поиск в интернете
расширенный поиск
Иу лæг – æфсад у, дыууæ – уæлахиз. Сделать стартовойНаписать письмо Добавить в избранное
 
Регистрация   Забыли пароль?
  Главная Библиотека Регистрация Добавить новость Новое на сайте Статистика Форум Контакты О сайте
 
  Навигация
Авторские статьи
Общество
Литература
Осетинские сказки
Музыка
Фото
Видео
  Книги
История Осетии
История Алан
Аристократия Алан
История Южной Осетии
Исторический атлас
Осетинский аул
Традиции и обычаи
Три Слезы Бога
Религиозное мировоззрение
Фамилии и имена
Песни далеких лет
Нарты-Арии
Ир-Ас-Аланское Единобожие
Ингушско-Осетинские
Ирон æгъдæуттæ
  Интересные материалы
Древность
Скифы
Сарматы
Аланы
Новая История
Современность
Личности
Гербы и Флаги
  Духовный мир
Святые места
Древние учения
Нартский эпос
Культура
Религия
Теософия и теология
  Строим РЮО 
Политика
Религия
Ир-асский язык
Образование
Искусство
Экономика
  Реклама
 
 
Дамаск. Июль. Воскресенье
Автор: 00mN1ck / 31 октября 2007 / Категория: Литература » Живут в Сирии осетины
Сирию мне предстояло ехать с председателем правления Союза журналистов нашей республики Хаджимуратом Гокоевым и заместите­лем редактора газеты «Социалистическая Осетия» Юрием Семибратовым. Я твердо решил для себя — на сей раз никаких блокнотов, никаких записей, резонно полагая, что такие «зубры» журналистики, как мои спутники, смогут в полной мере осветить наше путешествие на страни­цах республиканской прессы и ознакомить читателей с итогами поездки в одну из загадочных экзотических стран Ближнего Востока... А я, как любознательный турист, буду только смотреть, слушать и удивляться...
Однако эти планы оказались неосуществимы — слишком много было ярких впечатлений, запоминающихся встреч, слишком велик был ин­терес моих земляков к тому, что мы увидели и услышали на земле далекой Сирии, чтобы ограничиться газетными очерками, репортажа­ми и путевыми заметками, пусть даже достаточно пространными. Не последнюю роль, наверное, сыграло огромное чувство долга перед си­рийскими осетинами, для которых каждый приезд к ним гостей с исторической Родины — незабываемый праздник, долгожданная встреча с бесконечно родным, очень близким, с тем, что связывает их с про­шлым незримыми, но крепчайшими узами, что невозможно выразить словами. Не донести до жителей Осетии непередаваемую атмосферу тех встреч, эмоционально-душевный настрой, сопутствовавший нам во все дни пребывания в Сирии — такого я просто не мог себе позволить.
Тогда я взял в руки чистый лист бумаги и ручку. Так появилась на свет эта небольшая повесть.
Я не упускал случая поделиться радостью по поводу предстоящей поездки с друзьями, знакомыми. Конечно, все они завидовали мне доброй завистью и почти каждый задавал один-единственный вопрос: «Наверное, ты увидишься с тамошними осетинами?» В этом вопросе сквозил неподдельный интерес к образу жизни далеких сородичей; я угадывал в нем и своего рода напутствие, наставление: «Обязательно повстречайся с ними и когда вернешься домой, расскажи нам все, что увидел, услышал, узнал...»
А просьба моего старого друга, начальника Владикавказского аэро­порта, веселого и остроумного Мурата Каргинова звучала почти как приказ: «В Дамаске работает наш бывший пилот Солтан Каболов... Постарайся обязательно разыскать его... и вообще — если бы я знал, что ты полетишь в Сирию, предупредил бы одного молодого человека из тамошних — Албегова — он был здесь недавно,— чтобы тебя встре­чали в аэропорту....»
Конечно же, все мои друзья и знакомые были едины в том, что нельзя ехать к землякам без подарков. В основном советовали взять с собой фотографии Коста, осетинские книги, журналы...
Разумеется, и до меня в Сирии побывало немало моих земляков. Перед поездкой я встретился с одним из них, и немудрено, что я бук­вально забросал его вопросами — меня интересовало абсолютно все, что касалось Сирии, я хотел иметь хоть какое-то представление о стра­не, где мне предстояло побывать впервые. Однако у моего собеседника было совершенно противоположное мнение об общечеловеческих цен­ностях, международных контактах и т. д. Он все норовил повернуть разговор в коммерческое русло, а под конец беседы и вовсе огорошил меня: «Ты знаешь, я привез оттуда такие шикарные голубые занавеси, что жена чуть не задушила меня в объятьях...»
Кому что... Хотя, впрочем, удивляться этому вряд ли стоит — каж­дый имеет право на собственный взгляд на вещи, на свою трактовку явлений и жизненных коллизий... На то мы и разные..
Перед поездкой я наведался в село, к матери. Она, кажется, обрадо­валась моему сообщению, но тут же в ее усталых глазах появилась тень беспокойства, она стала дотошно расспрашивать меня о том, кто посылает, с кем еду и на чем — самолетом или поездом и еще о многом-многом другом.
Потом мы с ней вспомнили, как несколько лет назад по республи­канскому радио передавали интервью с одним из сирийских осетин... В конце беседы он сказал: «Как передать словами мою любовь к Осе­тии? Даже деревья на ее древней и прекрасной земле мне бесконечно дороги, если бы мог — каждое из них обнял бы и крепко-крепко при­жал к своему сердцу». При этих словах мама, внимательно слушавшая всю передачу от начала до конца, не смогла сдержать своих слез...
Перед самым нашим отъездом погода вдруг резко изменилась, уста­новились ясные солнечные дни. И показалось мне — наверное, покро­витель природы моей родной Осетии каким-то образом проведал, что я улетаю в жаркую страну и старается подготовить меня к встрече с ней... Мысленно я поблагодарил его за эту добрую услугу...
В девятом часу вечера по московскому времени наш самолет под­нялся с аэродрома «Домодедово —2» и взял.курс на Ближний Восток. А спустя три часа под крылом воздушного лайнера засверкали ночные огни древнего и славного Дамаска. Здесь нас уже ждали...
До сих пор это для меня большая загадка, но встречающие — трое молодых людей — нашли нас практически сразу же среди огромной толпы, заполнившей просторные залы современного аэропорта.
Забегая вперед, хочу сразу познакомить с ними читателей. Старший - высокий, широкоплечий Абдел Салам Далхутт, немногословный улыбчивый мужчина средних лет, приходился братом председателю Союза журналистов страны и главному редактору одной из крупней­ших газет Сирии «Тишрин». Кстати, Абу-Гасан, (так он просил себя называть) немало сделал для того, чтобы мы получили от поездки ог­ромное удовольствие, массу впечатлений, нашли здесь немало друзей, которых и на сей раз вспоминаем с большой теплотой. Абу-Гасан ока­зался исключительно доброжелательным и внимательным человеком. Казалось, он заранее предугадывал все наши желания, просьбы и ста­рался выполнить их немедля и самым добросовестным образом, при­чем видно было, что это ему самому доставляло громадное удовольст­вие... После, уже когда мы попрощались с гостеприимными хозяевами и заняли места в самолете, увозившем нас обратно на Родину, у меня невольно вырвалось: «Как нам будет отныне не хватать нашего Абу-Гасана... Спасибо тебе, добрый друг, живи долго и счастливо в своей прекрасной стране. Мы никогда тебя не забудем...»
Товарищ Абу-Гасана журналист и переводчик Анис Харба несколь­ко лет назад закончил учебу в Ленинградском университете. Он непло­хо владел русским языком, но иногда, пытаясь поточнее перевести то или иное слово или выражение, на мгновение умолкал и, подняв к небу большие черные глаза и указательный палец, некоторое время многозначительно молчал, как бы говоря: «Минутку терпения, сейчас это слово само упадет к нам в руки...»
Однажды кто-то из нас задал Харбе, как позже выяснилось, не со­всем корректный вопрос относительно того, не вспоминает ли Анис Советский Союз, не мечтает ли поехать туда снова?
Анис на какое-то время смешался, затем деликатно перевел разго­вор на другую тему. Впрочем, он не забыл об этом эпизоде и позже, когда мы поближе познакомились, молодой сириец откровенно под­елился своими впечатлениями о пребывании в нашей стране. Скажем прямо — нам было не очень приятно слушать об этом. Анис рассказы­вал, в каких отвратительных условиях жили студенты в ленинградском общежитии, какое отношение было к иностранным студентам-практи­кантам в одной из волгоградских редакций, как плохо было в Москве — столице огромного государств, — с продуктами и еще о многом-мно­гом другом...
Мы молча слушали и стыд, чувство обиды за родную державу пере­полняли наши сердца. Но мы ничего не могли возразить Харбе, ибо сами знали, что разгильдяйство, безответственное отношение к делу, бесхозяйственность, увы, стали нормой жизни в нашей громадной стра­не. И все же Анис пощадил наши патриотические чувства и пролил бальзам на наши души, когда сказал, что не все так плохо было в Со­юзе. Он с видимым удовольствием вспоминал своих студенческих то­варищей, а также голубоглазых русских красавиц, а под конец с чувст­вом и вдохновением прочитал чеканные строки Есенина о березе, ко­торая «принакрылась снегом, точно серебром...»
Тогда мы все немного отошли — значит не такие уж мы плохие и бездарные! А когда Анис попросил нас прислать ему лекарство для желудка, которое, как он слышал, изготавливают только в Осетии, мы вообще повеселели... И подружились с Анисом еще больше... Кстати, я все собираюсь написать ему письмо, расспросить о житье-бытье и за­одно поинтересоваться, как он назвал свою дочь или сына. Перед са­мым нашим отъездом семья Харбы ждала прибавления и он говорил, что обязательно назовет ребенка осетинским именем...
И, наконец, о третьем товарище Харбы и Абу-Гасана, встречавшем нас в теплую летнюю ночь в дамасском аэропорту. Им оказался наш земляк, русский Владимир Филиппов. Он до этого работал вместе с Александром Дзасоховым, возглавлявшим тогда советское посольство в Сирии. Мы, конечно же, не замедлили передать Филиппову самые сердечные приветы и наилучшие пожелания от Александра Сергееви­ча, отчего Володя буквально расцвел и радостная улыбка долго не схо­дила с его загорелого лица...
С самого первого дня пребывания на сирийской земле мы постоянно ощущали помощь и участие Филиппова, он, кстати, и тогда еще продолжал работать пресс-атташе посольства СССР в Сирии. Возможно, оказы­вать нам всяческое содействие было его прямым служебным долгом. Но Володя не ограничивался тесными рамками служебных обязаннос­тей, он, так же как Абу-Гасан и Харба, делал все возможное для того, чтобы мы с максимальной пользой проводили каждый день и час в этой стране. Позже мы с Гокоевым и Семибратовым сошлись во мнении, что такое стало возможным во многом благодаря Дзасохову. И хотя Александр Сергеевич уже здесь не работал, его огромный авторитет был по-прежнему непререкаем среди работников посольства, да впрочем, и среди рядовых сирийцев... И это сослужило нам добрую службу...
А теперь вернемся к тому моменту, когда наш самолет приземлился в аэропорту и нас встретили Абу-Гасан, Харба и Володя Филиппов. После обмена приветствиями хозяева пригласили гостей из Осетии к маши­нам. И каждому предложили сесть в... отдельный «мерседес»! Мыс Юрием Семибратовым сели в один из этих шикарных автомобилей. Впереди, рядом с водителем, сел наш переводчик Харба, и мы поехали...
Вокруг сверкал и переливался огнями древний и вечно юный Да­маск, а мой мозг, да простит меня читатель, вдруг начала сверлить мысль: «А если наши сегодняшние хозяева, такие радушные и добрые люди, приедут вот так же к нам в гости, что мы сможем им предло­жить, чем обрадуем, чем удивим? В какие машины посадим? И у кого будем их просить?» Мысль была неприятная, мешала сосредоточиться на .торжественности и значимости момента, не давала наслаждаться открывавшейся перед нами чудесной картиной, я пытался отогнать-ее, но она — назойливая и упрямая — никак не хотела уходить...
Но, в конце концов, эмоции и переживания уступили место другим чувствам, я не мог сдержать своего восхищения видами города и спросил Аниса: «Днем или ночью красивее Дамаск?» Он повернулся ко мне, некоторое время молчал, затем, выразительно прикрыв глаза, с гордостью сказал: «Дамаск одинаково прекрасен в любое время суток...»
Тут, пожалуй, впору сказать несколько слов об этом одном из древ­нейших и красивейших городов мира. За долгие годы своего существо­вания он много раз менял облик. Здесь находятся ворота, где соверши­лось чудо, когда язычник Савл превратился в христианина Павла, ме­четь Омейядов, где во внутренней часовне, оставшейся в наследство исламу, хранится голова Иоанна Крестителя. Увидели мы и гробницу великого Салах-ад-Дина, дворец Каапр аль Казн и многие другие до­стопримечательности, вплоть до улицы Победы в честь новой свобод­ной Сирии.
Пережив множество трагедий и катастроф, Дамаск, тем не менее, остался цветущим городом с прекрасными садами персиков и абрико­сов, старых и молодых яблонь. На его улицах смешиваются в толпе одежда старой Сирии и модная современность, гудят роскошные ма­шины и звенят колокольчиками верблюды. Сияние разноцветных элек­трических лампочек струится из зеркальных витрин, а где-то при свече народные умельцы склонились над инкрустацией из перламутра.
Дамаск живет причудливой и сложной жизнью, как маленький Па­риж, но каждый, кто попадает в его гостеприимные объятья, не может не проникнуться его вечно новой прелестью, не оценить жажду его влечения к современности, его преданности свободе.
Таков Дамаск, который встречал в тот июльский вечер нас — гостей из далекой Осетии...
На второй день мы до самого обеда отдыхали в уютных гостиничных номерах, никто нас не беспокоил. Затем явились наши новые друзья, великолепная троица в лице Абу-Гасана, Аниса Харбы и Володи Фи­липпова. Все вместе мы спустились в ресторан, пообедали, поговорили о том о сем, а потом хозяева предъявили нам требование: «Так как вы наши дорогие гости, отныне будете делать то, что мы скажем!»
Делать было нечего, мы с большим удовольствием согласились с подобным «ультиматумом» и для начала отправились в национальный музей. Думаю, наши друзья не без основания полагали, что посещение этого музея даст нам наиболее полное впечатление о жизни сегодняш­ней Сирии, о ее историческом прошлом...
Директор музея, худощавый, среднего роста мужчина, был весьма обрадован, когда узнал, что мы из Советского Союза, сказал: «Я знаю, что ни в одной стране мира так не поставлена работа с музеями, как в вашей. Недавно мне посчастливилось побывать в Москве, там прохо­дил международный конгресс музейных работников, приехало немало видных ученых, я сидел в первом ряду и боялся пропустить из выступ­ления хоть одно слово...»
Рассказав нам об этом, директор затем сам повел нас по залам му­зея, показывая в первую очередь те экспонаты, которые, по его мне­нию, представляли наибольший интерес. И сам с большой охотой рас­сказывал о них. Мы узнали немало любопытного. В частности, как попала сюда первая книга на арабском языке, первые медицинские инструменты, которыми пользовались еще эскулапы древности, ору­дия земледелия, оружие...
Немало повеселил нас случай, о котором с гордостью рассказывал директор. Как-то музей посетил парикмахер из Германии. В одном из залов немец долго стоял у скульптуры сирийской женщины, затем сфо­тографировал ее, даже набросал эскиз карандашом на бумаге и уехал... Оказывается, ему очень понравилась прическа мраморной статуэтки. Спустя некоторое время пришло письмо из Германии, где парикмахер, после слов благодарности в адрес работников музея, сообщал, что те­перь у него отбоя нет от клиентов, женщинам его города очень понра­вилось, как уложены волосы на голове той дамы из музея...
На наш вопрос, а кому же стараются подражать сирийские мужчины, укладывая свои волосы, директор подвел нас к огромному полотну в кон­це зала. Это был портрет президента Хафеза Асада. Вообще, в Сирии есть некий культ изображения высшего руководителя. Мы видели картины и фотографии с изображением Асада на стенах домов, на стеклах автомоби­лей, на витринах магазинов, над светофорами, под гигантскими пролета­ми мостов... И везде президент был изображен улыбающимся.
- Улыбка — свидетельство доброжелательности, любви, она притя­гивает к себе, как яркий костер в зимний день, дает человеку надежду, успокаивает душу,— объясняли нам,— мы не хотим видеть нашего пре­зидента другим...
Кстати, как мы потом узнали, единственное место в стране, где Асад не улыбается на портрете — это крупнейшая в Дамаске мечеть. Так захотел сам президент.
Мысль по поводу: «А у руководителей нашей страны на лице — не­изменно суровое важное выражение, боги! Вот только Горбачев час­то улыбался, да что проку?»
Еще одно незабываемое впечатление: улицы Дамаска. Они намного уже, чем широкие проспекты, например Москвы, но не только в этом различие между ними!
Каждый раз, находясь среди суетящейся, вечно куда-то спешащей московской публики, я чувствую себя не в своей тарелке, неуютно, некомфортно.
На улицах же Дамаска спешащий люд можно увидеть лишь утром — на службу опаздывать здесь не принято. Во все остальное время суток в каждом шаге, каждом движении дамаскцев сквозит неторопливость, умиротворенность, все здесь дышит спокойствием и размеренностью.
Дамаск — богатый, оживленный, красивый и процветающий город. Но мы видели в Сирии и другой город — город печали и скорби, город-призрак, где не живет никто. Его давно покинули смех, счастье, лю­бовь, радость жизни. И лишь ветер-бродяга, завывающий по пустын­ным углам обезлюдевших кварталов, да несколько тощих коз и пара облезлых рыжих псов являются сегодня основными обитателями не­когда цветущей Эль-Кунейтры. В семидесятые годы сюда пришли из­раильские солдаты. И схлестнулись в жесткой схватке вооруженные до зубов интервенты и защитники города, проявлявшие чудеса героизма и самоотверженности. Израильтяне, разозленные неуступчивостью жи­телей Эль-Кунейтры, буквально сравняли город с землей. Уцелел один-единственный дом, там сегодня музей. Впрочем, и весь город можно назвать музеем под открытым небом.
Конечно же, власти могут отстроить его заново. У государства на­верняка найдутся на это средства, но разрушенный Эль-Кунейтра ос­тавили как символ героизма, беззаветной преданности Родине одних и пример неслыханной жестокости других. «Пусть младшее поколение учится на примере старших, как надо любить и защищать родную зем­лю»,— говорят сирийцы.
Как тут не вспомнить наш Сталинград и героический дом Павлова, ставший символом несгибаемого мужества сталинградцев.
Печаль и запустение надолго поселились в Эль-Кунейтре. Невольно подкатывает комок к горлу, когда видишь заросшую бурьяном детскую футбольную площадку. Робко выглядывающие из-под бетонных разва­лин и наперекор всему тянущиеся к солнцу цветы и многое другое, что напоминает о случившейся трагедии.
Нам удалось встретиться с одним из бывших жителей Эль-Кунейт­ры, произошло это совершенно случайно. В жаркий полдень мы реши­ли отдохнуть в спасительной тени разрушенной церкви. Делились впе­чатлениями об увиденном и услышанном, намечали вместе с перево­дчиком Анисом дальнейший маршрут нашего путешествия по окрес­тностям Эль-Кунейтры. В это время к нам подошел сказочно одетый старик-сириец. В руках у него был глиняный кувшин. Протянув нам кувшин, старик широко улыбнулся и поднял кверху большой палец. Мы догадались, что он пришел угостить нас водой. И, действительно, вода оказалась холодной и вкусной. Мы утолили жажду и сердечно поблагодарили старика. Звали его Мухамед-Халин. Мухамед и его семья жили на окраине Дамаска, но, по его словам, он часто приходил к развалинам родного города. Старик показал нам место, где раньше находился его дом.
— Я здесь родился, здесь прошло мое детство, лучшие годы жизни, поэтому меня постоянно тянет сюда. Я прихожу к родным камням. Побуду с ними рядом, орошу из слезами, припаду к ним и сердцу становится легче. Эти камни дают мне надежду и силу жить дальше в этом неспокойном и жестоком мире. А врагу мы их не отдали и никог­да не отдадим...
Мы попрощались и ушли, а старик еще долго провожал нас задум­чивым грустным взглядом.
В этот день мы еще раз побывали в том самом доме-музее Эль-Кунейтры, о котором я рассказывал выше. Там в специальном альбоме было много отзывов гостей музея, побывавших здесь за годы его существования. Вот одна из таких записей: «Мы, делегация ГИТИСа им. Луначарского. Москва. СССР. Посетили город Эль-Кунейтру 13 мая
1990 г. Мы потрясены увиденным. Единственное желание всех, кто был здесь — это мир, свобода, счастье и покой. Дружба СССР и Сирии будет крепкой и нерушимой».
Оставили свои записи и мы — Хаджимурат на русском языке, а я — на осетинском.
Мы выразили свое искреннее восхищение мужеством и героизмом сирийцев в борьбе с иноземными захватчиками, гордость за их свобо­долюбивый дух и, конечно же, осудили тех, кто принес на эту древнюю и прекрасную землю смерть и разрушение...
Я до сих пор убежден, что без посещения Эль-Кунейтры наше путе­шествие по Сирии потеряло бы очень многое...
Побывали мы и в другом сирийском городе — Хаме. Он расположен на автотрассе Дамаск-Халеппо. Где-то около полудня наш «мерседес» притормозил около небольшого ресторанчика, расположившегося в живописном местечке на берегу реки... Здесь, под раскидистыми ши­роколиственными тутовниками стояли аккуратные ряды сверкающих белизной столиков. Дул прохладный ветер. Пока вежливый и обходи­тельный официант, молодой высокий сириец, принимал заказ, откуда-то из кустов вдруг выбежал пушистый рыжий котенок и начал ластить­ся к Гокоеву, тереться о его ноги. Хаджимурат поднял его на руки, ласково погладил и котенок, почувствовав себя в тепле и уюте, бла­женно зажмурил глазки.
— Может домой, своим дочуркам его отвезти,— улыбнулся Хаджи­мурат.— То-то будет для них сюрприз! Сирийский кот в Осетии!
- А тебе не кажется, что если из такой богатой страны ты приве­зешь им только этого рыжего котенка, они тебя не поймут, а то и попросту обидятся? — не удержался от шутки Юрий Семибратов. Мы все весело рассмеялись...
Затем мои спутники пошли смотреть местные достопримечатель­ности — небольшие мельницы, построенные на арыках, а я остался сидеть в прохладной тени тутовников... И вспомнил свой Хумалаг, ста­рое тутовое дерево во дворе родного дома. На нем тоже, наверное, созрели ягоды, они сыпятся на землю, а куры и нахальные воробьи вовсю лакомятся сладкими, сочными плодами. Представил на секун­ду, как мать хворостинкой отгоняет их, чтобы хоть внучата и соседские ребятишки вволю поели ягод, но ненасытные птички все атакуют мое старое тутовое дерево...
Я вдруг почувствовал, как меня потянуло домой, в Осетию, к мате­ри, друзьям... Но это было лишь мгновение... Потому что впереди у нас было еще многое, ради чего мы и приехали сюда, в далекую и сказочную Сирию — встречи, встречи, встречи... И прежде всего — с нашими дорогими земляками — осетинами... Мы жили в радостном предвкушении этих мгновений...

Д. Дауров. Живут в Сирии осетины

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
  Информация

Идея герба производна из идеологии Нартиады: высшая сфера УÆЛÆ представляет мировой разум МОН самой чашей уацамонгæ. Сама чаша и есть воплощение идеи перехода от разума МОН к его информационному выражению – к вести УАЦ. Далее...

  Опрос
Отдельный сайт
В разделе на этом сайте
В разделе на этом сайте с другим дизайном
На поддомене с другим дизайном


  Популярное
  Архив
Февраль 2022 (1)
Ноябрь 2021 (2)
Сентябрь 2021 (1)
Июль 2021 (1)
Май 2021 (2)
Апрель 2021 (1)
  Друзья

Патриоты Осетии

Осетия и Осетины

ИА ОСинформ

Ирон Фæндаг

Ирон Адæм

Ацæтæ

Список партнеров

  Реклама
 
 
  © 2006—2022 iratta.com — история и культура Осетии
все права защищены
Рейтинг@Mail.ru