Образец скромности и женской красоты Цецилия Джатиева была \создана для того, чтобы ей поклонялись и ею восторгались. Сегодня под рубрикой «Неизвестная Осетия» (совместный проект газеты «Северная Осетия» и сайта osetia.Kvaisa.ru) публикуется статья об одной из известных актрис Осетинского театра с необычной и трагической судьбой Цецилии Джатиевой. Газета в течение последних лет не раз публиковала материалы о жизни актрисы, воспоминания людей, знавших ее, в том числе и недавно ушедшего из жизни известного в республике деятеля культуры Льва Хасиева. Журналист Игорь Дзантиев собрал наиболее обширный материал о жизни, творческих устремлениях и событиях личной жизни актрисы и опубликовал его в четвертом номере журнала «Квайса». Статья публикуется с небольшими сокращениями. Жители Цхинвала всегда тянулись к образованию и искусству, ценили интеллектуалов и старались ими быть. В советское время именно высокий культурный уровень выгодно отличал совсем небольшую по масштабам великой страны столицу Южной Осетии. Сейчас и не вспомнить, как молодая осетинская семья оказалась в 20-е годы XX века за границей, в какой стране или в каких странах побывала. Но вернулась в Цхинвал из Европы не с пустыми руками. Нет-нет, семейная пара не преуспела в приобретении материальных ценностей, но, тем не менее, стала намного богаче. Богаче новыми знаниями, прикосновением к миру прекрасного. Особенно впечатлили картины Рафаэля – «Сикстинская мадонна», «Святая Цецилия». Исходивший от них таинственный свет женской святости и душевной чистоты оставил глубокий след в их сердцах. И когда через какое-то время в Цхинвале в 1923 году в семье Александра Джатиева и Веры Кулаевой появилась на свет лучезарная девочка, крестная мама (а ею оказалась та, что открыла для себя Рафаэля) настояла, чтобы новорожденной дали имя Цецилия в честь святой христианской мученицы, покровительницы музыки и искусства. Никто тогда не предполагал, насколько точным окажется сделанный выбор. Спустя годы малышка превратилась в писаную красавицу-мадонну, словно сошедшую с полотен Рафаэля, величественную актрису с тонким музыкальным дарованием, которой всю жизнь поклонялся Мстислав Ростропович. Артистка Осетинского театра, Цецилия Джатиева к началу 1960-х стала обретать свое прочное и большое место в национальном театральном искусстве. Впереди, казалось, была бесконечная творческая жизнь на радость поклонникам ее музыкально-сценического таланта и жизненного обаяния. Но естественный ход событий нарушила трагическая, нелепая случайность – к сожалению, такая линия судьбы нередко сопутствует большим талантам и неординарным личностям. Цецилия ушла из жизни в 37 лет – в роковом пушкинском возрасте. Отец Она родилась и воспитывалась в высшей степени интеллигентной семье. Ее отец, первый председатель ЦИК Южной Осетии Александр Джатиев, был удивительно многогранной личностью. Пламенный революционер, организатор промышленного и культурного строительства, член ЦИК СССР в течение многих лет, человек чрезвычайно эрудированный, сам прекрасный писатель. Мать была родной сестрой классика осетинской словесности Созрыко Кулаева. Цецилия была первым ребенком в семье. Потом там же, в Цхинвале, у Джатиевых родилась еще одна девочка, которую нарекли Зали. Успехи на различных направлениях социально-экономического и культурного развития выдвинули Александра Джатиева в фигуры общекавказского масштаба. Однако в начале 30-х годов семья Джатиевых неожиданно оказалась во Владикавказе, где и случилось новое прибавление – родился сын Аслан. Во Владикавказе Джатиевым предоставили квартиру на втором этаже в доме на углу улиц Бутырина и Гостиева. 1939 год. Казалось, самый грозный период, когда карали всех без разбора, миновал. Но отголоски 37-го, хотя и в меньших масштабах, аукались еще долго и продолжали калечить судьбы людей. Зая Джатиева, сестра Цецилии: – Отец старался всегда обедать дома. Только мы сели за стол, как в дверь громко постучали. Вошли двое: один – осетин, другой – русский. «Вот ордер на арест», – сказал кто-то из них. Отец даже не почувствовал подвоха и попытался нас успокоить: «Вы обедайте, я сейчас вернусь, это недоразумение». Он не верил, что с ним, старым большевиком, не дававшим повода усомниться в своей искренности, может что-то произойти. С врагами Родины и членами их семей поступали просто и без затей, не оглядываясь ни на какие обстоятельства. Уже на следующий день после ареста Джатиева пришли другие люди «из органов» и выдворили из дома Веру Александровну, Цецилию, Зали и маленького Асланчика. Всех волновала судьба главы семейства. Но чуда в виде досадной ошибки, на которую все надеялись, не произошло. «Тройка» признала Александра Михайловича Джатиева виновным. Апелляция к товарищам по партии тоже не помогла. Москва После ареста отца Цецилия окончила школу. Пришла пора определяться в жизни. И тут представился счастливый случай, которого никогда бы не было, если бы во Владикавказе несколькими годами ранее не объявился Татаркан Кокойти и не развил бурную деятельность по подъему национальной культуры на совершенно новую творческую высоту. Благодаря неутомимой энергии Т.Кокойти Осетия, опять-таки первой на Северном Кавказе, добилась того, что для подготовки национальных музыкальных кадров столица дала добро на создание осетинской студии при Московской государственной консерватории. Булат Газданов, народный артист России: – Как в те времена думали о музыкальной культуре! Послали целую студию в Московскую консерваторию. Какие имена: Ляля Хуцистова, которая впоследствии стала женой Гилельса, Лена Акоева, Зарета Медоева, Земфира Калманова, Ира Кесаева, Зика Туаева, Зара Дзуццати, Юрий Леков, Саша Гацоев, Рая Купеева, Мисост Купеев... В этой студии в созвездии великолепных имен оказалась и Цецилия Джатиева. К счастью, то, что она – дочь осужденного, препятствием для ее поступления в консерваторию не стало. Лев Хасиев, заслуженный деятель искусств Северной Осетии: – Как ей удалось попасть в консерваторию, если ее отец был арестован? Был Татаркан Кокойти. И был Хаджумар Цопанов, который очень долго возглавлял Комитет по делам искусств, а затем и Министерство культуры. Кокойти ездил по всей Осетии, заглядывая в самые отдаленные села и аулы. Именно так он открыл в Южной Осетии Хаджумара Абаева. А как он нашел Елену Акоеву? Так же. Так же попала в консерваторию и Цецилия Джатиева. Татаркан знал семью Джатиевых, видел, что Цецилия талантлива, безумно обаятельна, и предложил вариант консерватории. Он продолжал опекать ее, часто приезжая в Москву как куратор осетинской студии. Александр Джатиев успел узнать о первом успехе своей девочки еще до вынесения приговора. Известия о первых шагах дочери в большую жизнь были, пожалуй, единственными, которые приносили Александру Джатиеву душевное успокоение. По меркам того времени, его осудили еще не так сурово, как миллионы других невинно пострадавших. Джатиев, которого отправили отбывать наказание в г.Туринск Свердловской области, получил право на переписку, и это поддерживало его, придавало дополнительные силы, которые ему, человеку с подорванным здоровьем, были очень нужны. И тут грянула война. Эвакуация Обстановка на фронтах ухудшалась так стремительно, что студентов осетинской студии заблаговременно, еще до того, как фашисты подошли к Москве, распустили по домам. Цецилия вернулась во Владикавказ. Но вскоре враг устремился и сюда, понимая, что столица Северной Осетии с ее перевальными дорогами – во многом ключ ко всему Кавказу. Наступление гитлеровцев на южном направлении самым непосредственным образом отразилось на семье Джатиевых. Бдительные работники НКВД вновь вспомнили о ней, без конца приходили в их крошечную комнату и обязывали немедленно покинуть Владикавказ. Джатиева в отчаянии не знала, что делать, куда податься ей с тремя детьми, ведь в Северной Осетии родственников не было. Она беспомощно бегала по улицам Владикавказа, как вдруг на ее пути встретился Владимир Тхапсаев. А та в невеселых думах и не заметила поначалу его. – Вера Александровна, куда вы так спешите? – изумленно спросил будущий народный артист. Несчастная женщина поделилась с ним своим безвыходным положением. На что Тхапсаев сообщил, что театру и научно-исследовательскому институту выделяют товарные вагоны, на которых будет проходить эвакуация в Закавказье. ... Джатиевы жили у брата Веры Александровны, который освободил для них целый дом. Она тем временем съездила к родственникам в горы, привезла оттуда сыры и другие продукты, все были довольны и немного счастливы, что все так удачно разрешилось. Когда гитлеровские войска погнали от Владикавказа, Вера Александровна заторопилась. Она только и думала о том, как бы быстрее вернуться. Ее женское сердце почему-то ей подсказывало, что мужа, срок заключения которого почти заканчивался, могут освободить. Он и сам надеялся на это и писал в письмах, что с нетерпением ждет встречи. Вера Александровна не исключала, что муж уже вернулся и ждет свою семью во Владикавказе. Она хотела так думать, пытаясь верить в лучшее, а, возможно, таким образом, отвести беду. К ее несчастью, она не могла знать, что ее любимого мужа, отца любящих его детей уже нет в живых. Ростропович В конце войны осетинская студия при Московской консерватории была восстановлена. Вернулась в столицу и Цецилия Джатиева. Она стала еще стройнее и краше, на нее заглядывались почти все студенты, а без памяти влюбился аспирант – щуплый, неказистый, угловатый. Это был Мстислав Ростропович. В это же время учился в Московском авиационном институте (вот оно, еще одно подтверждение тяги к знаниям цхинвалцев) Знаур Гассиев, двоюродный брат Цецилии, нынешний Председатель Парламента Республики Южная Осетия. Он часто бывал у нее в общежитии, его там все знали, уважали. При этом каждый из тайных и явных поклонников осетинской красавицы понимал: не дай бог сестру Знаура обидеть хотя бы взглядом. Ростропович вообще был по натуре чрезвычайно стеснительным. А тут еще кавказская неприступность, о которой он знал не понаслышке. И даже не потому, что родился в Баку, о чем всем было хорошо известно. А потому, что детство свое провел во Владикавказе, о чем умалчивают поверхностные биографы великого музыканта. Так и распорядилась судьба: Цецилия, страстная, неземная любовь Мстислава, была еще и ангелом из его детства. Аспирант Московской консерватории Ростропович инстинктивно понимал, что для него один из шансов растопить сердце Цецилии – призвать на помощь ее брата. И он познакомился со Знауром, а когда узнал его поближе, стал призывать повлиять на сестру. Знаур Гассиев: – Было видно, что Ростропович влюблен в Цецилию безответно. И хотя мне импонировал его искренний, сильный порыв, что я мог сделать против воли сестры!? Со Славой мы, тем не менее, подружились. И много лет спустя, в самые трудные минуты, он мне звонил, чтобы я был рядом с ним: на могилу Цецилии он ездил вместе со мной… Лев Хасиев: – Джатиева была прилежной, трудолюбивой студенткой. Никаких интересов у нее не было, кроме занятий. Цецилия окончила Московскую консерваторию по классу вокала с отличием. И это стало признанием ее таланта и оценкой ее рвения в учебе и в творчестве. В 1953 г. выпускники Московской консерватории пели в филармонии «Евгения Онегина»: дирижер Арон Кац, художник Юрий Федоров, режиссер Юрий Леков. Циля окончила консерваторию как камерная певица. Поэтому она пела сначала в общих концертах. У нее было высокое, очень чистое меццо-сопрано с теплой, светлой тембровой окраской. Она была сродни великой Заре Долухановой, тоже камерной певице, так ни разу и не вышедшей на оперную сцену. Цилю я впервые увидел на сцене Государственной филармонии на камерных концертах. И все мы ее тихо и нежно обожали и любили беззаветно. И преданы ей были все-все-все. А после концертов охи и ахи были – друг другу рассказывали взахлеб, как она выглядела, как она пела, как она держалась на сцене. Потом Джатиева работала в филармонии солисткой. Ездила по республике, выступала в вузах и школах. Репертуар у нее был не очень обширный: «Соловей» Алябьева, «Динь-динь-дон», испанские песни. Из национальных она исполняла «Ма хуры хай» Татаркана Кокойти. Это была очень популярная песня в то время, поэтому свои выступления Циля начинала именно с этого произведения, и только потом переходила на русскую и европейскую классику. Большая редкость, когда у певицы совпадают внешние данные и внутренние человеческие качества с голосом. Я редко встречал такое удивительное совпадение всего этого, как у Джатиевой. Как вокалистка она обладала редчайшим, уникальнейшим качеством: вокальным певческим пиано. Это мало у кого есть. Многие давят мощью, а тихо петь не умеют. Циля, наоборот: у нее недоставало громкости, а вот пиано было волшебным... Не удивительно, что на Цецилию Джатиеву с ее данными обратили пристальное внимание профессионалы. Да и непрофессионалам было ясно, что она может многого добиться в театре и в кино. И вновь на жизненном пути семьи Джатиевых возник Владимир Тхапсаев. Булат Газданов: – Тхапсаев всю жизнь искал Дездемону, и Цилю пригласили в театр именно по его рекомендации. Ой, какая же она была красавица! Глаза, ресницы – как будто приклеенные... Невозможно было представить, чтобы такая женщина поставила крест на своей личной жизни и отдалась бы целиком и полностью всепоглощающему творчеству. Тем более что после ее возвращения из Москвы во Владикавказ в семью зачастили сваты. Женихи были как на подбор, но их было так много, что вскоре родные стали уставать от этого бесконечного процесса и просить Цецилию определиться с избранником. И она согласилась выйти замуж за Бориса Бутаева, крупного инженера, современного, хорошо образованного человека, одного из самых интересных мужчин тогдашнего Владикавказа. Вскоре у них родился сын Алан. Театр и зритель Цецилия души не чаяла в сыне, отдавая ему всю свою любовь. Она старалась никогда с ним не расставаться, беспрестанно опекая его и оберегая от напастей. Булат Газданов: – Все дети артистов росли в театре. И Цецилия все время приводила своего сына в театр. При этом постоянно приговаривала: «Ой, я наверное скоро умру, Аланчика потом со мной похороните». Она словно предчувствовала свою судьбу и полагала, что Аланчик без нее пропадет. Так все и случилось. Но судьба подарила Цецилии Джатиевой и много счастливых мгновений. И, прежде всего, от общения с взыскательным зрителем, который сразу же принял и оценил ее, несмотря на то, что она начинала с ролей эпизодических. Следующим спектаклем, в котором играла Джатиева, стал «Проклятый дом», который в русском варианте назывался «Перед грозой». Здесь, благодаря режиссеру Зарифе Бритаевой, она получила уже роль лирической героини Залины. Это была постановка по пьесе Езетхан Уруймаговой, рассказывающая о прошлом в осетинской жизни. Второй крупной творческой удачей Цецилии Джатиевой стала роль в пьесе Хаджумара Цопанова «Братья» в постановке Бритаевой. Удивительно, но ее героиню тоже звали Залина. Лев Хасиев: – Можно сказать, что Залина в «Братьях» – не очень большая роль, скорее – крупный эпизод. Но сыграла Циля блистательно. Она выходила на какие-то минуты на сцену, но несла столько любви, столько уважения к старшим и к традициям, столько врожденной доброты и благородства! А ее речь – робкая, тихая, не быстрая и не тараторящая. Конечно, она и тут выглядела экзотическим цветком. В ее героиню сразу все влюблялись, с каждым новым появлением воспринимая со все большим восторгом. И зрительный зал бушевал, когда узнавал, какой подлый поступок по отношению к ней совершил офицер. Корделия в «Короле Лире» в постановке Георгия Хугаева была в исполнении Цецилии Джатиевой столь же восхитительна. В длинном белом полуоблегающем платье, с изящной диадемой, украшавшей роскошные волосы, она притягивала взоры и симпатии зала… Спектакль «Фатима» в театральном репертуаре, конечно же, стоял особняком. Если в Русском театре он был возвышенно-романтическим, то в Осетинском – реалистическим. В Осетинском театре Фатиму играли Туменова и Джатиева. Взыскательные театральные критики отмечали, что Цецилия была двойственной в этой роли. В первой части спектакля, где Фатима лирическая, она была бесподобна и самодостаточна. Пронизывающе несла тему любви и преданности, человека с принципами и идеалами, который ни за что их не нарушит. А вот во второй части – драматической, Джатиевой помогла режиссура, потому что надо было сумасшествие изображать, что для ее натуры, конечно, было делом довольно сложным. Реабилитация В жизни матери и актрисы Цецилии Джатиевой не было ничего важнее, чем сын Аланчик и беззаветное служение сцене. Но существовала еще одна главная цель, которая многие годы не давала ей покоя. Цецилия Джатиева безумно любила отца и мечтала, что настанет момент, когда его доброе имя будет восстановлено. Поэтому, как только в стране началась оттепель, она стала теребить мать и побуждала ее без промедления обращаться во все инстанции. Результатом этих усилий стали скупые строки документов, в тени которых осталась огромная человеческая трагедия. Из протокола №2 заседания бюро Северо-Осетинского обкома КПСС от 25 января 1956 г.: Постановлением Президиума Верховного суда Северо-Осетинской АССР от 12 ноября 1955 г. постановление Особого совещания при НКВД СССР от 11.01.1940 в отношении Джатиева отменено и дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления... Решение бюро Северо-Осетинского обкома КПСС от 14 ноября 1940 г. об исключении Джатиева А.М. из рядов партии отменить, как неправильное. Цецилия Джатиева с честью выполнила свой дочерний долг. Зая Джатиева: – Мы с Цилей после смерти отца договорились: ни при каких обстоятельствах в случае замужества фамилию не меняем. Так и сделали. Моя сестра всегда гордилась отцом и своей фамилией. Декада и любовь Одним из крупнейших событий культурной жизни Осетии XX века стала Декада осетинской литературы и искусства, которая состоялась в 1960 году в Москве. К Декаде готовилась вся республика. Повсеместно царил творческий подъем. И вот многомесячные подготовительные хлопоты позади. Члены делегации Северной Осетии, в числе которых была и Цецилия Джатиева, вылетали в Москву на нескольких самолетах из Минеральных Вод, куда из Владикавказа направилась целая кавалькада автомобилей. Возглавляли эту величественную колонну из автобусов и легковушек Иван Александрович Гапбаев, заместитель председателя Совета министров республики, и Степан Николаевич Битиев, министр культуры. Забегая вперед, скажу, что смотр культурных достижений Осетии полностью удался. Это было отмечено и вниманием и реакцией зрителей, и оценками специалистов, и рецензиями в центральной прессе. В эти дни еще одно событие, которое могло стать не менее значимым, чем сама декада, привлекло внимание тех, кто был посвящен в историю жизни Цецилии Джатиевой. Лев Хасиев: – Циля жила в двухместном номере с Таисией Тогоевой. Две мягкие, воспитанные женщины, они очень дружили. А я жил через два номера от них. И тут пошел шепот: везде и всюду появляется Ростропович. Приходит и на спектакль, в котором Циля участвовала, и в гостиницу. Вообще разговоры о Ростроповиче, который был уже известным музыкантом, возникли в театре еще до Декады. Многие говорили о его большой и непогасшей любви к Циле, которая вспыхнула в консерватории. Эта тема обсуждалась и потому, что в то время семейная жизнь Джатиевой уже была далека от идиллии. Я не очень прислушивался к этим разговорам о Ростроповиче. А лезть с этими вопросами к Циле, с которой подружился, считал неудобным: у нас сложились другие взаимоотношения – предельно уважительные, а с моей стороны – еще и с восхищением. К тому же все знали, что Циля – человек высочайшей морали, и как можно ее было спрашивать, правда ли то, что говорят!? Ростропович тогда еще не был женат, да, видимо, и не стремился к этому, потому что все эти шестнадцать (!) лет в его сердце было место только для одной-единственной – Цецилии Джатиевой. В высшей степени интеллигентный человек, он знал, что она оставалась равнодушной к его ранним робким ухаживаниям, знал, что она вышла замуж и растит сына, что жизнь ее не заладилась, но терпеливо ждал, боготворя избранницу своего сердца издалека… Цецилия Джатиева отказывалась одна встречаться с Ростроповичем. За день или за два до окончания Декады между ними состоялся решающий разговор. Лев Хасиев: – Ко мне в номер вбежала Таисия Тогоева и выпалила: «Пойди к Циле». Оказалось, что ей надо срочно на репетицию в театр, а с минуты на минуту должен приехать Славка – так они называли Ростроповича. У меня уже было назначено свидание с балетными девочками из театра Станиславского. И я бы ни за что не остался, если бы речь шла не о Циле. Когда я вошел к ней в номер, она очень обрадовалась и неожиданно спросила: «Ты кушать не хочешь?» Я что-то пробурчал в ответ. «А что ты такой весь сердитый?» – поняла она мое настроение. Когда я ей рассказал о срывающейся встрече, она меня успокоила: «Ну, что делать. Ну, посиди. Я не могу одна». Ростропович приехал в «Балчуг» вместе с матерью Софьей Николаевной. Они пришли к Цецилии с огромным букетом цветов и неимоверным количеством дорогих шоколадных конфет, которые тогда считались признаком роскоши. Властная женщина, Софья Николаевна сразу же взяла бразды правления в свои руки. Лев Хасиев: – Циля познакомила меня с ними, и они стали говорить. Мать сидела рядом с Цилей, Ростропович как истинный осетин – чуть поодаль, рядом со мной. Я уплетал конфеты, он улыбался мне, я ему, изредка демонстрируя взгляд внимательного слушателя. А речь шла о том, что Циля возвращается во Владикавказ, заканчивает там все свои дела и переезжает к Ростроповичам в Москву. Говорила, в основном, Софья Николаевна. Как-то незаметно получилось, что разговор перешел в практическую плоскость, как дело уже решенное. Циля почти все время отмалчивалась, иногда слегка улыбалась, а если отвечала, то больше односложно. Но с тем, что она переезжает к ним в Москву, согласилась... Маленький исторический экскурс. Некогда большой Владикавказский симфонический оркестр, который в 1910 году был на гастролях в Париже, переживал в 20 – 30-е годы не лучшие времена. Тогда решили укрепить оркестр, пригласив целую группу молодых музыкантов, окончивших Бакинскую консерваторию. В их числе был Леопольд Ростропович, который стал концертмейстером-виолончелистом и приехал во Владикавказ с женой и ребенком Мстиславом. Репетировал оркестр, как правило, на эстраде в парке. Маленький Славка не хотел слушать музыку. Его очень интересовали павлины, которые тогда еще были в числе обитателей нашего парка. И он все время бегал за ними, ожидая, что, вдруг, павлин уронит перо, чтобы его подобрать. Ростроповичи во Владикавказе прожили недолго – лет пять. Но именно в городе на Тереке, в столице Северной Осетии, маленький Ростропович получил первые основы музыкального образования. Лев Хасиев: – Он занимался у Нетты Казимировны Качаровской. Она была самым крупным музыкантом во Владикавказе и давала частные уроки. Слава был не очень старательным учеником, и она его наказывала. Но однажды юный наглец, когда она его выставила в коридор, чтобы он пришел в рабочее состояние, взял и в отместку испортил бочку с разносолами. Открыв дверь, она его застала как раз за этим занятием. В Москве, когда мы встретились в номере у Цили, я ему напомнил этот забавный случай детства, он хохотал вместе со мной, но попросил ни в коем случае не рассказывать Циле. «Ну, ты будешь молчать?» – шепотом спросил он меня. «Конечно», – твердо ответил я. В оставшееся до отъезда из Москвы время Цецилия была веселой и жизнерадостной. И вот Курский вокзал, фирменный поезд «Москва – Владикавказ», тьма провожающих, объятья, улыбки, слезы расставания... До посадки оставалось минут десять. И тут все увидели потрясающее зрелище: по перрону вдоль вагонов шел человек с букетом необъятных размеров. Фигура этого человека была знакома миллионам. Это был Мстислав Ростропович. Лев Хасиев: – Циля едва не утонула в этом море цветов. Она улыбалась. Они стояли с Ростроповичем и говорили, пока не объявили, что следует всем заходить в вагоны. И только когда поезд тронулся, я увидел печаль в ее глазах. Странную печаль. Я-то ее уже хорошо знал, и от меня свое истинное состояние она скрыть не могла... Она была вся заплаканная. «Что случилось? Что произошло? Кто тебя обидел?» – спросил я. И тут она говорит: «Я не вернусь в Москву». «Как? – спрашиваю. – Вы же обо всем договорились!». Она расплакалась и говорит: «Ты знаешь, они ни разу не спросили о моем сыне». Скорее всего, для Ростроповичей это было само собой разумеющимся, естественным. Главным они считали согласие самой Цецилии. А для нее самым важным был сын, а ее об этом не спросили. Возможно, это была только одна из причин. Нельзя исключать и того, что в Москве, в совершенно другом окружавшем ее мире, Цецилия подумала, что сможет пойти на такой ответственный шаг, а в поезде, оставшись один на один со своими мыслями, ее решимость исчезла. И произошел срыв. В пользу этой версии говорит и то, что Ростропович и после смерти Цецилии трепетно относился к ее сыну. Зая Джатиева: – Когда после смерти сестры Ростропович приехал во Владикавказ, Алан как раз оканчивал 10 класс. И он уговаривал его поехать учиться в Москву. Они долго сидели вместе во дворе, и Слава его очень сильно просил. «Давай, Алан, ты поедешь, а я тебя устрою в любой институт. Хочешь, за границу отправлю. Я тебе буду помогать», – говорил он. Но Алан наотрез отказался. Я его тоже понимаю – гордость. Последняя гастроль После триумфа в Москве и возвращения во Владикавказ посланцы Осетии получили большой отпуск, который растянулся для кого на два, а для кого и на все три месяца. А потом, когда отгремели послемосковские фанфары и возобновился творческий процесс, настал черед новых гастролей. На этот раз – в Цхинвал, на родину Цецилии, чему она очень обрадовалась. Но именно там, в ее родном городе, произошла беда. Джатиевой неудачно удалили разболевшийся зуб. Как вскоре выяснилось, медицинское вмешательство вместо облегчения принесло развитие негативных процессов уже в иной, гораздо более тяжелой форме. Через несколько дней после возвращения из Цхинвала Цецилии Джатиевой не стало. Ей было 37 лет. Лев Хасиев: – Я один раз ходил с ней к зубному врачу на углу улиц Джанаева – Маркова. Там была центральная стоматологическая клиника, там ее сейчас нет, а дом есть. Был пасмурный день. По дороге Циля все время прикрывала щеку платочком. Я сидел в поликлинике, ждал ее, потом проводил ее до дома, она жила в «хрущевке» на улице Черноглаза. После ее смерти я много-много лет не ходил по этому проулку. Зая Джатиева: – Я тогда жила уже в Нальчике, но когда узнала, что Циле плохо, то сразу выехала во Владикавказ. У нее был огромный флюс. И когда я ее повела к врачу, она воскликнула: «Ой, еще помру». А врач ей говорит: «От этого не умирают». Я никогда эти слова не забуду. Но все-таки случилось самое худшее. Я была у нее в больнице накануне кончины, и она мне сказала: «Зайка, не отдавайте Алана отцу. Воспитайте его сами». Я ей говорю: «Ты, что, с ума сошла? Кто же от зуба умирает!?». А она: «На всякий случай». Так у нас Алан и остался. Вы знаете, как будто сорок пять лет не прошло – настолько все ею заполнено. Булат Газданов: – С гастролей в Цхинвале я вернулся раньше. Когда приехала вся труппа, я был у Баллаевых. И Циля заскочила к ним, ведь она жила рядом, на третьем этаже. И потащила меня к себе домой: «Пойдем, я тебя таким ореховым вареньем угощу, которое с собой привезла!». Циля очень любила красоту, но сама жила очень бедно. И она мне еще с гордостью показала огромные хрустальные вазы, которые ей подарил Ростропович. У нее было хорошее настроение, но в Цхинвале ей удалили зуб, и она то и дело приговаривала: «Ой, как болит! Ой-ой-ой!»… А варенье и впрямь было бесподобное: янтарное, вкусное, отлично сделанное. Мать была так потрясена смертью Цили, что во время похорон у нее даже не было сил плакать – она была полностью отрешенной. Я тоже не мог поверить, что произошло непоправимое: вечером Циля угощала меня вареньем, а утром ее увезли в больницу. Шоковое состояние было во всем театре. Смерть Цецилии Джатиевой действительно многих повергла в шок. С ней прощался весь театр, преданные зрители, творческая интеллигенция республики, все, кто ее хотя бы однажды видел и попал под ее неотразимое обаяние. Столько народу было, что все близлежащие улицы были перекрыты. Это была трагедия, которая потрясла очень многих в Осетии. Лев Хасиев: – Как же судьба по отношению к ней оказалась несправедлива и беспощадна! Именно когда Джатиева получила признание и любовь зрителя, признание коллег – артистов и режиссеров, когда в театре о ней заговорили как об актрисе особой, которой нужен свой репертуар, тогда и случилась эта трагедия. Булат Газданов: – У нее не было ни титулов, ни наград, но ее любили все – и мы, артисты, и народ. У нее была фактура, она была красавицей. И притом была неимоверной скромницей. Даже ходила застенчиво, потому что на нее все обращали внимание. Я ей говорил: расправь плечи, подними голову. А она цок-цок-цок каблучками, а взор все равно потуплен. Цецилия – навсегда Ценителям прекрасного хорошо известна красивая и грустная мелодия, которая называется «Цецилия». Эта проникновенная музыка посвящена Цецилии Джатиевой. Булат Газданов: – Цецилия и Земфира Калманова были совершенно разными, но очень дружили. Наверное, через год после кончины Цили Земфира придумала мелодию. Она ее все время наигрывала. Из этой мелодии я и сделал оркестровый вариант, написал ноты. Так и зазвучало музыкальное произведение «Цецилия». Это грустная мелодия. Невеселая, но очень трогательная. Зая Джатиева: – Циля не ушла из нашего дома. Ее именем назвал свою дочь сын Алан, который, к несчастью, трагически погиб тоже, когда ему было 37. И мою дочь мы назвали Цецилией, она родилась у меня сразу после смерти сестры, в 1962 году. И дочь моего брата Аслана мы назвали так же. Через несколько лет после смерти Цецилии Джатиевой во Владикавказ на гастроли приехал Мстислав Ростропович. После репетиции он подъехал на угол улиц Ленина и Бутырина, попросив подождать. Всемирно известный виолончелист направился ко входу в знакомый ему с детства парк культуры и отдыха им. К.Хетагурова, где тогда продавали цветы. Он скупил все до единой розы, которые там были, и с охапкой цветов вернулся к машинам. На встречу с Цецилией Джатиевой Ростропович всегда приходил только с изысканным, необъятных размеров букетом. И в этот раз он направлялся к ней, на ее могилу, не изменяя этой традиции. Зая Джатиева: – К Цецилии у Ростроповича, видимо, было первое большое чувство. И с годами оно не ушло. Жаль, что вместе с Ростроповичем у Цецилии нет ни одного снимка. Она с ним никогда не фотографировалась. А мою сестру Слава никогда не называл Цилей, как ее все мы называли. Он ее называл Илечка. И никак иначе. Знаур Гассиев: – Слава позвонил мне перед гастролями во Владикавказе и попросил приехать. Я, конечно же, тут же примчался, понимая, как для него было важно, чтобы в трудные минуты рядом с ним был человек из того лучезарного прошлого, когда к нему пришла большая любовь.
…Ростропович пережил Цецилию Джатиеву на 46 лет. Но большая любовь, любовь до самозабвения, не умирает. 17 марта 2005 г., за два года до своей смерти, Мстислав Ростропович приехал на один день в Северную Осетию. «Это мой человеческий и моральный долг – побывать в пострадавшем Беслане», – сказал он. Музыкант встретился с родственниками погибших и пострадавшими в результате теракта, передал детям-инвалидам Беслана свои личные сбережения, а также свидетельства об открытии счетов для детей, оставшихся сиротами. Он посетил бесланскую музыкальную школу, где пообщался с юными учениками. Обо всем этом приглушенно сообщалось в нескольких информационных сообщениях. В них не сообщалось о другом. Ростропович чувствовал, что приезжает в Осетию в последний раз. И его приезд был не только данью памяти погибшим и пострадавшим. Он прощался с городом своего детства – Владикавказом, он прощался с той единственной, которую боготворил всю жизнь, подарив ей свои последние цветы и сказав прощальные сокровенные слова на ее могиле. |