В 70-х гг. XIX века Южная Осетия напоминала небольшого одинокого африканского слона, неожиданно угодившего в водоем. Он не был в силах выбраться из него потому, что его одолевали злые и проголодавшиеся пиявки. Слон не верил больше своим силам и вынужденно сдался на милость кольчатым червям. Многие столетия сохранявшая свою независимость, десятилетия ведя упорную борьбу с опасностями, несоразмерными с ее возможностями защитить себя, Южная Осетия более не противостояла чудовищной оккупации. Осетины, жившие на исторической окраине своей страны - Осетии, не были больше хозяевами своей собственной земли, во имя которой они пролили столько крови... В то же время оккупанты чувствовали себя победителями, - впервые после XVI века грузинские тавады благодаря России одержали победу над несколькими осетинскими обществами, объединенными названием «Южная Осетия», и судьба предоставила им шанс господствовать и быть похожими на настоящих кызылбашей - красноголовых. Грузинские помещики добились положения, когда они стали продавать осетинам землю, которая исторически осетинам же принадлежала. Князья Эристави, постоянно расширявшие свои владения в Южной Осетии, одновременно заботились об увеличении числа зависимых крестьян. Пожалуй, они первыми прибегли к заключению с осетинскими крестьянами договоров, согласно которым последние добровольно шли под феодальное ярмо. Договор, формально определявший отношения крестьян с феодалом, выглядел следующим образом. Так, крестьяне из осетинского села Елтура Георгий Биджов и временно обязанные крестьяне Лексо, Шио, Симон Гобозовы заключили договор, состоявший из пяти пунктов: 1. Князь Георгий Эристов предоставлял «поименным крестьянам право постоянно пользоваться из неразделенных с другими соучастниками лесными и пастбищными угодьями, находящимися в черте селения Елтура, для собственного их обихода; топливом, поделочным и строительным лесом равно и пастбищами». В договоре указывались границы участка, на который распространялось их соглашение; 2. Крестьяне обязывались платить помещику за пользование лесными угодьями «по три руб. сер. в год с каждого дыма, а за предоставление постоянного права пользования пастбищными угодьями» обязывались платить помещику в год по одному рублю пятидесяти коп. сер. с каждого дыма; 3. Срок действия договора при обоюдном согласии мог продлеваться каждый год; 4. Ответственность за уплату «сих денежных повинностей» нес каждый двор самостоятельно; 5. Договор вступал в силу при наличии подписей сторон и скрепленный печатью. Приведенный нами договор был заключен 20 декабря 1870 года. В пореформенное время грузинские помещики особое внимание обращали на захваты лесных угодий. Поскольку они в своем абсолютном большинстве находились в пользовании сельских общин, то грузинские помещики добивались от местных властей объявления этих угодий «казенными», затем брали их у местной власти в аренду и заключали договор с крестьянами на более выгодных условиях. В 70-х гг. XIX века подобные договоры стали заключаться часто, и осетинское крестьянство оказывалось в плену новых тягот. В марте 1871 года жители осетинских сел Ортев, Минарет, Маралет, Шелура, Джер, Чриви (Цру), Кларе, Сазалет, Бадат, Сба-Згубир и Чимас обратились к начальнику Горийского уезда с «Прошением» по поводу лесных угодий, ставших для них недоступными. Крестьяне этих сел думали, что если лесные угодья объявлены государственными, они смогут получить в качестве «милости» право на бесплатное пользование этими угодьями. Но начальник Горийского уезда направил их прошение князю Р. Эристову, лес, о котором писали крестьяне, был уже собственностью князей этой фамилии. К указанному «Прошению» стоит еще привести то, о чем чаще всего писали крестьяне осетинских сел: «... с запрещением нам, как и всем другим крестьянам, пользования лесом без платежа установленных пошлин, - жаловались они, - для других тяжелыя и нам становится тяжелою; так как лес, который снабжал нас необходимым топливом, нам воспрещен и мы не можем пользоваться им без пошлин. Между тем наш лес не такой, чтобы какой-либо промысел, а может быть употребляем на месте же в топливо. При том у нас зима стоит с октября и до мая и в этот период времени единственное средство к существованию состоит у нас в топливе, потому что у нас нет хороших строений, вполне защищающих от холода и ветра, нет необходимой теплой одежды...» Начальник Горийского уезда, направляя подобные «Прошения» крестьян к князю Эристави, поинтересовался у последнего -«сколько они платят за пастбищные и сенокосные места», и требовал сообщить, «насколько претензии эти» крестьян «заслуживают внимания». При массовой нищете крестьян Южной Осетии особенно острым для них был вопрос о земле, оказавшейся в руках грузинских помещиков. Безземельные и малоземельные крестьяне шли к грузинским тавадам и нанимались ими на кабальных условиях. В качестве примера приведем некоторые положения договора, заключенного крестьянином Лексо Тогоевым с одной из семей Эристовых. Договор состоял из следующих пяти пунктов: 1. Крестьянину предоставляется пользоваться в пределах дачи Квиткири всеми теми пахотными и сенокосными землями, коими пользовался до настоящего времени; 2. Взамен следуемых помещику земных произведений крестьянин обязывался платить денежный оброк ежегодно по шести рублей; 3. За пользование лесом - по 2 рубля; 4. За пользование пастбищем -по одному рублю и сабалахо с каждой сотни овец и коз две штуки; 5. Срок взноса - до восьмого ноября. В договоре отразились два главных новшества, заметные по сравнению с прошлыми повинностями. Во-первых, отказ от натурального оброка и замена его денежным. Несомненно, что в 70-е гг. XIX века с развитием товарно-денежных отношений могло иметь значение повышение ценности денег, но главное все же заключалось в увеличении размера оброка; ранее официальная ежегодная повинность со двора не превышала 3,50 руб. сер., а по договору, нами приведенному, оброк составлял более 10 руб. Такие новые договоры заключали крестьяне Реваз Дзебисов, крестьяне из селения Тохта, крестьяне Бедоевы, Битаровы, крестьяне из селения Колат и др. Понятно, что не все крестьяне были в состоянии заключать договоры на слишком кабальных условиях. Многие из них были вынуждены покинуть Южную Осетию: одни из них переселялись ближе к Северной Осетии, другие - в Карельский район, где все еще было много свободных земель; Карельский район обладал хорошими почвенно-климатическими условиями, однако грузинские тавады не очень стремились в этот район, так как он относился к неспокойным районам. Судя по всему, власти поощряли также переселение осетин в Кахетию, так как в Тифлисе были заинтересованы в укреплении обороны этого района, куда еще продолжали приходить лезгинские разбойные отряды. «Переселенцы из Осетии» расселились в Карельском районе в 44 селах и в 8 селах со смешанным населением. К числу 44 сугубо осетинским селам относились и такие как: Ортубан, Джиджойтыкав, Кобетикав, Кодман, Батет, Мухлет, Келет, Елбачи, Тотаната, Банта, Габаратикау и др. Еще в 1873 году переселенцы жили вне какой-либо административной структуры: «жители всех этих селений ни к какому приходу не причислены и не имеют священника», - сообщал один из низших представителей властей. Между тем, судя по числу сел, ими занятых, осетин-переселенцев было немало.
Начало 70 гг. XIX века было отмечено, наряду с фронтальным наступлением грузинского феодализма, также попытками осетинских старшин выделиться из крестьянской общины и войти в состав господствовавшей в Южной Осетии грузинской феодальной группировки. Одним из таких «компрадорских» владельцев, например, был Габо Елоев - житель селения Орчосан. Он имел собственное владение и зависимых крестьян. История его возвышения, а затем падения привлекает внимание важным социальным явлением, отвечавшим на вопрос о том, почему в Южной Осетии в новое время не сложилась местная феодальная знать. Габо Елоев занимал имение, «называвшееся Дасаркуле». Само наличие у его владения названия свидетельствовало о значительности собственности, которой бывший старшина владел. Но на пути дальнейшего возвышения до феодальной знати были серьезные препятствия, среди которых на первом месте - грузинская феодальная оккупация Южной Осетии. В одном из своих «Заявлений» горийскому уездному начальнику Габо Елоев жаловался, как летом 1872 года его крестьянин Датико Гогошвили выгнал скот на пастбища, где неподалеку стоял и сам хозяин. Вскоре здесь же на Габо Елоева напал Татала Наушвили, который «сперва начал бить скотину», «а потом избил... беспощадно» самого Габо, и это все «подтем предлогом, будто бы скотом моим учинена потрава на сенокосном его месте». Габо Елоев требовал, чтобы власти освидетельствовали «потраву», и если они подтвердят такое, то он, Габо, «удовлетворит Татала Наушвили, т.е. возместит потраву». Вместе с этим Габо Елоев просил, чтобы «за причиненные» ему «жестокие побои подвергнуть виновного законному взысканию». Осетинский старшина был уверен в своей правоте - в том, что пас скот на собственном участке и не давал повода своему односельчанину для нападения. Татала Наушвили и стоящему за его спиной понадобились дополнительные усилия для провокации. В ней приняла участие жена Наушвили, принесшая местным властям «ложную жалобу» на Габо Елоева - «будто бы» он «причинил ей побои». По этой жалобе «вызвали» Габо «в Хурвальское сельское управление, и без разобрания сего дела и произведением надлежащего исследования Хурвалетский Мамасахлис Coco Атенелишвили избил» его «палкой своеручно..., не довольствуясь этим, он, Мамасахлис, требует неправильно с меня штраф в пользу своего сельского управления 25 руб. сереб.» Так очень просто грузинские власти, господствовавшие в Южной Осетии, приостановили социальное восхождение местного осетинского старшины. Такое происходило с каждым из осетинских старшин, кто пытался выделиться из собственной среды и думал занять более высокое социальное положение. Старшины некоторых осешнских сел вступали в торг по поводу покупки у грузинских князей, имевших крупные владения в Южной Осетии, пахотных и сенокосных земель, а также лесных угодий. Такие сделки состоялись, например, с представителями Мачабели, князей Павлевановых и др. Это происходило несмотря на то, что тифлисские власти отказывали осетинским крестьянам в выдаче ссуды для выкупа у князей своих земель.
Сделки с князьями могли совершать более или менее состоятельные осетинские крестьяне. Но и они не имели решительно никаких социальных перспектив для дальнейшего хозяйственного роста, необходимого для того, чтобы выделиться в знать, Те же князья Мачабеловы, продавшие в конце 70 гг. XIX века отдельные участки числившихся за ними земель, позже стали насильственно отнимать их у крестьян обратно; Мачабели иногда продавали один и тот же участок двум крестьянам, не подозревавшим об афере. Так, Трамм Лалиев за 80 руб. выкупил у Николая Мачабели свой участок. Скрыв сделку, Мачабели продал этот же участок еще двум хозяевам - Биже и Миле Цховребо-вым; афера князя обнаружилась во время сельскохозяйственных работ. По другому поступали князья Павлевановы - один из них, Илико, продал участки пахотной земли осетинским крестьянам Алексею Гогичаеву, Георгию Гучмазову и Алексею Пичхнарову, другой, Кате Павлеванов, когда крестьяне стали пахать приобретенную землю, напал на них «при оружии, держа в одной руке ружье, а в другой большую палку, которою бил беспощадно» пахарей. Требуя покинуть землю, князь «угрожал и обещается убить нас», - жаловались крестьяне.
Феодальный оккупационный режим властей, создавшийся в Южной Осетии благодаря грузинским князьям, приводившим хозяйственную жизнь к глубокой стагнации, являлся главной причиной социального напряжения в Южной Осетии. Степень его накала хорошо просматривалась, когда грузинские князья Палавандовы решили захватить лесные дачи; ранее ими пользовались крестьяне Терегванского общества, за что грузинские князья Палавандовы взимали с них повинность - «по пять рублей с дыма». Позже такая плата не устраивала более князей. Они объявили лесные дачи осетинского общества своей собственностью и желали заключить договор с крестьянами на новых, кабальных для них условиях. Князья хотели встречаться только с осетинским старшиной, чтобы договориться об условиях пользования лесом. Но к князьям Палавандовым вышли все жители Терегванского общества, не желавшие что-либо менять в своих с феодалами отношениях. Полковник князь Казбек объяснил Палавандовым, что между крестьянами существует против них, князей, «заговор» и что им лучше покинуть жителей осетинского общества. Самоуверенные князья решили пойти на провокацию. Когда они сели на коней, один из них направил своего коня на людей, а грузинский судья Сосико Месхи «ударил палкой по лошади», лошадь Иосифа Палавандова «ворвалась в толпу и свалила двух крестьян». Провокация удалась - «народ закричал: дуйте их». Старшина с криком «ура» стал кричать народу, чтобы они били Палавандовых, «народ бросился к ним с дубинами и начал бить их». Палавандовы «разбежались, и толпа начала бросать в них камни, один Палавандов Александр» замешкался «и его начали бить дубинами, так что папаха его лопнула от удара». Происшедшее вТерегванском обществе волнение - характерная картина и для других осетинских обществ. В связи с этим участилось в осетинских селах введение «экзекуции», тяжелым бременем ложившееся на крестьян. Власти были заинтересованы в экзекуциях не только из-за желания не дать разрастись бунту, но и из-за собственной выгоды: во время наложения на село экзекуции жители обязаны были содержать за свой счет экзекуторов - казаков и грузинскую милицию, благодаря чему сэкономленные казенные средства власти присваивали себе.
Осетинские села больше всего опасались экзекуции, поскольку из-за них были вынуждены нести большие затраты и одновременно подвергались насилию со стороны князей. При установлении экзекуции над тем или иным осетинским обществом выдвигалась определенная причина, служившая поводом для ее введения. Чаще всего таким поводом служило обвинение осетин в воровстве или разбое. Это был старый, хорошо проверенный прием - в свое время, как мы видели, им пользовались, когда желали направить в Южную Осетию карательную экспедицию. При введении экзекуции обычно жители осетинских обществ проявляли особую солидарность и пытались вести себя осторожно, не давая сколько-нибудь реальных поводов грузинским властям для грабежа и других насильственных мер - убийств, арестов и т. д.; если в экзекуциях не участвовали российские военные, а только грузинские отряды, то они обычно старались не углубляться в Южную Осетию, опасаясь за свою жизнь. Наиболее распространенной формой экзекуции являлась та, о которой в 1884 году писал тифлисскому губернатору Горийский уездный начальник; последний обладал правом введения экзекуции в пределах своего уезда в любом селе, если считал это необходимым. Расположив отряд грузинских экзекуторов в селе Сатикар, уездный начальник писал губернатору, что в северо-восточной части Горийского уезда, «где гнездятся отдельные отселки осетинского населения, поголовно и издавна» будто предаются «всевозможным преступлениям и проступкам». Речь шла о Дменисском обществе, в котором действительно осетинские «отселки» плотно граничили с грузинскими селами. Судя по всему, уездный начальник князь А. Амилахвари ставил перед собой две задачи - обосновать необходимость введения в осетинских отселках экзекуции, чтобы, ограбив их, заставить осетин переселиться в какое-нибудь другое место. Грузинский князь ложно выставлял грузинское население жертвой осетинских воров и разбойников. «Положение населения, - писал он губернатору, - нельзя описать... громадная масса потерпевших, осаждает эти селения с плачем и рыданием в буквальном смысле слова, ... категорически заявляя о решительной невозможности дальнейшего сосуществования, если не будет положен конец продолжающегося их разорения». Поскольку у князя Амилахвари все осетины были «воры», то он сообщал губернатору, что грузины просят «о выселке поголовно воров, или же самим им предоставить возможность переселиться куда-нибудь». Идея переселения осетин пока была высказана как перспектива, что же до отряда экзекуторов, то начальник уезда главной задачей его выдвигал ликвидацию «заговора» осетин, направленного якобы на то, чтобы... не выдавать воров, ни поручительства в прекращении дальнейшего воровства». Истинные намерения грузинского князя Амилахвари раскрывались в конце его официального обращения к губернатору. Он просил Тифлис: «... разрешить... заарестовать, без особых на то приговоров», «общественных влиятельных лиц» осетинской национальности, «даже и в том случае, если между ними будут должностные лица сельской администрации, как, например, сельский судья, предоставив это право на все время пребывания во вверенном мне уезде экзекуции». Как видно, горийский уездный начальник фактически требовал концентрации всей местной власти в своих руках и узаконения того деспотического режима, который был создан в Южной Осетии. В том же обращении к губернатору князь Амилахвари сообщал, что он уже «заарестовал» «одного из влиятельных жителей селения Сатикари» - крестьянина Зураба Догузова, содержавшегося «при горийской уездной тюрьме». Сама экзекуция, с помощью которой горийский начальник собирался разобраться «поголовно» с осетинскими «ворами», состояла из сотни казаков, поставленных в селе Сатикари «в усиленном довольствии» за счет местных жителей; обычно с помощью экзекуции максимально разоряли село, в котором располагался отряд, и, посеяв нищету, экзекуция перемещалась в другое село. Казачий отряд, предоставленный горийскому начальнику, входил в 1-ю Кавказскую казачью дивизию и в распоряжении князя Амилахвари должен был находиться с 20 января и до 1 марта. Вскоре, когда начальник казачьей дивизии затребовал у горийского начальника вернуть ему 14 февраля казачью сотню, князь был крайне раздосадован, он объяснял, что им разработан план проведения экзекуций в целом ряде населенных пунктов, в особенности в селении Гуджарском, «состоявшем большею частью из осетинского населения», где «в высшей степени развиты: воровство, грабежи, разбои, поджоги и другие преступления». Горийский начальник просил оставить сотню казаков хотя бы до 1 марта, иначе, - стращал Амилахвари власти, - «зло неминуемо примет более грандиозные размеры и разовьется» даже там, где его нет. При чтении рапорта горийского начальника бросается в глаза крайняя заинтересованность грузинского князя в долговременном пребывании в Южной Осетии казачьей сотни, выполнявшей здесь функции экзекуторов; горийский начальник, казачья сотня, экзекуция - это все для грузинского князя Амилахвари воспроизводило традиционную, хорошо ему знакомую систему грузинского феодализма, на введение которой в Южной Осетии, по сути, были направлены его усилия. Стоит подчеркнуть не менее важное - идея горийского начальника о концентрации местной власти по приведенной схеме не являлась всего лишь проявлением личных властных амбиций Амилахвари. Гораздо большее значение имел широкий запрос со стороны грузинских князей в усилении системы валитета в Южной Осетии, которая действовала бы без сколько-нибудь серьезного контроля со стороны российских властей. Актуальность этой системы объяснялась необычайно экспансивным наступлением грузинского феодализма в Южной Осетии. Впрочем, то, как воспроизводился конкретно грузино-персидский валитет в Южной Осетии, лучше всего показать на конкретном материале.
Князья Палавандовы, в отличие от Мачабели и Эристави, всегда казались более спокойными феодалами, хотя по своему общественному положению скорее превосходили, нежели уступали соискателям феодальных привилегий в Южной Осетии. В 70-80-е гг. XIX века они не только оживились, но и затмили своей агрессивностью всех других своих соотечественников и товарищей по княжеским притязаниям. Особенно настойчивыми в увеличении повинностей и в установлении в Южной Осетии оккупационного режима Палавандовы стали с 1884 года. Именно тогда «уездный начальник с приставами и князьями Палавандовыми в числе 30 человек», прибыв к крестьянам, «объявил, что по воле главнокомандующего установлены новые повинности». На этот раз, естественно, они не ограничились мобилизацией приставов, судей, поверенных и собственных княжеских сил, чтобы оказать давление на крестьян. Среди последних были «поставлены» «воинские команды как для понуждения к выдаче предосудительных лиц, так равно и для понуждения крестьян подчиниться» власти князей. По осетинским селам были размещены отряды экзекуторов и было заявлено, что эти воинские «команды не будут сняты.до тех пор, пока они не подпишут условия о платеже новых повинностей». Крестьяне сомневались в заверениях уездного начальника и князей Пала-вандовых в том, что увеличение повинностей - распоряжение главнокомандующего. Ими было установлено, что «пользуясь удобным случаем экзекуционного постоя, князья и местная власть добиваются «установления новых повинностей». С этой же целью князья думали заключить договоры с осетинскими крестьянами, чтобы «незаконно закрепостить 400 дворов казенных крестьян и иметь право сосать их кровь для поддержания одряхлевшего авторитета княжеского достоинства". Князей Палавандовых поддерживали не только местные грузинские власти, но и грузинские дворяне, сами закрепившиеся в Южной Осетии в положении феодалов. В частности, им помогали князья Абашидзевы и Цициановы. Как ни старались крестьяне защитить себя, под давлением властей и в особенности экзекуции они были вынуждены согласиться на установление новых повинностей; осенью 1884 года крестьяне Ноне Чибиров и Гиго Цховребов писали тифлисскому губернатору, что их «посредством обмана, насилия и побоев заставили подписать обязательство» о выполнении новых повинностей. Ситуация особенно обострилась осенью, когда подошло время реального выполнения крестьянами новых повинностей. Те же Чибиров и Цховребов писали, что князья Палавандовы «принуждают нас к платежу вышесказанных вновь установленных повинностей, грозя нам ссылкой в Сибирь, экзекуцией, заключением в тюрьму и разорением». Дело здесь дошло до того, что крестьянин Алексей Габараев, «будучи в нетрезвом виде, позволил себе при свидетелях выразиться неприличными словами против особы государя, порицая при том указы его императорского величества по поводу взыскания с крестьян казенных податей». На Алексея Габараева был составлен протокол и дело было передано «до сведения прокурора Тифлисской судебной палаты». Крайние формы «искаженности» крестьянской реформы в Грузии, приспособление ее к грузинской модели феодализма легли тяжелым бременем на население на всей оккупированной грузинскими князьями территории Южной Осетии. «Неприличные слова», высказанные Алексеем Габараевым в адрес монарха, явно отражали настроения осетинских крестьян, вновь оказавшихся перед реальной необходимостью вести неравную борьбу с грузинским феодальным игом.
"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |