Главная > Современность > Грузия. Этнические чистки в отношении осетин. Часть четвертая.
Грузия. Этнические чистки в отношении осетин. Часть четвертая.13 июля 2007. Разместил: 00mN1ck |
Авторы :Инга Кочиева, Алексей Маргиев. Продолжение По мере того как налаживалась жизнь в Южной Осетии, беженцы, чьи дома сохранились, стали возвращаться. Пройдя самые страшные испытания, они научились выживать в любых условиях. В настоящее время на учете в Министерстве по особым делам РЮО, занимающемся вопросами беженцев, состоят 4,5 тысячи беженцев и вынужденных переселенцев. В шести коллективных центрах проживания беженцев в Цхинвале - в бывшем СПТУ-131, турбазе «Осетия», общежитиях учебных заведений - находится 210 семей, это 560 человек. В Северной Осетии на сегодняшний день на учете в Управлении по делам миграции осталось 306 беженцев из Южной Осетии. Остальные, согласно закону РФ о беженцах, приобретая гражданство и получая паспорт, снимаются с учета и относятся уже к категории вынужденно перемещенных лиц (ВПЛ). Оставшиеся 306 - это категория людей, возможно, одиноких, слабых, не сумевших найти выход из положения, из тех, которые не рассчитывают на собственные силы и продолжают ждать помощи от государства. Возможно, им некуда вернуться, а может быть, они уже сделали выбор, где им жить дальше. Что касается беженцев из внутренних районов Грузии, проблема их возвращения не обуславливалась их желанием или нежеланием. Огромное количество факторов препятствовало стремлению этих людей вернуться на родину. Прежде всего, никто не гарантировал им теплый прием, ведь их изгнал не Звиад Гамсахурдиа лично, разделивший с ними теперь участь беженца, а соседи-грузины. Как жить с ними дальше рядом? Защитит ли их от новых погромов и резни грузинское государство? Во-вторых, вернуться, собственно, было некуда - большая часть домов или квартир были уже заняты грузинскими семьями, получившими право оформлять это жилье как собственное. У многих жилья больше не было физически - их дома сожгли или разрушили, растащив по частям. В-третьих, это была другая Грузия, не та, советская, в которой они жили раньше. Нищета, безработица, отсутствие элементарных человеческих условий и социальных прав - таков был портрет новой Грузии, где такой категории людей, как вернувшиеся беженцы, начинать жизнь с нуля было бессмысленно. Как бы сильно ни тянуло их домой, они не могли вернуться. «Там же враги!» - так отвечали все кому мы задали вопрос: «Вернетесь ли вы, если вам создадут все условия?» проводить специальный социологический опрос даже не было необходимости. Эти люди потеряли свою родину. История № 8. Трудная дорога к дому Мирзабек Хубаев, 45 лет, из Гуджаретского ущелья, живет во Владикавказе. Подчеркнул, что не беженец: «Иногда думаю, когда я перестану ездить туда? Когда люди перестают ходить на кладбище? - когда привыкают к потере, когда обретают новых близких или покой и счастье с теми, кто остался рядом. Когда моя родина станет для меня лишь кладбищем очень далеких предков, могилы которых могут не вызывать боль своей неухоженностью и стертыми именами? Когда будет трудно вспомнить, кто лежит под этим камнем? А если и вспомнишь, не защемит сердце, не навернутся слезы, и ты прикоснешься к теплому камню спокойно, как положил бы цветы на могилу неизвестного солдата чужой страны. Я лишился права открыто приезжать на свою родину, в село Цинубан Гуджаретского ущелья Боржомского района, с апреля 1991 года. К тому времени уже определенно было ясно, что надо уезжать: все чаще стали подниматься сюда, наверх, грузины - хозяева страны, для которой внезапно мы все вместе стали никем, инородным телом на этой земле, куда неизвестно зачем и неведомо когда предки моих предков переселились жить, держать скот и молиться дзуарам, которых здесь довольно много. Что стало теперь с нашими дзуарами, мимо которых редко кто прошел бы без поклона и трепетного «Табу!»? В тот день в апреле 1991 года прибывших грузинских «патриотов» было особенно много. Они приехали на грузовиках и «уазиках», изложили свое требование - три дня на выметание с грузинской земли и теперь ждали истечения срока ультиматума. Они развлекались, постреливали из автоматов, хохотали над разбегавшимся от страха скотом, отбирали себе и грузили в машины все, что понравится: постели из чистой шерсти, сыр, топленое масло в кадках, скот и живность. «Хозяева» куражились, пьянея от безнаказанности. Первым, не раздумывая и не прихватив с собой ничего, кроме какой-то одежды, снялись с места и ушли пешком на юг к армянской границе семьи, в которых были маленькие дети и особенно девочки-подростки - их переодевали в мужскую одежду и прятали как могли. Остальные метались между деревнями, судорожно пытаясь раздобыть машину, чтобы спасти хоть что-нибудь и не уходить с пустыми руками куда-то в неизвестность, где нас никто не ждал. Младшая моя сестра уже с прошлого года была в Северной Осетии, собираясь поступить в техникум на учебу. Средняя сестра жила со своей семьей в Цхинвале, где шла война, и о судьбе ее ничего не было известно. Но мой брат, инвалид с детства, без костылей передвигаться не мог. И речи не могло быть о том, чтобы моя семья ушла пешком. Мы с отцом добрались до Цагвери, где у нас были грузинские родственники наших родственников, пытались договориться оставить у них какой-нибудь домашний скарб и достать машину за какие угодно деньги. Скота у нас было много, пожалуй, больше всех в селе, и мы пытались пристроить его где-нибудь на время. Тем временем дома, не дожидаясь погрома, мать взяла сверток с деньгами и через задний двор убежала в сторону леса, где лежал грязный раскисший снег и в небольшом овраге по оголившейся земле уже ползла крапива. Мать упала в овраг, в крапиву, и лежала, ни жива ни мертва, замирая при автоматных очередях, бивших в сторону леса, - грузины заметили убегавшую женщину, но преследовать не стали, а только с хохотом постреляли в спину. Брат остался в доме один, беспомощный и спокойный, готовый к любому решению. «Встань!» - крикнул один из «хозяев», но, увидев костыли, осекся и, обернувшись, выпустил, кажется, весь магазин в большой календарь с изображением Уастырджи и портрет Каста, висевшие на стене. Мать пролежала в крапиве еще некоторое время, но, услышав выстрелы в доме, бросила свой сверток и, спотыкаясь, бежала к сыну, не слыша соседку, кричавшую ей, что грузины ушли. На следующий день в Гуджаретском ущелье не было уже ни одного жителя. В первый раз я вернулся сюда в тот же год, когда еще шла война в Южной Осетии. Я пришел пешком, добравшись на машине лишь до середины пути. У меня были с собой шерстяное одеяло, хлеб и консервы. Никакого плана действий у меня не было, я просто хотел домой. Сойдя с автобуса, я пересек армянскую границу, на попутках добрался до озера Та6ацкури и пошел оттуда пешком в сторону Гуджарети. Шел я долго и по мере приближения отходил от дорог и все дальше, поднимаясь выше в лес. У меня не было оружия, кроме не большого охотничьего ножа, который вряд ли понадобился бы мне при самозащите, но в лесу сгодился. Вечером я уже видел свой дом сверху, из леса. В сумерках крыша казалась целой, и я понадеялся, что моя двустволка, спрятанная на чердаке, может быть, еще цела. Где-то лаяли псы и блеяли овцы, где-то мычали коровы и покрикивали пастухи. Скоро наступила кромешная гуджаретская ночь, и все звуки затихли. Я осторожно, ощупью по знакомой тропке спустился вниз и перешагнул через сорванную с петель калитку, валявшуюся на земле. Большая тень длинными прыжками бросилась в мою сторону. Я схватился за нож, но уже в следующую секунду узнал свою собаку - старый Цеба был жив и жил в доме все это время. Он визжал и прыгал вокруг меня, истрепав на мне от радости всю одежду. Я положил ему свой хлеб и пошел осматривать дом. Двустволки на чердаке не было, не было, собственно, и чердака - крыша была почти полностью разобрана и держалась просто чудом на нескольких балках, стекла во всем доме были сняты, а наверху, на втором этаже, были даже вынуты рамы, которые я стругал и ставил собственными руками. Исчезла мебель, люстра была выдрана из потолка. Я вспомнил, что проголодался, и спустился в подвал. Здесь были все полки сняты, вообще все деревянное куда-то делось. Я подобрал с пола несколько уцелевших банок с вареньем и поднялся в дом спать. Все это время я не позволял себе думать, что веду себя странно, и внушал себе мысль, что я дома, что это стены, в которых я вырос и жил в тепле и уюте. А все, что здесь произошло, было в какой-то другой жизни и меня не касается. Я выпил воды из крана, с которого был сорван вентиль. Вода затопила двор, образовав небольшие озерца. Никаких постельных принадлежностей я не нашел и, постелив кое-что из оставшейся одежды, лег на пол. Собака легла рядом, положив морду мне на колени. Проснулся я от шума стада, которое прогнали вверх по дороге два человека, по всей видимости, отец и сын. Я выждал момент, когда собака убежала к стаду, в котором я узнал нашу корову, и ушел через задний двор, прячась, пробираясь к лесу. Я забрался в густой лес, непроходимый для скота, в Кердзен, куда ходили охотники на медведя. Здесь я закопал в ямку свои банки с вареньем, еще плохо понимая, что делаю, и ушел к мелкой речушке, стекавшей вниз, ловить рыбу. Форели было так много, что я просто хватал ее руками, как в детстве, потом развел в чаще костер и позавтракал, как простой гуджаретский охотник, вспоминая свои мечты об этом завтраке там, во Владикавказе. Так я прожил здесь десять дней - днем спал или скитался по лесу, собирая ягоды и лесные груши, удирал от медведя, ловил рыбу, ночью спускался в село, до которого было километров восемь, и бродил по дворам со своей собакой. Однажды утром, поднимаясь в свое убежище, я шел параллельно со стадом, которое тали вверх на пастбище. Пастух был мальчик с одной собакой, стадо было большое, и оно разбегалось, рассыпавшись по склону. Я не выдержал искушения, прыгнул, схватил овечку, отставшую от стада, за задние ноги и, согнув ей шею, уволок в кусты. Пока я ее резал и свежевал, пастушок со стадом удалились достаточно далеко. Я промыл мясо в ручье, настругал веток и пожарил шашлык. Кажется, я мог бы прожить здесь еще несколько лет, если бы все время было лето и не было необходимости прятаться. Но, уезжая, я никому, кроме младшей сестры, ничего не сказал. И потом я уже знал, что вернусь сюда еще раз. В последний раз я спустился в свой дом, положил мясо и оставшиеся сухари собаке и, поклонившись Лагты Дзуару покровителю мужчин, ушел пешком к Табацкури и оттуда уже открыто - к армянской границе. Приехав в пансионат «Редант», где теперь жили мои родители и брат, я положил на стол пакет с форелью. Мать молчала и полными слез глазами смотрела на мои ноги - по цвету засохшей глины на ботинках она поняла, что я был дома. «Ты не привез немного земли?» - спросила она. «Нет, - сказал я, - везти немного было бессмысленно, а срыть все Гуджаретское ущелье мне не удалось». С тех пор я езжу туда каждый год. Собаки своей я уже не нашел, а в селе появились какие-то постоянные жители, поселившиеся в уцелевших домах. Иногда я брал с собой кого-нибудь из друзей или двоюродных братьев, но больше ездил один. Однажды даже через Тбилиси - Боржоми и оттуда на электричке до Бакуриани, шарахаясь от людей и изображая глухонемого - грузинского я не знал совсем, ну просто совершенно ни слова. Мой бывший сосед, беженец Хазби Джигкаев, решил моему примеру навестить свой дом в Цинубане. Он приехал по моему маршруту через армянскую границу, добрался до села и, увидев развалины своего разобранного по частям дома, повернул, не останавливаясь, обратно. Сил хватило лишь на то, чтобы добраться до «Peдaнт» - он умер, поднимаясь по лестнице. В этом году я взял с собой свою младшую сестру Ульяну с мужем и ребенком. Мы приехали туда уже открыто, на машине с грузинским номером. Полусгнившая дверь дома была привязана веревкой к скобе. Ножа у меня не было, я прожег веревку зажигалкой и толкнул дверь. Зажигалка упала в навоз - в доме, от которого остался лишь первый этаж, ставший хлевом для скота, были целы еще обрывки наших старых обоев на стенах. Ржавый кран во дворе заглох. В потрясающей грязи среди навоза к двум старым сливовым деревьям был привязан гамак. Где-то дымил костер. В селе теперь жили люди - в зданиях школы и магазина, которые сохранились лучше. Мы поднялись на кладбище, прибрали, как могли, заброшенные могилы. Одного надгробия не было. Несколько человек из села ходили за нами по пятам, все время стояли рядом, без конца здоровались и что-то спрашивали. Мы ничего им не отвечали. Наконец, по размытой, куда-то исчезнувшей дороге мы поднялись в Лагты Дзуар. Прибрали там и достали свечки. Я стал искать зажигалку и вспомнил, что уронил ее. Стоявшие рядом грузины стали быстро шарить по карманам, затем двое из них, не сговариваясь, рванули бегам вниз, в село, и, запыхавшись, через несколько минут вернулись со спичками. Я зажег свечки. «О Святой Лагты Дзуар! Пусть те, кто исковеркал нам жизнь, будут преданы в твои руки! И да будет на все твоя воля!» - Мирзабек, - тихо сказал Толик, мой зять, - здесь нельзя проклинать. - Это молитва! - ответил я. Надо было уезжать. Выезжая из села, мы остановились у источника, возле которого на тысячелетней давности сидели грузины. Сестра подошла набрать воды. Один из пастухов указал на верхний родник поодаль, откуда шла серная вода, и на ломаном русском сказал, что она не годится для питья. Он говорил это нам! Но мы молчали и, пока набирали воду и умывались, слушали их разговор. - Они вернутся, как ты думаешь? - Должно быть. Сейчас Шеварднадзе разрешил им вернуться. - А где они будут жить? Не настроит же он им новых домов? - Да им и в Северной Осетии жить негде, северяне не хотят их больше кормить. Разговор пастухов перевела мне сестра, когда машина была уже на спуске по разбитой дороге, над которой стояли одинокие деревья почти полностью вырубленного придорожного ельника. Я смотрел назад, в село, в свою прошлую жизнь. В той прежней жизни скоро наступят долгие сумерки, с пастбища вниз потянутся стада, зазвенят бидоны, залают собаки, заплачут дети, польется молоко. Косари соберутся у источника, смывая с лица соль и пыль. Смеясь, придут невесты за водой. Жизнь как будто убежала отсюда вместе с нами. Я смотрел назад - моя родина была похожа на ребенка, размазавшего слезы по грязному лицу и уже выплакавшею свое огромное детское горе. Господи, - подумал я, - когда же я перестану ездить сюда?» («Айдан - Зеркало», № 4-5, октябрь 1997 г.). Потерявшие родину люди пережили настолько сильный удар, что его трудно назвать деликатным словом «стресс». Судьба изгнанника стоила многим жизни, пережитые испытания обернулись многочисленными болезнями, в основном сердечно-сосудистыми и онкологическими, гипертонией, туберкулезом, в результате которых в первые пять лет после изгнания скончалось огромное количество беженцев. Статистика таких смертей не ведется, хотя собрать данные по отдельному району, например, по Гуджаретскому ущелью, оказалось возможным. Несмотря на то что наши данные собирались в месте компактного расселения беженцев из Боржомского района - в Заводском поселке г. Владикавказа, все же возможно, что проводимые сведения неполные, поскольку некоторые из беженцев еще до получения от государства сборных деревянных домиков в поселке успели устроиться в других местах. Надо сказать, что таких не очень много. Итак, по нашим далеко не полным данным, из Гуджаретского ущелья и села Митарби Боржомского района было изгнано 327 семей (около 1280 человек), из которых в первые несколько лет после депортации умерли от различных болезней 211 человек, то есть 17%. Данные о смертности среди беженцев Гуджаретского ущелья Боржомского района за первые 5 лет изгнания Населенный пункт - Изгнано семей - Количество умерших (человек) с. Цинубан - 21 - 17 с. Цителисопели - 37 - 19 с. Гуджарет - 48 - 35 с. Одет - 20 - 12 с. Гинтур - 20 - 16 с. Айдаров - 11 - 12 с. Гвердисубани - 38 - 22 с. Вардевани - 13 - 8 с. Мачарцкали - 12 - 5 с. Митарби - 102 - 65 Итого: 327 - 211 Примечание: четыре человека из этого списка погибли во время теракта на Центральном рынке во Владикавказе в 1999 году; двое совершили самоубийство. Есть данные о том, что из 17 беженцев из села Цолд Ленингорского района в короткое время после изгнания от разных болезней скончались 12 мужчин - все Маргиевы. Такие же высокие показатели смертности характерны и для беженцев из других сел. В большой семье Федора и Нателы Тадтаевых в с. Кинциси Карельского района Грузии было шесть сыновей и три дочери. Старший сын Вася приехал из Гагры, узнав о начавшихся беспорядках. Его схватили дома уже через час и отвели в штаб в Карели. Другой сын, Юра, забрал младших детей и убежал в лес. Ворвавшиеся в дом грузины убили Федора Тадтаева. Васю расстреляли в лесу в Горийском районе. Две недели Натела с детьми скрывалась в лесу, на снегу, без воды и еды. Дети замерзли, истощились и заболели через два года один из детей, Бесик, так и не выздоровев, умер. Болатаева Марго Максимовна из с. Цицагианткари Горийского района, ныне живет в поселке Заводском г. Владикавказа. Она рассказала о том, что в этом селе убили ее родственников - мужа и жену Болатаевых Зарбега и Любу. Их обоих расстреляли в доме. Сыновья, которым с самого начала приходилось прятаться в лесах, уже к тому времени бежали в Россию, один из них вернулся похоронить родителей и уехал обратно. Другой сын через некоторое время умер от туберкулеза во Владикавказе, не оправившись от перенесенных потрясений и простуд после пребывания в лесах. Есть ли способ возместить эти потери, входит ли в проект закона о реституции, разрабатываемого сейчас грузинским руководством, возмещение такого рода ущерба, неизвестно. Да и чем это можно возместить? _________________________________________________________________________________ В международном праве и практике право лиц, перемещенных вследствие войны, возвратиться в свои дома стало ключевым компонентом установления мира после конфликта. Право на добровольную репатриацию закреплено в нескольких основополагающих международных договорах. К примеру, в 1997 году Комитетом ООН по ликвидации расовой дискриминации (КЛРД) отмечал, что «после возвращения в свои первоначальные дома все беженцы и перемещенные лица имеют право на возвращение имущества, которого они лишились во время конфликта, и получение компенсации за имущество, которое невозможно вернуть». Вступая в Совет Европы, Грузия в 1999 году обязалась «принять необходимые законодательные меры в двухгодичный срок «после вхождения в СЕ и административные меры - в трехгодичный срок после вхождения в СЕ, чтобы обеспечить восстановление имущественных и арендных прав или выплату компенсаций за имущество, потерянное людьми, вынужденными покинуть свои дома во время конфликтов в 1990-1994 годах». Отпущенные для выполнения этих обязательств пять лет ничем не ознаменовались, и Парламентская ассамблея СЕ (ПАСЕ) установила для Грузии предельный срок - до сентября 2005 года «для установления правовых рамок по восстановлению имущественных и арендных прав или выдачи компенсации за утерянное имущество». Грузия уже присоединилась к Конвенции о защите прав человека и фундаментальных свобод, а также к Протоколу №12 об общих принципах недискриминации. Однако для обеспечения достаточной защиты национальных меньшинств она должна ратифицировать и приступить к исполнению Рамочной Конвенции Совета Европы по защите национальных меньшинств. Рамочная Конвенция, вступившая в силу 1 февраля1998 года, является одним из самых всеобъемлющих договоров по защите прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам. Стороны, подписавшие конвенцию, обязываются обеспечить полное и фактическое равенство представителей национальных меньшинств во всех сферах экономической, социальной, политической и культурной жизни, а также условия, позволяющие им сохранять и развивать свою культуру и самобытность. Столь высокие материи показались утомительными новому «розовому» грузинскому руководству, которое решило, что быстрей, а главное привычней, будет решить вопрос по принципу «Победителей не судят», и летом 2004 года Грузия уже в третий раз наступила на грабли вооруженной агрессии против Южной Осетии. Встретившись в апреле 2004 года с Главой миссии УВКБ ООН в Грузии, руководитель осетинской части СКК Борис Чочиев акцентировал внимание Навида Хусейна на многочисленных угрозах нового руководства Грузии «решить вопрос Южной Осетии силовым путем» и задал вопрос: не повторятся ли в Южной Осетии события, произошедшие в Гальском районе Абхазии, где в результате повторных боевых действий в течение считанных дней были сожжены дома, построенные для грузин УВКБ ООН. Решение Грузинского руководства в отношении Южной Осетии созрело быстро после победоносных майских событий в единственной сохранившейся в Грузии автономии - Аджарии: 31 Мая 2004 года в зону грузино-осетинского конфликта были введены подразделения грузинской регулярной армии, подготовленные инструкторами НАТО, и дополнительные силы спецназа МВД Грузии под видом защиты постов фискальных органов от посягательств российских миротворцев во главе с командующим ими генералом С. Набздоровым. «Розовые революционеры», только что пережившие экстаз захвата государственной власти, верили, что степень народной поддержки президента Южной Осетии Э. Кокойты не настолько высока, люди легко перейдут на сторону Тбилиси, и решили повторить аджарский успех в Южной Осетии. Под предлогом борьбы с контрабандой был закрыт Эргнетский рынок, расположенный на границе между РЮО и Грузией и игравший серьезную стабилизирующую роль в отношениях сторон. Рынок появился в середине 90-х годов как центр оптовой торговли товарами, которые завозились из России по территории Южной Осетии. В условиях низкого уровня экономического развития в Южной Осетии и весьма высоких цен на потребительские товары и продовольствие в Грузии, торговля на Эргнетском рынке служила источником средств к существованию для огромного количества семей, как осетинских, так и грузинских. Здесь происходило общение и налаживание контактов простых людей. Но разрушение этого общего с Грузией экономического пространства вызвало еще большую интеграцию югоосетинской экономики в североосетинскую. Борьба с контрабандой сопровождалась так называемым гуманитарным штурмом, в ходе которого грузинское руководство вдруг стало проявлять агрессивную заботу о населении Южной Осетии: сначала появились грузовые машины с минеральными удобрениями, которыми частные владельцы земельных участков никогда не пользовались, к тому же посевной сезон давно прошел. Затем осетинским пенсионерам, получавшим российские пенсии в 50-70 долларов, стали предлагаться грузинские пенсии в 14 лари (7 долларов). Были организованы безуспешные кампании по вывозу детей из Южной Осетии на курорты Грузии. После организованного вывоза большой части грузинского населения из зоны конфликта начались и вооруженные действия. Проведенный в июле 2004 в Цхинвале опрос общественного мнения показал, что 98,8% населения были против восстановления грузинского суверенитета, 96% поддерживали президента Э. Кокойты и 78% лично взяли бы в руки оружие в случае необходимости. Эти данные приводит МГПК в своем отчете в апреле 2005 года. Экономическая блокада и агрессивные действия грузинской стороны только сплотили осетинское население Южной Осетии, которое два с половиной летних месяца отражало намного превосходившие его силы противника. 19 августа 2004 года грузинские войска были выведены с территории Южной Осетии. У Грузии не было сил на затяжную войну, в которую угрожало перерасти вооруженное противостояние. Это грозило еще и серьезным осложнением отношений Грузии с Россией, чьими гражданами к тому времени уже являлось почти все население Южной Осетии, а также потерей большей части международной поддержки. Короткая война не обошлась без беженцев. Показательным в этом случае является село Мамита Цхинвальского района, жители которого вторично подверглись изгнанию и насилию, их жилища разрушению, а имущество разграблению грузинскими бандформированиями и жителями соседних грузинских сел. Вновь они, как раньше многие другие, нашли убежище в г. Цхинвале. История села трагична. Именно Мамитыкау, как свидетельствуют очевидцы тех лет, было сожжено первым при геноциде 20-х годов. В 1991 году история повторилась в точности - оно снова было сожжено одним из первых, поскольку со всех сторон окружено грузинскими селами. После установления мира в Южной Осетии вновь поселиться в Мамитыкау его жители, обосновавшиеся в Цхинвале, все же не решались и бывали здесь наездами весной и летом, чтобы обработать участки, потом собрать урожай. Зимой село, где осталось девять домов Мамиевых и Габараевых, пустовало. Во время новой агрессии Грузии против Южной Осетии летом 2004 года село Мамитыкау было вновь опустошено. Дома были разобраны грузинами, уносить из домов было нечего. Село опустело, от домов остались одни стены. В этом году в Мамитыкау его бывшие жители не приехали даже собирать урожай в садах. Значительная часть жителей осетинских сел Дменис, Сарабук, Прис, которые на всем протяжении летних месяцев интенсивно обстреливались, также были вынуждены покинуть свои дома, многие из которых были разрушены частично или полностью. В Министерстве по особым делам осенью 2004 года, уже после того, как закончилось летнее вооруженное противостояние, было зарегистрировано 62 семьи из Кахетии, Панкисского ущелья, других районов и городов Грузии, вынужденные оставить свои дома в результате нового рецидива национализма в регионах Грузии. Но все же организованная оборона позволила избежать появления новой волны беженцев. Уезжать из Южной Осетии теперь было не так сложно, как в первую войну. Результатом 15 лет войны, блокады, неопределенности стало то, что по крайней мере один человек из каждой югоосетинской семьи теперь живет в Северной Осетии. Но главное в том, что в Южной Осетии теперь постоянно чувство¬вали поддержку России. С послевоенной осени 2004 года при усиленном давлении международных организаций и европейских структур на Грузию начинаются ее попытки реанимировать работу по принятию закона о реституции имущества. Еще в 1999 году неправительственная организация «Ассоциация молодых юристов Грузии» (АМЮГ) подготовила первый законопроект о реституции, который не соответствовал требованиям СЕ и ОБСЕ. Однако в августе 2004 года министр юстиции Грузии представил новый законопроект, основанный в целом на прежнем тексте АМЮГ. Законопроект 2004 года гарантировал беженцам и ВПЛ право возвращения в свои дома, получение имущества, утерянного во время конфликта, компенсацию имущества, которое невозможно вернуть, а также безопасность. Предусматривал ось создание и комиссии по обеспечению жильем и рассмотрению претензий на имущество. Однако офис народного защитника Грузии больше внимания уделял общему закону по восстановлению прав всех граждан, подвергшихся дискриминации в период правления Гамсахурдиа, а не подготовке проекта закона о реституции. То есть был предложен проект закона, общего для всех пострадавших в Абхазии и в Южной Осетии, тогда как нужны отдельные законы по обоим случаям. Рекомендации международных организаций отразились в так называемых мирных инициативах М. Саакашвили в Страсбурге в январе 2005 года. Причем в «инициативах» по Южной Осетии подчеркнуто, что закон будет принят только после достижения «конституционного соглашения», то есть когда решение по статусу Южной Осетии будет окончательно принято. Таким образом, грузинские власти не учли предупреждений международных организаций о том, что, если вопрос возвращения беженцев в Грузию подменится попытками решения территориальных проблем, Грузия получит еще одно военное противостояние. Позиция осетинской стороны - не обсуждать вопрос статуса Южной Осетии, который давно уже определен, хорошо известна и заявлена уже на всех уровнях. Акцентирование внимания грузинского президента на этом вопросе говорит только о том, что его «инициативы» не продиктованы серьезными намерениями по урегулированию отношений с осетинами. А щедрые обещания компенсировать всем беженцам потерянное имущество не подкреплены реальными возможностями Грузии. У нынешней Грузии нет и институциональных возможностей, чтобы справиться с массовым возвращением беженцев. Министерство по гражданской интеграции, являющееся в Грузии единственной государственной структурой, которая должна заниматься возвращением беженцев, не имеет средств для удовлетворения даже тех немногих имеющихся у нее заявлений о добровольном возвращении беженцев и ВПЛ в Грузию. 8 апреля 2005 года, когда парламент Грузии принял решение увеличить бюджетные расходы на 245 млн. долларов, министерству по гражданской интеграции не было выделено дополнительных сумм, в то время как министерство обороны получило 96 млн. долларов в дополнение к 76 млн. долларов, уже выделенных ему из бюджета 2005 г. Зента Бестаева, недавняя беженка из осетинского села Прис, поработавшая некоторое время в миссиях международных организаций в Северной Осетии, стала вдруг министром по гражданской интеграции Грузии. Она получила это приглашение президента Саакашвили, очевидно, в рамках того же «гуманитарного штурма», и вскоре приняла самое деятельное участие в показательной репатриации, такой же показушной, как и все инициативы Саакашвили. Данные о количестве беженцев, все еще заинтересованных в возвращении, разноречивы. По информации З. Бестаевой, ее министерство получило за последние месяцы более 50 заявлений осетинских семей, заявивших о желании вернуться на прежнее место проживания. Однако 99% опрошенных в 2002 году партнером УВКБ по осуществлению программ в РСО-Алании заявили, что не намерены когда-либо возвращаться в Грузию. К семьям, собравшимся вернуться в Грузию, остальные беженцы отнеслись с определенной неприязнью. Но все же причины для решения вернуться после всего перенесенного были. В августе 2004 года М. Саакашвили подписал указ о выделении 197 тысяч долларов в помощь 25 осетинским семьям, согласившимся вернуться в довоенные места своего проживания. Организация переселения была возложена на Зенту Бестаеву по программе УВКБ ООН. Речь идет не о добровольно собиравшихся вернуться, а о тех, кто, поддавшись многочисленным обещаниям и посулам, сог¬ласился «попробовать, а в случае чего - отказаться». Почему УВКБ ООН и грузинское правительство выбрали именно с. Митарби Боржомского района для программы возвращения осетин? Село находится поодаль от других сел Гуджаретского ущелья, поближе к г. Боржоми. Здесь, в отличие от других сел, почти все говорят по-грузински, легче адаптируются, в селе было много смешанных семей. Все это облегчало принятие решения, несмотря на то, что именно в Митарби было совершено несколько жестоких убийств осетин во время их изгнания из Грузии в 1991 году. Диаконова-Маргиева Замира Чаисовна из с. Б. Митарби Боржомского района сейчас живет в поселке для беженцев Заводском в пригороде Владикавказа. «Село Большое Митарби осетинское, в нем только невестки были грузинки. А вот в Малом Митарби были грузинские семьи. У нас была большая семья - мы с мужем, тремя детьми и свекровью. Когда все началось, мы дочерей отправили сразу кого куда, боялись за них. Младшую дочь я отправила с соседкой в Северную Осетию, причем даже не знала, куда и где ее потом искать. В селе Михайловском у нас жили дальние родственники, но я не знала ни адреса, ни где это Михайловское. Но даже это было не страшно, мне лишь бы отправить ее подальше от Митарби. Муж и сын уехали раньше в Северную Осетию, увезли кое-что из имущества, но куда устроились, я еще не знала. Я осталась с больной, парализованной свекровью. В апреле пришли к нам в село грузины, увели весь скот - пять коров и лошадь, пока меня не было дома. Вернувшись, я поплакала и решила пойти их искать. Подумала, что надо идти в грузинское село Кимот. Там всегда жили осетины, но постепенно огрузинились. Пришла я туда, когда уже ночь была, нашла хлев, где грузины держали весь отобранный у осетин скот. Увидела там только что родившихся телят, мертвых. Своих животных я не нашла, а чужих не стала брать. Пошла дальше в другое село, Мзетамзе, и вдруг нашла там свою лошадь. Вернее, это она меня увидела и стала рваться ко мне, она была привязана в поле. Я отвязала ее и быстро-быстро повела, не веря, что мне так повезло. Грузины увидели меня, отобрали лошадь. Я еще постояла, посмотрела и ушла. Лошадь было особенно жалко, больше, чем коров. Красивая была, умная. Вернулась домой ни с чем. Двери застала сломанными, все перевернуто, а свекровь лежала на полу - пока меня не было, грузины приходили еще раз, скинули больную старуху на пол, говорит, оружие под кроватью искали. Уложила я ее обратно и побежала к соседке, договариваться о бегстве. Туда к нам ворвались вернувшиеся опять грузины, отняли паспорт у соседки, требовали сберкнижку. И смех и грех - соседка, чтобы избежать разбоя, говорит им с гордостью: «Вы знаете, мой племянник тоже грузинский экстремист», но ее только обматерили и пошли все крушить и ломать. Меня хотели забрать с собой, и тогда я, на всякий случай, сказала, что моя фамилия - Диаконашвили, понадеявшись на это «швили». И мне повезло, кто-то из их приятелей оказался Диаконашвили. Меня оставили. У нас почти все были с фамилиями на «швили», и грузинский мы хорошо знали, но разве это нам помогло? Митарби ближе других сел расположено к Боржоми, сюда чаще наведывались грузины. В общей сложности 43 «КамА3а» добра вывезли из села. Мы с той соседкой нашли машину, заплатили вдвоем все, что у нас оставалось. Свекровь не хотела ехать, стеснялась - больная, лежачая. Ее пришлось оставить у старика-брата в Боржоми, а через два месяца они увезли ее в Ставрополь к родственникам, там она и умерла. Не хочу ли я вернуться обратно? После всего этого?! В прошлом году к нам часто приезжала 3ента Бестаева, министр по беженцам Грузии, долго уговаривала нас вернуться. Все же уговорила Плиевых и Кумаритовых. Всего четыре семьи. В их домах жили грузины, поэтому они сохранились. Дома им отремонтировали. Дали им по одной корове, пять кур, посуду, мебель, даже зубные щетки. Но все они вернулись обратно сюда». В августе 2004 года в Митарби вернулись первые пять семей из запланированных 25. Возвращение оставшихся двадцати ожидалось в сентябре, но было отложено. При этом 3. Бестаева утверждала, что желающих вернуться в Грузию много, но их удерживает отсутствие жилья и инфраструктуры. На самом деле случай с Митарби показателен в том смысле, что для вернувшихся туда были созданы тепличные по сравнению с другими условия. Но этот опыт показал несостоятельность попыток решить проблему репатриации в отрыве от других составляющих этого процесса. Основой для решения вернуться должны стать не уговоры З. Бестаевой, а реституция и полная компенсация потерянной собственности. После чего беженец должен сам принять решение, как ему быть дальше. История № 10. Почему я вернулся? Кумаритов Ибрагим Ильич из с. Б. Митарби. Вернулся в Грузию по президентской программе, но приехал обратно в Северную Осетию. Сейчас живет в поселке Ирыкау близ Владикавказа. Почему он согласился вернуться? «Грузинским языком владею прекрасно. У меня много родственников-грузин, невестка - грузинка. Две мои дочери замужем за грузинами в Митарби. Вся моя большая семья - я, жена, мать, два сына, невестка и внучка - жили вместе в Митарби. Все работали в совхозе. У нас был большой деревянный дом, большой огород. Закупили стройматериалы, собирались строить новый дом, побольше. Хозяйство было тоже немалое: 11 голов крупного рогатого скота, 25 - мелкого, много птицы, свиней. Машина была - «ГАЗ-69». Жили в достатке, продавали на базаре сыр, шерсть и всякую живность. Когда жить с грузинами стало невозможно даже мне, несмотря на близкую грузинскую родню, другим тем более там нельзя было оставаться. Я ничего не успел вывезти, все разграбили, растащили. Уехали мы ни с чем, даже документы потерял. Приехав сюда, я сразу понял, что долго мне не протянуть. Дело не в том, что жили по турбазам да чужим углам. У меня астма. Самое подходящее для меня место на всей земле - мое родное село Митарби, где я дышал и чувствовал себя человеком. А здешний воздух не для меня, как я выдержал столько лет? Я согласился вернуться туда, чтобы вдохнуть еще раз нашего воздуха. Честно говоря, я думал заодно получить обратно свой дом и оформить его на дочь, а потом приехать обратно сюда, да и умереть здесь. Зента Бестаева повезла нас в Митарби, а там нас уже ждал М. Саакашвили с толпой журналистов, сказал речь. В моем доме жил какой-то грузин, ею сразу выпроводили, отремонтировали все сверху донизу. Я сразу получил паспорт и грузинское гражданство, как исключение, по указу Саакашвили. Обещали дать и денег - 5 тыс. долларов, но дали 4 тыс. лари (около 2 тыс. долларов. - И. К), и то через месяц. Дали самую необходимую мебель, корову с теленком. В селе в это время даже свет был, чему местные жители-грузины очень удивлялись. Я был рад тому, что могу дышать, там я был совершенно здоров. Какая была атмосфера? Вроде все хорошо, но не знаешь, когда это прекратится, и все время ждешь неприятностей. Оформить дом мне не удалось, я пытался даже продать его и остался там до декабря. Свет, кстати, очень скоро перестали давать, дорог зимой совсем нет. Жить там сейчас очень трудно. Я вернулся обратно, оставив в доме родственницу. Перезимовал здесь, а теперь опять эта духота началась, и мне снова захотелось туда - отдохнуть от своей болезни и проведать дом. Но паспорт у меня пропал еще в 1991 году. В прошлом году я пересекал границу с удостоверением беженца, теперь его отобрали, а с грузинским паспортом меня уже не пропустят через границу. Получить российский паспорт мне пока не удалось. Я не знаю, удастся ли мне еще поехать когда-нибудь. Сейчас все вместе живем здесь, в этом домике: я, моя 92-летняя мать, мой неженатый сын и моя сестра. Кто еще вернулся в Митарби? Я лучше не буду называть их. Нас и так называют предателями. Там сейчас одна семья. Они повезли детей на лето отдохнуть и скоро вернутся. Детям пора в школу, да и тяжело там теперь, все какое-то чужое». Кстати, Ибрагим Кумаритов справедливо подчеркнул, что «потерял не одну корову», то есть возмещенный ущерб был неравноценен тому имуществу, которое потеряли беженцы. Каждый из них, не задумываясь, с крестьянской точностью может перечислить до мелочей все, чего лишился. Джигкаева-Плиева Любовь Джамболовна из с. Гуджарет Боржомского района рассказывает о потерянном имуществе: «Большой кирпичный дом, четыре комнаты по 25 кв. м. Грузины потом сняли жесть с крыши и покрыли ее шифером. Летом в нем живут грузины, зимой дом пустует. В хозяйстве было четыре коровы, 35 овец, четыре свиньи, 12 поросят, куры, гуси - около 100 штук, несушки. Один раз в неделю ездила в Боржоми на рынок, продавала сыр по 3 рубля за кг (осетинки продавали дешевле, чем другие), кур, поросят, телят. Каждую весну продавала по 12-13 ягнят. Сено заготавливали сами, сначала для колхоза, потом уже для себя. У некоторых были машины - «УАЗы», «Москвичи». Если здоровье позволяло, люди трудились и жили хорошо. Жила в одном доме с двумя сыновьями, невесткой и тремя внуками-школьниками. Сначала в селе закрыли среднюю школу, где учились на осетинском и русском. В сентябре 1990 года дети в школу уже не пошли, учителя разъехались. Было всего две школы в Гвердисубани и Гуджарети. Некоторые повезли детей во Владикавказ, устроили их у родственников, они там ходили в школу. Другие просто не учились. Мои тоже уехали и увезли детей. Я осталась присматривать за домом. В апреле грузины начали приезжать в село. Первый раз пришли пять человек, вошли в дом, наставили автомат. Потребовали деньги, оружие, оскорбляли, кричали. Я потом сразу поехала в п. Цагвери искать себе попутчика, вернулась только утром и смотрю: грузины затолкали в машину местных осетин, погрузили кое-какой скарб и повезли в Цагвери, там высадили, сказали, чтобы убирались. Я с тремя женщинами села в поезд в Боржоми и уехала в Тбилиси, оттуда во Владикавказ. Жила в пансионате «Редант» пять лет, с тех пор живу здесь, комнату получила невестка, которая устроилась на завод. Жили впятером, потом получили вторую комнату». Люба жалуется, что не может привыкнуть к общежитию: грязно, тесно, шумно и убого. Моральные страдания сильней физических. Три старших брата Любы погибли на фронте в Великую Отечественную. «За что?» - спрашивает она. Грузинского не знает совсем: училась в школе по-осетински. Ей повезло: это был последний выпуск на осетинском, потом все осетинские школы в Грузии перевели на грузинский язык, и дети, не зная даже алфавита, получали фиктивное среднее образование. Вернется ли, если создадут условия? «Господи, нет, конечно! Как возвращаться к врагам?» Отказ беженцев возвращаться имеет конкретное объяснение: между положением беженцев среди своих и положением бесправных нищих среди чужих они выбрали первое, поскольку статус беженца преодолим. Жизнь можно начать и с нуля при поддержке близких людей. А вот что ждет там, откуда их изгнали всего 14 лет назад: ● отсутствие гражданства: они уже не граждане этой страны, большинство из них получили российское гражданство. Конституция же Грузии (статья 12.2) не допускает двойного гражданства, и только президент правомочен своим указом предоставить грузинское гражданство в особых случаях. Он предоставил его 25 семьям, согласившимся вернуться в Митарби. Но у других желающих вернуться таких гарантий нет. Они не могут получить гражданство автоматически, если покинули страну до декабря 1991 года. Жителям Северной Осетии очень трудно получить свои юридические документы, оставшиеся в Грузии (паспорта, свидетельства о рождении, о браке, трудовые книжки), чтобы подать заявления на получение гражданства перед возвращением. В проекте закона о реституции 2000 года говорится о возможности восстановить права беженцев на получение гражданства, то есть вынужденные переселенцы, проживающие в Северной Осетии, должны получить разрешение на двойное гражданство. Но в законопроекте 2004 года об этих правах уже не упоминается; ● отсутствие перспективы получить работу: уровень безработицы в Грузии очень высок. Осетинам найти работу, не зная грузинского языка, будет нелегко. К тому же, именно национальность часто была основанием для их увольнения с работы. В условиях сильнейшей конкуренции за рабочие места осетины, конечно, окажутся в проигрышном положении даже на самых непрестижных видах работы - скажем, уличной торговли; ● отсутствие гарантий безопасности: это один из основных мотивов отказа. Многие беженцы объясняют свой отказ возвращаться тем, что они и раньше не были полноправными жителями Грузии, что позволило действительно полноправным выгнать их из страны. Они уверены, что их ждет полная незащищенность грузинским правосудием в случае рецидива агрессивного национализма в Грузии. Осетины - малая нация, которую инстинкт самосохранения научил необходимости жить компактно. А после событий в Южной Осетии летом 2004 года недоверие к грузинской стороне усилилось; ● отсутствие возможности получения образования на родном или русском языке: дети беженцев, выросшие в Северной Осетии, не знают грузинского языка и не смогут учиться в грузинских школах. Даже те осетины, что остались в Грузии в момент изгнания основного осетинского населения и которые идентифицируют себя именно как осетины, еще не полностью ассимилировавшись с грузинами, ориентированы в перспективе на Северную Осетию и Россию. Так, жители п. Бакуриани Боржомского района в ответ на предложение осетинских журналистов, приехавших к ним из Цхинвала в 1997 году, привезти им учебники осетинского языка, смущаясь, попросили «привезти лучше учебники русского, поскольку рано или поздно придется уезжать в Россию и детям понадобится знание русского языка, а осетинский как-нибудь выучат сами». Ассимиляция осетинского населения идет полным ходом в Кахетии и в других районах Грузии, где еще остались компактные поселения осетин; ● отсутствие права на возврат жилья: речь в основном идет о муниципальных квартирах, поскольку право на частное жилье сохраняется, и, если дом не разрушен или сожжен, владелец в идеальном варианте может его вернуть. Отнимать у осетин муниципальные квартиры по закону властям было очень трудно, однако можно было воспользоваться шестимесячным отсутствием хозяев и лишить их прав собственности на прежние квартиры. По закону это следовало делать на основании решения суда после рассмотрения дела, но в большинстве случаев местные власти просто выдавали ордера новым жильцам. Права большого количества людей, перемещенных из Грузии, были аннулированы именно таким способом. В период между 1991 и 1996 годами только в Горийском районном суде было возбуждено 165 дел с требованием упразднения права аренды недвижимости осетинских семей. В 134 случаях суд вынес решения в пользу исполнительных комитетов, лишив прежних владельцев прав на свои квартиры. При этом тот факт, что люди бегством спасали свои жизни, считалось отсутствием веских причин. Во многих случаях, когда возвратившиеся старались обжаловать подобные решения, суды отказывались признавать грузино-осетинский конфликт достаточной причиной, побудившей людей оставить свои дома. УВКБ ООН признало, что это было дискриминационное применение Жилищного кодекса Грузии 1983 года против осетин, покинувших свои дома. Гражданский кодекс Грузии, принятый в 1997 году, упразднил Жилищный кодекс 1983 года. Это позволило некоторым осетинам восстановить свои имущественные права. В период между 1998 и 1999 годами в 52 из 59 дел, рассмотренных в районных судах Карели и Гори, были вынесены решения в пользу первоначальных владельцев. Возможно, это произошло в период объявленного «года возвращения». Дальше начался процесс приватизации государственных квартир, в результате которой новые жильцы, выкупив квартиру, приобретенную по новому ордеру, чаще всего перепродавали узаконенное имущество другим людям. Для того чтобы реституция имущества стала возможной, Грузия должна отменить законы, отказывающие беженцам и ВПЛ в праве вновь обрести утерянное имущество. Впрочем, беженцы, пытавшиеся вернуть свое жилье, утверждают, что именно те суды, в которые им приходится обращаться с исками, в свое время лишали их имущественных прав на основании шестимесячного отсутствия. Конечно, не может быть и речи об объективности этих судов и доверии к ним. Кроме того, беженцы-осетины при подаче заявлений в суды должны платить немалую пошлину, хотя для грузинских беженцев осетинской стороной этот вопрос был решен - их освободили от необходимости ее уплаты. Грузинская сторона ссылается на то, что суды в Грузии независимы и их не могут обязать освободить беженцев от уплаты пошлины при подаче исков в суды. В 2004 году в законопроект было включено положение, согласно которому компенсации могут получить и те, кто отказывается возвратиться. Но в проекте не указано, может ли беженец вместо возвращения выбрать компенсацию в качестве возмещения ущерба, или она будет выплачиваться в случаях, когда имущество уже невозможно использовать в качестве жилья. Грузинская сторона не смогла в организованном порядке, через судебные органы вернуть ни одной квартиры. В 1999 году проблему с судами попытались решить даже через неправительственные организации. Представители «Ассоциации молодых юристов» отобрали пять наиболее легких дел (Бикоевой Сони, Кокоева Руслана, Кочиевой Юли, Джиоева Инала, Гиголаевой Бабуцы) для оказания им юридической помощи. Но через полгода они признались в своем бессилии. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Обещания Грузии принять закон о реституции продолжаются с 1999 года. При этом масштаб намерений в условиях катастрофического положения собствен¬ной экономики вызывает сомнения в их серьезности. С учетом того, что на протяжении многих лет число вернувшихся в Грузию беженцев оставалось незначительным, грузинской стороне предстоит еще убедить осетин в том, что процесс не является очередной пропагандистской акцией В комментариях УВКБ ООН, Совета Европы, ОБСЕ к имеющимся грузинским законопроектам говорится, что в них не соизмеряются возможности государства с его обещаниями компенсаций. За принятием закона о реституции должна последовать целая серия более обширных социальных, экономических и политических мер, направленных на реинтеграцию вернувшихся осетин. Например, по закону они должны быть восстановлены на прежних местах работы, а если это невозможно, они должны получить компенсацию за годы изгнания. Это будет возмещением «потерянной прибыли», той, которая была бы на их месте работы, если бы их не изгнали. В понятие реституции должна входить и моральная сторона ущерба. В 2003 году Евросоюз начал осуществление третьей программы по реабилитации зоны грузино-осетинского конфликта стоимостью в 2,5 млн. евро, предусматривающей помощь и в восстановлении домов, обеспечение вернувшихся беженцев предметами первой необходимости (800 тысяч евро), восстановление базовой инфраструктуры в местах репатриации беженцев (400 тыс. евро) и восстановление базовой инфраструктуры в помощь постоянным жителям (1,3 млн. евро). Времени на выполнение обязательств перед Советом Европы у Грузии все меньше, а вместо проекта закона о реституции на конференциях и встречах все еще фигурируют «концепции о праве на реституцию». Так было в Брюсселе в июне 2005 года на встрече экспертов сторон, где снова вместо законопроекта было предъявлено намерение о его принятии. Так было в Батуми в июле того же года, где наряду с обещаниями выплатить все, грузинский президент вновь выступил с «агрессивным мирным предложением» Южной Осетии, связав право на реституцию с политическим решением вопроса статуса республики. Что остается делать Грузии, не готовой ни морально, ни финансово осуществить меры по реституции? Мнение осетинской стороны таково: программа, рассчитанная на 10 лет, коснется в полной мере первых 30-50 беженцев, компенсация ущерба которым будет широко разрекламирована для отчета перед европейскими структурами, после чего, сославшись, скажем, на «нежелание осетинской стороны идти на сотрудничество», дело будет спущено на тормозах. Еще больше процессу может помешать новый виток обострения ситуации или вполне реальная новая вооруженная агрессия. Нужны действенные механизмы, используемые мировым сообществом, для того чтобы принудить Грузию выполнить свои обязательства, и не для отчета перед Советом Европы, а в целях восстановления справедливости по отношению к осетинскому народу. Справедливость же заключается в том, что 115 из 164 тысяч, то есть 70% осетин были изгнаны из Грузии. Международное сообщество должно признать, что это факт геноцида, и Грузия должна нести ответственность за потерянные 14 лет жизни, единственной жизни людей, которые считали, что родина там, где твой дом. Вернуться назад |