Наместник Кавказа проблему Южной Осетии или же спор, происходивший между грузинской знатью и осетинским крестьянством, знал не хуже сенаторов, заседавших в далеком Петербурге. Воронцов был сведущ в тонкостях острого грузино-осетинского социального конфликта. Он, например, в отличие от многих других, понимал, что не только Мачабели и Эристави, но и абсолютное большинство грузинской знати, находившейся до присоединения к России в системе персидского феодализма, «владело» землями и крестьянами как вали, но никогда не являлось их собственниками. Но наместника интересовало не социальное существо вопроса, а такой политический его аспект, как то, что выгоднее России - отстаивание интересов грузинской знати или же защита справедливых требований обездоленных и угнетенных осетин, доведенных до крайнего положения. Наместник, стремившийся к тесному союзу с грузинской знатью, долгими годами службы в Тифлисе социально вросший в тавадскую среду грузинского общества, был, естественно, «патриотом» Грузии, во имя которой готов был разрушить и сжечь десятки таких же незащищенных стран, как Осетия.
Решение Сената, исповедовавшего несколько иные принципы, застало Воронцова в Елизаветграде. Он был потрясен позицией Сената, не стал ждать и тут же, в дороге, поспешил направить в жанре депеши уведомление Николаю I по поводу своего мнения по осетино-грузинскому конфликту. Воронцов не скрывал своих эмоций. Первая и ключевая фраза, полная политических эмоций, содержала и пафос, и существо его позиций: «... одна из здешних княжеских фамилий, - писал он, - многие лица которой всегда служили усердно и верно, проливали в боях кровь» в «последнем полустолетии и теперь таким же образом служат, лишены совершенно всего своего состояния, состоящего из около 2000 дворов крестьян, живущих в семи ущельях Осетии», Воронцову хорошо было известно об участии князей Мачабели в заговоре 1832 года против России. Он знал также о нежелании грузинских политических сил участвовать на стороне России в войне с Ираном и Турцией в конце первой трети XIX века. Но наместника эти факты не смущали, когда он подчеркивал «усердную и верную» службу князей Мачабели «во имя России». Понятно, что наместник был глух, когда к нему обращались осетины и в отчаянии писали, что они вконец обнищали, с них князья требуют «60-50-40 рублей серебром», «тогда как мы не имели дневного куска хлеба, а употребляли траву», «вроде скота»; крестьяне, окончательно потеряв надежду на помощь, просили российские власти: «... умоляем вас - дайте нам, бедным осетинам, начальническое сохранение, тем более потому, что мы христиане, созданы рукою божью, а не скоты». В обращениях они, вконец уставшие от помещичьего разбоя грузинских тавадов, писали: «... в поклонении головою, воззрите, воззрите оком вашим, милостивый отец». Это было криком души. Но так называемый «отец», к которому писали крестьяне, был занят грузинскими тавадами. Наместник спешил убедить Николая I, что «князья Мачабеловы, ... лишаясь права каких-либо повинностей от крестьян в местах горных и диких», будут «приведены ... таковым решением в совершенную нищету». В письме Воронцова рефреном проходил стержневой подтекст -осетины, живущие «в местах горных и диких», должны быть под господством «цивилизованных грузин» - и это являлось в политической идеологии российских властей самым опасным не только для соседствовавших с Грузией народов, но и для самой России. С поразительной и необычайной последовательностью целому народу, в особенности его господствовавшему слою, внушалась идеология национального превосходства над другими народами. Опасаясь, что Мачабели, Эристави, Аваловы и другие грузинские феодалы обнищают, если освободить осетинское крестьянство от феодального произвола, у российской администрации не возникал вопрос - нельзя ли грузинских тава-дов вернуть в Грузию и предоставить им в ней широкие привилегии... На самом деле речь шла не о том, чго не было никакого другого варианта решения проблемы феодальных привилегий, кроме как в Осетии, сельскохозяйственных ресурсов которой едва хватало на прокормление самого осетинского народа, но с точки зрения тавадской идеологии, в свое время сформировавшейся в условиях персидского господства, престижно было являться феодалом-валием в собственной стране, вдвойне престижнее - господство в чужой стране. Но дело заключалось не в одном только престиже. Разбойный по своему существу грузинский феодализм имел традиционно «лучшие условия» за пределами Грузии, нежели в своей собственной стране. Именно эта сторона вопроса, пожалуй, больше всего привлекала грузинских феодалов, настойчиво добивавшихся получения в Осетии прав на феодальное владение.
Но вернемся к письму Воронцова, которое он спешно сочинял для императора. Решение департамента Сената, согласно которому осетины освободились от феодальной зависимости князей Мачабели, наместник находил «непонятным». Опасаясь, что оно останется неизменным, Воронцов сообщает о намерении князей Мачабели «просить высочайшего разрешения о пересмотре» «Заключения департамента Сената» «в общем собрании Сената». Он явно пытался оказать через императора давление на Сенат и добиться у него нового решения в пользу тавадов: «... князья Мачабели имеют полную надежду, что дело будет передано в общее собрание Сената и решено в их пользу», - писал наместник. Чтобы окончательно убедить Николая I в правоте своей позиции и доказать, что у князей Мачабели есть феодальные права на собственность в Осетии, Воронцов категорично утверждал, что «совершенно доказано по документам и по историческим фактам, что осетины, о которых идет спор, явно принадлежали по крепостному праву Мачабе-ловым». Вместе с тем наместник признавал, что осетины, «пользуясь неприступностью своих жилищ», «весьма редко... платили помещикам должные повинности», «беспрестанно более или менее бунтовали» «против помещиков». Не упустил и случая сказать - осетины «бунтовали» и «против правительства» России. На это был сделан особый акцент. Развивая его, Воронцов еще раз посвятил императора в события 1850 года, преподнося вторжение в тот год грузинских вооруженных сил в Южную Осетию как вызванное крупным антироссийским восстанием осетин. Воронцов также вспомнил, как в 1804 году потерпел поражение от осетин на Рокском перевале Рышкин полк. Этот факт для него был особенно важен, поскольку (вопреки мнению жандармского управления) им он оправдывал жестокие меры, предпринятые наместником в отношении местных жителей, направляя к ним вооруженные отряды грузин. Он не скрывал свою месть за уничтожение Рышкина полка, - о ней наместник часто вспоминал, даже в такой день, как при вступлении в должность наместника Кавказа. Нарочитость освещения событий на Рокском перевале в 1850 году преследовала одну единственную цель - показать грузинских тавадов как «усердных» и «верных» России и преподнести на этом фоне осетин в роли варваров, «склонных к разбоям». При этом ни разу Воронцов не вспомнил о грузинских царевичах и тавадах, на протяжении всей первой трети XIX века занятых антироссийской деятельностью не только в Грузии, но и на всем Кавказе, в Персии и Турции. В письме не нашлось места и для Осетии, которая, ведя непримиримую борьбу с грузинскими феодалами, постоянно подчеркивала свою верноподданность России и искала у нее военно-политической защиты.
Современники, хорошо знавшие Воронцова и многие годы работавшие с ним, называли его «генералом иезуитского ордена». Письмо его по поводу князей Мачабеловых и их притязаний было составлено по принципам этого ордена. Тем не менее стоит учесть, что наместник, старавшийся в эти недели не бывать в Тифлисе, постоянно находился под ожесточенным давлением грузинских тавадов. В письме к императору он дважды указывает на то, как к нему обращались князья Мачабели, узнав о «губительном для них решении». Тавады приезжали к наместнику и в Боржоми, куда подался он, понимая, сколь непросто было вступать в дискуссию не только с департаментом Сената, но, в определенной мере, и с императором, первым предложившим освобождение осетин от грузинских феодалов. Выдержать атаку последних, очевидно, было настолько непросто, что после боржомской встречи Воронцов, помня, к каким последствиям привела попытка вот так же лишить Эристави владельческих прав в Южной Осетии, писал Николаю I: «Я совершенно уверился, что законные права князей Мачабеловых совершенно неоспоримы и что они основаны, кроме глубокой давности, на ясных документах»... Несмотря на эту уверенность, Воронцов, в конце концов, был вынужден признать, что освобождением осетин от Мачабеловых последние, «хотя получат немного, но, по крайней мере, будут знать, что... отвыкнут от положения и теперешнего, и прежних лет, по которому они только насильственною мерою и вооруженною рукою получали какой-нибудь доход или вовсе никогда не получали».
Перейдя к конкретным предложениям по осетино-грузинскому противостоянию, Воронцов сформулировал три основных положения: «1. Заключить с князьями Мачабеловыми сделку, по которой взамен всех прав» в 6-ти осетинских ущельях - Джавском, Урсджварском, Кешельтском, Зругском, Рукском и Кемультском «назначить им потомственный пансион в 6000 рублей серебром в год». В отличие от четвертого департамента Сената наместник подчеркнуто избегал признания за осетинами независимости. Эту сторону вопроса он освещал как освобождение от крепостного права; 2. Князья Мачабеловы получали в шести осетинских ущельях Южной Осетии право собственности на землю. В своей формулировке наместник вместо слова «получали» употреблял слово «остаются», подчеркивая тем самым, что и ранее Мачабеловы будто имели феодальную собственность на землю. На этих же землях осетинам разрешалось жить, но за пользование ими они были обязаны отдавать князьям десятую часть урожая; 3. «Затем прекратить все спорные дела князей Мачабеловых с помянутыми выше осетинами».
Судя по переписке, наместник знал, что 6 тысяч рублей, значительно превышавшие обычные доходы князей, выплачивали последним за счет повинностей, которые обязаны были нести осетины, становившиеся «казенными». Представленный Воронцовым проект, по которому осетинские крестьяне частью передавались в «казенные», вопрос о взаимоотношениях грузинских князей и осетинских крестьян сводил к политическому примитиву, согласно которому Мачабеловы получали пансион «взамен прав их на крепостное владение осетинами».
Точно таким же был проект Кавказского комитета, в виде «Предписания» направленный наместнику. На мнение Кавказского комитета отреагировал Николай I, спросив: «... нет ли еще и других родов (княжеских - М. Б.)} коим потребоваться может подобное же вознаграждение». Уточним: на момент, когда обсуждалось дело Мачабеловых, «освобождение от крепостного права» уже состоялось для осетин, прикрепленных в свое время российскими властями к полковнику князю Авалову.
"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |