поиск в интернете
расширенный поиск
Иу лæг – æфсад у, дыууæ – уæлахиз. Сделать стартовойНаписать письмо Добавить в избранное
 
Регистрация   Забыли пароль?
  Главная Библиотека Регистрация Добавить новость Новое на сайте Статистика Форум Контакты О сайте
 
  Навигация
Авторские статьи
Общество
Литература
Осетинские сказки
Музыка
Фото
Видео
  Книги
История Осетии
История Алан
Аристократия Алан
История Южной Осетии
Исторический атлас
Осетинский аул
Традиции и обычаи
Три Слезы Бога
Религиозное мировоззрение
Фамилии и имена
Песни далеких лет
Нарты-Арии
Ир-Ас-Аланское Единобожие
Ингушско-Осетинские
Ирон æгъдæуттæ
  Интересные материалы
Древность
Скифы
Сарматы
Аланы
Новая История
Современность
Личности
Гербы и Флаги
  Духовный мир
Святые места
Древние учения
Нартский эпос
Культура
Религия
Теософия и теология
  Строим РЮО 
Политика
Религия
Ир-асский язык
Образование
Искусство
Экономика
  Реклама
 
 
Названные братья 1/3
Автор: 00mN1ck / 23 сентября 2008 / Категория: Литература » Названные братья
Герои древних гор, краса и честь Кавказа,
Моя любовь для вас и эти строки вам,
По долгу сердца я слагаю гимн горам —
Стенам незыблемым природного каркаса.
Пусть гордые стоят в величии немом...
Величием иным трепещет грудь поэта,
Сияний лучей в их трепете живом
Нашел я отблески немеркнущего спета.
Я видел мужество сердец... чужда им лесть...
И гордость дикую следил в глазах с любовью,
Ей были дороги — свобода, правда, честь,
И счастье жертвовать за них своею кровью.

Автор.


В одно прекрасное, свежее осеннее утро по степи ехал молодой осетин, лет 23-х. Навестив в горах своих родственников, он возвращался теперь в свой, расположенный в степи, аул. Наездник был высок ростом, строен и широкоплеч. Открытое лицо его, с немного выдающимися скулами, с большими серыми глазами, обрамленное густыми черными вьющимися волосами, казалось симпатичным. Одеждой ему служил живописный костюм его родины: высокая барашковая шапка папаха, плотно облегающая фигуру черкеска с рядом серебряных патронов на груди, с чеканным серебряным кинжалом у пояса; на ремне через плечо висело неизбежное для всякого горца ружье.
Конь под ним — благородной крови, вороной кабардинский жеребец, с блестящей шерстью и тонкими ногами.
Габо — отчаянный малый, полный отваги и жизнерадостности. Во всем его существе сквозит что-то утонченное, рыцарское. Большую силу и известную суровость он унаследовал от своего отца. Кроме своего родного осетинского языка, он также бегло говорит по ингушски и немного по-русски.
Медленно двигаясь вперед и наслаждаясь бодрящей свежестью утра, он, вдруг заметил вдали какого-то всадника. Габо поехал быстрее, чтобы догнать его, потому что по степи не только приятнее, но и надежнее ехать вдвоем.
Когда он нагнал незнакомца, то увидел, что это был ингуш, лет тридцати на вид, маленький и крепкий, с чем-то диким, азиатским в наружности, с живыми умными глазами. Он ехал на маленькой взъерошенной лошади с длинными, болтающимися ушами, которые при каждом шаге следовали за движениями головы.
Габо приветствовал его по ингушски принятым между магометанами — «мир тебе». — И тебе мир! — ответил ингуш.
Затем Габо предложил незнакомцу ехать дальше вдвоем: им, как оказалось, было по пути. Пока они ехали рядом и рассказывали друг другу, откуда они и куда направляются, Габо, оглядывая своего спутника, заметил на нем прекрасную новую бурку; у него же самого не было никакой.
Габо — один из тех, которые охотно представляют «сухие работы» другим: его высшее удовольствие заключается в удальстве, сводящемся к тому, чтобы ловкостью и хитростью суметь овладеть тем, на что он, в сущности, не имеет ни малейшего права.
«И на что ингушу бурка Габо? — подумал он. — Ведь тебе бы она лучше пригодилась. Разве это не позор, что у него такая прекрасная бурка, новая, а у тебя никакой?»
«А что, если силой сорвать с него бурку? Ведь это, — пришел он к заключению, — не так опасно: я сильнее его, а конь мой выносливее его коня». План был готов. Он вдруг, громко хлопая, несколько раз ударил плетью по подпруге своей лошади.
На Кавказе конец плети снабжен широким куском кожи, который при ударе вызывает больше шума, чем боли. Габо делает вид, будто хочет подзадорить своего жеребца к более быстрому бегу, потому что горец не любит, чтобы лошадь шла сонно, с развальцем.
Благородное животное встрепенулось и галопом понеслось вперед. Вдруг Габо повернул назад и, сделав круг, проскакал сзади ингуша. Во второй раз он ухитрился проехать вплотную позади своего спутника, и в ту минуту, когда его колено почти задело хвост маленькой лохматой лошади, он нагнулся вперед, схватил бурку ингуша и сильным движением рванул ее к себе. Шнурки, которыми был, стянут ворот бурки, оборвались. Прежде чем пораженный ингуш пришел в себя, Габо уже ускакал далеко вперед, держа перед собою поперек седла похищенную бурку. Конь, подгоняемый своим седоком, мощным галопом несся по степи. Габо не выдержал, чтобы не повернуться назад на седле и не посмотреть, следует ли за ним ингуш. Тот сошел на землю и подтягивал подпругу своей лошади. «Ага, дело принимает серьезный оборот! — подумал Габо. — Он собирается меня преследовать».
Габо хлещет плетью и мчится еще быстрее. Когда он опять обернулся, ингуш уже сел на коня; через некоторое время он увидел, как тот заметно приблизился к нему: жалкая на вид лошаденка бежала быстрее его красивого жеребца. И каждый раз, когда Габо оборачивался, он видел, что расстояние между ним и ингушем все больше уменьшается. Наконец он понял, что нечего и думать о бегстве и что он ошибся, когда решил, что ингуш на своей маленькой лошади, никогда, не догонит его.
Вдруг он заметил перед собою пруд. Такие пруды обычно вырываются в степи, чтобы летом поить скот.
В низине, между двумя земляными насыпями, куда весною стекает много снеговой воды, устраивают поперечную плотину, которая и задерживает воду. Воды скопляется столько, что она держится полное лето.
Габо объехал вокруг пруда так, что он пришелся как раз между ним и его преследователем, слез с коня и, опершись на ружье, ждал противника.
Когда ингуш добрался до края воды, он также сошел с коня и, держа ружье в руках, крикнул Габо:
—Ну, стреляй в меня первым!
—Я не буду в тебя стрелять, потому что я виноват перед тобою. Ты первый стреляй в меня.
—Так как ты имел смелость сорвать с моих плеч бурку, то имей же теперь смелость и стрелять первым.
—Я не буду стрелять первым! — не соглашался Габо. Им руководила осторожность горца: он знал, что по обычаю даже через многие поколения пролитая кровь требует кровной мести.
—Тогда, по крайней мере, объясни мне, как мог ты решиться украсть у меня бурку? Давай-ка обсудим этот вопрос. Я давно искал храброго человека. Наконец я его нашел. Будем друзьями.
—Ты не купишь меня красивыми словами! — говорит Габо.
— Я уже больше не ребенок, чтобы так и поверить.
—Уверяю тебя, что это мое давнишнее желание подружиться с таким человеком, как ты. Я поскакал за тобою не для того, чтобы отнять у тебя бурку, а чтобы сделаться твоим другом. Ты мне нужен.
Но Габо все-таки не хочет ему верить. Тогда ингуш надевает путы на ноги своей лошади, — путы у кавказца всегда висят у седла, — бросает свое ружье и кинжал на землю и обезоруженный отправляется вокруг пруда навстречу к Габо.
Тогда и Габо снимает оружие и кинжал и идет на - встречу к ингушу. Когда они встречаются, он заглядывает ему в глаза: глаза честные.
Они протягивают друг другу руку.
—Я Сайд, сын Теспота из Ксарзана,— говорит ингуш.
—А я Габо, сын Явзико из Тагаурска.
Саид дружелюбно и испытующе глядит в глаза Габо и держит его руку, как бы желая узнать его всего по одному взгляду и по выражению лица, он доволен.
Потом он тихо говорит, и мелодичность его голоса поражает Габо:
—Нас свел аллах. Все должно совершиться так, как он предназначил. Да будет благословен аллах Ты тот человек, который мне нужен, которого я искал и которого аллах мне послал сегодня!
Он серьезно взглянул на Габо.
—Да, кто так храбр, как ты, тот так же и верен. Мы живем в плохое время! Теперь уже не то, что было раньше... Даже собственному односельчанину нельзя доверять.
И после минутного молчания продолжал многозначительно:
—Я иногда выезжаю ночью и смело кое-что предпринимаю. Это хорошо, что я тебя нашел. Мы будем держаться друг друга.
—Я тоже кое-что предпринимаю, — вставил Габо, — и люблю удаль.
«Да, ты мне это доказал сегодня!» — подумал Сайд, но ничего не сказал, а только пригласил Габо ехать с ним в Ксарзан и быть его гостем и эту ночь - но Габо считает это лишним. И хотя он слывет отчаянным и головорезом, все же осторожен и рассудителен. Он не выказывает недоверие, вежливо благодарит за приглашение и просит, чтобы Сайд, если он действительно хочет быть его другом, ехал к нему в Тагаурск и оказал, бы честь своим посещением бедной хижине его отца. Сайд из вежливости слабо возражает, затем соглашается, и они едут по направлению к Тагаурск. Когда они, после нескольких часов езды, приближаются к аулу, Габо, мучимый угрызениями совести, просит прощения у Сайда и уговаривает его взять отнятую им у него бурку назад.
Но Сайд не желает об этом ничего и слышать и принуждает Габо оставить бурку у себя на память о сегодняшнем дне, когда они сделались друзьями. Габо соглашается принять бурку и благодарит. Но дает себе слово доказать в будущем Сайду, что он избрал себе в друзья достойного друга.
Горец чувствует глубоко, ничто никогда не забывается им, ни благодеяние, ни обида, и он, как цельная натура, - может быть только другом или врагом.
Тагаурск—широко раскинувшийся степной аул. По обеим сторонам широкой улицы расположены дворы осетин, каждый с жилым домом, садом, конюшней и амбаром.
Габо и Сайд едут вдоль по улице и заворачивают а один двор, где их приветствует громкий лай собак. Магамат, младший брат Габо, берет у них лошадей и ведет их в конюшню. Он босой и с непокрытой головой, ему около шестнадцати лет; подросток высок и строен и очень похож на своего брата Габо. Те же черные вьющиеся волосы, большие серые глаза, несколько выдающиеся скулы, широкий открытый лоб, чистота и застенчивая приветливость в выражении. Картина юношеской бессознательной красоты.
Отец Габо, Явзико, вышел из дома, поклонился гостю и провел его в кунацкую!
Стены комнаты были увешаны коврами, несколько - кушеток и диванов служили для приема гостей. Посредине - стоял низкий стол с простыми стульями. Хозяин пригласил гостя присесть. Он был удивлен, что сын его пригласил ингуша, так как осетины неохотно общались с ингушами. «Габо знает, что делает», — подумал старик и с вежливостью, обычною в таких случаях на Кавказе, старался занять гостя. При этом он испытывал Сайда и в душе одобрял выбор сына.
Сайд наполовину дикий. Он не умеет ни читать, не писать. Ни в одном из аулов его племени нет школы. Мулла руководит юношеством в ежедневной молитве аллаху, и омовениях, которые предписывает им закон пророка, и в посте святого месяца Рамазана. Кроме того, рассказы стариков оказывают большое влияние на подрастающее поколение.
Ночью около сторожевого огня в степи, на свадьбах и других празднествах старики повествуют о героях, которые были храбры, верны, ловки, и будят в груди молодых чувство восхищения или желание следовать их примеру. У ингушей, как и у других горцев, сильно развито чувство чести: добыча, благословение и жизнь - дар аллаха, но честь дороже их обоих. Быть верным другу — дело чести того, кто верен. Хитрость к ловкость вызывают всеобщее восхищение.
Потому-то юноши и стремятся совершить что-нибудь достойное, героическое, что будет жить в народе и передаваться из уст в уста. Эти устные предания как бы формируют характер горца. Иногда у отсталой части ингушской молодежи героическое отождествлялось с разбоями и грабежами. Но и тут придерживались определенных «правил». Здесь допускаются обман и хитрость, только не по отношению к родственникам, односельчанам, гостям или друзьям. И тот, кто выдаст или предаст друга, навлекает несмываемый позор на себя и на весь свой род, даже на весь аул; это так низко, виновного так презирают, последствия столь тяжелы, что подобное почти никогда не случается.
Поныне еще с отвращением называют имя Мисоста из Даргавска, который убил скрывавшегося у него от полиции абрека, когда тот спал у костра, с целью добиться денежной премии, назначенной правительством тому, кто доставит его живого или мертвого. Проклятие шло за ним по пятам: братья его пали под пулями кровных мстителей, сын его умер от болезни, и он должен был хоронить его один. На улице никто не кланялся ему. Имущество его таяло и таяло. Но он, подавленный презрением и позором, живет еще и доныне.
Под влиянием таких рассказов вырос Сайд, такими традиционными понятиями воспитывался его характер - герои его народа — образцы, подражать которым было его заветным желанием.
Но нечто и другое еще жило в душе Сайда—это горячая любовь к своей родине. И пламенным желанием молодого горца было способствовать чем-нибудь возвышению родного народа. Он смутно сознавал то благоговение, которое могли бы принести хорошие школы. Он охотно вел бы также в аулах своего племени более разумно сельское хозяйство, какое он видел у немцев -колонистов, он, не колеблясь, отдал бы кровь своего сердца, чтобы все мужчины его племени были бы верными, честными и смелыми. В нем теплилась надежда, что когда-нибудь настанет время, когда такая работа на пользу целого народа будет возможна. Теперь же об этом пока нечего было и думать.
Сайд еще, не был женат. Он еще не повстречал той, которой желал бы обладать. Он вырос целомудренным: для порока в его сердце не было места.
Но названного брата ему хотелось бы иметь, как это водится на Кавказе, и он думал, что он его нашел. Габо "понравился ему". Его доброе, открытое лицо, его улыбка, его смелость и ловкость, затем пробудившаяся в нем совесть перед тем, как они добрались до аула, — все понравилось ему.
Он думал, что и Габо также согласится на это, несмотря на то, что он осетин, а он, Сайд — ингуш. Но он решил сегодня с ним еще не говорить, а пригласить Габо с его родственниками в Ксарзан и тогда, по обычаю, через старых и почетных людей изложить ему свое желание. Такие мысли мелькают у него в голове, пока он разговаривает с Явзико.
Входит Габо, чтобы накрыть на стол. Он ставит два прибора. Явзико будет, есть с гостем, а ему, Габо, не подобает сидеть или есть в присутствии отца. Он будет прислуживать вместе с Магаматом, который также надел черкеску и сапоги. Явзико и Сайд садятся за стол. Сыновья соседей, ровесники Габо входят и становятся у стены в полном вооружении, с папахой на голове. Они так приветствуют гостя Явзико.
Габо наливает отцу темного пива и кладет на тарелку баранью лопатку. Явзико поднимается, почтительно встает и Саид. Хозяин дома, по старому обычаю, держит в левой руке баранью лопатку, а в правой — рог с пивом и читает молитву:
—О боже, создатель мира!
—аминь! — говорят юноши.
—Я молюсь тебе и взываю к тебе сегодня вечером, к тебе, всеведающему, потому что ты сотворил все.
—Аминь!
—Я благодарю тебя, единый боже, за то, что ты внимал мне, когда я раньше молился и взывал к тебе.
—Аминь!
—Мы благодарим тебя и приносим тебе благодарственную жертву за плоды полей, за благословение очага, за здоровье тела, за мир в стране.
—Аминь!
—О боже, единый, я молю тебя а наше племя, не допусти, чтобы между нами были уроды, пьяницы и бесчестные! Дай нашим детям вырасти на славу нашего племени!
—Аминь!
—А теперь, великий боже, мы обращаемся к твоим свитым. Илья, повелевающий громом, градом и дождем, мы молим тебя и взываем к тебе быть нашим заступником перед господом, чтобы он сохранил наш урожай на полях и лугах от града, непогоды и засухи и чтобы мы, если нам придется собирать жатву, не забывали бы прославлять имя нашего господа.
— Аминь!
— Не отказывали бы чужеземцу и путнику в хлебе-соли.
— Аминь!
— Но, чтобы он с миром вошел бы в наш дом и под покровительством бога опять добрался бы до своего местожительства.
— Святой Георгий, покровитель воинов и путников, мы просим теперь тебя.
—Аминь!
—Если кто из этого дома отправляется в путь или едет ради угодного богу предприятия, будь его покровителем и руководителем и сохрани его от всех опасностей, которые могли бы ему угрожать.
— Аминь!
— И не дай ему совершить ничего бесчестного или грешного.
— Аминь!
— Христос, сын божий, так как мы верим в тебя, и ты будешь нас судить в загробной жизни, то мы просим тебя отпустить нам грехи наши и недостатки, потому что мы темные, неученые люди и стоим перед лицом великого бога.
— Аминь!
— Мы молим всех святых и ангелов быть нашими заступниками перед богом.
— Аминь!
— О великий боже на небесах, не умею я молиться, но услышь и внемли тому, что я говорил устами моими о потребности сердца моего.
— Аминь!
Явзико, окончив молиться, подал Сайду баранью лопатку. Сайд, как того требует обычай, откушал немного мяса и возвратил его Явзико.
Только после этого Явзико и Сайд сели, и юноши подали им кушанья. Прежде всего, три, величиною с тарелки, пирога с сыром, затем изрубленную вареную баранину, завернутую в блин из теста и, наконец, неизбежный шашлык — изжаренную на вертеле баранину.
После обеда сыновья Явзико убрали со стола, подали гостю курить и ушли на кухню, чтобы поесть самим. Через короткое время Габо возвратился и предложил Сайду пойти к соседу, где уже собралась молодежь, чтобы танцевать.
— Смотри только не влюбись, — шутит по дороге Габо, — у нас в Тагаурске девушки славятся своей красотой...
—Да и у нас, в Ксарзане, девчата что надо, посмотрят, словно иглою пронзят, — улыбчиво произносит Сайд.
Молодежь уже собралась на соседнем дворе.
Месяц стоял высоко на небе и между ветвями двух старых платанов лил свой серебристый спет на живописные фигуры молодых людей, которые в черкесках и папахах толпились на одной стороне двора и, хлопая в ладоши, отбивали по кавказскому обычаю такт танца. Лунный свет трепетал на миловидных фигурках девушек, чернооких, с длинными косами, одетых в светлые цвета. Степной воздух был напоен ароматом. Двое черномазых малых сидели и играли танец — один на скрипке, другой — на гармони. Ритм все повторялся, мелодия возвращалась, а очарование степной кавказской ночи веяло над темным аулом, где не один старик сидел перед своею дверью, прислушиваясь к доносящимся до него издали дребезжащим звукам, и переносился думой в прошедшее время, когда он тоже в теплую летнюю ночь с огнем в крови кружился и вертелся вокруг своей девушки.
Когда сыновья Явзико и Сайд вошли во двор, их взор привлекла красавица Куара, дочь соседа, танцевавшая с Мурадом, сыном Эльбисда, аульного старшины.
Видели ли вы, как танцуют осетины? Вот исполняется круговой танец. Он и она танцуют, а все остальные глядят и хлопают в ладоши. Парень кружится вокруг девушки на носках, а она, ускользая от него, словно плывет в воздухе...
Габо смотрит на эту пару. Он хмурит брови и стоит, с правой рукой на кинжале, высокий и мрачный. Сайд стоит около Габо. Он заметил Куару и не сводит с нее глаз. Что-то новое происходит в нем. «Вот она, вот она!» — громко и повелительно звучит в нем голос. Мир сразу показался ему краше. Разве месяц светит ярче? Учащенно бьется его сердце. Он больше никого не видит на дворе, кроме этой царственной девушки в светло-розовом атласном платье с тяжелой черной косой. Он ловит каждое ее движение.
«Что со мной? — спрашивает он себя. Неужели это любовь с первого взгляда?!»
— Как зовут ту девушку, которая сейчас танцует? — тихо спрашивает он Габо.
— Куара.
— Чья она дочь?
— Тселлаго, хозяина этого дома.
Магамат поспешил к юношам через двор, встал около них и громко и усердно отбивает такт. Его чистое юношеское лицо сияет радостью.
Сайд пробуждается как ото сна, когда сыновья хозяина, Гассако и Батрбек, подходят к нему и к Габо.
— Это Сайд, сын Теспота из Ксарзана, наш гость,— говорит Габо.
Молодые люди приветствуют чужеземца, ведут его и Габо в дом, где Сайда представляют хозяину как гостя Явзико. После нескольких слов приветствий обоих гостей приглашают отведать что-нибудь у закусочного стола, на котором в изобилии стоят вино, густое бархатное пиво, простокваша, печенье и сласти. Сайд из вежливости берет немного печенья и отпивает глоток пива: как магометанин он не смеет пить вина - он рассеян. Ему кажется, как будто он остался на дворе.
Между тем танец продолжается, и сменяются пары. Когда тот и другой опять возвращаются на двор, танец как раз только что прекратился, и Гассако, сын хозяина, управляющий танцами, просит Сайда согласиться протанцевать следующий танец с его сестрой. Он кивает Куаре, чтобы она танцевала с гостем. Раздается музыка. Куара отделяется от группы девушек. Она красива, как королева, когда на носках, чуть ли не касаясь земли, плавно и грациозно описывает, за кругом круг, толстая черная коса висит у нее за спиной. Танец ее полон грации и горделивости. Подруги восхищаются ею, молодые люди смотрят на нее, как зачарованные...
А Сайд танцует, он танцует, как никогда прежде. Круги, которые он описывает, стремление, домогательство; и топот его, когда он отворачивается — настоящее гневное разочарование. Он держит руки протянутыми и таким образом как бы выражает желание, которое наполняет его существо. С ним случилось то, что он слыхал от других, — в его жилах течет огонь. Ему хотелось бы отдать жизнь, чтобы добиться ее взгляда: он готов «а все великое, благородное, на всякую жертву, всякое самопожертвование. Он любит, он любит! — мелькает у него в сознании. Как во сне, продолжает он выделывать фигуры, но вдруг Куара остановилась, наклонила свою прекрасную голову и отступила несколько шагов назад. Этим она подала знак, что танец окончился.
Сайд сумел овладеть собою; он щелкает каблуками и прикладывает правую руку к папахе. Этим он и благодарит и ждет рыцарски, чтобы Куара присоединилась к группе девушек. Потом, ей оборачивается к молодым людям и, кланяясь, приподнимает папаху, благодаря, по обычаю, за отбивание такта.
Многие пары танцуют еще в этот вечер, но Сайд больше не принимает участия в танцах. Он стоит и пристально смотрит на одну из девушек в светлых платьях. Как хороша она! Как гордо держит голову! Как миловидна ее улыбка, когда она разговаривает с подругами! Какая сила в огромных глазах под правильными бровями! Когда они возвращаются в дом Явзико, Габо провожает гостя в чистую. Горницу, помогает ему раздеться и желает ему спокойной ночи и покойного, тихого сна. Но в эту «ночь Сайд не может уснуть: перед ним мелькает кружащаяся, в пляске стройная и грациозная Куара. Он не сомневается в своем счастье. «Она моя!» - думает он. Он знает это, как и то, что он, Сайд, сын Теспота. Он не сомневается в ее взаимной любви. Габо, который должен сделаться его названным братом, поможет ему, доставит ему случай видеться с Каурой. И если родные или братья будут против, тогда он похитит ее.
Такие планы и мысли занимают Сайда. Лишь к утру, он засыпает, но и во сне не покидает образ гордой девушки в разовом атласном платье с тугой черной косой.
На следующее утро Сайд отправляется в Ксарзан. Но прежде, чем сесть верхом, он любезно приглашает Явзико и Габо пожаловать к нему на третий день со своими друзьями и родными, чтобы почтить его бедную хижину своим посещением.
Явзико и Габо принимают его приглашение с благодарностью.
Габо провожает гостя. Сайд еще раз просит его приехать непременно — он будет его ждать. Тот обещает, после получасовой езды прощается с Саидом и возвращается, в свой аул.
Через три дня Явзико и Габо с несколькими родственниками и друзьями в лучшей одежде и вооружении отправились верхом в Ксарзан. Сайд встретил гостей у ворот двора и провел их в кунацкую, оставив лошадей на попечении двух сыновей своего соседа.
Саидом были приглашены к обеду, который он давал в честь своих гостей, наиболее почитаемые жители аула. На столе не было ни вина, ни свинины, так как хозяин магометанин. Пили пиво и домашний квас. Все приехавшие осетины сидят в качестве гостей рядом со старшими ингушами, а молодежь, как правило, стоит и прислуживает им.
Сайд как хозяин дома читает застольную молитву, произносит первую речь о могуществе и милосердии «господа на небесах», во славу которого все гости встают и осушают свои стаканы. Затем один старый ингуш предлагает тост за Явзико и Габо, его сына. Явзико встает и пьет за здоровье хозяина дома и его семьи. Ахмет, старший родственник Сайда, худощавый, полный достоинства старец, с длинной белой бородой, в черной черкеске, пьет за здоровье всех присутствующих гостей из Тагаурска. Один из родственников Явзико просит поднять стакан и выпить за здоровье всех присутствующих гостей из Ксарзана.
И так следует тост за тостом. Каждый раз все, стоя, выслушивают картинную речь и осушают свои стаканы. Габо ничего не говорит. Для этого он еще слишком молод.
Наконец еще раз поднимается Ахмет, сын Хатшаши.
— Да будет прославлено имя аллаха! Всякий благой дар и все, что радует сердце человека, исходит от него. Он дал детям людей землю для жительства и для обработки, своим же любимцам он дал Кавказ!
Горы в глубине своей скрывают драгоценные камни и золото; в лесах немало быстрокрылой дичи, оленей, зубров и пантер; вода для терпеливого ловца таит не одну ценную рыбу, а степь в недрах своих — богатый урожай для того, кто ее обрабатывает. Но еще драгоценнее те сокровища, которые завещали нам отцы наши — да удостоит их аллах райского блаженства — с тем, чтобы мы хранили их в своей груди и передавали бы своим детям. От отцов остался добрый пример о связанных узами клятвы названных братьях.
С тех пор, как стоят эти горы, люди, которые превыше всего ценят честь и верность, соединялись во имя аллаха, чтобы действовать сообща, помогать друг другу в нужде и опасности. Они пили клятвенный бокал. Каждый искал себе брата, на которого он мог бы положиться больше, нежели на самого себя. И если находили такого человека, которого считали достойным быть братом, то прежде всего спрашивали совета и ходатайства у старейших семьи своей. Так было и сегодня вечером: Сайд, сын Теспота, в доме которого мы собрались, поручил мне просить Габо, сына Явзико, чтобы он согласился выпить с ним клятвенный напиток. Смелость и ловкость Габо очень понравились Сайду, и он был убежден, что в груди Габо хранится столько же верности и чести, сколько храбрости и мужества. И вес, что мы знаем о Габо, сыне Явзико, заставляет нас думать, что Сайд сделал хороший выбор, а потому мы и просим тебя, Габо, сделаться братом Сайда!
Все взгляды невольно обратились на Габо, покрасневшего от смущения. Предложение явилось для него полной неожиданностью.
Отец выручает его. Он поднимается и просит простить сыну его смущение. Он гордится, что такой человек, как Сайд, желает иметь названным братом его сына, и он сам мог бы только посоветовать сыну принять это, но священная клятва — дело большое и важное, ведь она связывает на всю жизнь, а потому он просит дать его сыну время на размышление до завтрашнего дня.
Так кончился обед. Незаметно подкрались сумерки. Внесли лампы, и молодые начали танцевать... Два молодых человека играют. Сайд не принимает участия в общем веселье: он больше не хочет танцевать ни с какой другой девушкой и извиняется, ссылаясь на свои обязанности хозяина. Но Габо танцует, хотя и его мысли находятся больше в Тагаурске. Он все раздумывает, должен ли он назвать братом Сайда; ведь он охотно был бы его другом. Сайд нравится ему; его подкупила рыцарская, открытая манера держать себя, но разделить с ним клятвенный напиток — это дело важное, святое, это большое обязательство, и все-таки... если он должен иметь названного брата, он знает, что не найдет лучшего, чем Сайд. Да, да, он согласится.
На следующий день, около полудня, опять явился Ахмет в сопровождении родственников и друзей. Снова занимают места у накрытого стола и снова Сайд призывает благословение аллаха. Наконец встал Ахмет и спросил Габо, желает ли он иметь названным братом Сайда.
Все ждут ответа Габо. Он встает:
— Я благодарю вас за то, что вы взяли на себя труд прийти сюда. Я благодарю Сайда и горжусь тем, что он хочет иметь меня братом. Я согласен выпить с ним клятвенный бокал, и надеюсь, что бог поможет мне быть верным клятве и жить так, чтобы Сайд мог гордиться своим названным братом. Да поможет мне всевышний ценить честь выше жизни и быть верным до самой смерти!
— Аминь! — торжественно отозвались все присутствующие.
— Да поможет тебе аллах сдержать твою клятву!
Теперь встал Сайд, сын Теспота:
— Благодарю тебя, Габо, за то, что ты, изъяв согласие быть моим названным братом. Да поможет мне аллах оказать тебе ту верность, в которой я сегодня клянусь. Наши судьбы теперь связаны: твое горе — мое горе, твоя радость — моя радость, мой дом — твой дом, мои братья — твои братья.
— Аминь! — было ему ответом всех.
— Да поможет тебе аллах одержать твою клятву.
Тогда поднялся Ахмет, сын Хатшаши, взял бокал, наполненный горским пивом, и протянул его Сайду, который бросил на дно золотую монету. И вознёс Ахмет молитву аллаху, прося благословить искреннее желание двух людей оставаться до могилы верными друг другу. Затем он подает бокал Габо, тот берет его в руки и читает короткую молитву, в которой просит бога помочь ему быть верным братом до конца жизни своей. После молитвы он поднес чашу к губам, отпил немного пива и подал ее Сайду, который, держа чашу в правой руке, тоже молил бога, чтобы он поддержал его до могилы в верности сыну Явзико.
— И если я, по человеческой слабости, когда-нибудь стану помышлять об измене, — так молился Сайд, — то подкрепи ты меня и помоги мне сдержать клятву, которую я сегодня перед тобою даю.
Сайд выпил и снова протянул чашу Габо: тот осушил ее до дна и спрятал золотую монету. На нее он должен был в следующий раз, когда приедет к нему Сайд, купить барана и заколоть его для церемониальной трапезы, которою он должен встретить Сайда и его родственников.
Так стали названными братьями Сайд и Габо.
Вечером Сайд предложил Габо пройтись с ним в степь. Он хотел идти к грушевому дереву, которое было посвящено пророку, и там помолиться святым, чтобы они даровали ему в жены Куару. Он хотел поделиться с Габо своими переживаниями, вызванными вспыхнувшей в его сердце любовью к Куаре. Габо должен во что бы то ни стало помочь ему сблизиться с Куарой.
Молча, шли они по широкой улице аула. Навстречу им попадалось много народу, потому-то Сайд и не говорит о том, что наполняет его сердце, ждет, когда они будут в степи. Но прежде чем они вышли из аула, Габо начинает говорить:
— Теперь, когда мы с тобою, Сайд, названные братья, мне не хочется иметь от тебя никаких тайн. Ты должен, быть первым, кому я скажу нечто такое, чего я до тех пор никому не доверял. Сайд, я нашел ту, которую я введу в дом матери как жену свою.
«Я также,— думает Сайд и видит перед собою горделивую девушку в бледно-розовом атласном платье. Его сердце, полное любви, рвется к ней.
— Я люблю ее уже давно. — Продолжает Габо, и ради нее я иногда выезжаю по ночам. Я хочу быть в состоянии. Содержать ее как настоящую королеву.
«О, Куаре также и у меня будет не хуже!» — думает Сайд.
— Я уже собрал сокровища и зарыл их.
— Где? — небрежно буркнул Сайд, не думая, о чем спрашивает. Его мысли. витали где-то вдалеке.
Лучше будет, если ты об этом узнаешь. Это бочонок, полный золота и серебра и нескольких драгоценностей. Если я умру, прежде чем я их вырою, тогда сделай это ты и позаботься о моих родителях и о моей жене.
— Я сделаю, как ты хочешь! — дал обещание Сайд после того, как Габо описал ему то место, где он спрятал сокровища.
— Да пошлет тебе аллах здоровье и да продлит он дни твои в стране живых!
Они дошли до священного дерева, столетнего великана, с широко разросшимися ветвями. В ветвях его будто бы живут духи и ангелы. Они поражают болезнью и проказою того, кто без молитвы и благословения приближается к дереву и горе тому, кто взял бы с дерева хоть один плод, чтобы унести его. Но кто с благодарностью и молитвой, обращенной к пророку, ест груши в тени дерева, с тем ничего дурного не случится. Не один рог прикреплен к стволу охотниками, которые утром просили святого о счастливой охоте, а вечером совершали под деревом свою молитву и прикрепляли рога добычи, выражая этим свою благодарность. Также и к ветвям привязано много лент и лоскутков как благодарность за дарованное исцеление от болезни или заботы. Тут же рядом находится склеп, в котором прежние обитатели страны хоронили своих мертвых: это маленькое, квадратное каменное здание с одним окном на юг.
Габо подходит и заглядывает внутрь.
— Страшное место, — шепотом произносит Сайд.
Много мертвецов лежит там, похороненных под каменным полом, а по обеим сторонам вдоль стен стоят на досках гробы: некоторые развалились и видны белые кости.
«Хорошее место, чтобы спрятаться абреку», — шепчет сам себе Габо.
Сайд между тем направился к святому дереву. Под его ветвями он снял свою бурку, разостлал ее. Встал на колени и, часто прикасаясь к земле лбом, молил святого помочь ему ввести в свой дом Куару как жену свою.
— Сделай, чтобы она была моей, и благослови названного брата на то, что он поможет мне добиться ее. Будь моим ходатаем перед аллахом!
Подкрепленный молитвой. Сайд встал. Он верил, что пророк благословит его и доведет дело до благого окончания. Он стал спокоен и счастлив, и в воображении своем видел Куару, по-хозяйски распоряжавшуюся в его доме.
Сайд оставил священное место и опять подошел к ожидавшему его другу.
Он был счастлив, так счастлив, что и солнце казалось ему сегодня краше обыкновенного. Он выпил с Габо клятвенный бокал. У него теперь есть мужественный и высоко ценящий честь названный брат, который, кроме того, еще сосед Куары, на которого он может вполне положиться и который поможет ему встретиться с Куарой.
«Чего же мне недостает еще для моего счастья?» — мысленно спрашивает он себя.
— Мне хочется просить тебя, Сайд, — прервал его мысли Габо, — как названного моего брата, дня через два—три, когда ты будешь свободен, пойти с моим отцом к нашему соседу Тселлаго, чтобы посватать за меня Куару.
Сайду показалось, будто кто-то оглушил его тяжелым ударом дубины. В глазах у него потемнело. В первую минуту он, казалось, не мог постигнуть значения сказанного Габо. Большим усилием воли ему удается овладеть собою. Сохраняя наружное спокойствие, но спросил Габо:
— Ты разве уверен, что Куара будет согласна?
— Да! — счастливо улыбаясь, отвечает Габо я показывает кольцо на мизинце. — Она мне подарила это и разрешила прислать сватов.
Глубокая, темная ночь опустилась на душу Сайда; все, что делало его жизнь прекрасной и привлекательной, разом отнял у него Габо своими словами, вырвал у него из сердца то, вокруг чего все вертелось, и вдруг им овладела ужасная ненависть к тому, кто похитил у него Куару. Нет, он не отдаст ее так добровольно, как отдал бурку в первый день знакомства!
Как вихрь вздымает песок в пустыне, так буря страсти, которая бушует в его груди, вызывает в нем все злое и дурное.
.Только один удар, и тот, кто отнимет у тебя Куару, убран с дороги!» — нашептывает ему искуситель.
Сайд бледнеет и пугается...
«Так вот как я держу клятву, которую я дал сегодня? Нет, нет, никогда Габо не узнает, что я люблю Куару!»
Он говорит беззвучно:
— Хорошо, я приеду, и буду сватать тебе Куару.
Полный отчаяния, надорванный возвращается Сайд домой; душа его задыхается от горя, которое обрушилось на него. Но все, же он владеет собою настолько, что не выдает себя перед Габо, теперь он должен один на один остаться со своею болью.
Когда они пришли домой, гости из Тагаурска уже собирались в обратный путь. Сайд не провожал их, как требовал того обычай, — он не мог. Пускай они примут это за недостаток вежливости.
— Прости меня, Габо, я тебя провожать не буду. Когда гости уехали, Сайд пошел в свою комнату, запер дверь на задвижку, бросился на подушки и лежал так, полный безумной скорби, которая бушевала в его душе.
Его любовь вырвана у него из сердца ничего не подозревавшей рукой брата, а он — он хотел поднять кинжал на него!
К его безграничной тоске о погибшей для него возлюбленной присоединилось еще и унизительное сознание, что в первый же день он чуть не нарушил клятву. Он не может простить себе этого. Из желания искупить свой грех и наказать себя за свое бесчестное побуждение он решил ехать в Тагаурск сватать Куару для Габо, кроме того — предпринимать что-нибудь время от времени, чтобы доставить Габо возможность окружать Куару княжеской роскошью. Долго страдал Сайд от раны, которую, ничего не подозревая, нанес ему Габо. Через несколько дней он поехал в Тагаурск и вместе с Явзико сватал Куару у ее отца и братьев. Сватовство было принято и отпраздновано обручение Куары и Габо. С этого времени Сайд стал тише и серьезнее. Он с ужасом ожидал наступления каждой ночи, так как не мог спать, видя постоянно перед собою образ молодой девушки в светло-розовом атласном платье, с длинной черной косой. Его охватило волнение: любовь, которую он проклял и похоронил, с новой силой просыпалась в нем; Сайд содрогался. Лишь только вставал перед ним образ Куары, совесть обвиняла его в неверности названному брату. В такие бессонные ночи он мучительно спрашивал себя: «Почему я должен так страдать и почему святой не принял моей молитвы? Ведь старики меня учили, что каждая молитва бывает, услышана пророком. Разве... — и он обрывается, не смея докончить мысли, которая кажется ему грешной. Он старается избежать расспросов матери о том, что с ним, но старуха хорошо видит, что тайная скорбь гложет душу ее любимца-сына.
— Ты бы развлекся чем-нибудь, сынок... может, верхом покатаешься.
Сайд покорно соглашается:
— Хорошо, я поеду.
В его голосе слышится затаенная грусть.
Под вечер он седлает лошадь и едет в степь. Солнце на горизонте тонет в море пурпура.
Ему почему-то приходит на память старая народная песня его племени. Он поет, звуки ее отзываются где-то далеко. И кажется ему, будто вся тоска изливается из его груди с этой протяжной мягкой мелодией, широко разносящейся по вечерней притихшей степи.
«На западе солнце,
Склоняясь на покой.
Берет мое счастье
В могилу с собой.
Склонилось, и небо
Пылает в крови.
О, сколько я нес тебе
Нежной любви!
Наутро вновь солнца
Лучи задрожат,
Но счастье ко мне
Не вернется назад...
Все мраком объято,
Звезда не блеснет...
И боль, и утрата,
Пустыня и гнет!»
Он допел и пустил своего коня галопом, заставляя его широкими скачками мчаться вперед по мягкой степной земле.
То ли быстрая езда, то ли освежающая прохлада ночи сделали свое доброе дело, юноша повеселел, в его глазах снова вспыхнул задорный огонек...
Во время прогулки он узнал, что у казаков Александровской станицы в этом году много буйволов, и решил предложить Габо в одну из ближайших ночей испытать свое счастье.
На следующий день Сайд приехал к Габо. Магамат увел его лошадь в конюшню, а Габо пригласил друга в дом. Он догадывался, зачем приехал Сайд. — Наверное, наклёпывается какое-нибудь «дельце», но не спросил ничего и только распорядился приготовить гостю кушанье. Пока готовилась закуска, они прошли в запущенный сад, где можно было свободно с глазу па глаз переговорить о деле.
— Прекрасный день! — начал Сайд, лукаво глядя на Габо своими черными глазами. — А ночи-то как темны!
— Да, ночи темны, но не для того, кто знает свою дорогу, — сказал Габо.
И они замолчали.
— В нынешнем году у казаков Александровской станицы много буйволов, — прервал молчание Сайд.
— Так, что же... когда?
— Можно сегодня ночью.
— Хорошо. Ты один? - Да.
Габо громко раздумывает:
— Не взять ли нам с собой Магамата. Он хотя и молод, он ловок и не болтлив.
— Хорошо, возьми его с собой. Буйволы пасутся по эту сторону реки Терек, в степи. Я их видел прошлой ночью.
— А пастухов там много? — интересуется Габо.
— Четверо.
— Знаешь ли ты, что это за люди?
— Я, кажется, их узнал при свете костра. Я видел их раньше на конных ярмарках. Там Андрюша, старый пьяница, Ваня, любитель поволочиться за бабами, слабоумный Трофим и еще один, но тот совсем еще мальчик.
— Ты составил уже какой-нибудь план, Сайд? — спросил Габо.
— Нет, я охочусь за дичью, смотря по тому, куда она бежит.
Но в уме Габо уже созрел весьма хитрый план.
— Разрешишь, Сайд, действовать мне по своему плану? Я, правда, моложе тебя и мне не подобает лезть вперед, но я думаю, что смогу неплохо провернуть это дело.
— Мы же братья, - отметил Сайд.
— Магамат может. Нарядиться девушкой, — продолжал Габо. — Да, действительно, дай уж мне это все устроить... Надеюсь, ты будешь доволен мною.
— Ладно, посмотрим само дело подскажет.
— В 9 часов мы должны пуститься в путь, — развивал свой план Габо,— до Александровской 25 верст, и до завтра все должно быть готово. Ступай, ложись-ка спать теперь, нынешнюю ночь у нас на это не будет времени: я еще поговорю с Магаматом и потом на несколько часов тоже завалюсь в постель.
Сайд отправился спать. Габо же пошел в конюшню к брату, который только что поил лошадь гостя. Магамат был босиком, штаны на нем из грубого холста, они держатся на бедрах, затянутые кожаным ремнем, рубашка из того же материала, не застегнута у ворота, она открывает часть его загорелой груди.
— Магамат, сегодня вечером я возьму тебя с собою,— сказал Габо.
У Магамата заблестели глаза, и его хорошенькое личико вспыхнуло от радости. Он хотя и знал хорошо, что брат его иногда выезжает, но до сих пор тот никогда еще не брал его с собой.
— Пока же, — приказывает Габо, — гони лошадей на пастбище и там стреножь их. Потом раздобудь себе юбку и платок казачки, но так, чтобы никто этого не заметил; завяжи все это в узел, который возьмешь с собой. Когда стемнеет, мы принесем в степь седла и уздечки. Прежде всего, приготовь себе платье, а потом выведи лошадей: лошадь Саида, моего вороного и серого Валлаха для себя.
— Хорошо.
Магамат горит рвением все выполнить так, чтобы Габо остался доволен им. Он, правда, еще не понимает, для чего он должен достать себе девичье платье, а они о чем не спрашивает и вполне доверяется старшему брату.
Габо прилег на несколько часов отдохнуть. В это время Магамат проскользнул в сад и через щель плетня прокрался во двор соседа. В маленьком сенном сарае спали две казачки, которых сосед на время жатвы нанял себе в помощь; он это знал и там, конечно, надеялся найти их праздничное одеянье. Он осторожно вошел в сарай, живо выбрал юбку, которая была по больше, большую шаль, головной платок и исчез...
Это было делом одной минуты. Когда, наконец, через дыру в заборе пролез, обратно, в отцовский сад, он вздохнул облегченно. Спрятал узел с платьем в конюшне под сеном и взял трех лошадей, чтобы отвести их на пастбище. Там он надевает им на ноги. Железные кавказские путы, замыкает их я спешит домой, чтобы переодеться. Он сбрасывает с себя грубые холщовые штаны и надевает широкие темно - синие, собранные вокруг бедер только на одном шнурке, а ниже колен плотно обхватывающие икру и щиколотку; к этому он добавляет высокие до колен сапоги из мягкой кожи без каблуков, с тонкой мягкой подошвой, бешмет из светло-желтого атласа, обшитый вокруг шеи золотым шнурком, затем черную черкеску, которая, как куртка с вырезом, открывает бешмет, ряды серебряных патронов на груди, окованный серебром кинжал на черной кожаном кушаке. На голову он налезает мохнатую в папаху. Он наряжается очень тщательно, потому что сопровождать брата для него — праздник. Когда стемнело, Магамат накрыл стол для Габо и Сайда и принес им кушанье. Габо ест с Саидом, потому что Явзико нет дома. Магамат стоит перед ними и прислуживает им. Потом он ест сам. Габо просит передать отцу, чтобы тот его не ждал, так как он с Саидом собираются угнать буйволов Александровских казаков в Ксарзан, откуда они в ту же ночь будут частью отосланы дальше и горы, частью — тайно заколоты. Наконец совсем стемнело.
Габо взял два седла, взвалил их на себя и вышел на темную улицу аула. Магамат нес свое седло и узел с платьем и веревками. Сайд, как старший и гость, не нес ничего. Все трое были вооружены ружьями, кинжалами и пистолетами. Незамеченные, они прошли через весь аул. Лошадей они нашли на том же месте, где их оставил Магамат, освободив животных от пут и оседлан их, все трое почти одновременно вскочили на седла. Сайд ехал посередине, Магамат как младший — с правой стороны, Габо — с левой. Было свежо и темно; лошади низко опустили головы, силясь во мраке распознать дорогу.
— Магамат, — обратился вдруг Габо к брату, — ты переоденешься девушкой и отвлечешь Ваню от остальных.
— А ты его убьешь? — спросил Магамат.
— Это зависит от него, — ответил Габо., И снова наступило молчание... Мрак.
Слышен легкий топот конских ног по мягкой степной земле. Вдруг сильный порыв ветра разорвал облако, сверху глянула звезда, посылая на землю слабый, дрожащий свет. Сайд пустил своего коня вскачь, братья последовали за ним. Долго мчатся они по холмистой степи, вниз и вверх, обдаваемые ароматным прохладным воздухом. Сайд знает местность и указывает направление. Через два часа Сайд едет уже осторожнее: они приближаются к казацкому поселку. Еще полчаса езды рысью, и он велит остановиться. В темной дали виднеется маленький огонек.
— Это костер пастухов! — говорит Сайд. Он выбирает низменное место, приказывает стреножить коней, и Магамат тут же начинает переодеваться, чувствуя, что ему даже на миг жалко расставаться с оружием и черкеской. На свои штаны он надевает красную юбку казачки, повязывает голову платком, а другой накидывает на плечи,
—Магамат, — распоряжается Габо, живо отправляйся к костру и только покажись; селя Ваня захочет тебя поймать, убегай; увлеки его, замани, но не говори с ним, а приведи его к нам, мы будем ждать вас у этого холма.
Магамат в темноте идет на маленький огонек. Вблизи костра он принимает небрежную походку девушки, отправляющейся на любовное свидание. Юноша приближается к освещенному кругу и видит, что один пастух спит, между тем как трое прикорнули у огня и болтают. Около 50 буйволиц, частью с молодняком, пасутся или лежат в темноте, пережевывая жвачку.
Не успел Магамат приблизиться к огню, как на него с яростным лаем набросились две лохматые овчарки. Но пастухи отозвали собак назад.
— Что тебе нужно? — спросил Ваня. Но «девушка» вертит конец платка и ничего не отвечает. Ваня, красивый казак, с черными усами, пошел к ней. Митя, мальчик 16 лет, хотел идти за ним. Но Ваня обернулся и прикрикнул:
— Ты что же, собачий сын, идешь за мной? Постой, я тебе покажу!
Он с угрозой показал кулак, и Митя испуганно вернулся назад к огню, где проснувшийся Трофим опять задремал.
— Это одна из возлюбленных Вани... — заметил Митя Трофиму.
— Ох, ох, и везет же ему у баб!
— Да, да, бабы... — улыбаясь, повторил Трофим и щелкнул языком.
Потом он опять уставился на огонь.
Между тем Ваня, закручивая усы, приблизился к прелестной незнакомке и любовно спросил:
— Кого ты ищешь, хорошенькая девушка? Она хихикнула и закрыла глаза рукой.
Он подошел еще ближе. Она отступила назад.
— Не бойся, девки меня любят: я умею угодить им. Он осматривает ее. Она очень красива и стройна.
Он не помнит, чтобы раньше когда-нибудь видел ее.
— Кто ты такая?
Она продолжает хихикать.
— Ну, да говори же, зачем пришла сюда? Кого ты ищешь?
Тогда из уст девушки, ясно, но смущенно раздалось:
— Ваня.
Этого пастух не может спокойно слышать, — его кровь бурлит, он бросается к ней, обнимает ее и прижимает свои губы к ее рту. Он чувствует теплые, припухшие губы, но и то, что обнимает его правая рука, крайне костляво.
— Она, должно быть, еще очень молода, — думает он.
Но ночная гостья резко вырывается из его объятий и бежит... он — за нею, громко крича:
— Зачем ты убегаешь? Ведь ты пришла к Ване? Сядем, и я покажу тебе, как я умею целовать.
Сайд и Габо слышат это и проворно под покровом темноты ползут им навстречу.
— Он ни разу не должен крикнуть, Сайд. Ты его схвати за горло, а я буду держать руки.
Магамат добрался до холма и остановился, с трудом переводя дух; он знал, что Сайд и брат его находятся поблизости.
Ваня догнал Магамата, но как только обнял обеими руками «милую девушку», ища ее рта, Сайд прыгнул ему на спину и сжал за горло так, что он не мог проронить, ни звука, а Габо тем временем вдруг вырос из темноты и своими большими руками, как тисками, схватил его за руки. Магамат наклонился к земле и одним толчком сшиб Ваню с ног. Все это было сделано в одно мгновенье. Ваня лежал на спине. Никто не проронил ни слова. Пальцы Сайда продолжали стискивать его. Горло. Он хрипел.
— Живо! — по-осетински приказал Габо своему брату.
— Свяжи ему крепко ноги... так! А теперь, руки нет, не так... за спину. Переверни его, да не отпускай горло,
— Предупреждал он Сайда, — надеюсь, ты его не задушишь... так - а теперь мы поднимаем нашего влюбленного, пусть сидит так.
— Ну, что же, Ваня, — продолжал Габо уже по-русски, — теперь ты должен беспрекословно исполнить то, что я потребую.
Он вытащил кинжал, приблизил его острие к Ваня кому горлу и немного нажал так, что тот почувствовал легкий укол и содрогнулся.
— Пусти горло, — сказал Габо Сайду. — Видишь, Ваня, подобное может случиться со всяким, кто слишком бегает за девушками!.. Но тебе бояться нечего: мы не убийцы, когда нас к этому не вынуждают.
— Сделай все, что я тебе прикажу, и мы отпустим тебя...
— Что же я должен делать? — опросил Ваня, но тут же почувствовал на горле более сильный нажим острия кинжала.
— Молчать и отвечать, на мои вопросы! И горе тебе, если ты солжешь! Сколько пастухов у вас сегодня ничью?
— Четверо.
— Как зовут остальных?
— Андрюша, Трофим и Митя.
— Что, Андрюша пьян?
— Нет, спит, он сегодня не пил.
— А парень кто?
— Это Дитято? Совсем мальчик.
— А другой?
— Ах, это дурачок. Трофим этот не станет вам противиться. Он послушный и делает, что ему говорят, потому мы охотно и берем его с собою.
— Хорошо! — кивает Габо. — А теперь кричи громко: «Митя!»
— Митя! — кричит Ваня в темноту.
— Кричи еще раз! Громче!
— Митя! — снова раздается его крик.
— Что?- протяжно доносится от пастушьего костра.
— Крикни: «Иди сюда»! - приказывает Габо.
— Иди сюда! - кричит казак под острием кинжала.
— Что там такое? — медлит Митя.
— Поди, сюда. — тихо командует Габо.
— Поди, сюда, — вторит Ваня.
Видно, как Митя приближается: на ярком фоне костра отчетливо вырисовывается его силуэт, Габо живо срывает с головы Магамата головной платок, засовывает его Ване в рот и крепко затягивает его на затылке.
— Так! — торжествует Габо.
— Этот нам теперь не опасен, остается сделать то же самое и с малым.
Тем временем Митя подошел ближе
— Где ты, Ваня? — громко опрашивает он. Но никто не отвечает.
Сайд стоит за ним, а Магамат тихо крадется к нему спереди. Проходит минута, и с ним оправляются так, что он не может издать и звука.
Его тоже затягивают и скручивают веревками, а потом кладут возле Вани.
— Стой! — приказывает Габо брату. — Мне пришла хорошая мысль. Сними юбку и надень ее на Митю. Ваня ведь любит парней, переодетых девушками! Доставим ему это удовольствие.
Ваню и Митю приподнимают, — последнему надевают юбку казачки. Их ставят рядом, грудь с грудью, со Скрученными на шине руками и окутывают их перетянутые головы большим платком казачки.
— Так... теперь вы можете делать, что хотите. Вы можете идти гулять, или плясать вместе, или стыкать.
Митя сдавленно хнычет. Ваня рычит от ярости и трясет привязанного к нему Митю, который, чтобы не упасть, наступает ему на ноги. Ваня принимает это за нападение и старается задеть Митю ногами. Происходит упорная борьба подножками, которая в высшей степени забавляет троих зрителей.
Под конец Ваня и Митя вместе валятся на землю.
— Вот будет ловко, если их завтра так найдут казаки, - говорит Габо, — вся станица лопнет со смеху. Ну, а теперь и к другим!
У костра прикорнул Трафим и тупо глядит на огонь. Андрюша, ветеран турецкой компании, лежит поблизости и спит.
Вдруг перед Трофимом из мрака степи разом появляются две вооруженные фигуры с направленными на него пистолетами.
— Руки вверх! — тихо, но энергично приказывает Габо.
Хотя у Трофима и есть оружие, потому что все пастухи вооружены, но он не может его применить к делу.
Он стреляет только тогда, когда это делают другие пастухи и когда тому велят.
Он послушно. Поднимает руки вверх и с удивлением смотрит на незнакомцев; он не понимает, кто они и что им нужно.
— Не кричи, — говорит Габо, — а то тебе будет плохо! Мы ведь стражники пристава, и он послал нас за буйволами; он любит, когда у него на столе мясо буйвола. Трофим бессмысленно взирает на незнакомца.
— Пристава? — спрашивает он.
— Да, завтра рано утром ты заявишь, что буйволов угнала полиция, стражники пристава.
— Ты понял?
— Да, стражники буйволов...
— Так, а теперь руки за спину! — приказывает Габо. Но Трофим не сразу понимает его и колеблется. Тогда Габо угрожающе подходит к нему.
— Руки за спину!
Слабоумный повинуется.
Его связывают и затягивают веревками. Андрюша спит.
Когда Габо и Сайд приближаются к нему, обе лохматые овчарки, которые бродили по степи, с громким лаем бросаются на чужих. Сабля Сайда успокаивает их: одна из них, издыхая, лежит у огня, другая раненая, удирает с визгом.
От шума проснулся Андрюша.
— Что случилось? — опрашивает он.
— Ничего, батюшка! — говорит Габо и держит у него под носом револьвер, так что Андрюша отскакивает назад.
Пристав прислал нас взглянуть, добросовестно ли смотрят пастухи за стадом. Нам жаль, что мы тебя застали спящим. Но...
— Молчать! — изо всех сил кричит на него Габо. Если ты не хочешь, чтобы мы перерезали тебе глотку! Сайд, скрути его туго, вот так, руки за спину, а потом...
Габо ищет чего-то, оглядывается и наконец, видит между разным хламом, который валяется кругом, бочонок.
— Возьми этот бочонок и опрокинь ему на голову. Сделай два надреза внизу на краю бочонка, а теперь давай веревку. Так... пропусти конец сюда, между ног. Так... а теперь свяжи его узлом сверху на бочонке... Так... теперь Андрюша может танцевать, если желает. Только не садись, а то ты, чего доброго, еще сядешь в огонь.
— Вот, видишь, Андрюша, это тебе будет наука — выполнять свои обязанности и не спать у костра. Так благосклонное начальство заботится о воспитании тех, которые находятся при высокой должности и в чинах.
Габо мысленно радуется, представляя себе, что произойдет здесь завтра утром, когда казаки найдут связанных пастухов и когда эти последние будут рассказывать, что буйволов угнала полиция.
Пока Магамат бегал за лошадьми, Габо и Сайд сгоняли буйволов в одно место...
Вскоре молодые люди поспешно отправились в обратный путь с целым стадом животных. Однако буйволы разбегались по сторонам, так что приходилось двигаться медленно. Сайд зажег спичку и посмотрел на часы.
— Габо, скоро полночь, — сказал он, — не думаю, чтобы мы успели угнать животных до Ксарзана. Не можем ли мы довести их до Тагаурска?
— Отчего же нет? Конечно можно! — ответил Габо.
— Только надо поторапливаться.
Габо решил послать Сайда и Магамата с большей частью стада дальше, в горные леса, часть животных припрятать в деревне у друзей, а одного заколоть для себя. Перед рассветом они добрались до Тагаурска. Но Сайд и Магамат не остановились, они спешили угнать около 40 буйволов в горы.
Габо между тем разбудил Эльбисда, старшину Тагаурска, и просил его. Принять в дар теленка, который стоит у его ворот.
— У Александровских казаков сегодня ночью угнали их буйволов. Пастухи скажут, что это сделали стражники пристава, — с улыбкой рассказывает он.
— Если кто явится в Тагаурск, пошли его спокойно ко мне произвести обыск. Только окажи ему, что это, наверное, сделал никто иной, как Габо, сын Явзико. Старшина доволен: ведь он тоже получил свою часть... Габо живо делит остальных буйволов между соседями, которые без слов понимают, что означает такой дар на рассвете, а сам берет себе жирное молодое животное. С помощью Явзико он тотчас же закалывает его у себя на дворе, кожу несет торговцу, а мясо прячет под сено па чердаке конюшни. На следующее утро, когда обнаружилось, что буйволы действительно были угнаны, большое волнение охватило казацкую станицу. Прежде всего, нашли Андрюшу в бочонке и рядом с ним Трофима - они заявили, что буйволы уведены людьми, выдававшими себя за стражников пристава. Но едва натолкнулись на Ваню и Митю, как самый безудержный хохот охватил всех, а в адрес, связанных посыпались грубые шутка. Даже спустя много лет после этого Ваня все еще продолжал приходить в ярость, когда его спрашивали о «брачной ночи».
По описанию, которое дает Ваня о разбойниках, подозрение падает главным образом на Габо. Только он способен на такие штуки, и это хорошо знают далеко за пределами его аула. Это его манера, но беда в том, что никогда, ни в чем невозможно его уличить, что всегда он выхолят сухим из воды.
Дюжину казаков тотчас же отправилась к приставу Николаю Петровичу к сообщила ему о похищении стада буйволов. Сконфуженно передают они заявление Андрюши и Трофима, что разбойники выдали себя за стражников пристава и что будто бы по его приказанию угнали буйволов, потому что он большой охотник до мясных блюд. Пристав приходит в ярость от насмешек и, едва казак успел добавить что, как показалось Ване, один из разбойников был никто иной, как осетин Габо из Тагаурска. он моментально решает сегодня же произвести у него на Дому обыск.
Пристав садится в свой экипаж и в полдень выезжает с казаками в Тагаурск. Сначала он подъезжает к старшине и рассказывает ему, что ночью из Александровского было угнано стадо буйволов. Старшина вздыхает и жалуется на беспокойное время и все возрастающую распущенность молодежи. Пристав острым взглядом смотрит на него и спрашивает, не имеет ли он на кого-нибудь в ауле подозрения.
— Если это кто-нибудь из вашего аула, то это может быть только Габо, сын Явзико.
— Да, я и сам так думаю, это на него похоже.
В сопровождении казаков и старшины пристав едет Габо.
Габо с отцом стоит на дворе, когда он видит пристава, сразу бежит ему навстречу и низко кланяется.
— Габо!— строго говорит пристав.
— Где Александровские буйволы?
— Александровские буйволы, господин пристав? — изумленно переспрашивает его Габо.
— Да ведь они же, наверное, в Александровском?
— Их украли! — выходит из себя пристав. — И это ты, черт, их украл!
— Господин пристав, — говорит Габо тоном оскорбленной невинности — я не вор, и вы не имеете права подозревать невинного. Ищите, обыщите все и вы ничего не найдете.
В это время один из казаков обращает внимание пристава на свежие кровяные пятна на дворе.
— Откуда же эта кровь? — спрашивает он.
— Мать резала кур, — равнодушно отвечает Габо. — У нас вчера был гость.
— Кто?
— Саид, сын Теспота из Ксарзана.
— Это тоже славный паренек, — буркнул пристав, — к которому тоже никак нельзя придраться. Казаки, обыщите дом, конюшню, все.
— Где был сегодня ночью?— обратился он к Габо.
— В постели... где же мне еще быть? Я имею свидетелей, что был дома.
Казаки обыскали дом, кухню, кладовую, но и следа буйволиного мяса не нашли. Затем они отправились в конюшню. Габо последовал за ними. Он старался не выдать своего волнения, когда они начали сбрасывать сено с чердака конюшни во двор: в сене был спрятан заколотый буйволенок.
— Постойте-ка! — крикнул Габо. — Что же вам трудиться? Я сам его сброшу вниз.
Он вскочил на сеновал, где стояли два казака, с большим усилием забрал всю оставшуюся кучу сена, а с ней и мясо, и толкнул все это вниз, во двор.
— Обыщите хорошенько углы!.. — закричал наверх пристав.
Между тем куча сена осталась лежать посреди двора, не привлекая ничьего внимания.
Сено уже считалось исследованным. Казаки соскочили вниз.
— Там ничего нет, — доложили они приставу. Пристав в недоумении поглядывал на Габо, думая: «Неужели он, в самом деле, не виновен?»
Подошел Габо.
— Вы видите, господин пристав, что я не виновен, и вы без всякого основания обидели меня и обыскали наш дом. Что заставило вас заподозрить меня?
— Твой собственный старшина подозревает тебя! — оправдывался пристав.
— Так вот что! Как смеешь ты подозревать невинного поселянина? Ты старшина аула для того, чтобы нас защищать, а не для того, чтобы нас обижать.
Он приблизился к старшине со сверкающими глазами.
— Ты не имеешь права кричать на старшину, если насей раз ты даже и не виновен! — говорит тот и отворачивается.
— Так, на сей раз не виновен! — продолжает кричать Габо и хватает его за плечо, чтобы опять повернуть к себе.
— Это оскорбление! Когда ты меня поймал в воровстве?
Он угрожающе хватается за свой кинжал.

Икскуль В.Я., Кавказские повести // Названные братья, Цхинвал 1969.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
  Информация

Идея герба производна из идеологии Нартиады: высшая сфера УÆЛÆ представляет мировой разум МОН самой чашей уацамонгæ. Сама чаша и есть воплощение идеи перехода от разума МОН к его информационному выражению – к вести УАЦ. Далее...

  Опрос
Отдельный сайт
В разделе на этом сайте
В разделе на этом сайте с другим дизайном
На поддомене с другим дизайном


  Популярное
  Архив
Февраль 2022 (1)
Ноябрь 2021 (2)
Сентябрь 2021 (1)
Июль 2021 (1)
Май 2021 (2)
Апрель 2021 (1)
  Друзья

Патриоты Осетии

Осетия и Осетины

ИА ОСинформ

Ирон Фæндаг

Ирон Адæм

Ацæтæ

Список партнеров

  Реклама
 
 
  © 2006—2022 iratta.com — история и культура Осетии
все права защищены
Рейтинг@Mail.ru