В. А. Кузнецов
В 1961 г. в номере 2 журнала «Советская археология» была опубликована наша совместная с В. К. Пудовиным статья об аланах в Западной Европе. С тех пор прошло много лет, стали известны некоторые новые западные источники и исследования, наметились возможности иных интерпретаций. Если в накоплении и осмыслении археологических материалов мало что изменилось, то в отношении исторических изысканий этого сказать нельзя. Выход в 1973 г. монографии американского историка Б. Бахраха «История алан на Западе» основательно изменил ситуацию с изучением этой проблемы и она отныне не может рассматриваться вне труда Б. Бахраха. Учитывая данное обстоятельство, а также то, что упомянутая статья в «Советской археологии» стала библиографической редкостью и известна лишь узкому кругу специалистов, я решил вновь опубликовать эту статью в основательно переработанном и уточненном варианте. Здесь опускаются иллюстрации — в случае необходимости читатель найдет их в нашей старой статье.
В мае 1990 г. исполняется 30 лет со дня безвременной кончины В. К. Пудовина, много обещавшего для советской археологии. Пусть публикация этой статьи, в создании которой в первом варианте В. К. Пудовин сыграл значительную роль, будет венком памяти талантливому молодому ученому.
 Переселение народов. Путь алан показан красным цветом
Бурные события эпохи «великого переселения народов», начавшиеся в IV в. движением гуннов из Центральной Азии на запад, вовлекли в свою сферу ряд древних племен и народов, генетически связанных с современными народами нашей страны.
В юго-восточной Европе накануне гуннского нашествия существовало два крупных племенных союза — остготский и сармато-аланский. Оба они в 70-х годах IV в. были разгромлены гуннами, сдвинуты со своих мест и вовлечены в гуннское движение. Ираноязычные аланы, занимавшие часть Средней Азии, степи между Волгой и Доном и Северного Кавказа, представляли собой обширное объединение позднесарматских племен (роксоланы, языги, аорсы, сираки и т. п.), покрытых с I в. общим наименованием «аланы». В начале 70-х годов гунны, по словам Аммиана Марцеллина, дошли до «аланов, прежних массагетов» (1, с. 303) и нанесли им поражение, после чего разгромили и остготов. Судя по рассказу А. Марцеллина, часть алан примкнула к победителям-гуннам: после смерти царя остготов Германариха в 375 г. новый царь Витимир «несколько времени сопротивлялся аланам, полагаясь на других гуннов, которых он деньгами привлек на свою сторону; но после многих поражений потерял жизнь в битве, подавленный силой оружия» (1, с. 305). Как видим, в стане самих гуннов не было полного единства.
На помощь остготам и, вероятно, по их просьбе выступили западные готы (вестготы). Но и они были разбиты. Обе готские группы, спасаясь от гуннов и алан, отступают к Дунаю, прося Рим разрешить им поселиться во Фракии. Вслед за ними в 376 г. на нижнем Дунае появляются союзники — гунны и аланы (2, с. 298, прим. 486). Новая волна аланских переселенцев соединилась со старым сарматским населением Паннонии — языгами, роксоланами, сарматами — аргарагантами и лимигантами и образовала здесь значительный этнический массив. В 378 г. аланы и гунны были уже на р. Тиса, римский консул Авзоний в своих стихах мечтает о победе над новыми опасными врагами Рима (3, с. 25, прим. 3). Касаясь этих событий, американский историк Г. В. Вернадский отмечает, что аланы в гуннском нашествии играли роль авангарда (4, с. 131). Примерно тогда же на левом берегу нижнего Дуная, согласно историку начала V в. Орозию, возникает область Алания, что подтверждает Исидор (3, с. 22—23), а р. Прут стала именоваться «Alanus fluvius» — «Аланской рекой» (4, с. 132). Как показал Ю. А. Кулаковский, Алания в этом районе нынешней Молдавии сохранилась на картах до XIII в. (3, с. 24).
Осенью 376 г. остготы и вестготы, толкаемые разразившимся голодом и гуннской опасностью, вторглись во Фракию, грабя все на своем пути. Через год у Маркианополя состоялась битва вестготов с римлянами, вестготы были разбиты и призвали на помощь остготов и алан. Последние на этот раз выступают на стороне своих недавних врагов. Римская армия во главе с императором Валентом (отсюда становится ясным, какое значение в Империи придавалось вторжению объединенных сил варваров) двинулась навстречу союзникам. 9 августа 378 г. состоялось решительное сражение под Адрианополем. Римляне потерпели страшное поражение, аланская и остготская конница рассеяла ряды римлян, а вестготы изрубили римскую пехоту. Пало до 40 тысяч римских легионеров, погиб и император Валент. Конная атака алан и остготов решила исход битвы, а при описании сражения А. Марцеллин упоминает военных предводителей Алафея и Сафрака (3, с. 26, прим. 1), которые позже окажутся в Паннонии: «Алатей же и Сафрак с остальными полчищами устремились в Паннонию»— отмечает Иордан (5, с. 94).
Разгром у Адрианополя потряс Римскую империю. Готы и аланы появились у стен Константинополя, с трудом были отбиты и поселены в Иллирии, новый император одряхлевшей Империи Феодосий ведет политику умиротворения варваров и широко привлекает их на военную службу в качестве федератов, обязанных охранять границы придунайских провинций от вторжений. Западный римский император Грациан (375—383 гг.) поселяет часть готов и алан в южной Паннонии, их вождями Иордан называет уже знакомых нам Алафея и Сафрака (5, с. 92, 94). Имя Сафрака Г. В. Вернадский считает иранским (4, с. 131); по заключению Л. Варади Алафей был готом, Сафрак — аланом, причем последний возглавил гунно-аланскую группировку в Паннонии (6, с. 377). Заметим попутно, что Я. Харматта в своей рецензии на монографию Л. Варади не согласился с его концепцией большой роли гуннов, алан и готов в качестве федератов в Паннонии конца IV в. (7, с. 362), но эти сомнения кажутся преувеличенными. Согласно Л. Варади, численно группа Сафрака не уступала группе вестготов и насчитывала до 20 тыс. воинов (6, с. 377).
Упомянутый император Грациан привлек алан к службе в римской армии, сформировал из них гвардейский отряд и включил его в нотиции — списки армии. «Пристрастие императора к этим новым варварам шло так далеко, что он появлялся пред войсками в аланском национальном вооружении и совершал походы в этом наряде. Явное пристрастие императора к своим фаворитам, которых он привлек к себе за большие деньги и всячески отмечал, навлекло на него раздражение в войсках и послужило поводом к его гибели» — пишет по этому поводу Ю. А. Кулаковский (3, с. 26—27). Но и после смерти Грациана аланский конный отряд в составе римской армии уцелел и в начале V в. он упомянут в. Notitia Dignitatum как самостоятельное подразделение при начальнике конницы комите Алан (3, с. 27; 4, с. 132). Не исключено, что эти аланы при императоре Западной Римской Империи Стилихоне (395—408 гг.) участвовали в отражении вторжения германских племен в 402 и 405 гг.
Заслуживает быть упомянутой история западноримского императора Максимина, сменившего Грациана. Как отмечает Б. Бахрах, отец Максимина был гот, мать аланка. Максимин обладал большими способностями, вступил в римскую кавалерию и служил в Британии. При поддержке римских войск в Галлии Максимин после гибели Грациана захватил престол и стал первым императором варварского происхождения (8, с. 13—14; 3, с. 27).
Аланы служили и в Восточной Римской Империи. Согласно Зосиму, император Феодосий 1 открыл широкий доступ в свою армию варварам из-за Истра; хотя Зосим и не конкретизирует понятие этих варваров, Ю. А. Кулаковский был склонен видеть среди них и алан (3, с. 27—28). В панегирике Паката в честь императора Феодосия 391 г. говорится: «Шел под командой римских вождей и под римскими знаменами прежний враг Рима и следовал за значками, против которых он прежде стоял, и став сам солдатом, наполонил города Паннонии, которые прежде он разорил вражеским опустошением. Гот, Гунн, Алан стали в ряды войск, сменялись на часах, боялись оказаться неисправными по службе» (3, с. 28; 4, с. 132). Как видим, согласно Пакату, основным районом расселения варваров была Паннония на среднем Дунае. Придворный римский поэт Клавдий Клавдиан (умер в 404 г.) дал ценные сведения о происхождении наемников-алан: «Спускается сармат, смешавшись с даками, и смелый массагет, который для питья ранит коней с роговыми копытами, и алан, пьющий изрубленную Меотиду» (9, с. 253). Тот же Клавдиан в «Панегирике на четвертое консульство Гонория Августа» прямо говорит об аланах, «перешедших к латинским уставам» (10, с. 255). Следовательно, в представлении Клавдиана аланы, охотно воспринимавшие римский образ жизни («латинские уставы»), происходили из районов, прилегающих к Меотиде — Азовскому морю, что полностью соответствует местоположению алан-танаитов А. Марцеллина, живших по берегам Танаиса-Дона (1, с. 305), а также в северокавказских степях восточнее Меотиды.
После смерти императора Феодосия 1 Империя окончательно разделилась на западную и восточную части. Римские войска фактически были отозваны из Паннонии, остались ограниченные гарнизоны в крепостях вдоль римского лимеса. В состав гарнизонов входило большое число варваров, среди коих могли быть и аланы. Одной из таких паннонских крепостей была Фенекпуста на берегу озера Балатон, исследуемая венгерскими археологами. По мнению К. Шаги, крепости типа Фенекпусты возникают только после 375 г. (11, с. 151). Тем не менее активность варваров в Паннонии возросла, о чем свидетельствует Евсевий Иероним: «Душа ужасается перечислить бедствия наших времен... Скифию, Фракию, Македонию, Дарданию, Дакию, Фессалию, Ахайю, Эпиры, Далматию и все Паннонии опустошают, тащат, грабят гот, сармат, квад, алан, гунны, вандалы и маркоманны. Ниспровергнуты церкви, у алтарей Христовых поставлены в стойла лошади, останки мучеников вырыты из земли...» (12, с. 228).
Наряду с готами и гуннами особую роль в судьбе западных алан сыграло германское племя вандалов, упомянутое Иеронимом в одном ряду с аланами. В 335 г. вандалы были поселены императором Константином в Паннонии в качестве федератов (13, с. 41). Здесь они вступили в контакт с появившимися вслед за тем аланами. Как считал Ю. А. Кулаковский, под влиянием алан вандалы «в степных пространствах Дакии и Паннонии превратились в конный народ», т. е. стали конными воинами, что не было характерным для германцев (3, с. 32—33). Происходит сближение вандалов и алан, к их возможному союзу присоединяются свевы. В 405—406 гг. разгорается борьба правителя западной части Римской Империи Стилихона (вандала по происхождению) с вождями других германских племен Атаульфом и Радагайсом. Стилихон противопоставил Радагайсу римские войска и отряды федератов под командованием Саруса (6, с. 390). Основу федератов Стилихона составляли гунны, но имя Сарус напоминает имя другого военного вождя Саросия, в VI в. возглавлявшего аланское объединение на Северном Кавказе (14, с. 321—322, 383). Б. Бахрах указывает, что вождь Сарус (Саул) был аланского происхождения (8, с. 34).
Под влиянием поражения от Стилихона в 405 г. и напором надвигавшихся с востока гуннов вандалы, аланы и свевы, объединившись, начали движение на запад. Л. Варади указывает, что к союзникам присоединились и остготы из провинции Паннония 1 (6, с. 391). Варварское объединение, несомненно, представляло значительную массу с крупным военным потенциалом. Численность этой исходной волны переселенцев нам неизвестна, но Ю. А. Кулаковский уверенно пишет об «огромной массе» алан (3, с. 34) и неясных обстоятельствах разрыва алан с гуннами.
31 декабря 406 г. вандалы, аланы и свевы по льду перешли Рейн, опрокинули рипуарских франков и вторглись в римскую провинцию Галлию, подвергая ее повальному грабежу. «Это является таким событием,— пишет французский историк Ф. Ло,— за которым следует дезорганизация, обескровливание, окончательная гибель Западной империи» (15, с. 71). Здесь будет кстати привести и точку зрения на описываемые события Г. В. Вернадского. Исходя из своей версии о том, что сармато-аланское племя Рухс-ас было в действительности частью древних русов и что это племя могло участвовать во вторжении в Галлию в составе аланской орды, Г. В. Вернадский писал, что «западная экспансия алан была, таким образом, первым русским вторжением в Европу» (4, с. 132). Что и говорить — весьма оригинальное смещение понятий!
В Галлии аланы разделились на две части. Часть их во главе с Гоаром перешла на службу к Римской империи и по свидетельству Олимпиодора стала союзной бургундам, выступив вместе с королем бургундов Гюнтером в 411 г. в городе Тур (16, с. 228). Другая часть во главе с Респендиалом осталась с германцами и, по сведениям Григория Турского, спасла от окончательного истребления вандалов, потерпевших поражение от франков (3, с. 35). В том же 411 г. аланский вождь Гоар и бургундский король Гюнтер провозглашают галла Иовина императором (2, с. 297—298, прим. 484). Провозглашение состоялось в городе Могунтиаке в Бельгии, но Иовин вскоре погиб. «Дальнейшая судьба Гоара и его орды нам неизвестна»,— писал Ю. А. Кулаковский (3, с. 35), но тут же предположил, что именно эта группа алан фигурирует в автобиографии Павлина Пеллы «Эвхаристикос». Павлин был римским префектом города Бордо. В 414 г. вестготы атаковали Бордо и Павлин бежал в город Базас недалеко от Бордо со своей семьей. Готы угрожают и Базасу. Павлин обращается за помощью к царю алан, в котором усматривают Гоара не только Ю. А Кулаковский, но и Г. В. Вернадский (4, с. 132). Аланы приходят на помощь Павлину, их вооруженные воины выходят на городские стены. Готы не решаются вступать в бой и отступают, затем оставляют город аланы.
Гипотеза Ю. А. Кулаковского и Г. В. Вернадского о Гоаре представляется вполне обоснованной. По выводам Б. Бахраха, Гоар неизменно в течение около 40 лет выступал как союзник Рима. Б. Бахрах приводит ранее неизвестный у нас письменный источник первой трети V в.— поэму «Алеция» Клавдия Мария Виктора из Марселя, упоминающий религиозные верования алан. Клавдий говорит о «примитивных» религиях и отмечает, что жертвоприношения духам предков у алан более примитивны, чем политеизм греков и римлян (8, с. 32). Б. Бахрах думает, что названные факты свидетельствуют о неприятии арианства аланами от германцев. Они хронологически могут иметь отношение к аланской группе Гоара.
После заключения мира с вестготами в 439 г. (последние заняли южную Галлию в 412 г.) аланы получили от Аэция пустынную область Валентинуа в Нарбоннской Галлии (между городами Нарбонна и Тулуза) и осели здесь во главе с вождем Самбидом (3, с. 38; 8, с. 32). Б. Бахрах допускает, что эта группа алан передвинулась в долину р. Роны из южной Галлии, где она находилась ранее и занимала земли между Средиземным морем и Тулузой, контролируя Via Domitia — стратегически важную дорогу в Испанию (8, с. 32). В 475 г. император Майориан, по свидетельству Сидония Аполлинария, сформировал отряд из алан Галлии (Б. Бахрах считает, что это были аланы из Валентинуа, 8, с. 33) и двинул их против вандалов в Испанию. Аланы потерпели поражение от вандалов и под командой своего вождя Беоргора (Беогара, Беорга) двинулись из Галлии в северную Италию. Направившийся им навстречу император Майориан был убит по пути у Тортоны, аланы вторглись в северную Италию (8, с. 33). Западная Римская Империя оказалась перед лицом серьезной опасности. Император Восточной Империи Лев послал своего патриция Анфемия в Рим, «сделав его там принцепсом. Тот, прибыв туда, направил против аланов своего зятя Рекимера, мужа выдающегося и чуть ли не единственного тогда в Италии полководца. В первой же битве он нанес поражение всему множеству аланов и королю их Беоргу, перебив их и уничтожив»,— пишет Иордан (5, с. 113). Упомянутая битва у Бергамо состоялась в 464 г. Часть разбитого аланского войска осталась в северной Италии, соединившись с аланами, попавшими на службу Риму в начале V в. (аланы, участвовавшие в борьбе с вандалами в 405— 406 гг.).
Аланские поселенцы в Северной Италии, по старой традиции, становились федератами Империи, обязанными за земельный надел и жалованье нести военную службу. Аланский полк Comites Alani продолжал нести свою службу в северной Италии до 487 г., располагаясь в Равенне (8, с. 36). Судя по всему, аланы быстро романизировались, что уже в самом начале V в. было подмечено Клавдианом (аланы «перешедшие к латинским уставам»). Список военных колоний северной Италии, содержащийся в Notitia Dignitatum, упоминает в их числе и сарматские. Б. Бахрах обоснованно видит в них именно аланские колонии, где более раннее сарматтское население смешалось с аланским (8, с. 37—38). Кроме того, Б. Бахрах допускает наличие аланских групп в населении таких городов как Поленция, Верона, Тортона, Бергамо (8, с. 39). Он же впервые собрал аланскую топонимику северной Италии, в которой особо отметим город Аллайн в 5 милях севернее Аосты и на пути к перевалу Сент-Бернар, имевшему большое стратегическое значение (8, с. 39).
Вернемся к аланам в Галлии. В 442 г. Аэций переместил часть алан Гоара в район Орлеана для усиления контроля над багаудами Арморики, незадолго восстававшими под руководством Тибатона (437 г.) и потерпевшими поражение. Гоар расселил алан в Орлеане и вокруг него, сделав Орлеан своей резиденцией.
В 447 г. в Арморике вновь вспыхнуло восстание, причиной чего, по мнению А. Р. Корсунского (19, с. 78), послужило непомерное налоговое бремя. Арморика отложилась от Империи. Для подавления восстания Аэций направил алан Гоара, разрешив им в виде компенсации и для наказания армориканцев подвергнуть их грабежу. Когда Гоар (в некоторых источниках он назван Эохаром «свирепым»,3, с. 38) вступил в Арморику, жители ее обратились за помощью к епископу Герману. Епископ вступил в переговоры с Гоаром и получил его согласие воздержаться от экзекуции при условии, что Герман получит отмену приказа Аэция. Герман срочно отправился в Равенну за прощением армориканцам, но прощения не получил и в 448 г. Арморика была разгромлена аланами (8, с. 64—65).
Около 450 г. в районе Орлеана появляется новый аланский вождь Сангибан, в котором Б. Бахрах видит преемника одряхлевшего Гоара. Сангибан стал известен, главным образом, как активный участник знаменитой «битвы народов» на Каталаунских полях.
К середине V в. вся Паннония фактически находилась в руках гуннов, по свидетельству Иордана, в провинциях Дакии и Паннонии «жили тогда гунны и разные подчиненные им племена» (5, с. 111). В Паннонии располагалась ставка гуннского хана Аттилы, ставшего после убийства его соправителя Бледы в 445 г. единоличным правителем. В 451 г. со всеми подвластными племенами, составившими огромную армию, Аттила двинулся на запад, разграбив по пути Страсбург, Мец, Вормс, Майнц. Гунны вступают в Галлию и приближаются к Орлеану, где находилась резиденция Гоара, затем Сангибана. «Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан, где он тогда стоял»— пишет Иордан (5, с. 104). Король вестготов Теодорид 1 и Аэций, узнав о готовящейся измене Сангибана, укрепляют город, «стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племенем в середине между своими вспомогательными войсками» (5, с. 104).
Противники встретились на Каталаунских полях 15 июня 451 г., западнее г. Труа. Гуннской армии Аттилы противостояли объединенные силы римлян, вестготов и алан. Битва была чрезвычайно ожесточенной; по свидетельству Иордана, с обеих сторон пало 165 тысяч бойцов. Аланы Сангибана были поставлены в центре союзного войска; в середине гуннской армии «помещался Аттила с храбрейшими воинами» (5, с. 105). Судя по этой дислокации, аланы столкнулись лицом к лицу с отборной гвардией Аттилы. Гунны потерпели поражение и отступили, дальнейшее их движение на запад было остановлено, Аттила вернулся «на свои становища».
На следующий год, по Иордану, «Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером (Луара К. И.), чтобы, изменив после их (поражения) самый вид войны, угрожать еще ужаснее» (5, с. 111). Пройдя по каким-то иным, чем в первый поход, дорогам, «Аттила двинул войско на аланов». Но новый король вестготов Торисмуд опередил Аттилу, первым явился к аланам, объединился с ними и встретил войска Аттилы. Произощла битва «почти такая же, какая была до того на Каталаунских полях». Аттила вновь потерпел поражение и бежал «к своим местам» (5, с. 111).
Все ли в сообщении Иордана правдиво и соответствует действительности? Заметим, что в историографии высказывались на этот счет довольно скептические оценки. Так относительно событий, связанных с «битвой народов» на Каталаунских полях, Б. Бахрах пишет: «По-видимому, проготские настроения Иордана воодушевили его сделать вестготов героями за счет враждебных им аланов» и называет текст Иордана «предвзятым отчетом» (8, с. 66). Предвзятость Иордана американский ученый видит и в том, что в описании Каталаунской битвы Иордан поместил алан в центре союзного войска потому, что римляне и вестготы им не доверяли и боялись предательства алан, тогда как в действительности аланы Сангибана были выдвинуты на самый опасный участок битвы (8, с. 67). Следует признать, что критические замечания Б. Бахраха оправданы.
Относительно второго похода Аттилы в Галлию в 452 г. Ю. А. Кулаковский высказался однозначно: «Этот второй поход Аттилы есть измышление источника Иордана для вящего прославления славы готского имени» (3, с. 39, прим. 1). Е. Ч. Скржинская в целом также признает тенденциозность труда Иордана «Гетика», в котором сочетается восхваление готов и их королей с призывом к подчинению побеждавшей в то время империи» (2, с. 57), но никаких конкретных возражений по упомянутым выше фрагментам Иордана не выдвигает.
Ссылаясь на Григория Турского, Б. Бахрах пишет о нападении вестготов во главе с Торисмудом на алан в 453 г. Аланы были разбиты и изгнаны из северной Аквитании, но Орлеан вестготами взят не был (8, с. 68).
В 453 г. могущественный повелитель гуннов Аттила умер. Начался распад эфемерной империи гуннов. В 454 г. в Паннонии на р. Недао произошла битва между гуннами и их бывшими союзниками гепидами. В этот раз аланы выступили на стороне гуннов, но трудно допустить, что это были аланы из Галлии. Скорее это были какие-то группы алан, оставшиеся в Паннонии и на нижнем Дунае и не ушедшие в 406 г. дальше на запад. Гунны и их союзники были разбиты. В 471 г. гунны покинули Паннонию, освободившиеся земли были переданы новым федератам: скирам, герулам, гепидам, аланам (6, с. 397). Вскоре после битвы при Недао часть алан во главе с Кандаком осела вместе с германским племенем скиров в Малой Скифии — Добрудже и Нижней Мезии. Е. Ч. Скржинская в своих комментариях к «Гетике» имя Кандак ставит в один ряд с такими аланскими именами как Аддак, Сафрак, Хернак, Эллак (двое последних сыновья Аттилы; 2, с. 333, прим. 656, что говорит о популярности ирано-аланской ономастики и, соответственно, о немалой роли алан в бурных событиях V в.). Таким образом, на Балканах и нижнем Дунае аланы фиксируются до VI в. включительно.
К концу V в. часть алан из района Орлеана стала продвигаться на запад, в бретонские районы, армориканский летописец сообщает, что Аудрен, возглавлявший бретонцев, правил также частью алан (464 г.), а в начале VI в. епископ по имени Аланус служил в городе Ле Ман (8, с. 79). В Арморике остатки алан существовали до VI в., после чего окончательно ассимилировались почти одновременно с группами алан на нижнем Дунае.
Как было сказано выше, вторгшись в Галлию в 406 г., аланы разделились на две части. Мы еще не касались судьбы той части, которая во главе с Респендиалом осталась союзной германцам-вандалам. После столкновения с франками эта часть алан с вандалами и свевами в 409 г. двинулась через Пиренеи в Испанию. Как пишет Г. В. Вернадский, «союзники без труда завоевали эту страну, которую в 411 г. поделили между собой» (4, с. 132). Аланам достались Лузитания и Картахена, о чем свидетельствует епископ Галисии Идаций (2, с. 296—297, прим. 473). Как считает Б. Бахрах, поселение алан и вандалов в Испании, вероятно, основывалось на принципе гостеприимства — завоеватели стали гостями римских помещиков, получая значительную часть доходов от их хозяйств. В обмен на это «гости» обязаны были защищать своих «хозяев» от других набегов и грабежей, т. е. сложилось положение, напоминающее статус федератов. Аланы и вандалы обратились к римскому императору Гонорию с просьбой о мире, признании их статуса федератов и предложили своих заложников. Однако, Империя предпочла не вступать в союзнические отношения с завоевателями Испании, входившей в состав империи, и направила против них старых врагов вандалов — вестготов (8, с. 56). Вторжение вестготов состоялось в 416 г. В течение двух лет шла ожесточенная борьба, в ходе которой вестготы теснили своих противников. Король вандалов Фредбал погиб. В 418 г. вестготы разгромили алан у Тартеса (совр. Кадис), царь алан Аддак погиб в бою. Остатки алан соединились с вандалами и продолжали борьбу, отступая все дальше на юг Пиренейского полуострова. Цари вандалов Гунерих, Гейзерих и Гелимер отныне носят титул царей вандалов и алан (3, с. 41). Теснимые вестготами вандалы и аланы в 429 г. переправляются через Гибралтарский пролив в Северную Африку. Согласно Ф. Ло, в Африку переправилось до 80 тысяч человек, из них 12—15 тысяч воинов (15, с. 88). Какая-то группа алан, по мнению Р. Груссэ, осталась в Испании, соединилась с вестготами и дала свое имя области «Гото-Алания» или Каталония (17, с. 118, ср. 2, с. 279, прим. 388).
Захватив северо-западную часть Африки (часть совр. Туниса и Алжира), Гейзерих в 435 г. заключил мирный договор с Римом. Аланы в Вандальском королевсте (последнему посвящена монография французского историка Куртуа, 18) продолжали, несмотря на относительную немногочисленность, сохранять этническую индивидуальность, на что обратил внимание Б, Бахрах (8, с. 57). Последнее, в частности, отразилось в сохранении алан в титулатуре вандальских королей «Rex Vandalorum et Alanorim». Королевство вандалов просуществовало в Северной Африке до 533 г., когда оно было завоевано византийским полководцем Велизарием, а Гелимер взят в плен и выселен в Малую Азию.
Как видим, в Африке, как и в Дакии, Галлии, Италии остатки алан, оторвавшихся от своего основного этнического массива, сошли с исторической арены в VI в., окончательно растворившись среди окружающих и более многочисленных народов.
История алан на Западе, реконструируемая по письменным источникам, не оставляет никаких сомнений в пребывании достаточно значительных масс алан на пространстве от нижнего Дуная до Пиренейского полуострова. Из приводившихся выше цифр, при всей их предположительности, вытекает, что речь, как правило, идет о различных группах, насчитывавших десятки тысяч человек и обладавших высоким военным потенциалом. Нет сомнений и в том, что исходной территорией движения алан на Запад были равнинные пространства между Волгой и Доном и Северного Кавказа, где аланы фиксируются задолго до гуннского вторжения. Это была основная территория расселения алан в Азиатской Сарматии. Отдельные группы алан в догуннский период присутствовали в степях Северного Причерноморья, на нижнем и среднем Дунае (языги, роксоланы I в. н. э.). Следует полагать, что и эти группы аланского населения были втянуты в миграционные процессы эпохи «великого переселения».
Естественно думать, что перемещаясь с гуннами и германскими племенами на запад и будучи составной частью этого потока, аланы сохраняли не только свою этническую индивидуальность, но и культурно-этнографические особенности, отражавшиеся в верованиях, обрядах, обычаях и в материальной культуре. О языческих верованиях галльских алан Гоара по «Алеции» Клавдия Мария Виктора мы уже говорили. Попытаемся коснуться весьма сложного вопроса о тех археологических артефактах, которые возможно вычленить из массы вещественного материала конца IV—V вв. на территории Центральной и Западной Европы и связать их с аланами. Исходные посылки: 1) дата материала конец IV—V вв., 2) исторически засвидетельствованные районы пребывания алан, 3) северопричерноморские параллели того же и более раннего времени, указывающие на восточное происхождение западных аналогов. При этом необходимо еще раз подчеркнуть огромную трудность именно аланской атрибуции тех или иных археологических материалов ввиду особой подвижности участвовавшей в переселении этнической среды, ее способствовавшей взаимным заимствованиям этноплеменной чересполосицы и мозаичности, наконец, постоянному воздействию местных культур. Указанные сложности привели И. Вернера к заключению, что «опыты этнического определения мало перспективны» (20, с. 1). И тем не менее такие опыты предпринимаются.
Первая серьезная попытка выделения древностей, относящихся к вестготам и аланам во время их движения на запад, была предпринята Э. Бенингером (21). Однако, основное внимание автора было обращено на выделение древностей готов и рассмотрение их роли в интересующих нас событиях, как главной. По мнению Э. Бенингера, аланы оказали незначительное влияние на вестготов (21, с. 120—125), что расходится с оценками, данными М. И. Ростовцевым (22, с. 237) и Б. Бахрахом (8, с. 116—119). Э. Бенингер связывал с аланами отдельные находки керамики из Северной Богемии (напр. из Дура, 21, рис. 31) и погребение в Зиммеринге (Австрия). Нами уже отмечалось некоторое сходство одного из сосудов Дура с определенными формами керамики из позднесарматских памятников Нижнего Поволжья (23, с. 90), но оно чисто формальное. Кроме того, сходные сарматские сосуды не могут быть датированы IV—V вв. и относятся к более раннему времени. Поэтому вопрос об аланской атрибуции сосуда из Дура остается по крайней мере неясным.
Весьма проблематичным остается и вопрос относительно аланской атрибуции погребения в Зиммеринге, о чем писал Э. Бенингер (21, с. 76, рис. 33—38). По предположению последнего, здесь был погребен аланский воин с вестготской керамикой.
 Схема движения алан на запад
Как видно из приведенного выше исторического очерка, большую роль в качестве плацдарма для продвижения алан на запад сыграла Паннония. Ввиду территориальной близости Паннонии к причерноморским степям именно здесь можно ожидать наиболее реальные материальные следы алан; совершенно очевидно, что чем дальше на запад они уходили, тем больше нивелировалась их традиционная культура. Этнической интерпретации археологических материалов гуннского времени Венгрии посвящена основательная монография А. Альфельди (24). Однако, А. Альфельди, выделив характерные (по его мнению) черты погребального обряда и материальной культуры гуннов, прочие комплексы этого периода, не попытался связать с каким-либо определенным народом, обращая внимание лишь на их кочевнический характер. Заслугой А. Альфельди является признание культуры, принесенной гуннами в Паннонию и представленной, в частности, изделиями полихромного стиля, многокомпонентной по происхождению и созданной не только гуннами, но и другими народами — в том числе и аланами.
Разделяя выводы А. Альфельди, Н. Феттих признавал роль алан в оформлении культуры Паннонии периода гуннского нашествия и писал, что «среди археологических памятников мы должны искать следы алан в таких местах, где можно отметить знаки интенсивного персидского влияния» (25, с. 186). Однако, попытки выявления таких следов Н. Феттих не предпринял.
В 1950 г. у города Чонград в юго-восточной Венгрии был открыт интересный могильник гуннского времени, опубликованный М. Пардуцем. Обряд погребения характеризуется положением стоя, сидя и на корточках, ориентировка юг-север и запад-восток (26). Сидячие костяки группы П. М. Пардуц связывает с кавказским обычаем (26, с. 386), опираясь на грунтовые могильники первых веков н. э. в Тарках и Карабудахкенте (Дагестан), хотя тут же подчеркивает: «трудным является вопрос, какой народ был носителем этой культуры» (26, с. 389). Тем не менее погребения группы П М. Пардуц ставит в связь с присутствием «элементов из кавказской области», ссылаясь при этом на могильники Усть-Лабинский (по Н. В. Анфимову) и Гилячский (по Т. М. Минаевой). Исследователь полагает, что на старое оседлое в Венгрии сарматское население наслоились новые сармато-аланские, вандальские, готские и гепидские племена (26, с. 389). М. Пардуц отмечает, что в Венгрии до сих пор нет нишевых могил, характерных для южной России, и единственным исключением является могила из Кестхей, по-видимому аланская (26, с. 390). В заключение М. Пардуц приходит к осторожному выводу: при современном состоянии знаний в материале из Чонграда невозможно установить большую массу алан и их присутствие может быть взвешено на основании упомянутых нишевых могил и деформированных черепов (26, с. 391).
В вещевом материале из Чонграда действительно есть отдельные элементы, демонстрирующие сарматское или сармато-кавказское влияние, например, кинжалы с вырезом у основания рукояти (аналогии концентрируются преимущественно на Северо-Западном Кавказе, например, могильник Дюрсо близ Новороссийска, сам М. Пардуц указывает их в Керчи, Феодосии, Туапсе, 26, с. 349), серьги с многогранником, керамика с зооморфными ручками и вертикальными ручками-сливами типа трубки (26, рис. 8), также, возможно, происходящая с Северо-Западного Кавказа и Крыма (23, с. 81). Переселение какой-то группы северокавказского населения в конце IV — начале V в. из Прикубанья в район Чонграда вполне возможно, что исторически может быть связано с движением части гуннской орды через нижнее Прикубанье и Фанагорию в Крым и далее в степи Северного Причерноморья. Но имеет этот материал Чонграда отношение к аланам?
М. Пардуц справедливо выдвинул в качестве критериев выделения аланских древностей Паннонии камерные могилы (катакомбы и подбои) и деформированные черепа, хотя и эти критерии требуют оговорок и должны рассматриваться с учетом комплексов. Кратко остановимся на указанных критериях М. Пардуца.
Насколько нам известно, до сих пор единственным камерным могильником на территории Венгрии остается могильник у города Кестхей, где открыты подбойные могилы V в. (27, с. 185—189; 28, с. 234, 237). К. Шаги отождествил эти захоронения с германцами, находившимися на службе у гуннов, тогда как М. Пардуц считал погребения Кестхея аланскими (26, с. 390). М. Пардуц ближе к истине хотя бы потому, что германцы не практиковали обряд погребения в подбоях, тогда как подбои и катакомбы (камерные могилы) были достаточно распространены у сарматских и сакомассагетских племен Северного Причерноморья, Приуралья, Средней Азии как в догуннскую, так и послегуннскую эпохи (29, с. 195—208; 30, с. 218—227; 31, с. 3—14; 32, с. 29—37; 33, с. 67—69 и т. д.).
В то же время погребения в камерах-подбоях не типичны для собственно гуннов, практиковавших погребения с сожжением, конем или шкурой коня (34, с. 94; 35, с. 61—72). Мы на основании сказанного, склонны разделить выводы М. Пардуца.
Представляется более ясным вопрос об искусственно деформированных черепах. Восточное их происхождение на территории Центральной и Западной Европы несомненно. Возникший в глубине Западной Сибири (36, с. 99—110), этот обычай быстро распространился в Средней Азии и в среде сармато-аланских племен (37, с. 18), считаясь признаком знатности и красоты (38, с. 680). Есть мнение о том, что деформация черепа вызывала эпилептоидные припадки с судорогами, ауреами, видениями, галлюцинациями (39, с. 45) — патологическими деформациями психики, имевшими отношение к шаманизму, в Центральной и Западной Европе в рассматриваемое время неизвестному. Сводки распространения деформированных черепов V в. на западе составлены И. Вернером (20, карта 9) и Т. Сулимирским (40, рис. 70). И. Вернер отмечает, что до 400 г. деформированные черепа в Западной Европе неизвестны (20, с. 24) и уже отсюда вытекает, что они появились здесь одновременно с движением восточных кочевников гуннов и алан на запад. Картографирование деформированных черепов, более полно выполненное И. Вернером, показывает в целом соответствие их ареала с тем маршрутом, по которому двигались и расселялись в Западной Европе аланы в их разнообразных комбинациях то с гуннами, то с германскими племенами. Первый район большой концентрации деформированных черепов мы видим на территории бывших римских провинций Паннония 1, Паннония II и Норик, где пребывание алан засвидетельствовано историческими источниками прочно. За время, прошедшее после публикации труда И. Вернера, число находок увеличилось и сейчас эта группа еще более представительна. Вторая группа расположена между средним течением Эльбы и верхним течением Везера, что могло бы соответствовать местоположению алан, вандалов и свевов перед их вторжением в Галлию в 406 г., но большинство находок датировано концом V—VI вв. и хронологически с этим вторжением не увязывается. Наконец, третья группа деформированных черепов конца V—VI вв. сосредоточена на левом берегу среднего течения Роны, что соответствует исторически засвидетельствованному поселению алан в долине Роны (область Валентинуа) в 440 г. (8, с. 33).
Характерно, что по мере продвижения на запад находки деформированных черепов становятся все моложе и если в первой группе черепа времени Аттилы мы видим в 16 пунктах (на карте И. Вернера), то в группе второй один, а в третьей группе ни одного. Здесь все черепа происходят из поздних находок. Данное обстоятельство свидетельствует о продвижении носителей этого обычая с востока на запад. Обычай деформации в Западной и Центральной Европе сохраняется до VI в. и исчезает в меровингскую эпоху (21, с. 125; 20, с. 16), т. е. одновременно с ассимиляцией алан по наблюдениям Б. Бахраха.
Разумеется, обычай искусственной деформации черепа не служит этническим показателем и был распространен у целого ряда древних народов, принимавших участие в «великом переселении». Но он практиковался и у алан и на рассмотренном выше материале мы можем предполагать аланскую его атрибуцию, особенно применительно к третьей группе Валентинуа.
С конца IV в. на обширной территории от степей Казахстана до Нормандии появляются отдельные богатые мужские и женские погребения, одно время считавшиеся кладами. Последняя точка зрения вызвала возражения Г. Ф. Корзухиной, писавшей, что «кочевники никогда не зарывают вещи в виде кладов. Все комплексы, с виду имеющие сходство с кладами, найденные в степях Причерноморья и Средней Азии, при ближайшем рассмотрении оказываются одинокими богатыми кочевническими погребениями» (41, с. 68). В настоящее время принадлежность «кладов» богатым кочевническим могилам сомнений уже не вызывает, а их интерпретация как «княжеских» или погребении федератов признана.
В своей известной сводке материалов гуннской эпохи И. Вернер приводит перечень таких погребений в Западной и Центральной Европе, содержащих в инвентаре вещи северопричерноморских и восточноевропейских типов (металлические зеркала с ушком, серьги калачиковидные и с многогранником, пряжки, фибулы в виде мухи, так называемые «zikadenfibel» и т. д.). Характерно, что во многих интересующих нас погребениях Центральной Европы найдены разбитые металлические зеркала, что является одним из элементов сармато-аланского погребального ритуала на территории юго-восточной Европы — ритуала, зародившегося еще в савроматскую эпоху и дожившего до V в. (42, с. 95). И этот компонент инвентаря может свидетельствовать в пользу аланской атрибуции комплексов, хотя настаивать на ней, конечно, трудно. Тем не менее укажем ряд богатых кочевнических погребений V в. в Центральной и Западной Европе, которые с необходимыми оговорками можно рассматривать как возможные аланские. Среди них знаменитое погребение в Унтерзибенбрунне близ Вены с богатым набором роскошных вещей, многие из которых ювелирной работы с инкрустациями (43, с. 32—66). В состав инвентаря входит и разбитое на две части (преднамеренно испорченное) металлическое зеркало, в связи с чем М. И. Ростовцев писал: «Я не вижу ни одной причины, которая бы мешала отнесению погребений Зибенбруннена сарматским женщине и ребенку» (44, с. 53). Однако, как это ни соблазнительно, выводы М. И. Ростовцева нельзя не оценивать как чрезмерно прямолинейные; сложную проблему происхождения и распространения инкрустированных украшений эпохи «великого переселения» на обширном пространстве от Боспора до Северной Африки он свел только к наследию Боспора и аланских переселенцев на запад, что встретило отрицательные оценки со стороны А. К. Амброза (45, с. 17). В европейской научной литературе погребение из Унтерзибенбрунна интерпретируется по-разному: его считают германским (46, с. 29; в полихромной фибуле действительно заметны древнегерманские традиции; кроме того, А. К. Амброз замечает, что «сарматы IV в. вообще не знали двупластинчатых фибул, следовательно и ушедшие на Запад аланы не могли ввести эту моду, они лишь спорадически заимствовали ее от других народов», 47, с. 39), оставленным гуннами (20, с. 91) или федератами, разбогатевшими на римской службе в первой половине V в. (48, с. 55—59). Однако Я. Тейрал, возражающий гуннской атрибуции И. Вернера, указывает, что среди римских федератов были и сарматы, а аланы играли важную роль (48, с. 59).
Таким образом, четкого этнического определения могилы V в. в Унтерзибенбрунне достичь не удается, несмотря на длительное изучение этого памятника.
Интересно женское погребение V в. из Регей в Венгрии, опубликованное Г. Месарошем (49, с. 66—91). В инвентаре две роскошные серебряные фибулы, покрытые золотой пластиной с цветными инкрустациями, прекрасной работы кувшин с горлом в виде головы птицы, позолоченная поясная пряжка, золотые нашивки на платье в виде буквы «М» (такие же в Унтерзибенбрунне), стеклянный кубок с налепами. Череп женщины искусственно деформирован в соответствии с восточным обычаем, но две фибулы на плечах и пряжка на поясе указывают на готские традиции (50, с. 131 —165). Г. Месарош погребение в Регей этнически пытается связывать с племенами, переселившимися в Паннонию с востока, возможно с федератами, среди которых были и аланы Сафрака. Но это лишь осторожное предположение. Ф. Бирбрауер приводит аналогичные готские погребения, в том числе из Суук-Су в Крыму, Хохфельдена в Лотарингии и Дуратона в Испании (50, с. 139, рис. 5). К готским погребениям относят комплекс из Регей и авторы «Археологии Венгрии», но здесь же отмечают, что аналогичный черноглиняный кувшин V в. был найден в Озоруково Кабардино-Балкарской АССР — территории, где в то время расселялись аланы (51, с. 294). Я не знаю, какой именно кувшин из Озоруково имеют в виду авторы, но невозможность однозначной этнической атрибуции и в данном случае выступает отчетливо.
Я. Тейрал писал о распространении вещей типа Унтерзибенбрунна по Европе и Северной Африке до Карфагена (48, с. 12). В этой связи возникает частный вопрос о распространении на Западе так называемого полихромного стиля, связанного с эффектной цветной (чаще красной) инкрустацией по золотому фону. Именно изделия полихромного стиля имел в виду М. И. Ростовцев, когда обосновывал свою теорию «боспороцентризма» и алан-разносчиков этого стиля по всей Европе. Видимо, под воздействием взглядов М. И. Ростовцева, бывшего тогда одним из крупнейших авторитетов в археологии, О. М. Дальтон сравнивал «готские» древности из Керчи, проданные А. Л. Бертье-Делагардом Британскому музею, с произведениями более позднего меровингского стиля и доказывал их полную тождественность (52, с. 145). На фоне этих построений Г. Кюнн пришел к выводу, что фибулы типа «муха» (или цикада) в Европу были занесены сарматами вместе с готами (53, с. 85—106), чему возражает Б. Аррениус (54, с. 15—16), хотя такая возможность вполне реальна.
Однако, О. М. Дальтон не обратил внимания на заключение М. И. Ростовцева о том, что полихромный стиль «стал стилем хозяев, господствующего класса населения, стилем княжеских и королевских дворов, стилем Гейзериха, Теодориха, Аттилы» (44, с. 65). Тем самым М. И. Ростовцев признал изделия полихромного стиля принадлежащими степной аристократии не только сармато-алан, но также готов и гуннов, что признано и современными исследователями древностей эпохи «великого переселения» (55, с. 53; 56, с. 7). Лишь часть украшений полихромного стиля производилась в мастерских Боспора и отсюда в гуннскую эпоху распространялась на восток и на запад при посредстве постоянно передвигавшихся кочевников (И. Вернер считает даже, что центр гуннских кочевий в начале V в. находился в районе Боспора; 20, с. 95). Среди этих кочевников безусловно находились и аланские группы.
Настоящим же центром производства импозантных изделий полихромного стиля стало среднее Подунавье, где располагалась ставка Аттилы и центр его эфемерного государства. По этому поводу А. К. Амброз писал: «Народы, передвигавшиеся к западу на рубеже IV—V вв., не принесли с собой развитого стиля типа Госпитальной улицы (могильник в г. Керчь — В. К) и Унтерзибенбрунна, а только отдельные элементы будущего стиля. На Дунае эти элементы подверглись переработке и постепенно слились в единный сплав новой археологической культуры, принадлежавшей верхушке гуннского объединения. На Боспор, на Волгу, на Кавказ, а также в Западную и Северную Европу этот стиль распространялся из Среднего Подунавья как «гуннская мода» (45, с. 132—133). Отсюда следует вывод, что «нет оснований считать вещи с инкрустацией догуннскими и занесенными на запад беглецами аланами или готами, заимствовавшими их на Боспоре» (45, с. 146).
Трудно полностью согласиться с приведенным выводом А. К. Амброза. Если западноевропейские вещи с инкрустацией (см. напр. 54, 57) действительно не относятся к догуннскому времени и они действительно не были заимствованы аланами и готами на Боспоре, то кто кроме алан и готов мог занести их в V в. в Западную Европу из Паннонии? «Гуннская мода» стала популярной в период Аттилы и ее распространение могло не зависеть от массовых миграций, но в первые десятилетия V в. носителями и распространителями полихромного стиля, возникшего задолго до появления гуннов в Северном Причерноморье, равно обычая искусственной деформации черепов и ритуала разбивания погребальных зеркал, были скорее всего аланы и готы. Конечно, вычленить узко аланское наследие здесь невозможно и мы можем говорить только о разноэтничной социальной верхушке этих племен, вторгшихся в Галлию, северную Италию и Испанию в первой половине V в. В этом я солидарен с И. Вернером (20, с. .91).
В свете сказанного вновь обратим внимание на женское погребение V в. в Эране (Нормандия; 58, с. 78; 59, с. 295— 304). Здесь мы видим две богато инкрустированные золотые фибулы типа Унтерзибенбрунна и золотые нашивки на платье в виде буквы «М», что также отмечено в Унтерзибенбрунне и Регей. Золотые укращения Эрана могли попасть сюда, по Э. Салену, во время похода алан, вандалов и свевов в 407 г. Но поскольку Унтерзибенбрунн датируется первыми десятилетиями V в. (48, с. 18), дату могилы в Эране следует несколько отодвинуть — к середине V в., что соответствует времени появления алан на Бретани и в соседней Нормандии по письменным источникам.
На территории Северной Франции есть и другие находки вещей среднедунайского происхождения. В частности, это фибула в виде мухи, найденная в Берепере (бассейн Роны), датированная Э. Саленом первой половиной V в. и связанная им с аланами (59, с. 307). Выше мы уже отмечали северопричерноморское происхождение фибул-«мух», поэтому связь данной фибулы с аланами остается вполне вероятной, хотя и не доказанной. Сложный вопрос о пластинчатых фибулах был рассмотрен нами в статье об аланах на Западе (23, с. 92). В 1930 г. Л. Франше сделал попытку отождествить с аланами некоторые бронзовые предметы, в основном пряжки, происходящие из долины Луары (60). Л. Франше отнес эти предметы к V в. и подчеркнул, что «аланы занимали весь запад старой Орлеанской провинции по правую сторону Луары, немного иногда захватывая левый берег» (60, с. 71). Местонахождение вещей действительно совпадает с ареалом алан в районе Орлеана и это соблазнило Б. Бахраха использовать выводы Л. Франше в своей книге (8, с. 112, рис. 9), но Б. Бахрах не учел возражения Г. Цейсса и Э. Салена: первый датировал вещи VII в. (61, с. 147—148), а второй установил их местное происхождение (59, с. 312—318). Таким образом, попытка Л. Франше оказалась неудачной. В то же время Э. Сален, касаясь вещей северопричерноморского и паннонского происхождения на территории Франции, ставит их в связь с движением алан в начале V в. из Паннонии через Северную Францию в Испанию (59, с. 295—296; 62, с. 77—78).
Если выявление археологических следов алан на территории Франции чрезвычайно затруднено и не выходит пока за рамки осторожных допущений, то на территории Пиренейского полуострова выявление таких следов еще труднее. Прежде всего это погребение из Бейя в Южной Португалии, давшее науке меч с навершием рукояти с вставкой и две золотые пряжки, инкрустированные гранатовыми вставками (63, с. 206—207). Н. Оберг и К. Раддац (64, с. 150) уверенно приписывают этот комплекс вестготам, могильники которых на Пиренейском полуострове дйствительно известны (65, 66). Но находки в Бейя с неменьшими основаниями можно считать аланскими — аналогичные хоботковые пряжки в конце IV—V вв. были широко распространены в Северном Причерноморье.
В заключение коснемся находок в Северной Африке. Это богатый инвентарь из саркофага в Кудьят-Затер (Карфаген) с золотым колье, двумя пластинчатыми фибулами полихромного стиля, фибула с подвязной ножкой, три перстня, золотая инкрустированная пряжка, 169 золотых бляшек от одежды. Опубликовавший этот материал М. И. Ростовцев датировал его концом IV—V вв., сравнивал с находками из Эрана и Керчи и предложил гипотезу об аланской принадлежности погребения в Кудьят-Затер (44, с. 54—57, рис. 23—24). Присутствие полихромного стиля впечатляет, но датировка комплекса подверглась уточнению. Я. Тейрал показал, что комплекс из Кудьят-Затер датируется VI в. (48, с. 59).
Не менее осторожно следует подходить и к золотым вещам из языческого храма Тубурбо-Майюс в Карфагене (44, с. 56—57). И здесь возможны некоторые параллели с Северным Причерноморьем, что в свое время побудило автора этих строк и В. К. Пудовина посчитать, что вещи из Тубурбо-Майюс «попали в Северную Африку в связи с переселением туда вандалов и алан из Испании в 429 г.» (23, с. 95). Сейчас я не берусь это утверждать, так как дата комплекса остается неясной и он требует специального изучения.
Причины огромных трудностей, стоящих перед исследователем, понятны. Чем дальше уходили на запад аланы, тем больше утрачивались и нивелировались те специфические черты их материальной культуры, которые могут быть для нас своего рода индикаторами. По Р. Хахманну, никогда не наблюдается полного переноса всего комплекса культуры на новую территорию и поэтому археологически переселение не может быть доказано, оно может лишь предполагаться (67, с 84). Поэтому однозначно опознать следы алан в культурах Франции, Испании, Португалии, Африки V—VI вв. мы не можем и пребываем в области более или менее допустимых гипотез.
Обитание наших соотечественников — алан на Западе, их поход через всю Европу в Африку, их военно-политическая активность в тех далеких краях — одна из интересных страниц отечественной истории. На закате Римской империи аланы сыграли немалую роль в ее дальнейшей судьбе, ибо признано, что аланы здесь не только отличились в римских войсках, но и внесли свой вклад в этногенез современного итальянского народа (68, с. 158). Аланские элементы бесспорны в топонимике Франции; будучи на ее территории довольно долгое время, аланы, по признанию Б. Бахраха, оказали положительное влияние на развитие военного дела Западной Европы, особенно на тактику конного боя. Вместе с германскими племенами аланы активно участвовали в распространении по Европе полихромного стиля и «гуннской моды», сформировавшейся в Паннонии, где большие массы алан находились длительное время. Как пишет Б. Бахрах, аланы были единственным негерманским народом, имевшим в эпоху «великого переселения» значительные поселения в Западной Европе. Все это прочно связывает историю алан с европейской и мировой историей.
«Как уникальный феномен в истории Западной Европы аланы давно заслужили, чтобы их история была исследована». Эти слова Б. Бахраха могли бы послужить эпиграфом к данному очерку о судьбе наших соотечественников на Западе.
ЛИТЕРАТУРА
1. А м м и а н Марцеллин. История. // ВДИ, 1949, № 3.
2. Комментарий Е. И. Скржинской к труду Иордана «О происхождении и деяниях гетов». М., 1960.
3. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.
4. Vernadsky George. Ancient Russia. New Hawen, 1944.
5. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.
6. V а г a d у Laszlo. Das letzte Jahrhundert Pannoniens (376—476). Budapest, 1969.
7. Harmatta J. The last century of Pannonia. // Acta antiqua. t. XVIII, fasc. 3-4, Budapest, 1970.
8. Bachrach Bernard S. A History ol the Alans in the West. University of Minnesota press. Minneapolis, 1973.
9. Клавдиан Клавдий. На Руфина книга 1. // ВДИ, 1949, 4.
10. Клавдиан Клавдий. Панегирик на четвертое консульство Гонория Августа.//ВДИ, 1949, 4.
11. Sagi К. Das Problem der pannonischen Romanisation im Spelgel der volkerwanderungszeitlichen Geschichte von Fenekpuszta. // Acta antiqua, t. XVIII, Ease. 1—2, Budapest, 1970.
12. И е р о н и м Е в се в и й. Письма.//ВДИ, 1949, 4.
13. Diculescu С. С. Die Wandalen und die Goten in Ungarn und Romanien. Leipzig, 1923.
14. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб, 1860.
15. Lot F. Les invasions germaniques. Paris, 1935.
16. Gregoire H. Ou en est la question des Nibelungen? // Byzantion, t. X, Bruxelles, 1935.
17. G г о u s s e t R. L' E'mpire des Steppes. Paris, 1948.
18. Courtois С h r. Les vandales etU'Afrique. Paris, 1955.
19. Корсунский А. Р. Движение багаудов.//ВДИ, 1957, 4.
20. Werner G. Beitrage zir Archaologie des Attila-Reich. Munchen, 1956.
21. Beninger E. Die westgotisch-alanische Zug nach Mitteleuropa. Leipzig, 1931.
22. Rostovtzeff M. J.Iranians and Greek in South Russia. Oxford, 1922.
23. Кузнецов В. А., Пудовин В. К. Аланы в Западной Европе в эпоху «великого переселения народов».//СА, 1961, 2.
24. А 1 f о 1 d i A. Funde aus der Hunnenzeit und ihre ethnische Sonderung. // Archaeologia Hungarica, t. IX, Budapest, 1932.
25. F e 11 i с h N. La trouvaille de tombe princiere Hunnique a Szeged-Nagys-zeksos. // Archaeologia Hungarica, t. XXXII , Budapest, 1953.
26. P a r d u c z M. Archaologishe Beitrage zur Geschichte der Hunnenzeit in Ungarn. // Acta Archaeologica, t. XI, fasc. 1 — 4, Budapest, 1959.
27. S a g i K. Hunkori sir Kesthelyen. // Arc haeologiai Ertesito, t. 82, 2. Budapest, 1955.
28. H a r m a 11 a J. Problem de la determination et de l'appreciation historique du material archeologique. Conference archeologique de lAkademie Hongroise des sciences. Budapest, 1955.
29. Me люков а А. И. Сарматское погребение из кургана у с. Олонешты.//СА, 1962, 1.
30. Железчиков Б. Ф., Кригер В. А. Катакомбные захоронения Уральской области.//СА, 1978, 4.
31. Сорокин С. С. О датировке и толковании Кенкольского могильника.//КС ИИМК, 1956гвып. 64.
32. Л и т в и н с к и й Б. А. Джунский могильник и некоторые аспекты кангюйской проблемы.//СА, 1967, 2.
33. Максимов Е. К. Позднейшие сармато-аланские погребения V—V| вв. на территории Нижнего Поволжья. // Труды Саратовского обл. музея краеведения. Саратов, 1956, вып. 1.
34. 3 а с е ц к а я И. П. О роли гуннов в формировании культуры южнорусских степей конца IV—V века нашей эры. // Археологический сборник Гос.
Эрмитажа, 1977, 18.
35. 3 а с е ц к а я И. П. Особенности погребального обряда гуннской эпохи на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья. // Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1971, 13.
36. Д р е м о в В. А. Обычай искусственного деформирования головы у древних племен Западной Сибири и его происхождение. // Проблемы археологии
и этнографии. Изд. ЛГУ, 1977, вып. 1.
37. Кузнецов В. А. очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
38. Istoria Romaniei, I. Ed. Academiei Republicii Populare Romane, 1960.
39. Бобин В. В. Искусственно деформированные черепа, найденные при раскопках в Крыму.//Труды кафедр нормальной анатомии и гистологии с эмбриологией Крымского гос. мединститута. Симферополь, 1957.
40. S u 1 i m i r s k i Т. The Sarmatians. London, 1970.
41. Корзухина Г. Ф. К истории среднего Поднепровья. // СА, ХХ11, 1954.
42. X а з а н о в А. М. Религиозно-магическое понимание зеркал у сарматов.//СЭ, 1964, 3.
43. К u b i t s с h e k W. Grabfunde in Untersiebenbrunn. // «Jahrbuch fur Altcrtumskunde», Bd. V, Heft 1-3, Wien, 1911.
44. R о s t о v t z e f f M. Une trouvaille de l'epoque greco-sarmate de Kertch. Monuments et memoires piblies par l'Academie des inscriptions et belles-lettres. Fondation E. Piot, v. 2, Paris, 1923.
45. А м б р о з А. К. Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы V—IX вв. Докт. дисс, М., 1973.//Архив ИА АН СССР, Р—2, дело № 2142.
46. Noll R. Kunst der Romerzeit in Osterreich. Salzburg, 1949
47. А м б р о з А. К. Хронология древностей Северного Кавказа. М., «Наука»,
1989.
48. Т е i г а 1 J. Mahren im 5. Jahrhundert. Die Stellung des Grabes XXXII. aus Smolin im Rahmen ber donaulandischen Entwicklung zu Beginn der Volkerwanderungszeit. Praha, 1973.
49. M e s z a r о s G. A regolyi korai nepvandorlaskori fejedelmi sir. //
Arshaeologiai Ertesito, 97, 1970.
50. В i e r b r a u e r V. Zu den Vorkommen ostgotischer Bugelfibeln in Raetia II; Bayerische Vorgeschichtsblatter, 36, Heft I, 1971.
51. Археология Венгрии. Конец II тысячелетия до н. э.—I тысячелетие н. э. М., «Наука», 1986.
52. D а 1 t о п О. М. Sarmatian Ornaments from Kertch in Britisch Museum, compared with Anglo-Saxon and .Merovingian ornaments in the same collection. // «The Antiquaries Journal», vol VI, № 3, 1924.
53. К u n n H. Die Zikadenfibeln der Volkerwanderungszeit ээ JPEK, 10 1935.
54. A r r e n i u s B. Granatschmuck und Gemmen aus nordischen Funderv
des fruhen Mittelalters. Stockholm, 1971.
55. 3 а с е ц к а я И. П. Полихромные изделия гуннского времени из погребений Нижнего Поволжья. // Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1968, 10.
56. 3 а с е ц к а я И. П. Золотые украшения гуннской эпохи. Л., 1975.
57. Werner ). Eine ostgotische prunkschnale von Koln-Severinstor. // «Kolner Jahrbuch fur vorund fruhgrschichte», Bd. 3, Koln, 1958.
58. S a 1 i n E. La Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1939.
59. Sal in E. La civilisation merovingienne d'apres les sepultures, les textes,..' et le laboratoire, t. [ Paris, 1949.
60. Franchet.L. Une Colonie Scytho-Alaine en Orieanais au Ve siecle. Les bronzes Caucasiens du Vendomois. //. Revue Scientifique, № 3—4, 1930.
61. Zeiss H. Die Germanischen Grabfunde der fruhen Mittelalters zwischen mitteler Seine und Loire-Mundung. Berlin, 1942.
62. S a 1 i n E. Le Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1939.
63. A b e r g N. Die Franken und Westgoten in der Volkerwanderungszeit. Uppsala, 1922.
64. R a d d a t z K. Das Volkerwanderungszeitliche Kriegergrab von Beja, Sud-portugal. Jahrbuch des Romisch-Germanischei! Zentralmuseums Mainz, 6, Jahrgang, Mainz, 1960.
65. Zeiss H. Die Grabfunde aus dem Spanischen Westgotenreich. Berlin und Leipzig, 1934.
66. Molinero Perez A. La necropolis visigoda de Duraton (Segovia). Madrid, 1948.
67. Щукин М. Б. Современное состояние готской проблемы и Черняховская культура. // Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1977. 18.
68. Вайнштейн О. Этническая основа так называемых государств Одоакра и, Теодориха.//Историк-марксист, 1938, кн. 6.
|
