121). Иногда, правда, вольная трактовка Хоренаци некоторых фольклорных сюжетов приводила к причудливому переплетению реальных фактов с легендарными сведениями. Но нельзя забывать, что в ту далекую пору легенды, эпос воспринимались как реальное отражение прошедших событий. Поэтому искать рационального отображения действительности на каждой странице «Истории Армении» бесперспективно. Это, однако, не означает ее отрицание как первоисточника. Напротив, без нее невозможно изучать древние периоды истории Кавказа (Армянские.. .1985, Вып. 1, с. 11-12; Гадло 1979, с.36-44; Новосельцев 1980, с.34-37).
Следующим важным источником является «Армянская География» Анания Ширакаци (VII в.). Уроженец села Ани Ширакской области, Ананий в погоне за знаниями объездил много мест, 8 лет в Трапезунде обучался у византийского ученого Тохика и изучал рукописи в местной библиотеке. Полученные знания позднее использовал для составления «Географии» — «Ахшарацуйц». В этом объемистом труде автор опирался на сведения Птолемея, Паппа Александрийского, мемуары путешественников, географические сочинения. В «Ахшарацуйц» много интересных данных о расселении этносов Кавказа, об экономических, политических и этнических процессах.
В работе использованы также сочинения армянских авторов VIII-X вв. Гевонда (Левонда), Шапуха Багратуни, Иоаннеса Драсхана-кертци, епископа Ухтанеса и др.
Древнегрузинские летописи и хроники. Среди письменных источников по истории алан особое место занимают грузинские летописи и хроники, в первую очередь — широко известный свод «Картлис цховреба» (буквально: «Жизнь Иберии»), в котором собраны основные грузинские исторические сочинения. Долгое время в научном обороте был лишь поздний (XVIII в.) список КЦ, созданный «учеными мужами» по приказу Вахтанга VI (1675-1737 гг.). В «уведомлении» к первому тому отмечалось, что Вахтанг лично «проверил летопись и исправил некоторые места, а также пополнил ее некоторыми сведениями из армянских и персидских исторических сочинений» (Джанашвили 1897, с.2). Последнее обстоятельство дало повод текстологам КЦ считать свод плодом «вахтанговского сочинительства».
Разгромную характеристику данному своду дал К.П.Патканов: «На каждом шагу чудовищные анохранизмы следуют за не менее чудовищными противоречиями до такой степени, что в первом отделе Хроники едва ли можно встретить хоть один факт, имеющий действительно историческое значение» (Патканов 1883, с.215). Начальная часть свода, по убеждению К.П.Патканова, «вымышлена одним лицом с предвзятою целью» (там же, с.205).
Критически относился к сведениям КЦ и В.Ф.Миллер. Называя свод «весьма смутным источником», ученый, например, обратил внимание на явную гиперболизацию фактов в рассказе о походе Горгасала против овсов; «в этом пространном повествовании на долю исторической истины придется лишь несколько ничтожных крупиц» (Миллер 1887, с.31).
Относительно недавно К.Григолиа вынужден был признать: «отдавая дань уважения и благодарности комиссии Вахтанга, следует заметить, что некоторые исправления носили тенденциозный характер. Поэтому мы не можем безоговорочно принимать вахтанговскую редакцию «Картлис цховреба» (Григолиа 1973, с. 14).
Советский академик А. Е. Крымский в своем рукописном фундаментальном труде «Хазары» (ОРФ ЦБ Украины, ф.1,д.25500) также подверг критике древние разделы КЦ. «Настоящей во всех фактах правдивой истории, — писал А.Е. Крымский, — мы не должны, конечно, здесь искать. Если для русского историка странно было бы заимствовать фактическую историю настоящего Добрыни (Владимирова дяди) из русских былин о Добрыне Никитиче или изучать историю самого Владимира из былин об Илье-Муромце, то тем более странно искать историческую правду в грузинском эпическом рассказе о Вахтанге Горгаслане, инкрустированном в Картлис цховреба» (Маргиев 1992, с.216-217).
Академик, очевидно, имел в виду фольклорную основу начальных разделов КЦ, фактическая сторона которых разительно отличается от свидетельств очевидцев или личных наблюдений летописцев.
Критическое освоение КЦ для древних периодов истории все еще не завершено, хотя библиография (от публикаций М.Броссе в начале XIX в. до наших дней) очень велика. Советские специалисты (за исключением ряда грузинских кавказоведов) античного и средневекового периодов осторожно подходили к оценке интересующих нас сюжетов КЦ. Известный исследователь генезиса феодализма в Закавказье А.П.Новосельцев писал: «я, за редкими исключениями, воздерживаюсь от обращения к материалам «Картлис цховреба» до VII-VIII вв.» (Новосельцев 1980, с.40). И дело здесь не в позднем возникновении «вахтанговского» списка КЦ, т.к. еще в 1884 г. Д.Бакрадзе (1887) обнаружил список КЦ, переписанный по повелению царицы Мариам (1636-1646 гг.) . Затем был найден и издан на русском языке (Такайшвили 1900) текст «Мокцевай Картлисай» («Обращение Картли»), составленный не позднее середины X в., но не ранее VII-VIII вв. В 1913 г. И.А.Джавахишвили выявил еще один список (царицы Анны) КЦ, а в 1922 г. — третий «довахтанговский» список (Чалашвили), созданный в XV в. Тем не менее, недоверие к начальной части КЦ из-за ее мифического характера сохранялось. Вероятно поэтому, в грузинской классической историографии бытовала точка зрения, согласно которой древнегрузинские памятники до VII в. почти не имеют источниковедческой ценности (см.: Новосельцев 1980, с.39).
Ранние исторические хроники, вошедшие в КЦ, помимо фольклорных памятников, базируются и на каких-то древних записях, кратких и лаконичных. Высказывалось мнение, что лаконичный стиль первых хроник «определенно указывает на традиции погодных записей» (Меликишвили 1959, с.28; Аласания 1986, с. 135). Трудно судить, насколько это верно, но есть основания полагать, что с давних времен в Грузии велись небольшие исторические записи, образцы которых видны в «Обращении Картли». Систематизация этих кратких записей началась не ранее VII-VIII вв. (Новосельцев 1980, с.39).
КЦ, как отмечалось выше, представляет собой свод летописей и хроник. В числе наиболее древних — «Жизнь картлийских царей» епископа Леонтия Мровели (1979) и «Жизнь Вахтанга Горгасала» Джуаншера (1986). Все списки КЦ начинаются работой Леонтия (XI в.), освещавшей древние периоды истории до VIII в. Примерно тогда же создана «Жизнь Вахтанга Горгасала». Относительно личности ее автора и времени создания все еще существуют разногласия (Анчабаозе 1990, с.32-33), хотя большинство исследователей время жизни Джуаншера относит к X в. Установленным можно считать, что «летописец в качестве источников использовал местные хроники и некоторые персидские предания» (Абхазия...1988, с.44). Наряду с явными преувеличениями и даже фантастическими сообщениями, особенно в разделах о времени правления Вахтанга Горгасала, Джуаншер приводит интересные сведения об истории Кавказа раннесредневекового периода.
Агиографическая литература. В числе наиболее ранних источников, содержащих сведения об аланах, особое место занимают памятники закавказской агиографии — «мученичества» и «жития» святых. До сих пор специалисты не пришли к единому мнению в оценке агиографии: можно фиксированные памятники церковно-религиозного происхождения относить к памятникам исторической письменности или нет (Аласания 1986, с.82). Как правило, «мученичества» и «жития» возникают под влиянием личных наблюдений, показаний очевидцев, либо базируются на более ранних сведениях, в том числе черпаемых из исторических сочинений. Данные памятники сложны по композиции. «Житие», например, «сложное архитектурное здание, в котором каждая часть имеет свое особенное назначение...» (Ключевский 1989, с.66, 72). В сравнении с «мученичеством», «житие» более биографично. Последнее не следует понимать прямолинейно, ибо, как подчеркивал В.О.Ключевский, «житие» — не биография, а панегирик в форме биографии, так же как образ святого в «житии» не столько портрет, сколько икона (там же, с.70-71). Вообще, среди «житий» раннего средневековья многие не дают никаких сведений о благочестивых личностях, чью жизнь они должны изображать. Но указания на особый образ жизни в эпоху, когда они были написаны, делают «жития» неоценимыми (Блок 1986, с.38).
Из армянских агиографических памятников особо значимы для избранной нами проблемы «Житие Сукиасянов» и «Житие Воскеанов», созданные в V в. (Памятники...1973, с. 176-185армянские... 1985, в. 1, с. 43-46). Содержащаяся в них информация важна для выяснения армяно-аланских контактов, реконструкции ранних этапов распространения христианства у алан и уточнения особенностей их внутренней жизни (см.: Гутнов 1992).
Грузинских памятников агиографической литературы выявлено много (Абуладзе 1964). Интересен рассказ о святой Нине, в IV в. попытавшейся распространить христианство среди горцев Северного Кавказа (Такайшвили 1900, с.23). События раннего средневековья описываются в «Мученичестве Або Тбилели», составленном в VIII в. Иоанном Сабанисдзе (Памятники...1956), «Мученичестве святых Григория, Рипсимы и Гаяны» (Марр 1905).
Перейдем к археологическим памятникам; о них, как историческом источнике, написано немало (Массон 1976; Колпаков 1988; Социальная.. А993; Ольховский 1995; Afanas'ev 1994). Важность археологических данных подчеркивает то обстоятельство, что они являются реальными остатками, поступающими в распоряжение исследователя. В то время как письменные памятники — продукт третьей стороны с иными, чем у номадов, этническими и социальными представлениями. По этой причине некоторые исследователи отдают предпочтение археологическим источникам. Д.Браунд, например, пишет: «Терминология античного мира должна стоять на втором плане, за данными вещественных источников, потому что когда мы переходим из греко-римского мира на земли сарматов, мы переходим из исторического времени в доисторическое. А в доисторическом времени нашим путеводителем должна быть археология» (Бра-унд 1994, с. 173). Правда, не со всем можно согласиться в этом утверждении. Во всяком случае, письменные памятники помимо недостатков имеют бесспорные достоинства, так же как археологические данные помимо плюсов имеют минусы.
В реконструкции социальной истории использование археологических материалов основывается на двух допущениях: О общественное положение погребенного полностью отражается в поведении членов социума во время организации похоронной церемонии; 2) погребальная процедура зависит от количественного и качественного состава лиц, признающих наличие общественных или семейно-родственных связей с умершим (Социальная... 1993, с.5). При этом, как признают сами археологи, на современном этапе развития науки, уровень разработок методик распознания социальной структуры древних обществ «не может быть выше стадии первого приближения к истине» (Акишев 1993, с.46). Так, С.А.Плетнева полагала, что археологическим индикатором элитарного класса было наличие в мужских могилах поясного набора. Однако анализ Г.Е.Афанасьева (1993, с.131-143) данного вопроса при помощи выборки из 130 катакомб из всего имеющегося материала по салтовской катакомбной погребальной обрядности (около 1500 погребений) показал, что значение поясного набора в системе социальной стратификации мужской части общества является самым низким. Можно даже сказать, что поясной набор служил характерным элементом костюма всех взрослых мужчин независимо от социального статуса.
По убеждению Б. Дженито, «Значение и роль воина, центральной фигуры кочевых обществ, в археологическом контексте трудно выяснить до тех пор, пока не проведены четкие разграничения, например, между тем, что такое оружие и что такое орудие, что является ритуальным (экстраординарным), а что функциональным (ординарным) объектом». Вместе с тем итальянский ученый полагает, что анализ погребального обряда «позволяет сегодня получать интересные и неожиданные результаты, нацеленные на определение индексов ранга и статуса, которые предполагают определенную социальную сегментацию...» (Статистическая... 1994, с. 11).
Уровень методики «чтения» археологических памятников и использования результатов в реконструкции социальных процессов растет с каждым годом. Например, для изучения этнокультурного комплекса кочевников археологи научились «читать» памятники изобразительного искусства. Заключенная в них информация разнообразна, охватывает различные стороны жизни общества и позволяет почерпнуть сведения о деталях быта, религии, мифологии, вооружении, тактике ведения боя и др. Предметы искусства, рисующие облик номадов, условно делятся на две категории: 1) объекты погребального комплекса, 2) произведения монументального характера, являвшиеся частью интерьера парадных или культовых помещений — скульптуры, рельефы или настенные росписи (Абдуллаев 1998, с.83-84).
Отличительными чертами цивилизации номадов, согласно версии А.И. Мартынова (вызвавшей неоднозначную реакцию специалистов), являются монументальная архитектура погребальных сооружений, монументальное искусство каменных изваяний, пышные и общественно значимые погребения вождей, социально значимое искусство (Могильников 1992, с.288). Материалы раскопок, по убеждению некоторых археологов, позволяют реконструировать половозрастную и социальную дифференциацию древних обществ (там же, с.288-292). .
Большие сложности испытывают ученые при использовании данных археологии в реконструкции этнических процессов. В «Археологическом словаре» английских ученых У.Брея и Д.Трампа (1990, с.218) выражен взгляд большинства археологов на алан, как одно из сарматских племен. Это тем более удивительно, что чисто археологическими методами проблему формирования ранних алан нельзя решить однозначно. Предлагаемые интерпретации накопленного в ходе раскопок материала и полученные на этой основе выводы диаметрально противоположны. Палеоантропология пока вообще ничего не дает по ранним аланам. Исследования идут лишь по линии выяснения соотношения средневековых алан и позднейших осетин.. Но даже этот вопрос еще далек от окончательного решения, ибо, как подчеркивают специалисты (Цветкова 1981, с.69-75; Шевченко 1986, с. 100-107; Герасимова 1994, с.55-61; Тихонов 1994, с.62-68), «ни уровень развития теоретической мысли, ни само наличие, а тем более состояние изученности палеоантропологических материалов, не представляются удовлетворительными» (М.М.Герасимова).
Неожиданную остроту приобрел вопрос о времени появления катакомб на Северном Кавказе и их этнической принадлежности. Одни исследователи считают, что «катакомбный способ захоронения не является определяющим и обязательным признаком ранних алан» (Мошкова 1983, с. 28) и эти могильники оставлены «смешанной по своему составу группой населения» (Абрамова 1993, с.9); другие, напротив, уверенно заключают, что «катакомба является аланской формой погребального сооружения» (Аланы, Западная Европа... 1*992, с. 149), что данная идея «продолжает получать подтверждение на массовом материале» (Ковалевская 1992, с.30) и «представляется ... более логичной» (Гаглойти 1995, с. 13).
Одно из других возможных направлений поисков археологов продемонстрировал А.С.Скрипкин, проследивший среднеазиатские корни распространения аланских тамг в Северном Причерноморье (Скрипкин 1990, с.208).
Фольклор. В данном исследовании большое внимание, как источнику, уделено фольклору. В самом общем виде фольклор — совокупность устных текстов, функционировавших (или функционирующих) в быту какого-либо народа, или какой-либо локальной, конфессиональной, профессиональной или иной первичной, контактной группы (Чистов 1986, с.6, 30).
Для восстановления процесса классообразования важное значение имеют данные такого жанра фольклора, как эпос. Исследователи осетинского нартовского эпоса сходятся во мнении, что сказания в основе своей отражают ту стадию развития, которую называют «военной демократией» (Скитский 1949, с.21-22, 25; Смирнова 1959, с.61-64; Абаев 1978, с.30, 34); возможно, точнее ее называть стадией «военной иерархии». Нартовский эпос помогает определить некоторые факторы и механизмы классообразования, уточнить роль в этом процессе престижной экономики, потестарных функций и т.д. Среди жанров фольклора особый интерес для историка представляют генеалогические предания . Одной из их особенностей является не просто фиксация исторических фактов, а их отражение в связи с определенной мировоззренческой моделью (Бурде-Шнейдевинд 1969, с.341-345). Родословные рассказы появились далеко не на первом этапе становления классового общества и представляют собой продукт его развития. Данные произведения создавались с целью обоснования привилегий знати. Реакцией на «аристократические» предания стало возникновение «демократических» вариантов. Субъективность обоих типов произведений устного творчества очевидна. Тем не менее, данные генеалогических преданий, критически проанализированные, могут дать дополнительную информацию по нашей теме.
Проблемы этносоциальной истории ранних алан невозможно решать без учета данных языкознания . Практически все специалисты в этой области аланский (осетинский) язык относят к (иранской) группе индоевропейской семьи языков; одним из первых на это указал академик А.М.Шегрен (Sjogren 1848, S.571). В.Ф.Миллер отмечал, что осетинский язык — «последний остаток одного из северных диалектов иранского праязыка. Предки осетин... пришли из Азии в Европу в доисторические времена и некогда под различными названиями (сарматов, аорсов, сираков) занимали Северный Кавказ, нижнее течение Дона и часть северного побережья Черного моря. Только незначительная часть этих европейских иранцев сохранилась под названием осетин в горах Кавказа...» (Миллер 18876, с. XLIX). В другой работе ученый уточнил: «1. Осетины принадлежат по языку к иранской группе индоевропейской семьи народов... 2. Предком осетинского языка было одно из наречий, развивавшееся в северной части древнейшей территории, занятой иранцами, приблизительно на север от Окса и Яксарта в степях Средней Азии... 4. Предки осетин входили в состав тех иранских племен, которые были известны за многие столетия до Р.Хр. под именем сарматов и отчасти скифов ... Может быть, к тем же иранским племенам принадлежали далее на востоке массагеты и некоторые другие племена, известные персам под именем саков» (Миллер 1887, с. 100-101; ср.: Miller 1903, S.4).
Современные В.Ф.Миллеру лингвисты поддержали его идею (Hubschmann 1877, S. 11-12; Hirt 1905, S. 112-114). В главном специалисты разделяют ее и в настоящее время (Bleichsteiner 1918, S.7; Zgusta 1955, S. 52-56; Bielmeier 1977, S.l, 7-11: Diesner 1981, S. 70), некоторые различия имеются лишь в деталях. Г.А.Ахвледиани аланский (осетинский) язык считал «непосредственным продолжателем» скифского (Лхвледиани 1960, с. 174-175). В.И.Абаев для всех иранских наречий Северного Причерноморья VIII в. до н.э. — V в. н.э. употреблял единый термин — «скифский язык». Целый ряд общих черт этих наречий, противопоставлявших их всему остальному ираноязычному миру, позволяет, по мнению ученого, «рассматривать все скифо-сарматские говоры как одно лингвистическое целое». Конечно, между ними имелись и различия, особенно между скифским и сарматским, но в целом имеющийся лингвистический материал свидетельствует «о языковом единстве иранского Причерноморья и позволяет применить к этому единству одно общее наименование». Более точным, полагает В.И.Абаев, было бы назвать его не «скифским», а «скифо-сарматским», однако это «наименование несколько громоздко» (Абаев 1949, с. 147-149).
К этой проблеме В.И.Абаев возвращался неоднократно; реагируя на критику своей концепции со стороны Я.Харматты, исходившего из исконной диалектной пестроты скифо-сарматского мира и постулировавшего наличие 4-х диалектов. В.И.Абаев обратил внимание на один уязвимый пункт в аргументации венгерского ираниста: различия скифо-сарматской ономастики можно «рассматривать как разные ступени развития одного и того же языка» (Абаев 1971, с.11). Автор вновь высказался за концепцию двух диалектов, скифского и сарматского, одного языка. К аналогичному выводу пришел Л. Згуста. На основе анализа солидного ономастического фонда Северного Причерноморья он выделил два диалекта: архаический (скифский) и более «молодой» (сарматский). Различия между ними не были принципиальными; оба диалекта очень близки друг к другу и вместе «образовывали один язык» (Zgusta 1955, S. 254).
Изложенное не означает, что лингвисты происхождение аланского языка связывали только со скифо-сарматскими наречиями Северного Причерноморья. Например, Р.Фрай, хотя и считает осетин потомками «средневековых алан, скифского иранского народа» (Фрай 1972, с.65), вместе с тем счел необходимым подчеркнуть: «Древиеосетинский язык можно, очевидно, отождествлять с языком аланов только в том случае, если под ними понимать совокупность этнических групп. Проблема родства аланов с согдийцами и хорезмийцами во многом еще не ясна» (там же, с.221).
Э.Бенвенист более уверенно говорил о связи алан со Средней Азией: в аланском (осетинском) «распознается одна из значительных форм того иранского языка скифов, который в результате последовательной дешифровки согдийского, хотанского, а теперь и средневекового хорезмийского языка выступает из мрака неизвестности» (Бенвенист 1965, с.23).
Изучение текстов осетинского нартовского эпоса дало Г. Бейли возможность «заметить, как лексика сакских диалектов древнего Хорезма (500 — 1000 гг.) и Тумшука совпадает во многих случаях с частью осетинской лексики, будучи в этом отношении отличной от других иранских диалектов» (Бейли 1977, с.43).
И.Г.Добродомов осетинский относит к «скифской (северо-восточной) ветви иранских языков, носители которых пришли из Средней Азии» (Доородомов 1981, с.39). При этом ближайшими родственниками названы древний хорезмийский и согдийский.
Конечно, и среди лингвистов имеются разногласия. Так, К.Е.Гагкаев обратил внимание на то, что в схеме классификации языков скифский относится к древнеиранским, а сарматский и аланский - к среднеиранским. Однако, по его мнению, имеются «серьезные лингвистические основания (этимология, словообразование) рассматривать ономастику восточных провинций Скифии как отражение не древнеиранского, а среднеиранского состояния» (Гагкаев 1981, с.17).
В целом основные точки зрения иранистов на проблему происхождения аланского языка сводятся либо к признанию его скифским (скифо-сарматским), либо к отрицанию столь прямой и непосредственной связи, но и в этом случае определенная преемственность между ними подразумевается. При любом из вариантов лингвисты полагают, что ареал формирования аланского языка очень велик — от Алтая до Дуная. Характерный пример — мысль Р.Фрая: «Хотя мы не всегда еще можем точно отграничить раскопанные сарматские памятники от аланских или массагетских, но благодаря самоотверженному труду археологов постепенно заполняются лакуны в наших знаниях о древней истории Средней и Центральной Азии. Огромная область, простирающаяся от Алтая или даже от Китайской стены до Трансильвании и Венгрии, обнаруживает черты определенного единства, причем выясняется, что иранские племена играли на этих территориях очень важную роль — по крайней мере в течение тысячелетия, предшествовавшего гуннскому нашествию первых веков новой эры» (Фрай 1972, с.222л
Вопросы социально-экономической истории могут плодотворно изучаться при помощи анализа терминологии источников. Правда, если он написан на иностранном, это мало что может дать для истории ранних алан. Как бы добросовестно таковой документ не был составлен, он написан автором, чуждым для данной среды. Иностранные авторы пользовались понятиями и терминами своего общества и языка, которые лишь приблизительно фиксировали чуждые им явления (Новосельцев, Пашуто, Черепнин 1972, с. 12 примеч. 7). Гораздо большие результаты дает анализ социально-политических понятий, бытовавших в средневековой Осетии и имевших, как правило, местное происхождение. По авторитетному мнению В.И.Абаева, «язык представляет первостепенный исторический источник ... Каждое слово-понятие, если удается раскрыть его историческое содержание, представляет ценнейший документ» (Абаев 1949, с.9). По убеждению М.И.Дьяконова, «лингвистические данные при правильном применении методики могут оказаться не менее, а даже более достоверными, чем известия текстовых памятников, обычно используемых историком» (Дьяконов 1951, с.92). В целом, анализ терминологии источников для ранней эпохи — один из главных методов исследования социальных связей (Новосельцев 1985, с.99).
В работе использованы данные топонимики, генеалогии, антропонимии. Особое внимание медиевистов к нетрадиционным источникам связано со спецификой письменных памятников. Последние выходили из под пера лиц, относившихся к полярным классам, поэтому были субъективными. История того или иного древнего периода, реконструированная только на базе письменных ИСТОЧНников, в какой-то мере может оказаться неполной и односторонней (Стродс 1977, с.42). Избежать этого помогают нетрадиционные источники, дающие немалую информацию для реконструкции социальных и этнокультурных процессов. Так, состав имен, бытующих в обществе в определенный период, характеризует его «лицо». Выполняя ряд социальных функций, имя живет и развивается по законам языка, но причины, стимулирующие развитие именных систем, лежат вне сферы действия лингвистики и по своему происхождению социальны (Суперанская 1973, с.25-26). В нашей стране антропонимические исследования ведут, в основном, лингвисты. В этой связи В.Б.Кобрин напоминал, что антропонимика - ценная помощница в поисках историков: особенно велико ее значение для изучения персоналий, для генеалогии (Кобрин 1977, с.80). Разумеется, не обладая специальной подготовкой и необходимыми познаниями, мы не можем заниматься лингвистическим анализом имен, но это и не входит в нашу задачу. Нас интересует социальная и этнокультурная информация аланского именника, ибо имя — это пароль, обозначающий принадлежность носителя к определенному общественному слою. Имя не столько разделяет людей, сколько вводит в ряд. Оно связывает носителя с другими лицами с тем же именем и с тем же социальным слоем, в котором оно принято, независимо от его исходного этимологического значения (Никонов 1974, с. 14.20).
Сноски: 1 Контактной называется группа, осуществляющая внутри" себя прямую (от человека к человеку) коммуникацию.
2 Под преданием понимается устный, имеющий установку на достоверность прозаический рассказ, основное содержание которого составляет описание реальных или вполне возможных фактов. Сведения, сообщаемые им, представляли интерес для той общественной среды, в которой предание бытовало (Толстова 1983, с.7-8)
Источник: Гутнов Ф.Х. Ранние аланы. Проблемы этносоциальной истории - Владикавказ: Ир, 2001.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |