поиск в интернете
расширенный поиск
Иу лæг – æфсад у, дыууæ – уæлахиз. Сделать стартовойНаписать письмо Добавить в избранное
 
Регистрация   Забыли пароль?
  Главная Библиотека Регистрация Добавить новость Новое на сайте Статистика Форум Контакты О сайте
 
  Навигация
Авторские статьи
Общество
Литература
Осетинские сказки
Музыка
Фото
Видео
  Книги
История Осетии
История Алан
Аристократия Алан
История Южной Осетии
Исторический атлас
Осетинский аул
Традиции и обычаи
Три Слезы Бога
Религиозное мировоззрение
Фамилии и имена
Песни далеких лет
Нарты-Арии
Ир-Ас-Аланское Единобожие
Ингушско-Осетинские
Ирон æгъдæуттæ
  Интересные материалы
Древность
Скифы
Сарматы
Аланы
Новая История
Современность
Личности
Гербы и Флаги
  Духовный мир
Святые места
Древние учения
Нартский эпос
Культура
Религия
Теософия и теология
  Строим РЮО 
Политика
Религия
Ир-асский язык
Образование
Искусство
Экономика
  Реклама
 
 
Названные братья 3/3
Автор: 00mN1ck / 23 сентября 2008 / Категория: Литература » Названные братья
Унтер-офицер, среднего роста, белокурый, бедный крестьянский сын из Малороссии, стоит в нерешительности. С одной стороны, для него такое требование новость: такого случая устав не предвидел, но он боится, как бы чего не вышло; с другой стороны, и 10 рублей также не шутка.
— Что же ты хочешь с ним сделать?
— Я прижгу огоньком его ноги, пока он не признается в убийстве Мурада, — шепчет Эльбисд.
Унтер-офицер вздрагивает. Он добродушен, как все русские крестьяне, но 10 рублей... Неплохо бы получить их, не опасаясь дурных последствий. После недолгого раздумья унтер-офицер произносит:
— Постойте, я сам поговорю с ним.
Он возвращается в комнату, где солдаты караулят Габо, подходит к нему вплотную и многозначительно глядит на него. Габо перехватывает этот взгляд и понимает, что унтер-офицер хочет ему что-то сказать.
«Неужели этот придет мне на помощь? Возможно ли? Но кто бы мог? Может, Сайд?» — мелькает у него в уме.
Унтер-офицер приказывает одному из солдат посмотреть, надежно ли связаны руки преступника. И, хотя веревка врезалась в мясо, причиняя связанному боль, унтер-офицер бросает солдату:
— Связать хорошо не умеют! Такого пленника надо очень бдительно охранять! А вы.
Он отсылает часового и, расслабив узел, чуть слышно спрашивает:
— Есть у тебя деньги?
— Есть кое-какие, — шепотом отвечает Габо.
Твой старшина хочет принудить тебя во всем признаться; он хочет поджаривать твои ноги, чтобы ты заговорил. Что ты мне дашь, если я не допущу этого?
— Возьмешь все. Что я при себе имею
— А сколько?
Унтер-офицер связывает веревку новым узлом.
— У меня в черкеске 65 рублей.
— Хорошо, деньги я возьму потом. Он думает:
«Это я хорошо сделал - у пленника в шесть раз больше денег, нежели то, что предлагал мне старшина».
— Едва ли возможно то, что ты требуешь, — говорит он старшине, — тут слишком много свидетелей. Я не могу это разрешить. Ведь сам понимаешь, начальство у меня очень строгое.
Когда солдаты собрались везти задержанного, унтер-офицер устроил так, чтобы Габо немного задержали. Он пользуется этой минутой и засовывает правую руку в боковой карман черкески, но ничего там не находит.
— Глубже! - шепчет Габо.
Унтер-офицер. Находит сверток и быстро прячет его.
— Не можешь ли ты меня совсем отпустить? — спрашивает Габо.
— Сколько? — тихо срывается с губ унтер-офицера.
— Двести рублей.
— Деньги с тобою?
— Нет, но я тебе заплачу.
— Нет, нет,— перебивает его унтер-офицер. — На такое я не пойду! Ведь то, что я сделал, противозаконно... и он поспешно выходит из комнаты во двор.
Оба старшины стоят там и о чем-то разговаривают.
На юго-востоке всплыла полная луна и повисла над горами.
Унтер-офицер оглядывается, ища укромного уголка. Где бы он незаметно мог исследовать содержимое свертка. Сделать это на дворе нет никакой возможности.
— Я сейчас вернусь, — говорит он старшине и исчезает за углом козьего стойла. Там он считает сумму. Верно.
— Так он, этот осетин, честный малый! — думает он и возвращается к остальным. Вскоре он приказывает пуститься в путь.
Но старшина из Тагаурска знает Габо и боится, что тот убежит. Он просит, чтобы преступника привязали к двум солдатам. Офицеру нравится это предложение, и он охотно исполняет его.
Унтер-офицер открывает шествие, за ним идут солдаты с Габо посередине. Он на целую голову выше своих конвоиров. Эльбисд верхом замыкает шествие. Бесшумно продвигаются они к северу.
Неповторимо красива и очаровательная зимняя ночь! Ни малейшего дуновения ветра! Полный месяц освещает все, как днем; снег хрустит под ногами солдат. Направо горы поднимаются все выше и выше. Голые отвесы, усеянные большими каменными глыбами, — все это теперь под снегом. Налево, на протяжении многих верст, обширная долина Ламардона, а за нею широким полукругом величественно громоздящиеся громады гор... Где-то внизу, у подножья, неистово шумит быстротечный горный поток...
Через полтора часа шествие приближается к ущелью, где бурно пенящийся горный ручей, огибая с востока причудливые выступы скал, соединяет свои воды с Ламардоном. Здесь дорога поворачивает вправо, на восток, и следует по течению ручья. Крутой подъем. Шествие находится в тени горы. Дорога делается уже, люди вынуждены идти гуськом. Вправо от них, почти отвесно, на несколько сот футов поднимается к небесам скалистая стена, свешивающаяся над узкой тропинкой, налево сияет пропасть. Везде скалистые глыбы и камни... Изредка — искалеченное дерево. Люди длинной вереницей медленно продвигаются все выше и выше. Облака окутывают их, насквозь промоченные плащи покрываются ледяной корой...
Вот они подошли к тому месту, где узкая тропинка остроугольно огибает резко выдающийся выступ скалистой стены. Осторожно ступая, прижимаясь, друг к другу, робко огибают они скалистый выступ...
«Вот он — момент! — думает Габо. — Я не допущу, чтобы меня сослали в Сибирь. Святой Георгий, покровитель воинов, помоги мне!»
Один из солдат, к которым он был привязан, уже обогнул угол, другой шел за ним. Когда Габо очутился на углу, он на минуту остановился, повернулся лицом к скале, напряг до крайности мускулы своих рук и натянул веревки; затем он вдруг обернулся, схватил обеими руками веревки, которыми был привязан к солдатам, и камнем бросился вниз со скалы. Не успевшие опомниться солдаты вместе с ним полетели в пропасть. Тот солдат, который шел впереди Габо, был увлечен его тяжестью, тот же, который шел сзади, видя прыжок Габо и падение своего товарища, напрягал все силы, чтобы удержаться на узкой тропинке... Руки его конвульсивно хватаются за гладкую скалистую стену, ища опоры, но напрасно: и он с раздирающим душу криком валится в пропасть. Остальные с боязливой осторожностью жмутся к отвесу скалы и следят за падением пропасть троих людей, пока те не исчезают в страшной глубине. Объятые ужасом, они останавливаются. Потом возвращаются, решив позвать на помощь для обыска долины людей из ближайшего аула.
Габо же со своими спутниками летит через облака.. Вдруг он чувствует толчок: веревка обвилась за верхушка дерева—падение на одну минуту задерживается, но дерево не может выдержать свалившуюся на него тяжесть, корки его поддаются, со свистом и грохотом оно также летит в глубину.
Габо слышит, как трещат чьи-то кости.
«Солдат, вероятно, ударился о скалу головой. Святой Георгий, спаси меня!»
Опять ужасный толчок, падение на что-то мягкое и Габо лежит без памяти. Когда через некоторое время он приходит в себя, то чувствует, что все его тело как бы парализовано, однако болей нет.
—Меня сохранил святой Георгий», — шепчет он. Все еще не веря, что остался в живых.
Он пробует двигать членами, — нет, он не разбит. Его наполняет радость, что он жив и свободен. Потом взгляд его падает на лежавшего рядом солдата.
Он ударился головой о скалу и представляет из себя бесформенную кровавую массу!
Габо озирается и делает открытие, что лежит на другом солдате, которого спас от верной гибели огромный разросшийся куст. Габо встает и окончательно, убеждается, что он действительно, отделался счастливо.
Он развязывает веревку, которая привязывала его к обоим Солдатам, и осматривает второго, который еще жив. У него, по-видимому, переломан позвоночник. «Нет, я ничем не смогу ему помочь», — думает Габо.
Он берет лежащее поблизости ружье солдата и делает два выстрела, чтобы те, которые находятся наверху, слышали это и пришли на помощь своему товарищу. Габо обыскивает карманы солдата, нет ли в них денег или чего-нибудь съестного. Он находит нож, табак и немного мелочи, меньше рубля,— все это он кладет себе в карман; так как сам бед оружия, то берет лежащую неподалеку на снегу винтовку солдата, патроны обоих и пускается в путь. Около часа он идет вверх по ручью; здесь вдруг ему приходит мысль, что его следы на снегу могут его выдать. Чтобы скрыть их, он возвращается по снегу назад, стараясь, оставить за собой отчетливый след; затем прыгает в воду, которая ему выше колец, и идет вброд вверх по реке. Через несколько часов, когда месяц уже зашел и на востоке заалела узкая полоска света, предвещая утро, он сел на камень, чтобы отдохнуть, но вдруг до слуха его донеслись чьи-то голоса.
Это были его преследователи, которые осторожно спускались вниз, чтобы отрезать ему отступление.
«Что делать? Бежать?.. Невозможно!»— думает Габо.
Он прячет в куст ружье и патроны и ищет место в воде; только нос он изредка высовывает из воды, чтобы сделать глубокий выдох.
И как раз в это время несколько солдат сползли вниз и, болтая между собою, подошли к тому месту. Где лежал в воде Габо. Сердце его билось так сильно, что казалось вот-вот разорвется.
Но, к счастью, они проходят мимо. Габо ждет долгое время. Затем он выходит из ледяной ванны, надевает ружье и патроны и идет по течению реки вверх, в горы. Он старается согреть свои окоченевшие члены быстрой ходьбой.
Он решил идти в Ксарзан искать убежища у Саида и совета, что делать дальше.
Солнце встает, Габо ложится, чтобы отдохнуть на защищенном от света месте. Днем он вынужден скрываться, а ночью продолжать свой нелегкий путь в Ксарзан.
Когда он проснулся, Солнце уже было высоко над головой. Сильный голод дает себя знать. Но у него нет ничего, чтобы утолить его. Расположенная высоко в горах пастушья хижина заперта и необитаема. Пастухи на зиму покинули ее.
Отдыхая по пути, мучимый голодом, плетется он дальше.
Солнце заходит. Нечего есть.
Кругом только пустыня, скалы и снег. Он утоляет жажду тем, что сосет снег. Он устал, изнемог, но всю ночь бредет дальше вперед. На рассвете он приближается к степи. Его путь лежит через лесную чащу. Трудно держать верное направление. Он вынужден все чаше отдыхать. Силы его убывают. Как только он садится, сразу же погружается в дремоту. Когда же он просыпается, ему кажется, что от голода он лишится рассудка. Он видит на кусте несколько старых засохших ягод, срывает их и проглатывает.
«Если бы я мог убить какую-нибудь дичь, я сырой съел бы ее, потому что у меня нет ничего, чтобы зажечь огонь».
Во второй раз он видит солнечный закат, во второй раз бредет он всю ночь. Солнце опять всходит. Он достиг степи. На опушке леса, у подножья горы, он останавливается, чтобы собрать силы для последнего перехода.
Мысль о Куаре поддерживает его.
Он радуется, что придет к Сайду и поест.
До Ксарзана еще около 20-ти верст. Он надеется, что там его искать не будут.
«Будут сторожить в Тагаурске и в Джимаре, где у меня родные», — размышляет он.
Днем он снова не решается идти через степь. Он остается в лесу и ждет, мучимый голодом, пока вечерние тени не лягут на степь, тогда он отправляется дальше.
Уже безостановочно плетется он по направлению к Ксарзану.
«Есть, есть!»— это единственная мысль, которую ему удается уловить. Его ноги как бы налиты свинцом.
Наконец, после долгих часов странствия он видит перед собой Ксарзан. При входе в деревню стоит маленькая лавочка, где продается черствый белый хлеб, доставляемый из города. Он входит в лавку, покупает целую буханку и с жадностью проглатывает ее.
При выходе из лавки он внезапно лицом к лицу сталкивается с унтер-офицером, который задержал его в Джимаре.
— Ах, так вот ты где! — восклицает тот.
Но Габо ударяет его кулаком под ложечку и так сильно, что тот валится на землю. У него захватит дыхание. Габо пробегает мимо него и исчезает в темноте.
Унтер-офицер встает, зовет своих солдат, находившихся поблизости, и бросается вдогонку за Габо. Однако они тщетно ищут его.
«Он, наверное, прячется у своего друга», — говорит себе унтер-офицер, который через Эльбисда, тагаурского старшину, узнал, что у Габо в Ксарзане живет названный брат. Он ставит об этом в известность находящегося в Ксарзане с небольшим отрядом казаков пристава, который тотчас же отправляется к старшине аула, берет его с собою и спешит к дому Сайда, чтобы там захватить Габо.
* * *
В этот вечер Сайд сидит в своей комнате и чистит разобранное ружье. Лампа тускло освещает помещение...
Вдруг—стук в окно. Сайд открывает дверь, и в комнату вбегает Габо. Он бледен и смертельно изнурен, платье его разорвано и грязно, только глаза ярко сверкают.
— Спаси меня, Саид! Преследуют! Саид сначала закрывает окно, завешивает его и задвигает дверь на задвижку. Потом он отодвигает от стены низкий турецкий диван, приподнимает люк, который находится под ним, и делает Габо знак спуститься вниз.
— Я сейчас принесу тебе поесть,— шепчет Сайд. Никто не знает об этом убежище, кроме моей матери и меня; я его вырыл сам для подобных случаев. Позже ты мне все расскажешь. Габо слишком взволнован, чтобы говорить. Он подает Сайду руку и прыгает в свое убежище. Это темное помещение, длиною в 7 футов, шириною в 4 фута и глубиною приблизительно в 3 фута. Отсюда Сайд в стене провел до дымовой трубы другую трубу, чтобы снабдить помещение воздухом. Это яма в степной земле. Пол состоит из нескольких досок; стены также обиты досками. На полу лежит немного сена.
Габо ставит в угол винтовку и бросается на сено, не снимая обоих ремней с патронами, которые у него надеты вокруг пояса и наискось на груди. Сайд снова осторожно спускает люк, подвигает диван на место, идет к двери и отодвигает задвижку.
«Клянусь аллахом, они не найдут его!»— облегченно вздохнув, произносит Сайд.
После этого он идет к матери на кухню и что-то шепчет ей на ухо. Она сначала с испугом смотрит на него, затем кивает ему головой. Сестры Саида. Которые тоже работают на кухне, вопросительно глядят на брата; но они не слыхали ничего из того, что он сказал матери. Сайд знает, что мать умеет молчать и поможет сам спасти беглеца. В этот момент, когда он хочет попросить, чтобы ему принесли пищу в его комнату, во дворе раздается энергичный стук в ворота; когда сестра Сайда бежит, чтобы отпереть их, во двор входит пристав со старшиной аула в сопровождении 20-ти казаков, в высоких черных папахах; лица их суровы и мрачны.
—Сайд,— говорит ему старшина,— пристав и казаки ищут осетина Габо, он, наверное, у тебя? Ты должен выдать его!
—Да, — прибавляет пристав,— мы шли до аула по его следам, и ты здесь единственный его друг.
— Да, я его друг,— спокойно говорит Сайд,—поэтому-то именно он у меня и не спрячется, так как знает, что его прежде всего будут искать у меня. Как же я его выдам, если не знаю, где он.
— Сайд, — пристав подходит к нему вплотную, — беглец в твоем доме; никакой другой ингуш не принял бы его, ты это сам знаешь. Отдай его добровольно и не заставляй меня оставить тебя одного на четверть часика с казаками на конюшне, чтобы свести знакомство с их плетками!
Сайд ничем не выдает себя, а между тем это и есть самое ужасное у кавказцев. Взгляд смертельной ненависти направлен на пристава, но он говорит с полнейшим спокойствием:
—Обыщите мой дом, и весь двор я не знаю, где он.
Тогда старшина посреднически обращается к приставу.
— Господин пристав, не обыскать ли раньше дом? Может быть, Габо, действительно, нет здесь.
— Молчать! — приказывает пристав. — Я знаю, как надо поступать с вами. Позовите ко мне урядника Ефимова.
Вскоре появляется урядник, держа правую руку у папахи.
— Возьми этого слишком гостеприимного хозяина, сведи его на конюшню и заставь его говорить. Ты это умеешь.
Широкая усмешка освещает лицо урядника.
— Слушаюсь! — говорит он и поворачивается к Саиду, вместе с ним сейчас же подходят несколько казаков. Не Сайд выхватывает свой кинжал, а говорит угрожающе:
— Никто, кому дорога жизнь, не смеет меня тронуть.
Сжавши губы, грозно нахмурив брови, бледный, но решительный, стоит он перед казаками, которые невольно отступают назад, смущенные его озлобленностью и решительностью. Сайд пользуется этим колебанием. Он разбивает окно и с быстротой и ловкостью кошки исчезает в темноте. Все выскакивают во двор и пускаются в погоню, за Саидом.
Старшина вызывает мать и сестер Сайда к приставу на допрос. Они держатся робко и замкнуто и утверждают, что не видели никого чужого и ничего не знаю о беглеце, которого ищут. Пристав с двумя подручными подвергает дом и весь двор тщательному осмотру: отпирают каждый шкаф, осмотрят под каждой кроватью, перерывают каждый угол, сбрасывают сено с сеновала, но ничего не находят.
Старшине очень неприятна вся эта история. Он должен лавировать. С полицией он, естественно, не хочет ссориться, но также и Сайда, который известен своей храбростью, он не желал, бы иметь своим врагом. Потому он решает искать Габо везде, заранее зная, что такие поиски не дадут желаемого результата.
— Господин пристав, — с вежливым поклоном обращается он к своему начальнику, — вы, может быть, голодны? Не приказать ли женщинам, чтобы они вам что-нибудь приготовили? Многого здесь, в ауле, мы вам предложить не можем, но у нас есть баранина для шашлыка, свежие яйца и молоко.
— Хорошо, приготовь мне что-нибудь поесть, а я тем временем отдохну.
Он отворяет дверь в комнату Саида и, усталый от дальней поездки по степи, бросается на турецкий диван. Выкурив папиросу, пристав начинает дремать.
Сайд между тем бежит до тех пор, пока он совсем не слышит более за собой погони казаков. Он останавливается, опускается на камень и соображает:
«Что толку в том, что я убежал? Они будут караулить дом, если даже они не найдут Габо, я не могу снести ему поесть, пока они в доме. Я должен вернуться».
Но он не желает, чтобы казаки его поймали, а хочет прокрасться в дом и явиться к приставу добровольно. Ему, действительно, удается незаметно прокрасться в дом. Он проскальзывает в свою комнату и видит пристава, который, храпя, лежит на турецком диване. Сайд садится так, что пристав, проснувшись, с первого же взгляда должен его заметить. Его план готов. Он является к приставу, потому что он, действительно, невиновен, уже несколько недель ничего не слышал о Габо и не встречался с ним.
С напускным спокойствием ждет он пробуждения пристава. Когда тот просыпается через некоторое время, то зевает, затем приподнимается и, садясь на диван, замечает Сайда.
— Ты?.. Ты?.. Что тебе здесь нужно?
— Я жду, чтобы господин пристав проснулся.
— Сайд встает.
—Да, разве казаки тебя не... — спрашивает пристав.
— Нет, казаки меня не поймали, — отвечает Саид.
— Я сам пришел к господину приставу, потому что невиновен, я, действительно, не знаю, где спрятался Габо.
Пристав недоверчиво глядит на него, но его уверенность, что Габо спрятан в доме, начинает уже колебаться. В это время входит мать Сайда и приносит приставу кушанье. Сайд стоит перед ним, как подобает по кавказскому обычаю хозяину дома, и прислуживает.
Во время ужина входит Ефимов, чтобы доложить, приставу, что задержанный бесследно пропал, но не может от удивления выговорить ни слова, так как видит стоящего перед приставом Сайда. Озадаченный смотрит он то на Сайда, то на пристава. Он молчит, так как. Понимает, что приготовленный доклад излишен.
— Слушай, Ефимов, Габо нет в доме, но, вероятно, он где-нибудь близко, а Сайд знает, где. Ты с твоими казаками займешь теперь дом и будешь следить за тем. Чтобы никто не мог говорить с Саидом и его семьей. Ты же, Сайд, должен будешь нас кормить, пока не найдется беглец. Вели зарезать пару овец и смотри за тем, чтобы казакам ни в чем недостатка не было. Не забудь, что им дано приказание отвести тебя на конюшню. Приказание еще не отменено.
Сайд выходит, чтобы дать указания матери и сестрам. Едва только он вышел, пристав сделал знак Ефимову, чтобы тот подошел ближе, и сказал ему в полголоса:
— Слушай, Габо должен быть где-нибудь в другом месте. Он не так уж глуп, чтобы спрятаться здесь, ибо знает, что дом Сайда будет обыскан, прежде всего. Но он где-нибудь поблизости и рассчитывает на то, что его друг Сайд будет ему приносить пищу. Так ты расставь своих караульных так, чтобы никто не мог выйти из дома незамеченным, если бы Сайд или старуха вздумали уйти, то следуй за ними осторожно, чтобы они этого не заметили, и тотчас же доложи об этом мне. А теперь позови ко мне старшину.
— Слушаюсь!
Старшина не посмел удалиться, а ждал на ступеньках веранды, которая тянулась вдоль дома по всей стороне двора, что пристав его позовет.
— Послушай-ка, Габо в деревне, твоя обязанность помочь мне поймать его.
— Хорошо, господин пристав, — поклонился старшина.
— Итак, возьми 20 человек и обыщи мне каждый дом, каждую конюшню, все! Завтра рано утром ты возьмешь 20 других человек, и вы будете искать, пока не найдете.
— Слушаюсь, господин пристав, — проговорил старшина и вышел из дому.
На улице у него невольно вырвался вздох. Он человек, любящий покой, теперь принужден был согнать пол-аула и отправиться на поиски этого осетина; как будто Габо, так и даст себя найти! Он торчит именно гам, где менее всего предполагают. Ефимов между тем поставил половину своих казаков караулить, так что никто не мог войти в дом или выйти из него незамеченным, а сам с остальными десятью остался ожидать в кухне ужина, который готовили мать и сестры Саида. Сайд с помощью сестер приготовил в чистой комнате постель для пристава и даже учтиво спросил, достаточно ли удобна дома. Его цель была удалить пристава с турецкого дивана, и это ему удалось. Пристав нашел постель удобной и начал раздеваться. Саид смиренно просит разрешения помочь господину приставу снять сапоги. Пристав приказывает еще раз явиться Ефимову и спрашивает его у всех ли дверей, у всех ли окон поставлен караул. Ефимов заверяет его, что все сделано так, как было приказано. Он приказывает ему сменить караульных в 2 часа ночи. Затем сам запирает Сайда в маленькой комнате с турецким диваном, берет ключ и револьвер к себе под подушку, и скоро Сайд слышит ровное дыхание спящего.
Он радуется. Обильные остатка от ужина пристава остались в его комнате, и скоро ему можно будет снести пищу вниз своему другу. Он гасит лампу и тихо-тихо отодвигает диван от стены, потом поднимает люк и шепчет:
— Габо!
Никакого ответа. Еще раз:
— Габо! Опять молчание.
Он осторожно прыгает в яму и шарит кругом:
«Да, это тело... Оно пока еще теплое».
Сайд щупает его и трясет, но он на все это не реагирует. «Он потерял сознание от голода и истощения», — догадался Сайд.
Саид охотно дал бы ему вина, да у него его нет. Но он вспоминает, что в кружке есть еще молоко, которое пил пристав. Он опять осторожно вылезает из убежища, берет кружку с молоком, опускается на колени, ощупывает голову друга и льет ему в рот молоко.
Габо открывает глаза, из груди его вырывается легкий стон.
Сайд пугается и шепчет на ухо Габо:
—Габо, Габо, это я, брат твой, Сайд... будь осторожен, казаки окружили дом.
Габо приходит в себя и говорит слабым голосом:
— Дай мне есть. Они три дня преследовали меня, я хочу есть.
Тихо, как кошка, крадется Сайд опять из убежища, чтобы вскоре вернуться с большим куском хлеба, с козьим сыром и парой яиц, он про себя хвалит мать, что та в таком изобилии принесла кушанье приставу. С жадностью голодного зверя накидывается на все. Это Габо, но Сайд предостерегает его:
— Не ешь сейчас слишком много, оставь часть на завтра. Только завтра вечером можно будет опять принести тебе пищу.
Габо послушно откладывает сыр и хлеб в угол и говорит потихоньку на ухо другу:
— Ах, Сайд, когда же все это кончится?
— Один аллах ведает! Не тревожься, все кончится хорошо.
— Одно лишь желаю я себе: когда наступит час конца, пасть с честью.
— Пошли тебе аллах то, о чем ты его просишь, а теперь отдохни. Я только завтра вечером приду опять.
— Да благословит тебя аллах за то, что ты для меня делаешь!
Сайд выбирается из убежища, закрывает люк, подвигает диван назад, на место, ложится на него и засыпает с сознанием, что преданно сторожит своего друга. С этого времени и в семье Сайда начинается тяжелая неделя. Семья его и он сам не имеют права ни с кем в ауле общаться. К ним никого не допускают. Женщинам немало хлопот с кормлением казаков.
Габо лежит в своем убежище. Сайд по ночам носит ему пищу. Он всегда устраивает так, что стол для пристава накрывается в маленькой комнате и после обеда не убирается. Он делает вид, как будто сам ест, но что остается от стола пристава.
У казаков же смутное чувство, что их водят за нос, и они со дня на день делаются угрюмее. В ауле идет брожение. Жители аула неохотно несут сторожевую службу, к которой их привлекли. Им надоели постоянные домашние обыски. Недовольны старшиной, приставом, Саидом, но больше всего — Габо.
Для чего понадобилось этому последнему избрать именно их, ингушский, аул, чтобы здесь исчезнуть?
Ведь это же понятно, что Сайд не выдаст друга, но тот должен был бы подать признак жизни в другом ауле, чтобы их аул освободить от тяготы.
Через три дня пристав сообщает, что за поимку Габо назначено 300 рублей. Через неделю Ефимов докладывает приставу, который в ту минуту лежит на диване и курит папиросу, что таким «манером» беглеца никогда не поймаешь. Надо заставить говорить Сайда. Пристав некоторое время размышляет.
— Хорошо. Мы можем попробовать. Позови его ко мне и встань за дверью с пятью — шестью человеками, как только он выйдет из комнаты, сейчас же схвати его; не дай ему возможности удрать, как в первый раз.
— Будьте покойны, господин пристав, на сей раз он не убежит.
—И не шути с ним!.. Пустите в ход ваши плетки, пока он не заговорит.
— Слушаюсь!
Ефимов идет на кухню, где Сайд помогает сейчас женщинам потрошить барана, и посылает его к приставу. Затем он берет шестерых самых решительных из своих людей и ставит их по обеим сторонам двери.
Сайд между тем входит туда и останавливается у дверей.
— Сайд, — начинает пристав, — тебе, вероятно, тяжело содержать казаков?
Сайд ничего не отвечает.
— Я прекрасно понимаю, что мои малые разоряют тебя.
— Что же я могу поделать, господин пристав? — вырывается у Сайда, которому содержание 20-ти человек стоит более, чем все, что он имеет.
— О, ты прекрасно это можешь изменить! Скажи мне только, где скрывается Габо?
— Господин пристав, я не предатель.
— Но себя ты только что выдал, когда сказал, что ты не предатель. Значит, ты что-нибудь знаешь, но упорно таишь. Вот я тебя и поймал!
Сайд мрачно смотрит перед собой.
— Сайд, я мог бы вознаградить тебя из суммы, которая назначена за голову Габо...
Саид размахивается, изо всей силы ударяет пристава в грудь. Тот, всплеснув руками, отскакивает назад.
— Искуситель, ты думаешь, что я бесчестен! — гневно произносит Саид.
Он бросается вон из комнаты, чтобы бежать в лес, но за дверью натыкается на вытянутый кулак Ефимова и падает на пол. Казаки кидаются на него и в одну минуту у него связаны ноги, а руки стянуты на спине веревками.
— Так, а теперь на конюшню! — командует Ефимов, и Сайда, поднятого на руки четырьмя людьми, уносят через двор на конюшню. Наружно он совсем спокоен — глаза его неподвижны, губы сжаты.
В конюшне его ставят на ноги, чтобы раздеть. В это время входит пристав с лицом, искаженным от ярости, и кидается на Сайда.
— Как смеешь ты, собака, ингуш, оскорблять меня! Ты посмел ударить меня там, в комнате, собачий сын!
Он поднимает кулак и ударяет Сайда по лицу так, что у того течет кровь изо рта и из носу.
Саид связан. Он не может стереть кровь с лица, но глаза его сверкают.
— Да, я ударил, но я не бил связанного. — бросает он приставу.
В голосе его такое презрение и столько гордости, что пристав отворачивается и обращается к казакам:
— Делайте, что вам приказано!
На руках Сайда развязывают веревки, срывают с него черкеску, бросают его на землю, стаскивают сапоги и штаны, так что он лежит лишь в одной рубашке. Затем четверо становятся коленями на его распростертые руки и ноги.
По знаку Ефимова к Сайду с обеих сторон подходят два других и вытаскивают из-за голенища плетки.
Ефимов делает последнюю попытку:
— Ну, может, одумаешься и скажешь, где скрывается Габо?
Но Сайд ничего не отвечает. Он полный твердой решимости не издать ни звука, чтобы не выдать брата.
— Начинайте! — приказывает Ефимов.
До слуха Сайда доносится зловещий свист плеток, и острая боль впивается в его тело.
После 11-ти—12-ти ударов Ефимов приказывает:
— Стой! Ну, скажешь ты теперь, где скрывается Габо, или ты хочешь еще?
Снова ни звука.
— Продолжайте!
И опять сыплются удар за ударом. Но вот после нескольких ударов у Сайда начинается рвота. Наконец обморок окутывает его сознание: он более уже ничего не чувствует.
Подходит пристав.
— Что он говорил?
— Ни слова, ни крика!
Пристав знаком приказывает прекратить пытку и, нагнувшись к Сайду, приподнимает его голову. Лицо серое, глаза потухли, наполовину закрыты, у плотно сжатых губ немного кровавой пены.
— Бестии! — накидывается он на казаков. — Да вы же убили его! Теперь будет пренеприятная история: в дело вмешаются следствие и газеты.
Ефимов также смущен: он опускается на колени. Казаки, державшие ноги Сайда, вскакивают и поворачивают его на правую сторону. Ефимов прикладывает ухо к груди Сайда.
— Сердце бьется, господин пристав.
— Ну, тогда приведите его в чувство, облейте холодной водой.
Ведро за ведром выливают на спину и голову Сайда, но он все не приходит в себя. Тогда пристав велит казакам поднять Сайда и отнести его в дом. Когда его проносят через двор, мать и сестры с громким воплем бросаются к нему. Его вносят в чистую горницу и там бросают на пол.
Мать проворно вытирает слезы и с помощью дочерей поднимает своего сына, несет его в комнату и кладет на диван спиною кверху. Она посылает дочерей за маслом и с молчаливой скорбью промывает его раны. Сайд открывает глаза и глядит на мать.
— Мать!..— радостно шепчет он. Гордая улыбка освещает его бледное лицо.
— Я не предал Габо!
— А разве ты знаешь, где он?— с любопытством спрашивают сестры.
— Молчать! — приказывает им старуха.
— Да будет прославлен аллах,— говорит она сыну,— который помог тебе сохранить верность!
И она продолжает врачевать его раны.
А пристав тем временем постановил на следующий день оставить аул. Он решил доложить своему ближайшему начальству, что беглец не мог быть найден, что жители аула, вероятно, способствовали его бегству; за такое сопротивление посоветует обложить аул большим денежным штрафом. Он зовет Ефимова и сообщает ему о своем решении завтра, на рассвете, покинуть аул.
—Пускай сегодня ночью люди отдохнут, да и караульных ставить больше нет надобности. Ведь через этого проклятого Сайда мы все равно ничего не узнаем.
Его лихорадит. С мертвенно-бледным лицом лежит.
Сайд на диване, не желая, чтобы слышал друг, старается не стонать. Вечером мать Сайда замечает, что караул у дома снят, и сообщает об этом сыну. Казаки разгуливают по улице аула, заходят в аульскую лавочку, чтобы купить себе немножко табаку, приготовляют лошадей и рано ложатся спать.
Сестры Сайда готовят приставу ужин. Пристав выходит во двор и видит там старшину, который явился на всякий случай за приказаниями, потому что известие о расправе с Саидом, об его молчании и предполагаемом выступлении казаков с быстротой молнии разнеслось по аулу.
— Слушайте-ка, старшина, завтра, рано утром, мы выступаем; я доложу, что Габо при вашей помощи удалось удрать.
— Но, господин пристав...
— Молчать!.. Свой доклад я пошлю только через две недели, если до тех пор вы не поймаете Габо или не узнаете, где он находится, то я представлю доклад, чтобы обложить ваш аул штрафом в 300 рублей. Но, если вы схватите Габо или откроете его убежище, доклад не пойдет, назначенное за голову Габо вознаграждение будет выдано вам.
Аульный старшина низко кланяется и уходит с тяжелым сердцем. Он сзывает старейших и самых уважаемых жителей аула в волостное правление и передает им слова пристава. Жители подавлены и не знают, как помочь делу.
Если Габо не схватят, то на аул наложат денежный штраф. Наступает ночь. Все объято сном.
В горнице мерно похрапывает пристав. Только мать Сайда сидит около сына, который к полуночи приходит в себя. Она рассказывает ему, что казаки завтра уходят, но, если Габо не будет найден, весь аул будет обложен штрафом.
Услышав это. Сайд взволнованно произносит:
—Мать, сегодня ночью Габо должен уйти он более не в безопасности здесь. Мы могли обмануть пристава и казаков, но с нашими это нам вряд ли удастся. Дай ему мое новое ружье и столько патронов, сколько он может с собою взять, также сыру и хлеба и отодвинь диван. Подожди, я встану. Сайд с трудом поднимается и держится рукой за стену. Мать отодвигает диван и поднимая люк. Габо выскакивает из своего убежища и останавливается при виде Сайда.
— Сайд, что с тобой?.. Ты болен?..
Но Сайд не отвечает, он только многозначительно смотрит на друга. И гордость, и радость светятся в его взоре.
— Проклятые запороли его! — вмешивается в разговор мать Сайда, после того как она опять поставила на место диван, — Но он был верен тебе, не хотел тебя выдать.
В словах ее звучат гордость и ненависть. Затем она уходит из горницы, чтобы принести пищу, которую Габо должен получить на дорогу.
—Сайд!
Габо подходит к нему ближе.
— Сайд!
Больше он не может сказать ничего, но и это самая высшая награда для Сайда- Габо глубоко потрясен, чувства его выражаются в том, как он произносит имя своего друга.
Ужас, негодование, благодарность, участие...
— Габо! — вырывается у Сайда. — Помнишь ли ты еще тот день в степи, когда ты у меня похитил бурку, а я за тобой поскакал? Тогда ты не верил, но сегодня ты мне веришь?
— Да, я верю тебе и я навсегда твой.
Сайд не может стоять, шатаясь, идет он к дивану и ложится на грудь.
Подойди ближе, я должен поговорить с тобою.
Габо опускается на колени, кладет свое ружье возле себя, опирается локтями о край дивана и наклоняет свою могучую фигуру над лежащим другом.
— Габо, ты должен не позже сегодняшней ночи уйти отсюда, за твою голову обещана большая награда. Если они тебя не поймают, то аул будет обложен трехсотрублевым штрафом. Оставаться здесь очень рискованно. Но у меня в Кабарде есть присяжный брат, он работает лесником у князя Арасбиева, зовут его Мурад Пшабаев. Отдай ему это кольцо, и он будет знать, что я посылаю тебя, и сделает все, что только сможет.
Сайд снимает с мизинца старинное золотое кольцо, на котором вырезаны всевозможные изумительные письмена какого-то незнакомого (азиатского) языка, и передает его Габо. Тот надевает его на мизинец левой руки.
— Благодарю тебя, Сайд! Если аллах дарует мне жизнь, я буду тебе так же близок, как в этот час. Удары, которые ты получил из-за меня, никогда не перестанут жечь мое сердце, но, когда настанет час моей смерти, тогда я умру так, что ты будешь мною гордиться, я горжусь тобою. Да поможет мне аллах пасть так, чтобы и дети, и дети детей всегда говорили бы о том. Как пал Габо, названный брат Сайда!
В это время входит мать Саида и приносит полотняный мешочек с провизией. Габо перебрасывает его через плечо и просит ее извинить за хлопоты, которые он ей доставил.
— Ты должен идти, Габо, скоро рассвет, а тебе надо пройти аул, пока темно. Возьми мое ружье — оно висит там.
Он показывает на стену.
— Твое ружье не чищено, у тебя мало патронов. Оставь его здесь и возьми с собою, сколько можешь моих патронов. Они лежат на шкафу.
— Габо чувствует, что он должен поблагодарить Саида, но ему не хватает слов.
— Сайд, ты знаешь...— дальше говорить он не может.
— Я знаю, Габо.
Габо вешает свое ружье на стену и снимает ружье друга, потом он засовывает, сколько может, патроны в патронные ремни, которые надеты у него на груди и вокруг пояса.
—До свидания, Габо.
— До свидания, Сайд.
Еще раз серьезно и спокойно глядят они в глаза друг другу. Еще раз жмет Габо руку Сайда и вспоминает о том, как при первой встрече он заглянул в его глаза: они были честные, и честно, правдиво поступил с ним Сайд, сдержал перед ним обет верности.
У двери он оборачивается... ему кажется, что он должен еще раз взглянуть на Саида, чтобы глубоко в душе своей запечатлеть его образ.
Сайд улыбается доброй, открытой улыбкой.
Габо охватывает как бы предчувствие, что он больше никогда уже не увидит друга. Он становится на колени рядом с ложем Саида, снимает с пальца кольцо данное ему Куарой, и надевает его Сайду.
— Сайд, если я умру, женись на Куаре. Скажи ей, что это было мое желание, последнее, и покажи ей кольцо.
. — Габо, Габо!..
Сайд полон противоречивых чувств: «Куара, единственная, которую он любил со всем пылом своей кавказской крови, Куара, которой он пожертвовал, чтобы не нарушить верность перед присяжным братом. Куара опять вступает в его жизнь!»
— Нет, нет... да дарует тебе аллах долгую жизнь в стране живущих — говорит он в глубоком волнении.
Габо быстро выходит из дома и скрывается в темноте.
«Сайд пострадал из-за меня, ради моего спасения»,— звучит в его ушах неотвязная мысль. Габо припоминает, как он похитил у Сайда бурку, как тот поскакал за ним, чтобы сделаться его другом, как он ему не доверял, но Сайд убедил его... а теперь эти раны, которые получил Сайд, чтобы спасти друга...
Габо решил покинуть Россию и пойти в ту землю, которая лежит по ту сторону большого моря, где никто не будет спрашивать, какое преступление совершил он на старой родине. Он решил начать там новую, честную жизнь, работать на фабрике. Затем Куару выпишет себе. Он глядит на свои большие, сильные руки.
Я буду работать, чтобы прокормить себя и Куару. Но взглянув на небо, он увидел, что на востоке начинает светать. Он пугается и возвращается к страшной действительности. Днем идти по степи он не может, возвращаться к Сайду через весь аул — тоже нельзя.
Ему приходит мысль, что в полуверсте от аула, возле священного грушевого дерева есть склеп, где прежние обитатели страны хоронили своих мертвых. Туда он спрячется на день, а когда стемнеет, пойдет дальше.
Пастух аула, пасущий лошадей, эту ночь спал не дома, а у толстой вдовы Коти. Ходили слухи, что они скоро повенчаются. Когда в темноте он возвращался домой, то заметил, что по улице аула пробирается какая-то вооруженная фигура.
— Не Габо ли это, тот беглец, которого ищут?— мелькнула у него мысль.
Крадучись, он издали последовал за ним и увидел, как Габо направился к грушевому дереву, а затем через окно влез в склеп.
Темнота ночи уступила место холодному утреннему свету. Утренней зари еще не было, но слитые в ночной тьме небо и степь уже виднелись раздельно.
«Это Габо прячется», — решил пастух. Он пойдет дальше только вечером. 300 рублей, которые назначены за его голову, очень даже могут мне пригодиться, чтобы жениться на вдове Коти. В голове его созрело решение. Он вовсе не думал о юности Габо, о его геройстве... Совесть не подсказывала ему — защити беглеца... Он не стыдился выдать его... Он хотел получить 300 рублей.
И пастух направился к старшине, но там все еще спали. Сегодня лошадей он предоставил стеречь обоим мальчикам, которых община дала ему в помощники, и решил ждать. Он ходил мимо дома взад и вперед, садился на ступеньки веранды, но, однако от внутреннего беспокойства не мог дольше ожидать и постучал в окно.
— Что случилось?— услышал он ворчливый голос старшины. — Кто там?
Пастух назвал себя.
— Что же тебе нужно так рано? Старшина подошел к окну и поднял его.
— Важное дело, очень важное! — пастух робко осмотрелся кругом. — Я знаю, где находится беглец.
— Постой-ка, я сейчас выйду, — тихо и поспешно сказал старшина, опуская окошко, живо натянул платье и поспешил на двор к пастуху.
— Где он скрывается?
— Дайте мне расписку, что мне выплатят награду, те 300 рублей, которые обещаны, и тогда я скажу.
Старшине хотелось бы выторговать половину себе, половину пастуху, но тот упрям.
— Если мне не заплатят их, то пойду к беглецу, а уж этот, наверное, заплатит 1000 рублей, чтобы я его не выдавал,— пригрозил пастух.
Старшина вспомнил о штрафе, которым должен быть обложен аул, и уступил.
— Хорошо, ты получишь награду, где он?
— Прежде дайте мне расписку, что я указал вам место, где находится Габо.
Старшина ушел и через несколько минут вернулся с распиской.
Он отдал ее пастуху. Тот бережно засунул ее в свою черкеску, потом подошел к старшине.
— В склепе, под священной грушей. Старшина задумался.
«Хорошо, что пристав и казаки еще здесь. Солнце не для одного, а для многих взойдет сегодня в последний раз».
Отослав пастуха с приказанием обойти все дома и созвать мужчин в волостное правление и предупредив его, чтобы он не говорил, в чем дело, старшина поспешно отправился к приставу.
А Габо, ничего не подозревая, в ожидании вечера, сидел в склепе. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Место пользовалось дурной славой, и здесь его искать, конечно, никто не будет.
Через несколько часов ему показалось, что мимо окна промелькнула тень. Габо встал и выглянул наружу: он увидел, как какой-то мальчик проворно крался, прячась за грушевое дерево.
«Это шпион!» — пронизала его мозг мысль. Его рука приподняла ружье, но он опять опустил его, — он не может стрелять в ребенка.
Габо охватило беспокойство. Он вылез через окно и осторожно оглянулся вокруг: перед ним, на юге, — снежная степь и дальше увенчанные снегом великаны его родных гор, к западу — также бесконечная степь, на востоке аул, широко раскинувшийся в открытой степи, а к северу... он осторожно заглянул за угол и поспешно отступил назад.
Широким полукругом, с приставом во главе и с подкреплением из нескольких ингушей, склеп окружили казаки. Они ехали шагом. Они знали, что сегодня будет перестрелка. Они приближались с севера, так как от старшины узнали, что беглец спрятался в склепе и что оттуда в окно можно наблюдать только с юга.
Габо понял, что его открыли, выдали.
«Как спастись бегством?»
Казаки и ингуши верхом — он же пеший.
Кроме того, теперь зима, и степь покрыта снегом... Летом он мог бы прокрасться в высокой траве... О, если бы он мог продержаться до вечера, но все это невозможно, значит...
Габо понял, что пришел его конец, но внутренне успокаивал себя, что все равно другого выхода нет. Теперь предстоит пасть так, чтобы Сайд гордился своим присяжным братом и чтобы после, по вечерам у огня дети и дети детей рассказывали друг другу, как пал Габо, сын Явзико. Он решился дорого продать свою жизнь и отомстить за Сайда.
« Я не один пойду, на тот свет, а моими предшественниками будут другие, которые объявят тем, что идет Габо, сын Явзико».
С ружьем в руках выходит он из склепа на дорогу и смело глядит на противников, которые его замечают.
Настоящая картина мужской смелости и кавказской красоты. Могучий в плечах, высокий, стройный, с откинутой назад черной папахой, с открытым лбом, с живыми быстрыми глазами, в которых светится безудержная молодецкая удаль, он походит в это миг на сказочного нартабогатыря.
Он стоит с немного выставленной вперед правой ногой, с ружьем наготове в руках и видит, как мальчик, который перед этим заглядывал в окно, разговаривает с приставом и указывает на него; пристав кивает головой и движением руки отсылает мальчика.
Из аула появляется толпа всадников. Они развертываются в длинную линию и скачут все быстрее, чтобы захватить в большой круг к югу пространство вокруг склепа. Когда на западе они приближаются к казакам, то пускают своих степных когтей в галоп, машут над головами своим оружием и испускают военный клич своего племени.
Круг вокруг Габо замкнулся. Для него нет никакого спасения, кроме славного конца. Презрительная улыбка появляется на его губах.
«Живого они меня не возьмут! Габо не даст угнать себя в Сибирь, чтобы там работать на рудниках!» — мысленно произносит он.
Пристав выезжает вперед, чтобы вести с Габо переговоры, и делает знак рукой:
— Сдайся, Габо, ты окружен!
Габо не сдается.
— Послушай-ка, пристав, и вы, ингуши, я не имею вражды против вас, между нашими родами не лилась кровь. Зачем же мне вас убивать? Пустите меня идти своей дорогой, я сюда больше никогда не вернусь.
— Этого нельзя, Габо, сдавайся!
— Ну, если так, то получи же за Сайда!
Габо прицеливается и стреляет, — пристав хватается левой рукой за сердце и валится мертвый из седла.
— Пли! — командует Ефимов, и пули свистят вокруг Габо, который опять заряжает свое ружье, опять прицеливается и спускает курок. И Ефимов, простреленный в грудь навылет, валится с лошади, еще несколько раз вздрагивает его исполинское тело и затем вытягивается...
Одним диким, храбрым казаком меньше. Казаки, а также ингуши стреляют теперь в Габо; но когда они видят, как метко он попадает, то не решаются подойти к нему ближе. Они стреляют плохо и не попадают в Габо.
Габо начинает молиться;
—Ты, великий боже на небесах, помоги мне прежде, чем я паду сам, отправить на тот свет некоторых из этих собак. Помоги мне, святой Георгий подстрелить еще нескольких.
Потом он думает:
«Эти собаки не должны воображать, что я боюсь их».
Улыбаясь, он начинает ловко плясать лезгинку.
Казаки изумлены и невольно прекращают стрельбу, ингуши восхищаются Габо.
«Он хочет умереть как герой!» — говорят собравшиеся.
А Габо все танцует.
Он танцует перед лицом смерти, которая грозит ему сотней направленных на него ружей.
Раньше на праздниках и свадьбах он был лучший танцор; его грациозные движения, как слова песни, выражали его чувства; без устали можно было любоваться им, когда он, выделывая сложные па, кружился вокруг танцующей с ним девушки. Теперь же он танцует со смертью.
С вытянутыми, как полагается, руками пляшет он и видит себя в родном ауле танцующим с черноокой Куарой.
Куара!
Вдруг далекий, глухой треск, белое облачко дыма. Габо слышит, как, свистя, пролетает около него пуля. Но, несмотря на это, он до конца танцует свою лезгинку.
Когда он прекратил пляску, то видит, что пока он танцевал, ингуши намного сузили круг.
Он прицеливается из ружья:
— Назад!
В это время целится какой-то ингуш. Но прежде чем он успевает выстрелить, Габо нажимает курок, и ружье падает из простреленных рук ингуша.
Стрельба делается общей.
На холмах собралось пол-аула: женщины, старики, дети — все смотрят на этот неравный поединок. Пришли также и сестры Сайда. Одна из них несет в руках сверток, который ей дала мать. Это патроны, подходящие к ружью Сайда, которое тот передал Габо. А сама старуха не смогла прийти сюда: она сидит у постели сына, который мечется в лихорадочном бреду, не и силах помочь брату.
Габо же один сражается приблизительно с двумя— тремя сотнями противников. И многие из его пуль попадают в цель, так что казаки все еще не решаются приблизиться к нему вплотную.
Уже не один казак тяжело ранен, не один ингуш исходит кровью, а сам Габо неуязвим. Только патроны его убывают; на это и рассчитывают его враги. Он начинает прицеливаться еще зорче. Еще два казака, простреленные в грудь, упали с лошади, и Габо видит, что они лежат бездыханные.
Между тем к нему приближается ингуш Керик, стреляет сзади, попадает в него и пробивает ему правый локоть.
Рука висит теперь, бессильная и сломанная, Габо оборачивается с диким блеском в глазах и здоровой левой рукой кладет ружье на левое плечо. С невыразимым страданием удается ему поднять правую руку и нажать курок. Керик, простреленный в лоб, падает назад мертвый. Теперь стрельба Габо становится реже: заряжение ружья и нажимание курка вызывают ужасную боль и требуют огромного усилия; кроме того, последний патрон его пущен по врагам.
Но вот в воздухе летит сверточек и падает к его ногам. Сестра Сайда с севера подкралась к грушевому дереву и исполнила поручение матери — подбросила Габо патроны.
Он нагибается, чтобы поднять их, но в это время заряд попадает ему в правую сторону груди, затем второй в правое бедро. У него темнеет в глазах, он должен присесть. Он чувствует, что конец его близок, и молит святого Георгия дать силы, прежде чем самому отправиться в вечность, отправить туда еще одного врага. Молитва его услышана.
Как только противники заметили, что он ранен, круг их быстро сузился. Один из казаков, друг Ефимова, хочет отомстить за смерть товарища, осторожно с саблей в руке крадется он к раненому. Но едва он размахнулся, чтобы нанести смертельный удар, Габо открыл глаза и ружьем, которое он левой рукой держал за ствол, отбил удар, поднялся на одно колено и прикладом нанес казаку такой сильный удар по голове, что тот камнем свалился на землю.
Благодарю тебя, святой Георгий! — едва слышно шепчут его уста.
Габо становится стыдно своего обморочного состояния, он хочет идти... он отбрасывает прочь ружье, как ненужное, ибо не в силах заряжать его, и вынимает из ножен кинжал. Хромая, идет он к холму, где собрались женщины и жители аула.
Неужели он еще надеется на спасение? И снова пули свистят вокруг него. Но вдруг правая его рука невольным движением подбрасывается кверху... он прострелен в шею.
Опять Габо вынужден сесть; но левая рука крепко, держит кинжал, глаза угрозой смотрят на противника. На него галопом летит ингуш, брат Керика и, проносясь мимо, наносит Габо удар над глазами. Ни звука... Габо слеп лицо залито кровью. Второй ингуш несется вперед и на скаку могучим даром сабли отсекает от головы Габо левое ухо и нижнею челюсть.
К Габо с громким криком бросаются сестры Сайда и несколько подруг, чтобы прикрыть его своим толом, но Казаки грубо отталкивали их. Каждый хочет теперь вонзить свой кинжал в окровавленное, еще подергивающееся тело Габо.
В нем еще теплится жизнь: левая, вооруженная кинжалом, рука все еще делает слабые движения, будто наносит удары.
Слышится голос брата Керика:
- Габо, присяжный брат Саида, умирает как герой!- и вонзает в его храброе сердце свой кинжал.
Габо уже ничего не видит и не слышит. Однако последние слова он расслышал, поэтому на его иссеченном лице застыла гордая усмешка.
Ингуш отрезал ему правое ухо и засунул его в карман, как знак выполненной кровной мести.
Так пал Габо, сын Явзико.
Саид жив и поныне. Он пользуется всеобщим уважением и почетом.
После гибели Габо он вырыл его сокровища и владеет большим состоянием, которое употребляет на то, что бы помогать каждому кавказцу, который этого достоин, без различая племени.
Особенно охотно оказывает он свою поддержку тем молодым людям, которые хотят продолжать свое образование.
Саид женился на Куаре и от этого брака имеет много цветущих детей.
Старшего сына, черноокого, красивого мальчика зовут Габо.
Но с особенной любовью относится Саид к брату Габо, Магамату, в память клятвы, которая связывала его с Габо, и Магамат за это платит ему верностью и благоговением.


Икскуль В.Я., Кавказские повести // Названные братья, Цхинвал 1969.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
  Информация

Идея герба производна из идеологии Нартиады: высшая сфера УÆЛÆ представляет мировой разум МОН самой чашей уацамонгæ. Сама чаша и есть воплощение идеи перехода от разума МОН к его информационному выражению – к вести УАЦ. Далее...

  Опрос
Отдельный сайт
В разделе на этом сайте
В разделе на этом сайте с другим дизайном
На поддомене с другим дизайном


  Популярное
  Архив
Февраль 2022 (1)
Ноябрь 2021 (2)
Сентябрь 2021 (1)
Июль 2021 (1)
Май 2021 (2)
Апрель 2021 (1)
  Друзья

Патриоты Осетии

Осетия и Осетины

ИА ОСинформ

Ирон Фæндаг

Ирон Адæм

Ацæтæ

Список партнеров

  Реклама
 
 
  © 2006—2022 iratta.com — история и культура Осетии
все права защищены
Рейтинг@Mail.ru