Главная > Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отн. > Крестьянская реформа в Южной Осетии

Крестьянская реформа в Южной Осетии


11 августа 2007. Разместил: 00mN1ck
К концу 50-х гг. XIX века отношения между осетинским крестьян­ством и грузинскими феодалами продолжали развиваться до­вольно сложно. Их накаляли процессы, характерные для грузин­ского феодализма, углублявшиеся внутри грузинских обществ и стремившиеся расшириться за пределы собственной этничес­кой территории. Наступление грузинского феодализма обрета­ло новые методы и формы. Так, часто использовались судебные иски к отдельным лицам или группам осетинских крестьян, кото­рых обвиняли в различных незаконных деяниях, а затем решени­ем суда ставили в определенную зависимость. К такому разряду дел можно отнести суд «об осетине Ревазе Хасишвили», обви­нявшемся в убийстве князя Давида Херхеулидзе. По этому делу разворачивался широкий сценарий, была задействована целая группа крестьян, на которых претендовали князья Мачабели. Поднимались также старые дела «неповиновения» помещикам и скрупулезно велось расследование крестьянских дел, по тем или иным причинам оказавшихся предметом судебных обсужде­ний. Таким было дело крестьян Пухаевых. Оно рассматривалось в военном суде при Тифлисском ордонансгаузе. В нем подни­мались малозначащие эпизоды, относящиеся к 1840, 1844, 1845 и другим годам. Смысл же судебного нажима на Пухаевых зак­лючался только в том, что с 1853 года представители этой фами­лии решительно отказывались платить повинности князьям Эристави. Своеобразный террор, как инструмент установления своего феодального господства, хорошо раскрывается в нап­равленном наместнику весной 1863 года рапорте гражданского губернатора о неповиновении осетинских крестьян помещикам. В нем речь шла главным образом о жалобе князя Григория Эрис­тави на осетин, отказавшихся «от исполнения» якобы «добро­вольно принятого ими на себя обязательства и о неповиновении крестьянами при этом обнаруженном». По этому делу стало оче­видным, что ранее свободные крестьяне-общинники вынуждены были «добровольно» обещать нести князю повинности. Тот же гражданский губернатор подчеркивал, что в Осетинском округе Горийского уезда «отношения крестьян к помещикам сложились при исключительных условиях, несходных с таковыми в других уездах существующими». Гражданский губернатор не раскрывал «исключительность условий», создавшихся для осетин в Горийском уезде. Они становятся более ясными благодаря докумен­там, опубликованным в сборнике «Грузия в период буржуазных реформ» (т. I, ч. I. 1862-1866). Одно из этих «условий» на самом деле заключалось в том, что распространение грузинского фео­дализма в Южной Осетии имело четкие черты национального гнета. Мы уже указывали, как по-разному складывались фео­дальные повинности в разных районах Грузии. Российские и гру­зинские власти объясняли это различием «местностей». Однако подобная градация повинностей существовала для грузин и осе­тин и внутри Осетинского округа, например, в Ксанском участке, где грузинские селения имели «одну и ту же характеристику с местностью, занимаемою осетинами». Только в 1864 году стали высказываться вслух мысли о необходимости в Осетинском ок­руге «установить повинности и в том же размере, какие опреде­лены в общем для всей губернии местного положения, за исклю­чением повинностей за пастбищные и лесные угодья».

После крестьянской реформы 1861 года Закавказье остава­лось единственным районом в России, где еще сохранялось кре­постничество. Петербург проявлял осторожность с реформой в Грузии, зная политическую ненадежность местного дворянства; З.Н. Ванеев подчеркивал особую реакционность грузинских фе­одалов. Впрочем, понять эту особенность социальной жизни Грузии было несложно - варварские формы феодализма, осно­ванные на деспотических режимах, обычно имеют тенденции к глубокому консерватизму. Учитывая это, крестьянская реформа в Грузии проводилась в два этапа, вначале в Тифлисской губер­нии, затем - в Кутаисской. Однако подготовительная работа на­чалась заранее. Разрабатывались различные проекты, которые учитывали бы, прежде всего, специфику грузинского феодализма. В число особенностей входили также феодальные отношения, сложившиеся в результате экспансивного развития феодализма в районах, по своей внутренней социальной организации не яв­лявшихся феодальными. В связи с этим следует упомянуть о том, что 1500 дворов Южной Осетии, в 1852 году не признанных российским правительством в крепостной зависимости, испы­тывали от грузинских князей Мачабели крайние методы насилия и жестокости; здесь тотальная феодализация осетинских обществ, проводимая Мачабели, сопровождалась проявлениями национального гнета. На создавшуюся обстановку все чаще ста­ли обращать внимание российские власти. Собрание предводи­телей и депутатов грузинского дворянства Тифлисской губер­нии, встревоженное возможными последствиями для всех тавадов, приняло решение: «Предложить немедленно общему соб­ранию уездных предводителей и депутатов дворянства постано­вить в месячный срок заключение о наложении опеки на имение князей Мачабеловых». Стоит еще раз отметить: подобная опека стала возможной благодаря тому, что именно в этот момент го­рячо обсуждался вопрос о реформе.

Накануне проведения крестьянской реформы в Тифлисской губернии был создан «Центральный Комитет по устройству быта помещичьих крестьян», которому вменялось в обязанность об­суждение различных проектов, поступавших в Комитет. Своеоб­разные комиссии были созданы в уездах, обсуждавших органи­зацию проведения реформы и разработку различных предложе­ний по крестьянской реформе. Одной из самых, пожалуй, реак­ционных комиссий, от которой никакой прогрессивной идеи ждать было нельзя, являлась комиссия Горийского уезда, куда входил Осетинский округ. Ее возглавлял Александр Эристов, членами ее были еще два Эристова, естественно, в комиссию входил представитель Мачабеловых - Георгий один из наибо­лее махровых крепостников, выступавших не за реформу, а за расширение крепостнической системы. Идеологом комиссии являлся Д. Кипиани, чаще всех выступавший при обсуждениях реформы. На одном из них он заявил: «Мы были встревожены вестью, что разрушается наше крепостное право. Хотя этой вес­ти предшествовали признаки очевидные...» Понятно, что кресть­янам в Южной Осетии от таких реформаторов ничего путного ждать не приходилось. Тот же Д. Кипиани откровенно признавал­ся, что «в этом неожиданном и весьма прискорбном деле», каким он считал реформу, должны «все одинаково заботиться о наилуч­шем его исходе», т.е. провести ее в интересах самих же дворян.

Осенью (в октябре) 1864 года последовал указ Александра II об отмене крепостного права в Тифлисской губернии. В нем еще раз повторялся тезис о том, что в основе реформы лежит «Манифест от 19 февраля 1861 года», но вместе с тем говорилось о том, что были разработаны различные проекты, учитывавшие особенности края. Концепция этих дополнений, о которых упо­минал император, решительно была направлена на соблюдение интересов грузинской знати.

Кроме той специфики, о которой могли заявить сами грузинс­кие князья, особое положение в контексте проводившейся в Грузии реформы занимала Южная Осетия. Главным для нее яв­лялась социальная природа грузинского феодализма, насиль­ственно насаждавшаяся в осетинских обществах. Фактическое от­сутствие во «владениях» Эристави и Мачабели барщинного хо­зяйства и взимание только денежной повинности - тем более, взимание ее карательными мерами - относило феодальное уст­ройство в Южной Осетии к импортным, восточно-деспотичес­ким. Напомним об очень важном: в отчете осетинского участко­вого заседателя за 1864 год подчеркивалось, что «помещиков, которые бы жили в Осетинском участке, нет», они жили за преде­лами Южной Осетии. Эристави и Мачабели, основные «владель­цы» в Южной Осетии, олицетворявшие в ней феодализм, каждый год объявляли о новых повинностях и перед тем как собирать их присылали свою «дружину» «и для получения этих повинностей... ставили экзекуцию», т.е. старались осуществлять хорошо знако­мое им проперсидское феодальное господство. Изменить его российской реформой, менявшей отношения между помещиком и крестьянином, основанные на иной феодальной системе, по определению было невозможно. Чтобы яснее было читателю, приведем три небольших описания: а) «В один прекрасный день в село Тадикусан приезжают представители фамилии Мачабело­вых в количестве 10-15 чел., с ног до головы вооруженных, и гроз­но, внушительно требуют у осетин покорности себе, уверяя их, что это земля Мачабеловых. В знак своих прав, забравши с собою все, что можно взять у бедного крестьянина, они, вполне доволь­ные собою, уезжают обратно». Именно так поступали персидс­кие вали, когда Грузия находилась под игом Персии. В сущности, здесь нет крепостного права, а есть феодальный разбой, кото­рый приходом группы Мачабеловых не завершался; б) «Спустя некоторое время являются в том же порядке и с теми же точно требованиями представители другой фамилии - Абашидзевы. Впрочем, последние обнаруживают больше пылкости и благо­родного задору. Забирают из дому все, что только подвернется им под руки, угоняют скотину - и дело с концом! Знай, мол, нашу княжескую удаль и молодчество!.. Горе бедному крестьянину, если он вздумает заступиться за свое имущество и окажет какой-ли­бо протест»; в) «Те же самые Абашидзевы, в количестве 10 чел., прекрасно вооруженных, напали на дом того же несчастного крестьянина в то время, когда мужчины были на работе, а в доме оставалась одна дряхлая старуха. Избив старуху прикладом ружья до полусмерти, князья угнали весь скот, а также забрали из дому ружье, шашку и кинжал. Когда работавшие крестьяне (их двое) узнали о постигшем их несчастии, немедленно пустились догонять князей, чтобы как-нибудь уговорить не подвергать их такому беспощадному разорению. Князья, как только завидели идущих за ними хозяев увозимого ими добра, открыли по ним огонь, причем одному раздробили пулею всю челюсть и плечо». Мы привели картины из жизни Южной Осетии. Что же до кресть­янской реформы, то она, несомненно, касалась Южной Осетии, но без серьезных политических перемен, если не считать поверх­ностных формальностей, которые не препятствовали ужесточе­нию грузинского деспотического режима в югоосетинских об­ществах. В официальной переписке, связанной с крестьянской реформой, считалось, что князья Мачабеловы не обладают кре­постным правом, но при этом, как уже отмечалось, они были признаны владельцами земли в семи осетинских обществах. От­ношения между князьями и этими обществами, как уже указыва­лось, были основаны на мулькодарстве, согласно которому осе­тины должны были нести повинность - 1/10 собранного урожая. Многие крестьяне желали освободиться от этих отношений, пос­кольку без разрешения Мачабеловых они не могли распоряжать­ся своими участками земли, сохранявшимися за ними по указу императора (1852 г.). Крестьяне просили выдать им выкупную ссуду, чтобы на самом деле освободиться от постоянных вар­варских притязаний. Но администрация наместника объясняла, «что на имения князей Мачабели... не может быть распростране­на выкупная операция, так как в силу местного положения зем­лею и другими угодьями наделяются лишь крестьяне, освобож­денные от крепостной зависимости». Таким образом, 1500 крестьянских хозяйств, населявших семь ущелий Южной Осе­тии, в сущности, не были отнесены к зоне, где было крепостное право, а стало быть, остались вне крестьянской реформы и оказались в заложниках грузинского национального феодализ­ма. Именно этим объяснялся, прежде всего, тот разнузданный грабеж со стороны князей, примеры которого мы привели выше. Как и крестьяне-осетины, жившие в так называемых «имениях Мачабели», значительная масса населения, считавшаяся хиза нами, - к ним относили крестьян лично свободных, но живших на землях другого владельца - частного, казенного или церковно­го, - также оставалась вне поля крестьянской реформы. Казен­ные хизаны платили оброк, четко определенный законом. Хиза-ны, поселившиеся на частных землях, подпали под феодальный произвол. Однако, согласно закону о крестьянской реформе, в Тифлисской губернии хизаны обязаны были нести помещику по­винности еще два года, по истечении которых переходили в раз­ряд «людей свободных состояний существующих»; такой пере­ход «через два года» становился для хизана настоящим испыта­нием - он или должен был покинуть землю, на которой жил, или же сносить произвол помещика. Мозаика социальной ситуации этим не исчерпывалась. После тяжелой судебной тяжбы между Мачабели и осетинским крестьянством Николай I не стал торо­пить события и не пожелал более рассматривать острые - не только социальные, но и политические аспекты грузино-осетин­ских отношений. Понятно также, что Эристави, несмотря на явно выгодную сделку, которую предлагало правительство, не согла­сились бы на добровольный отказ от крепостнических притяза­ний, тем более что они, как и Мачабели, получая пособие в 5000 руб. серебром, ограничивались бы в правах на земельную собственность. Но был еще один очень важный момент - князья Эристави, видя, что их правительство не тревожит, как то было с Мачабели, решили, что это из-за их особых «заслуг» перед Рос­сией. В силу этих привходящих обстоятельств ко времени крестьянской реформы 1864 года владения князей Эристави ре­ально были наиболее крупным оазисом, официально отнесен­ным к районам, где сложились крепостнические отношения. По­ясним, однако, что между феодальными отношениями во владе­ниях Эристави и отношениями, которые были у Мачабели с крестьянами, над которыми в 1852 году не признали крепостно­го права, не было сколько-нибудь серьезных различий; как уже указывалось, и у Мачабели, и у князей Эристави наблюдался один и тот же тип грузинского феодализма. Отличие состояло в формальной стороне - в 1864 году перед князьями Эристави не был поставлен вопрос о признании или непризнании за ними права на крепостничество, как это было сделано с Мачабели, иначе последовал бы точно такой же указ, каким был указ Ни­колая I от 1852 года. В положении, в котором были Эристави, оказалась целая группа грузинских тавадов, в последние деся­тилетия (в особенности при Воронцове) добившихся у российс­ких властей феодальных владений в Южной Осетии. К ним относились помещики Орджоникидзе, князья Павленишвили, Палавандишвили, Амираджиби, Диасамидзе, Абашидзе и др. Феода­лизм этих князей и помещиков также был сугубо грузинским -аннексия, насильственное требование покорности и установле­ние сюзерено-вассальных отношений на захваченной террито­рии. Несколько иной социальный и политический режим был установлен в Кударском обществе Южной Осетии. Кроме того, что оно было искусственно отторгнуто от Южной Осетии и адми­нистративно отнесено к Рачинскому уезду Кутаисской губернии, небольшое осетинское общество оказалось особенно уязвимым под напором грузинского феодализма.

Отдельно стоит отметить, что вся документация вплоть до указа Александра II, связанная с проведением крестьянской ре­формы в Грузии и Южной Осетии, составлялась исключительно силами самих грузинских тавадов, - роль российских властей и Петербурга сводилась главным образом к организации и к экс­пертному контролю крестьянской реформы. Естественно, что у этой документации, в особенности относящейся к Южной Осе­тии, был свой политический подтекст. Он выражался в редакци­онных тонкостях, ясно дававших понять, что феодальные притя­зания у грузинских тавадов распространяются не просто на собственность, но и на саму территорию Южной Осетии. Так, в «журнале Временной комиссии по устройству быта помещичьих крестьян в Кутаисской губернии» была сделана запись: «В Рачинском уезде, Кударском участке, в верхней части Кударского ущелья, находятся населенные помещичьи имения, в коих вод­ворены крестьяне из осетин».

Подобные формулировки встречались и в других случаях. Из текста в такой редакции, однако, можно было понять, что в Кудар­ском ущелье местное население - грузины, хотя его населяли в основном осетины. В целом же в Южной Осетии не было крепо­стнической системы как таковой, а существовала прогрузинская форма наделения князей и помещиков землей и правом владе­ния крестьянами от имени государственной власти России. В то же время российское государство не издавало законов, которые бы в Грузии и Южной Осетии создавали институты крепостниче­ства. Несмотря на это, во время крестьянской реформы в Грузии формально ставился вопрос об освобождении крестьян от кре­постного права, на котором настаивали грузинские тавады. В результате реформа в ряде районов Южной Осетии фактически сводилась к созданию крестьянских наделов и установлению в связи с этим новых отношении между крестьянином и грузинс­кими феодалами. Добавим: проводя реформу и создавая крестьянские наделы, власти исходили в Южной Осетии из при­нятого для Грузии общего положения об отмене крепостного права. Поэтому в случае с Южной Осетией признание в ней «кре­постного права» произошло одновременно с его тут же последо­вавшей отменой. Эта форма крестьянской реформы оказалась наиболее удобной для российских властей, создававших в име­ниях князей крестьянские наделы. Она обеспечивала создание более понятной системы отношений между «владельцами» и крестьянами, позволяла избежать той путаницы, с которой рос­сийские власти столкнулись, разбираясь с владельцами Мача-бели - не признав за ними в 1852 году права на крепостную за­висимость крестьян, но сохранив здесь и после реформы сугубо персидский тип феодальных отношений. Что касается самих крестьянских наделов, к определению которых, собственно, сводилась крестьянская реформа, то они в условиях Южной Осетии были невелики. Для поливных участков их величина сос­тавляла 5 десятин, для неполивных - 10 десятин. Если при зак­реплении за крестьянами этих участков создавались излишки, то их отрезали в пользу помещика. Повторим: наделы создава­лись только там, где Комиссия и Комитет признали господство крепостнических отношений. Отдельное положение реформы распространялось на горную зону Южной Осетии, где учитыва­лась специфика хозяйственных отношений. Наиболее важным элементом реформы в горах следовало считать стремление гру­зинских феодалов воспользоваться преобразованиями и прод­винуть свое господство значительно глубже в горную полосу. Стоит также подчеркнуть: горные районы, за редким исключени­ем, не были переведены на рельсы российского феодализма -то, чего добивалось правительство, не произошло. В этом отно­шении наиболее характерна картина, складывавшаяся в Кударс­ком обществе, отнесенном к Кутаисской губернии. Мысль З.Н. Ванеева о том, что в Кударском обществе 97% населения было охвачено крепостничеством грузинских феодалов, не совсем точна. В этом обществе было 5307 хозяйств, не числившихся за помещиками, и только 1074 были признаны крестьянскими хо­зяйствами, принадлежащими помещикам. Первых комиссия на­зывала «горским свободным населением», в отношении вторых подчеркивалось, что крестьяне находятся «в исключительных от­ношениях к помещикам, коим они платят повинности скотом и домашними изделиями»; согласно принятому положению, оба сословия благодаря реформе фактически получили законный статус. Таким образом, в Кударском обществе отношения поме­щиков и зависимых крестьян не были признаны крепостнически­ми. По примеру этого общества проводники реформы поступали так же в ряде других горных районов Кутаисской губернии, нап­ример, в Сванетии, Менгрелии и др. В работе З.Н. Ванеева «Крестьянский вопрос и крестьянское движение в Юго-Осетии в XIX веке» (Сталинир, 1956) дается подробное описание проведе­ния крестьянской реформы и поземельного устройства, и нет необходимости вновь воспроизводить эти аспекты темы. Отме­тим главное - политическая суть реформы в Южной Осетии сво­дилась к двум концептуальным составляющим: а) признать в югоосетинских обществах господство грузинских тавадов - то, против чего прежде всего и боролся осетинский народ; б) с от­меной «крепостного права» перевести грузинский феодализм в Южной Осетии на российский путь развития. Добиваясь реали­зации этих двух основных положений, реформаторы особое вни­мание уделили распределению земли. По существу, в принципе распределения земли была заложена стратегия реализации двух наиболее важных задач, обозначенных выше. По данным З.Н. Ванеева, до реформы на один крестьянский двор приходилось пахотной земли в среднем 3 десятины, ожидалось, что раз­мер крестьянского надела увеличится до 5 дес. для поливных участков и до 10 - для неполивных, однако в результате реформы этот надел был для Южной Осетии доведен до 2 десятин. Расчет при этом был прост. Создавая ощутимую для осетинско­го крестьянства нехватку земли и сохраняя при этом большие земельные участки для крестьян во внутренней Грузии, российс­кие власти рассчитывали спровоцировать переселение осетин из Южной Осетии главным образом в Восточную Грузию, где по-прежнему не хватало рабочих рук. С этой же целью предусмат­ривалось и другое - наиболее низкая норма надела земли была особенно распространена в предгорной зоне Южной Осетии, что также делалось не без политического умысла; предполага­лось привлечь в Восточную Грузию горцев, живших в районах, не всегда доступных для российских и грузинских властей.

"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru