Дзанайты Х.Г., доктор политических наук, доктор экономических наук, профессор, директор Института национального развития
Изложенные в данной статье подходы впервые были сформулированы в 1995 году в брошюре «О двух диалектах аланского языка». В последующем они получили свое расширенное толкование в монографиях «Национальная доктрина Алании» (2001 г.), «Национальная доктрина Алании – XXI век» (2005 г.) и других работах. Шестнадцать последних лет, к сожалению, подтвердили неутешительный прогноз, содержащийся в данных работах, согласно которому, непринятие адекватных действительности мер государственного регулирования вопросов, функционирования языка титульной нации, в условиях Республики Северная Осетия – Алания, Республики Южная Осетия приведет к дальнейшей его деградации и, соответственно, усилению внутриэтнической разобщенности.
СООТНОШЕНИЕ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
«Родина – это, быть может, прежде всего, язык». Данная дефиниция, сформулированная Мартеном дю Гар Роже, свидетельствует о неразрывной связи языка и общества. Язык как важнейший определитель национальной составляющей предполагает свое постоянное развитие, совершенствование. В свете изучаемой проблемы чрезвычайную актуальность приобретает осмысление складывающегося в процессе развития общества, национального самосознания соотношения языка и мышления.
Философы, филологи и лингвисты, приверженцы идеалистического подхода в раскрытии внутреннего содержания явлений и процессов или испытывающие в той или иной степени влияние идеологического взгляда на соотношение мышления и языка, отделяют мыслительный процесс от речевого. Они считают, что не существует диалектической связи между речевыми функциями человека и функциями мышления. По их мнению, в процессе возникновения мысли языковые средства участия не принимают. Мысль же, воплощаясь в слова, изменяет свою структуру, как бы подстраиваясь под формы (А.А. Шахматов, Ф.И. Буслаев).
Некоторые ученые считают, что речь не в полном объеме охватывает мыслительный процесс, отражает его содержание. Предполагается наличие целой сферы мышления, которая не связана с языком. Так, Л.С. Выготский к такой сфере относит инструментальное и техническое мышление и всю область так называемого практического мышления. Здесь речь идет о той сложной интеллектуальной деятельности человека, которая обусловливает различные аспекты практических действий. Исключая полностью автоматизированные производства, человек должен первоначально, прежде чем произвести технологическую операцию, представить ее себе наглядно. Однако такое пользование наглядным представлением больше относится к чувственным формам отражения действительности и еще не составляет мышление.
Волевые, эмоциональные моменты также находят выражение в речи. Отдельно от мышления они не существуют. Данная зависимость наиболее наглядно прослеживается через различные уровни психической активности людей, этносов, проявляющиеся через их национальный темперамент. Л.С. Выготский также считает, что не все виды речевой активности связаны с мышлением (декламация ранее заученного сочинения). В данном случае это простое звуковоспроизводство.
Классики марксизма-ленинизма, признавая диалектическую связь языка и мышления, квалифицируя язык как непосредственную действительность мысли, в то же время подчеркивали, что язык и мышление – различные явления, каждое из которых сохраняет свою специфику, своеобразие. Если же мышление превращается в факт языка, в одну из его сторон, то ни о какой специфике мышления по сравнению с языком уже не может быть и речи. Развитие теории, включающей мышление в язык, национальный по своему характеру, приводит к распространению национальных особенностей языка и мышления, к признанию национальной ограниченности мышления в силу его неспособности преодолеть национальные рамки. Национальное становится в оппозицию к наднациональному восприятию реальности.
Согласно теории В. Гумбольдта, язык выступает как специфическое миросозерцание между человеком и природой. Отношение человека к природе обусловливается тем, как эти предметы и явления описываются посредством языка. Каждый народ, по Гумбольдту, обведен кругом своего языка. Исходя из психологических теорий происхождения языка, В.Гумбольдт подчеркивал, что в самой структуре языка воплощено определенное воззрение на мир того или иного народа [1]. «Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык – трудно себе представить что-либо более тождественное» [2]. Несмотря на то, что данная теория была подвергнута критике, основанной на данных науки и практики, подтверждающих общечеловеческий характер мышления и его безграничные познавательные возможности, тем не менее, она содержит рациональное зерно, если учитывать исторический аспект данной проблематики. Сакрализация древнейших языков человечества также дает весомые аргументы для продолжения научной дискуссии по этому вопросу.
Бесспорно, язык каждого народа обладает присущими только ему особенностями. В языке народа находят свое отражение не только реальные факты и события, связанные с контактами с другими народами, но и религиозно-мировоззренческие устои общества. Подтверждением сказанному могут служить слова М.В. Ломоносова о том, что: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятелями, италианским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков… Сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке…».
Природная приверженность родному языку объясняется генетической наследственностью. А. Потебня отмечал: «Федор Тютчев, знаменитый русский лирик, служит примером того, что поэтическое творчество возможно только на родном языке. И не только в силу патриотизма. Он аристократ, видный дипломат, признает язык официальный, деловой, да и в быту – только блестящую французскую речь. А между тем, стихи у Тютчева творились только по-русски. Значит, из глубочайшей глубины его духа била ключом у него поэзия, – из глубины, недосягаемой дате для его воли, – из тех тайников, где живет наша первообразная природная стихия, где обитает самая правда человека».
О недопустимости и невозможности творить на чужом языке И.С. Тургенев говорит следующее: «Я никогда ни одной строки в жизни не напечатал не на русском языке, в противном случае я был бы не художник, а просто дрянь. Как это возможно писать на чужом языке, когда и на своем-то, родном, едва можно сладить с образцами, мыслями…». Отсюда становится ясно, что знание того или иного языка обогащает духовно. Проникновение в специфику, в характер языка – вот подлинное его знание.
Поэтому насильственное изменение написания, а, следовательно, и произношение личных имен и фамилий под морфологические особенности других языков следует считать дискриминационной мерой, нарушающей законные права человека и гражданина, независимо от его национальной принадлежности.
Мысль на родном языке выражается доподлинно, а абсолютное проникновение в сущность чужого языка невозможно. К.Л. Хетагуров, великолепно владея русским словом, создал прекрасные произведения как в прозе, так и в поэзии. Однако они не могут волновать душу так, как произведения, написанные им на родном языке – их национальный характер теряется, тускнеет даже в блестящем переводе.
Знание языка необходимо для познания основ эстетических и нравственных идеалов народа, на нем говорящего. Язык – это душа, это кровь народа. «Подобно тому, как маленькое изменение в устройстве глаза и деятельности зрительного нерва дает другие восприятия и этим влияет на миросозерцание человека, так каждая мелочь в устройстве языка должна давать без нашего ведома свои особые комбинации элементов мысли. Влияние всякой мелочи на мысль единственно и ничем незаменимо» (А. Потебня). Знание языков, говорит академик Потебня …возбуждает мысль. Дает ей не только большой простор, пищу, но и знакомит со специфическими особенностями его характера. Поэтому, чтобы достучаться до сердца народа, необходимо обращаться к нему на его родном языке. Эстетически глубокие мысли, изложенные на родном языке, воспринимаются, безусловно, ярче.
Национальные традиции также ярко проявляются в его языке. Их устойчивостью человек должен осмысленно гордиться. Без родного (национального) языка нет национального самосознания, без национального самосознания нет истории, без истории нет народа. Поэтому ассимиляторы всех эпох стремились в первую очередь лишить народ своего языка.
Язык, как общественно-историческое явление, представляет собой устоявшуюся систему знаков, «работающую средством общения людей, служащую специфическим социальным средством хранения и передачи информации, управления поведением человека. С опорой на язык реализуется познание действительности, в том числе и национально-исторической. В национальном языке объективируется национальное самосознание личности» [3]. Вышеприведенный анализ литературных источников показал, что в науке сложились две противоположные позиции, объясняющие место и роль языка в нациообразовательных процессах. Первая исходит из представления, согласно которому язык есть самый важный признак нации. Сторонники второго подхода считают, что общность языка внутринационального общения значительной роли в формировании нации не играет. Вместе с тем, трудно отрицать, что человечество обладает множеством национальных (естественных) языков, которые по своей субстанции имеют общие закономерности генезиса. А поскольку язык существует, пока существуют его носители, т.е. реализуется через речь, следовательно он выступает в качестве основного условия, предупреждающего ассимиляцию (исчезновение) нации.
По данным ЮНЕСКО в мире насчитывается около семи тысяч языков, многие из которых быстро исчезают [4]. С целью поддержки национальных языков признанно целесообразным начальное образование осуществлять на родном языке, пусть даже малочисленного народа. По этой причине 2008 г. был объявлен ЮНЕСКО (ООН) годом родного языка. Отсюда консолидация осетинской нации, укрепление ее государственности через развитие национального языка приобрело особую актуальность в последние 15–18 лет, когда произошли «революционные» трансформации всей социально-политической системы России. Поэтому, большое значение для судеб осетинского народа имеет принятие высшими представительными органами Республики Северная Осетия–Алания, Республики Южная Осетия закона, устанавливающего правовые основы использования на их территории языков проживающих в них народов.
ТОЖДЕСТВО ЭНДОЭТНОНИМОВ АРИАН – ИРОН – АЛАН
Опубликованный 20 марта 1992 года в печати Северо – Осетинской ССР проект закона «О языках народа СО ССР» [5] получил неоднозначную оценку как в научных кругах, так и у рядовых граждан республики. Основные положения проекта данного закона, вокруг которого по сей день не утихает дискуссия, содержатся в статьях 1 «О государственных языках в Северо-Осетинской ССР», 36 «Соблюдение норм осетинского языка» и 37 «О дигорском диалекте». Данные статьи стали своеобразным водоразделом, поделившим общественное мнение республики на две основные позиции. Первая отстаивает фактическое двуязычие «осетинского» народа и соответственно наличие наравне с литературным иронским языком литературного дигорского языка. Сторонники другого подхода стоят на позиции наличия у «осетинского» народа одного литературного языка – иронского. Сложившееся языковое несоответствие, наличие двух принципиальных подходов к вопросам языковедения сделало проблематичным принятие парламентом республики данного закона. Несмотря на всю свою важность, закон по сей день не принят.
Отсутствие соответствующей нормативной базы привело к тому, что в Осетии (РСО – Алания, РЮО) нет ни одной национальной школы, вследствие чего народ забывает свой родной язык. Национальная школа предполагает преподавание и изучение всех предметов школьного курса на национальном (государственном) языке, с использование соответствующих методических материалов. Сложившееся положение находится в прямом противоречии с п. 3 ст. 15 Конституции РСО – Алания, согласно которому «В Республике Северная Осетия – Алания народам, проживающим на её территории, гарантируется право сохранения родного языка, создания условий для его изучения» [6]. Более того, положение с защитой прав человека в сфере сохранения, развития и функционирования родного языка, национальной культуры применительно к титульной нации не соответствует содержанию основных международно-правовых документов, регулирующих эти вопросы применительно к национальным меньшинствам (ч.2 п.32, ч.1 п.34 Документа Копенгагенского Совещания Конференции по человеческому измерению СБСЕ от 1990 г.; ст.5; ст.10, ст.14 Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы от 1995 г.; п.1 Ословских рекомендаций по языковым правам национальных меньшинств от 1998 г. и др.). Так, согласно п. 3 ст.14 Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств, которая была ратифицирована Федеральным Собранием РФ в 1998 г., признается, что изучение родного языка национальными меньшинствами и в равной мере получение образования на этом языке не влекут негативных последствий для изучения официального языка или общения на этом языке [7].
Язык любого народа – это фундамент, на котором строится его национальная государственность. Длительное существование языковой проблемы практически лишает народ достойного будущего. В связи с этим, законодательные и исполнительные органы государственной власти Республики Северная Осетия – Алания, Республики Южная Осетия должны отказаться от политики пассивного невмешательства в существо языковой проблемы и перейти к ее скорейшему разрешению. Такая постановка вопроса актуализируется в связи с тем, что согласно п. 2, ст. 15 Конституции РСО – Алания задача по сохранению и развитию осетинского языка отнесена к важнейшим задачам органов государственной власти [6].
Истоки существующего противоречия необходимо искать в далеком прошлом, когда ир – ас – аланы (осетины), в силу трагических для них событий, лишились большей части своей исторической родины и на несколько столетий оказались изолированными в горах Центрального Кавказа (XIV–XVIII вв.).
В этой связи необходимо дать краткую характеристику сложившегося на Кавказе в раннем средневековье территории Аланского государства, т.к. занимаемая аланами территория в средние века была значительно больше территории их нынешнего расселения. По дошедшим до нас памятникам исторической литературы, данных археологов средневековое Аланское государство возникло в конце IX начале Х вв. В этот период их непосредственными соседями на западе и северо-западе были абхазы [8], [9], [10]. О тесных контактах алан и абхазов свидетельствует обширный лингвистический, археологический, фольклорный материал, а также данные топонимики. Северо-западными соседями алан были кабардинцы, представители адыгской группы, расселенные в основном за Кубанью [11].
На северо-востоке первоначально (VI–X вв.) Алания граничила с Хазарским каганатом, а в XII–XIII вв. – с половцами, обитавшими на равнине Северного Кавказа до нашествия татаро-монгол [12], [13]. На востоке в предгорной и горной части соседями алан были вайнахские племена (чеченцы, ингуши). В зоне Центрального Кавказа в районе юго-западного склона Главного Кавказского хребта аланы соседствовали со сванами, у которых они заимствовали двадцатичный счет и передали им свой десятичный. В Закавказье (на юге) территория Алании граничила с Грузинским царством. Помимо этого, несмотря на значительную нынешнюю отдаленность друг от друга, среди непосредственных соседей алан были аварцы и кумыки [14], [15].
С начала Х века в Алании произошло формирование публичной централизованной власти, чему способствовало принятие христианства Византийского толка и разделение людей по территориальному признаку, обусловленное развитием земледелия, ремесел, расслоением народа на городских и селян [16], [17]. Таким образом, к началу Х в. сложились два основных признака, характеризующих наличие ранней государственности у алан.
Процесс формирования Аланского государства имел и свои особенности, связанные с исторической судьбой народа, его территориально-географическим положением. Аланский народ, минуя рабовладельческую общественно-экономическую формацию, сразу перешел от родового строя к феодальным отношениям, что предопределило специфику дальнейшего развития его государства. Раннеклассовому Аланскому государству был присущ специфический строй, получивший в специальной литературе название – военная демократия. В формирование этого строя значительный вклад внесла аланская военная аристократия [18].
К наиболее известным аланским городам того периода, по дошедшим до нас письменным источникам, в аланистике принято относить Фуст (Фисты), который предположительно локализуется в районе современного Восточного Карачая, либо в 17 км. от г. Кисловодска. Другим крупным аланским городом являлся Дедяков, относимый, согласно русских летописей, к культурно-торговому центру Восточной Алании [19], [20]. В 1227 г. он был разгромлен золотоордынским ханом Менгу-Темира. Другой аланский город, упоминаемый в источниках Х в., Магас. Масуди считал г. Магас столицей Алании [21]. Данный город вел длительную оборону, не сдаваясь монгольским ханам. Он пал в 1240 г.
Центром духовной и политической жизни Западной Алании принято считать урочище Архыз, верховье Кубани, где расположен один из древнейших христианских центров России. Сентинский, Шоанинский, Зеленчукские храмы, относящиеся к аланской епархии (X–XIV вв.), являются уникальными памятниками аланской духовной культуры.
Отсюда очевидно, что средневековая Алания по уровню развития социальной и материальной базы своей государственности в целом намного превосходила современную Осетию (Аланию). Таковы последствия нашествий азиатских кочевников в XIII–XIV вв. на Северный Кавказ, подорвавшие экономические, духовные, социальные и политические устои аланского общества, поставив народ на грань физического выживания.
Потеря традиционных политических, экономических, культурных связей с соседними народами и государствами, а также внутренняя изоляция в горных теснинах отдельных обществ оказало губительное влияние на развитие аланской нации, ее языка и культуры. Одним из плачевных итогов этого разрушительного процесса явилась утрата одного из общего самоназвания – алан, что привело к дифференциации народа по общинным, языковым и другим особенностям.
Всеволод Миллер в своих широко известных «Осетинских этюдах», вышедших в свет в 1882 году, сообщает: «По-иронски говорят восточные общества (тагаурцы, алагирцы, куртатинцы), по-дигорски – западные общества по реке Урух (Ираф), по-туальски – южные общества» [22]. В дальнейшем исследователь, конкретизируя свои выводы по «осетинской» диалектологии, говорит о существовании двух основных диалектов: дигорского и иронского, а туальский относит к подречию иронского диалекта. Вскрывая причинно-следственную связь, обусловившую данную дифференциацию, ученый предполагает существование в прошлом народа, называвшего себя иронами и говорившего на одном языке. Этому предположению в дальнейшем суждено было получить блестящее подтверждение в трудах отечественных и зарубежных специалистов. Научными исследованиями В.И. Абаева [23], [24], [25], Э. Бенвениста [26], Г. Бейли [27], [28], [29], Ж. Дюмезиля [30], [31], Г.Ю. Клапрота [32], Ю.А.Кулаковского [33], [34], В.Ф. Миллера [35], И.И.Оранского [36], В.Б. Пфафа [37], [38], Г.Д. Тогошвили [39], Г.Ф. Турчанинова [40], [41], Я.Харматта [42], [43], А. Шегрена [44], [45], [46], А.А. Шифнера [47], [48] и др. однозначно доказана этноисторическое тождество современных «осетин» с древним народом, принадлежащим к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи, носящей имя алан, от древнеиранского ариан – ирон – алан.
Историческая правопреемственность этих терминов наглядно прослеживается по данным этимологии слов Курдалагон, аллон, Ираф и др., восходящих к глубокой древности. Сравнительно-этимологический материал показывает, что Kurdalægon: Kurd – Alæ – Wargon обозначает дословно кузнец аланский (alæ аrya-) Wærgon [49]; allon представляет безупречное с фонетической стороны осетинское оформление древнеиранского аryana «арийский», авестийский airyana, древнеиндийский arya, т.е. переход ar в ll закономерно привел к alan (алан) [49]. Ираф (название реки в Алании): ир-аф, где аф восходит к древнеиранскому ар – «вода», «река», буквально ирская (осетинская) река [49]. Этнический термин ирон (Ир) в отличие от племенных названий дыгур (дыгургом), туал (туалгом) используется в собирательном смысле для обозначения имени народа.
На политической карте мира в Западной Азии расположено государство Иран. Основное население этого государства – иранцы – являются по происхождению и языку родственным народом иронцам (аланам), обособившимся от них в доисторические времена. Современный иранский и иронский (аланский) языки относятся к одной – иранской группе индоевропейских языков. Показательным является тот факт, что мировая историческая наука, международные политические институты определяют происхождение этнического термина иранец от древнеиранского aryana. Современное название Ирана (др. – иран. Aryаnаm – «страна ариев») происходит от названия индоевропейского народа, проникшего в течение II-го тысячелетия до н.э. на территорию этой страны (либо через Среднюю Азию, либо через Закавказье), и говорившего на индоиранском языке [50]. Единственным народом, кто мог с собой принести это имя, могли быть только киммеро – скифо – аланы, т.е. иры (ирæттæ).
Общепризнанное арианское происхождение этнонима иранец [50], [51] делает более чем очевидным всю несостоятельность попыток оспорить прямую преемственность, тождество эндоэтнонимов ариан – ирон – алан. Строго говоря, этнический термин иранец является экзоэтнонимом. Поэтому сохранение политики двойных стандартов при определении сущности истории аланского народа, его языка не ведет к установлению истины.
ДИАЛЕКТОЛОГИЯ АЛАНСКОГО ЯЗЫКА
Признавая и высоко чтя неоценимый вклад Всеволода Федоровича Миллера в развитие языка, культуры, истории «осетинского» народа, сегодня, тем не менее, основываясь на новейших исследованиях, нельзя в полной мере разделить его концепцию «о диалектах осетинского языка». Главное противоречие данной концепции заключается в том, что не может существовать наряду с иронским (аланским) языком еще иронский (аланский) диалект этого языка. С легкой руки В. Миллера и других ученых наличие иронского диалекта иронского языка явилось основополагающим фактором при рассмотрении вопросов развития «осетинского» языка и культуры. Именно от этого положения, ставшего своеобразным постулатом, исходят отечественные и зарубежные специалисты, занимающиеся исследованиями в данной области.
В одном случае официальная наука определила существование в «осе-тинском» языке дигорского диалекта и туальского подречия иронского диалекта, исходя из узкообщинного деления: дыгургом, туалгом. В случае же с «иронским диалектом» за основу было положено одно из общих самоназваний народа – ирон адæм и его языка – ирон æвзаг. Тем самым, в исследованиях был нарушен основополагающий принцип научного метода познания – единство методологии. Несостоятельность подобного методологического подхода, его неизбежные негативные последствия для судеб народа более чем очевидны, поэтому не стоит удивляться крайне критическому положению вещей в сфере «осетинского» языка и культуры. Нетрудно представить, на каком уровне находилось языкознание и в целом самосознание, скажем, немецкого, французского или русского народов, если бы в немецком языке было официально признано наличие немецкого диалекта, во французском – французского, а в русском – русского.
Длительное существование сложившегося несоответствия оказывает отрицательное влияние на этнос, ведет к деградации его языка и культуры. Так, если в конце XIX века южное подречие «иронского» диалекта именовалось туальским (туалта), которое является более общим и древним названием, то в наши дни его место занимает «кударское» наречие. В том же XIX веке одним из центральных «осетинских» обществ, расположенных по рекам Терек, Геналдон, Гизельдон, являлось Тагаурское общество (тагиата), от имени которого «отец осетиноведения» академик А. Шегрен определял тагаурский диалект «осетинского» языка [46]. Сегодня об этом, некогда наиболее привилегированном обществе Алании, которое составляли фамилии Дударовых (Дударатæ), Кундуховых (Куындыхатæ), Тхостовых (Тхостатæ), Кануковых (Хъаныхъуатæ), Шанаевых (Санатæ), Мамсуровых (Мамсыратæ), Дзантиевых (Дзантиатæ), Алдатовых (Æлдаттатæ), Тулатовых (Тлаттатæ), Есеновых (Есенатæ), Тугановых (Тугъантæ) и др., мало кто ведает.
Особо следует сказать о том, что такой подход к диалектологии «осетинского» языка вошел в противоречие с содержанием нормативных документов, удостоверяющих личность. Так, в паспортах советского образца, которые выдавались в национальных республиках, предусматривалось ведение записей, удостоверяющих личность человека на двух языках. В Северо-Осетинской АССР данное обстоятельство привело к тому, что на русском языке в графе национальность значилось название народа – «осетин», а на национальном языке экзоэтноним «осетин» закономерно трансформировался в эндоэтноним «ирон». В Юго-Осетинской автономной области помимо записей на русском и осетинском языках осуществлялась запись и на грузинском языке. Здесь в графе национальность значился экзоэтноним «оси». Данная парадоксальная ситуация, наличие в документе, удостоверяющем личность человека, 3-х различных наименований одного и того же народа, является наглядным свидетельством несовершенства как проводимой в стране национальной политики, так и государственного устройства аланского (осетинского) народа. Введение в Российской Федерации новой формы паспортов, не предусматривающей идентификацию личности по национальному признаку, не решило сложившегося несоответствия в сфере диалектологии осетинского (иронского) языка. По-видимому, под влиянием этого, казалось бы, «незначительного несоответствия» уже в новейшей истории в научной литературе по этнополитологии безаппеляционно выводятся два самоназвания осетин – ирон и дигорон [52]. Научная некорректность такой дифференциации вытекает из того, что если вышеобозначенные термины изложить с позиции осетинского, т.е. иронского языка, то мы получим абсолютную несуразицу – «ирон–ирон», «ирон–дыгурон». Подобного рода искусственное расщепление «осетинского» народа на две составляющие оказывает отрицательное влияние на развитие как этнического, так и его более высокого уровня – национального самосознания. Более того, оно ведет к ослаблению его государственности, т.к. наличие общего самоназвания является необходимым условием становления гражданской нации. Сказанное наглядно свидетельствует о необходимости скорейшего научно-методологического разрешения данного несоответствия (противоречия).
Систематизация материалов по аланистике свидетельствует о том, что непозволительно было так легковесно относиться к научным выводам составителя первой грамматики и алфавита осетинского (аланского) языка, академика А. Шегрена (1844 г.). В.Ф. Миллер во второй главе второй части «Осетинских этюдов» (1882 г.) так объясняет свою позицию по диалектологии «осетинского» языка: «Со времени грамматики Шегрена, этот диалект известен под названием тагаурского. Шегрен не объясняет, почему он принял название тагаурский для обозначения господствующего осетинского диалекта. Нужно думать, что, вращаясь среди тагаурцев (выделено мной – Х.Д.), которые считают себя выше других осетинских обществ, конечно, и свой говор считают самым чистым, Шегрен решился придать диалекту сословное имя. Но в действительности тагаурцы говорят тем же диалектом, как алагирцы и куртатинцы и для обозначения этого диалекта можно было бы с таким же правом взять название того или другого из этих обществ. Сами осетины, по нашему личному наблюдению (выделено мной – Х.Д.), различают свои говоры следующими названиями: ирский (иронский), дигорский или дугорский и туальский». В сноске к приведенному выше замечанию о том, что А. Шегрен вращался в основном среди представителей тагаурского общества, В.Ф. Миллер отмечает: «Главным помощником при Шегрене состоял тагаурец, переводчик Петр Жукаев» (выделено мной – Х.Д.).
Поскольку человек – существо социальное, то субъективный фактор в той или иной мере безусловно присутствует в любом научном исследовании и тем более в исследованиях, проводимых в области гуманитарных дисциплин. Задача научного работника заключается в том, чтобы свести отрицательное влияние субъективного подхода к минимуму. Поэтому, с учетом исторического и практического знания, накопленного по данному вопросу, нельзя упрекнуть А. Шегрена в научной недобросовестности.
Особо следует подчеркнуть, что на стр. 44–45 той же главы «Осетинских этюдов» В.Ф. Миллер по существу опровергает свои, ранее высказанные мысли по «осетинской» диалектологии: «Историческое отношение между обоими наречиями по всей вероятности, таково: Народ, называвший себя, вероятно, Иронами (выделено мной – Х.Д.) и говоривший одним языком, распался территориально на две ветви, между которыми, вследствие условий местных и исторических, не было тесных сношений. Западная ветвь, предки нынешних дигорцев, жила в сравнительно более трудных условиях, будучи замкнута в местности, едва дававшей необходимое для пропитания. Развитие языка шло у дигорцев медленнее, точно так же, как и прирост населения. Восточная ветвь, предки нынешних иронов, легче добывала средства пропитания, вела сношения с более культурным югом и вообще развивалась сравнительно быстрее дигорцев. Это отразилось и на развитии языка, которое шло вперед быстрее, чем у дигорцев. Наречием иронским говорит большинство осетин и поэтому оно совершенно справедливо было выбрано для перевода Священного писания и стало, если так можно выразиться, литературным языком (выделено мной – Х.Д.). В свою очередь, опять-таки вследствие местных условий, иронское наречие представляет несколько говоров, из которых южный, закавказский, подчинился некоторому грузинскому влиянию».
Данное замечание В.Ф. Миллера, сделанное им в заключительной части второй главы, по существу подтверждает ранее высказанное в нашей работе положение о том, что Ир (ирон) – общее самоназвание народа и оно по определению не может выступать в качестве наименования одного из диалектов языка этого народа.
Здесь остается только уточнить основную причину, приведшую, по словам В.Ф. Миллера, к изоляции отдельных «осетинских» обществ друг от друга. Общеизвестно, что татаро-монгольское нашествие (XIII в.), а затем нашествие Тимура (XIV в.) привело к полному изменению геополитической карты на Северном Кавказе и в Закавказье. Данные вторжения вызвали массовый исход ир – ас – аланского народа в горы. Первыми мигрировало население Западной Алании, преимущественно занимавшее до этого западную часть Северо-Кавказской равнины. Они первые приняли удары кочевников и понесли огромные людские потери. Все мужское население Западной Алании было фактически истреблено, ничтожные остатки народа укрылись в неприступных горах, другие были вынуждены мигрировать с Кавказа в Монголо-Китайскую империю, на Балканы, в Венгрию. О противостоянии алан азиатским кочевникам, его ожесточенном характере свидетельствуют очерки Плано Карпини, Гильом Рубрука. По их данным (1246 г.) одна аланская «гора», под которой следует понимать, по-видимому, город, находилась в блокаде 12 лет и не сдавалась захватчикам [53], [54], [55]. В XV в. веницианский путешественник Иосафат Барбаро, посетивший Северный Кавказ, писал: «Народ сей (аланы-ясы), исповедовавший христианскую веру, был истреблен и выгнан из жилищ своих» [56].
По этой причине историческая память ир – ас – аланского (иронского) народа в большей мере сохранилась в Восточной Алании. Здесь тагаурцы (тагиата) являлись наиболее консолидированным обществом Алании (Осетии), с незапамятных времен контролировали кратчайшую транспортную дорогу, связывающую Европу с Азией – Дарьяльский (аланский) проход. Поэтому у них, как справедливо заметил В. Миллер, развитие представительных институтов шло несколько быстрее, чем в других обществах Алании.
Надо полагать, что и академик А. Шегрен руководствовался данным обстоятельством при высказывании своих соображений по диалектологии «осетинского» языка.
Быть может, разгадка причины, приведшей к столь нелепой ошибке со стороны В.Ф. Миллера, кроется в тексте заключительного абзаца предисловия ко второй части «Осетинских этюдов», посвященной в основном вопросам языка? «В заключение заявляем вторично нашу признательность Соломону Алексеевичу Туккаеву, которому мы обязаны нашими сведениями по дигорскому наречию, а также по религиозным верованиям и обычаям дигорцев». С.А. Туккаев – один из главных информаторов В.Ф. Миллера при написании «Осетинских этюдов» (выделено мной – Х.Д.). В любом случае, эта, во многом «полудетективная» история, приведшая к подмене основополагающих понятий в диалектологии аланского (иронского) языка, и сегодня, к сожалению, определяет магистральные пути его развития.
Самым главным негативным следствием допущенной методологической ошибки является ныне устойчивое деление народа и соответственно языка на дигорцев (дигорский), иронцев (иронский) и кударцев (кударский), т.е. этнический термин ирон оказался низведен до уровня узкоплеменного наименования. Данное обстоятельство закономерно ведет к усилению внутриэтнической разобщенности, неспособности народа правильно определять ориентиры в развитии языка, культуры, экономики, политического устройства. Чрезвычайная запущенность проблемы говорит о необходимости ее скорейшего решения.
Наряду с этим, вышеизложенное свидетельствует о совершенно искусственном характере существующей проблемы в области «осетинского» языка, так как сама эта проблема была создана в момент подмены исторически сложившегося самоназвания алан (ирон) на чуждый аланскому (иронскому) языку и истории термин «осетин».
Юрий Николаевич Рерих по этому вопросу писал: «В XIII веке, ко времени монгольских походов, вся область к северу от Дербента до устья Волги была населена Аланскими племенами. Со времени монгольской эпохи, Аланские племена называются Ас, идентичное с древнерусским Ясы (впервые засвидетельствовано в 936 г. от Р.Хр.) и с грузинской формой Ос, откуда современное название народа – Осетины. Под именем Ас Аланы известны писателям эпохи: Плано Карпини (1246 г.), Гильому Рубруку (1253 г.), Рашид-ад-дину, Ибн-Батут и Иосафату Барбаро (XV в.)» [57]. Более определенно об этом сказано у Абаева В.И. «Нельзя связывать ас с грузинским ос – «осетин», так как последнее восходит к овс» [49]. Французский исследователь В.Сент-Мартин, отмечая неисторичный характер этнонима «осетины», который стал общеупотребительным в научном мире, писал, что данное название «…не является подлинным этнонимом: это слово совершенно неправильного образования… грузины всегда называли иронов осами, а их страну – Осетией, добавляя к названию народа окончание, которое в грузинском языке служит для обозначения территории в целом. Осетия, таким образом, означает страну, а не народ. Но русские, в свою очередь, придали этому слову форму «осетинцы», жители Осетии, а другие народы Европы переняли эту форму, смягчили ее и сделали из нее название «осеты», которое и закрепилось в употреблении» [58].
Согласуясь с тем, что единственным критерием истины является практика (жизнь), можно констатировать – привнесенный извне в иронскую (аланскую) среду грузинский термин «осетин» изначально не мог нести в себе объединительного начала. Именование алан (иронцев) «осетинами» на протяжении более чем 200 лет закономерно оказало и оказывает отрицательное воздействие на его национальное самосознание.
Между тем, именно имени Алан, а не какому-либо другому суждено было сыграть в истории ираноязычных народов Европы объединительную, собирательную роль. И по сей день в мире знают и чтят алан [59], [60], [61] [62]. Значение имени Алан соразмерно разве что с той ролью, которую сыграло имя Рус в истории русского народа, так как именно на основе этого имени произошла этническая консолидация славянских племен и образование первого славянского государства – Киевской Руси. Осознание выдающейся роли имени Алан для судеб нации в прошлом как никогда актуально сегодня, когда, спустя тысячелетие, вновь происходит становление аланской государственности.
Проведенный историко – политологический анализ показал, что в различные исторические эпохи функционировали различные названия одного и того же народа: ас, яс, скиф, сармат, ирон, алан, осетин. Данное обстоятельство объясняется постоянным развитием социальной структуры аланского общества, его контактами с внешним миром [63], [64], [65]. Однако сегодня, в русскоязычной транскрипции, в силу как объективных, так и субъективных причин объединительную функцию в большей степени может выполнять имя Алан. Внутренняя комплиментарность этого имени оказывает влияние на подсознательное развитие чувства единства, братства, патриотизма в этнической среде. Именно поэтому самые значительные как по величию, так и по трагизму события в исторической судьбе народа связаны с именем Алан. Таким образом, факт утраты общего самоназвания Алан, под чьим именем произошла этнополическая консолидация родственных родоплеменных союзов и образование Аланского государства (IX–X вв.), и есть ядро существующей проблемы. Без разрешения данного несоответствия нет смысла говорить о каком-либо прогрессе в области аланского языка и культуры.
Не восприятие этой очевидной истины привело к отсутствию какого-либо системного подхода при формировании официальной терминологии по вопросам историографии аланского народа. Сегодня мы имеем Кобанскую культуру XII–IX вв. до н.э. вместо Аланской культуры Кавказа эпохи бронзы, Зеленчукскую надпись Х в. – вместо Аланской надписи из Зеленчука Х в., Нартовский эпос – вместо Аланского-Нартовского эпоса, Салтово-маяцкую культуру в бассейне реки Дон VIII–X вв. – вместо Аланской культуры Подонья VIII–X вв.; исчисляем столетие Осетинской Епархии вместо тысячелетия Аланской Епархии и т.д.
С учетом всего вышеизложенного, принятию закона «О языках народа Республики Алания» в обязательном порядке должен предшествовать законодательный, исторический акт возвращения народу его общего самоназвания – аланы. Этнический термин алан близок к восприятию традиционной культурой «Запада» и «Востока». Данное обстоятельство облегчит включение народа Республики Северная Осетия – Алания, Республики Южная Осетия в глобальные общемировые процессы. Исходя из этого, речь в законе должна идти не об «осетинском», а об аланском языке.
Статьи 36, 37, содержащиеся в проекте закона «О языках народа СО АССР», где речь идет об «осетинском» литературном языке и о дигорском диалекте, должны быть полностью исключены из текста. Действительно, поскольку «аланы есть аланы», единственные носители аланского языка, то сразу становится очевидной вся надуманность статьи, определяющей понятие «осетинский литературный язык», тем более, что в статье 1 закона за ним закрепляется статус государственного языка. Соблюдение норм «литературного языка» есть прямая функциональная обязанность и неотъемлемое право любого государственного языка, принадлежащие ему по факту своего существования. Не внесли же разработчики проекта закона статьи, определяющие понятие «русский литературный язык», а между тем и русскому, и «осетинскому» языкам в законе придан статус государственных.
В законе Российской Федерации «О языках народов Российской Федерации» отсутствуют и статьи, определяющие нормы русского языка, русского литературного языка и т.д. Отсутствие этих понятий в тексте закона связано с тем, что язык как общественное явление находится в постоянном развитии. Совершенствование языка закономерно обусловлено прогрессом общества, в котором он функционирует, и этот двуединый процесс происходит непрерывно. В связи с этим любое ограничение, регламентация в законе норм «осетинского» языка означает искусственное замедление темпов развития, фактически скрытую форму дискриминации аланского языка.
Происхождение этнического имени ирон (Ир) уходит своими корнями в еще более глубокую архаику нежели имя алан. Его формирование, надо думать, происходило во времена индоиранской, индоевропейской общности на основе прамонотеистического духовного мировоззрения ирон агъдау. Со временем название данного мировоззрения естественно-исторически наложилось на его самых ярких и непосредственных носителей. Достаточно сказать о том, что практически у всех индоевропейских, семитских народов, египтян, японцев и др. в качестве одного из древнейших названий Бога – Творца выступает имя – Ир, Ири. Поэтому незыблемым должно оставаться звучание имени народа в диалектах его национального языка – ирон.
Вышеизложенное сводит на нет «коренное» противоречие между двумя подходами к определению «осетинского литературного языка» и его диалектов. Первое положение, согласно которому «осетинским литературным языком» является иронский, становится несостоятельным ввиду исторической и лингвистической неправомочности самого термина «осетинский язык». Сторонники подхода, стоящие на позиции наличия двух «осетинских литературных языков» – дигорского и иронского, в случае невосприятия вышеизложенной аргументации должны в обязательном порядке признать существование и двух отдельных народов – дигорского и аланского (иронского), так как наличие самостоятельного языка является неотъемлемым признаком, характеризующим понятие нация. Такой ход событий ни в коей мере не отвечает национальным и политическим интересам ир – ас – аланского народа, его государственности.
Исходя из необходимости единого методологического подхода при определении названия диалектов аланского языка, за основу предлагается брать географический (территориальный) принцип. В этом случае аланский язык подразделяется на два диалекта: западно-аланский, восточно-аланский и южно-аланский говор восточно-аланского диалекта. Нæ мадæлон æвзагыл дзургæйæ, ацы хъуыды æмбарын æмæ фыссын хъæуы афтæ: ирон æвзаг æмæ йæ дыууæ диалекты – ныгуылæйнаг-ирон; скæсæйнаг- ирон æмæ скæсæйнаг-ирон диалекты хуссайраг-ирон ныхасыздæхт. Наличие различных переходных форм между диалектами не предполагает проведения четких границ, определяющих зону распространения того или иного диалекта. Территориальное деление на диалекты не является абсолютным, оно носит относительный, условный характер. Определяя ареал распространения южно-аланского говора восточно-аланского диалекта, надо отказаться от практики определения его границ четко по хребтам гор и, в частности, по Главному водораздельному хребту, так как горы – это естественная, природная среда обитания народа. Ведь никому и в голову не приходит вычленять по говорам представителей русской нации, проживающих на русской равнине, от русских, живущих, скажем, на территории среднерусской возвышенности и т.д.
СУТЬ ОБЩЕНАРОДНОГО АЛАНСКОГО ЯЗЫКА
Определяя суть общенародного аланского языка, необходимо учитывать исторический путь, который он прошел в своем развитии, так как историю развития языка нельзя рассматривать в отрыве от истории развития народа. В отличие от классической теории, предполагающей образование общенародного языка на основе одного из диалектов и говоров, аланский общенародный язык прошел несколько иной путь развития. Закономерное движение от разнообразных диалектных форм к единому общенародному аланскому языку было завершено ко времени становления аланской государственности. По памятникам средневековой и более ранней аланской письменности очевидно, что лингвистическую основу общенародного аланского языка того времени составлял преимущественно диалект, определенный, как западно-аланский.
«… Ни одна европейская нация, за исключением одних только скифов, тоже азиатского народа, не может похвастаться своим алфавитом: в этом отношении европейцы – настоящие варвары …»; сирийский источник IX в. гласит: «Есть пятнадцать языков, знающих письмо, шесть (языков) Иафета: греки, иверы, римляне, армяне, мидяне, аланы…»; «Аланы … христиане по греческому обряду, имеющие письмена и греческих священников»; «Самый ранний осетинский памятник арамейского письма относится к VIII веку до нашей эры, т.е. ему 2800 лет. Следовательно, осетинская письменность очень стара. Есть у нас и хорошая полная иронская надпись греческого письма, найденная в Абхазии. Она датируется первой половиной IV века нашей эры, опубликована и ее каждый может прочесть …» [66], [67], [68], [69], [70].
Вышеизложенное позволяет отнести дату рождения общенародного аланского языка не к первой половине XVIII века, а как минимум к началу Х века. Вот как поэтически армянский историк и грамматик XIII века Вардан Аревелци рисовал картину языкового многообразия своей эпохи: «Из первого грубого языка возникли мягчайший эллинский и мощнейший римский, грозный гуннский и умоляющий сирийский, роскошный персидский и красивый аланский, насмешливый готский, глубинноголосый египетский и крикливый индийский, и всепрекрасный и всевкуснейший армянский. И как разнообразные цветы и возрасты, так и разнообразные языки придают друг другу красоту» [62]. В дальнейшем, вследствие постигшей народ национальной катастрофы (XIV в.), процесс поступательного развития языка не только был приостановлен, но и принял обратную направленность.
Данное обстоятельство объясняется чрезвычайно суровыми условиями, в которых протекает жизнь горцев Центрального Кавказа. Ушедшие в труднодоступные горные теснины под влиянием различных обстоятельств и, главным образом, теснимые более сильными народами, горские народы обрекали себя на безрадостное существование. Бывшие степняки только по прошествии многих лет обретали черты, присущие жителям гор. «В силу естественных условий цивилизация не могла развиться в кавказских ущельях, напротив, даже заносимая туда с плоскости, она вырождалась и гибла в борьбе с природою. Суровость зимы, трудность сообщений по горным тропинкам, которым зимой вечно угрожают снежные завалы, а летом – осыпи, разобщенность поселений, недостаток земли для хлебопашества, закоренелое разбойничество, облегчаемое самой природой – все эти неблагоприятные условия сгубили немало мелких народностей, забившихся в горы, и повели к ослаблению и измельчению тех, которых не могли сгубить окончательно. К таким остаткам более сильных и многочисленных народов принадлежат и осетины…» [71].
В таких, полных тяжких испытаний, событиях проходила жизнь горских аланских обществ. От некогда огромной территории средневекового аланского государства, простирающейся от г. Дербента на север до устья р. Волги, Прикубанья, всего Пятигория, долин р. Ираф (р. Урух), р. Аландон (р. Терек), всего Центрального Кавказа подконтрольной аланам осталась лишь ее незначительная часть по обе стороны Главного Кавказского хребта.
Вышеизложенное привело к нарушению не только традиционных политических и культурных связей алан, но и полной ликвидации международной торговли, осуществляемой аланами в системе мирохозяйственных связей, сложившихся еще в раннем средневековье. «Восточные источники, так же, как византийские, а в равной мере и русская летопись, согласно говорят, что в XI–XII и даже в XIII вв., т.е. уже при татарах, аланские купцы занимают важное место в торговле, которая в то время интенсивно шла как по волжскому пути из Болгар в Среднюю Азию, Кавказ, Иран и Дальний Восток, так и через степи в Крым, а оттуда в Трапезунд и Малую Азию, на Константинополь, а также велась с русскими княжествами» [72].
Вынужденная локализация алан (осетин) исключительно в горах Центрального Кавказа, вызванная кровопролитными войнами первоначально с татаро-монголами, а затем с тимуридами, позволила им обрести «одновременно благоприятные условия для сохранения своей независимости и препятствия своему численному размножению» [73].
Различная степень замкнутости отдельных аланских обществ как между собой, так и по отношению к внешнему миру обусловила и различные темпы развития у них языка. Последствия этого негативного процесса ощущаются и сегодня, когда вольно или невольно происходит дифференциация народа по языковым особенностям. Таким образом, трагедия аланского народа повлекла за собой и трагедию общенародного аланского языка, который практически прекратил свое существование. К XVIII веку в силу объективных законов развития языка и общества основу воссозданного общенародного аланского языка составили новые черты и свойства, определяемые в основном характеристиками восточно-аланского диалекта. Опережающие темпы становления данного диалекта были обусловлены его геополитическим положением. Поскольку Владикавказская котловина (г. Владикавказ) исторически являлась сосредоточием экономической, политической и культурной жизни алан (осетин), то именно здесь в ХVIII – XIX вв. начал складываться литературный аланский (осетинский) язык на основе восточно-аланского диалекта. Вследствие этого, основой общенародного аланского языка сегодня вполне закономерно является восточно-аланский диалект, которым владеет весь аланский народ.
Формирование общенационального (общенародного) аланского языка, нивелирующего особенности его диалектов и говоров, по-видимому, является непременным условием развития государственности аланского народа. Его отсутствие или наличие свидетельствует о степени сплоченности членов изучаемой социально-этнической общности, осознанном восприятии ими общенациональных целей и задач. Наличие общенационального языка способствует дальнейшему социально-политическому, экономическому и культурному развитию нации. Поэтому изучение и формализация в соответствующих нормативных актах статусных и содержательных характеристик аланского (осетинского) и других языков является значимой научной и общественно-политической задачей. В случае с народом Республики Южная Осетия национальный язык играет ключевую роль в борьбе за его государственную (национальную) независимость, политическую и экономическую самостоятельность, сохранение своей национальной идентичности. Национальная идентичность в этом процессе выступает в качестве «мобилизационного» фактора, консолидирующего всех членов общества вокруг решения общенациональных задач.
Вышеизложенное не означает, конечно, что на протяжении всей своей истории аланский (осетинский) язык существовал в замкнутом пространстве одного этноса вне контактов с другими языками. Напротив, сам полиэтничный характер государственных объединений аланского народа свидетельствует о том, что зона распространения аланского языка постоянно менялась. Вместе с этим происходила и происходит естественное динамичное сосуществование аланского языка с другими языками. Подтверждением сказанному служит характерное для сегодняшних алан (осетин) «сплошное русско-аланское двуязычие». Поэтому мнимой угрозе многоязычия в Российской Федерации, надо полагать, может быть противопоставлен тезис о многоязычии россиян, являющийся частью их гражданских прав.
Необходимо особо отметить, что ныне действующий общенародный аланский язык сохранил ядро основного словарного фонда функционировавшего в средние века общенародного языка, его грамматический строй. Текст надписи на каменной плите из Большого Зеленчука (Х в.) гласит: «сахъ (хъ) ири фу (до) х обо: Истури фурт Бакатар, Баката(р)и фурт Анбалан, А(н)балани фурт Лак, ани цирт (æ(й)–«Доблестных осетин скорбная могила: Истура сын Бакатар, Бакатара сын Анбалан, Анбалана сын Лаг, этих (их) памятник есть» [74]. Данная надгробная надпись, выполненная в западно-аланской диалектной форме, идентифицирует этническую (национальную) принадлежность усопших и ее автора – носителей этой письменной культуры как ири (ирон), т.е. «осетин». Следовательно, существующее деление неделимого целого противоречит объективным законам развития общества, ведет к деградации аланского (иронского) языка.
Этапы исторического развития аланского языка предлагается рассматривать следующим образом: диалектные формы > общенародный язык > диалектные формы > общенародный язык. Аланский общенародный язык в своем историческом развитии совершил своеобразный кругооборот по восходящей спирали, вследствие чего ныне функционирующий общенародный язык есть ничто иное, как обновленная форма действовавшего уже в средние века и ранее общенародного языка. Данное обстоятельство и сам факт функционирования в прошлом единого общенародного языка, а не двух отдельных языков двух отдельных народов, лишает научного смысла дискуссию о том, какой же диалект – восточно-аланский или западно-аланский – лежит в основе общенародного аланского языка. Деление аланского языка на диалекты в значительной мере является условным. Оба диалекта по сути составляют один язык. Когда речь идет о стирании всяких различий между диалектными формами, необходимо иметь в виду, что этот процесс, чрезвычайно длительный во времени, измеряемый многими столетиями. Данное обстоятельство объясняется чрезвычайной устойчивостью языка как средства человеческого общения. Свидетельство тому – история развития аланского языка.
С учетом проведенного анализа возможны следующие варианты развития языковой ситуации в Осетии (РСО−Алания, РЮО):
1. Сохранение существующего положения вещей в сфере диалектологии аланского (осетинского) языка и дальнейшая деинтеграция аланского (осетинского) общества, усиление дифференциации народа Алании по языковым особенностям;
2. Принятие с соответствующими поправками закона «О языках народа Республики Алания» и включение на этой основе аланского языка в сферу социально-политического, государственного развития Алании (Осетии);
3. Сверхцентрализация государственной власти в РФ, что приведет к лишению языка титульных наций статуса государственного и соответственно к выведению аланского языка за рамки политических процессов в Алании.
Поскольку проблема развития общенародного аланского (осетинского) языка в условиях РСО–Алания, РЮО является государственной проблемой, соответственно и ее решение должно осуществляться на институциональном уровне. Поэтому предпочтение следует отдать второму варианту. Тем самым, будут сохранены в социально-политической практике два самоназвания (эндоэтнонима) народа – ирон и алан; восстановлена, искусственно прерванная на определенном историческом этапе, связь времен и поколений.
Выявленные закономерности и тенденции в развитии общенародного аланского языка позволяют говорить о нем как о важнейшем факторе, стимулирующем развитие этнополитического сознания народа Алании, его государственность. Данное обстоятельство усиливает политологическую значимость принятия законодательными органами Республики Северная Осетия–Алания, Республики Южная Осетия соответствующих нормативных актов, что обеспечит полноценное развитие аланского языка как языка государственного. Принятие взвешенного решения по данному государственному вопросу актуализируется в связи с тем, что аланский язык является последним в мире живым индоиранским языком, несущим в себе культуру «Внешнего Ирана». С учетом прогностического характера настоящего исследования речь в перспективе, очевидно, должна идти о принятии закона «О языках народа Республики Алания».
Литература
1. Михайлов А.В., Гумбольдт В. // Философ. энцикл. словарь. – М. 1989. – С. 140-141.
2. Хрестоматия по истории языкознания XIX – XX веков. – М., 1956. – С.71.
3. Язык //Философ. энцикл. словарь. – М., 1989. – С. 783.
4. Бадари Д. Интервью // Российская газета. – М. № 12, 23 января 2008.
5. Закон СО ССР «О языках народа СО ССР»//Северная Осетия. Владикавказ, 1992, 20 марта, № 55.
6. Конституция Республики Северная Осетия – Алания. – Владикавказ, 1994. – 95 с.
7. Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств //Собрание законодательства РФ. – М., 15 марта 1999, № 11.
8. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор, т. 1. с. 310.
9. Вахушти. География Грузии (Введ., пер. и примеч. М. Джанашвили /Зап. КОИРГО, 1904, Т. XXIV. Вып. 5.
10. Летопись византийца Феофана (пер. Оболенского и Терновского), М., 1884. с. 286.
11. Миллер В.Ф. О поездке в горские общества Кабарды и Осетии летом 1883 г. т. VIII., 1883.
12. Артамонов М.И. История Хазарии. Л., 1962.
13. Калоев Б.А. Осетины (историко–этнографическое исследование), М., 1967.
14. Гаджиев С.М. Кумыки. Историко–этнографическое исследование. М., 1961.
15. Народы Кавказа. Т. 1. –М., 1960.
16. Гутнов Ф.Х. Ранние аланы. Проблемы этносоциальной истории. Владикавказ: Ир, 2001. –256 с.
17. Кузнецов В.А. Автореферат докторской диссертации. Алания в X –XIII веках. Историко–археологические очерки. М., 1970.
18. Гутнов Ф.Х. Аристократия алан. – Владикавказ: Ир, 1995 – 144 с.
19. Крупнов Е.И. Ещё раз о местонахождении города Дедяков «Славяне и Русь» Сб. статей в честь 60–летия акад. Б.А. Рыбакова. М., 1968.
20. Полное собрание русских летописей, т. VII, М., 1926, с. 173.
21. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербента Х–Х1 вв. –М., 1963.
22. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. М., 1881. Ч. 1; М. 1882. Ч. 2; М., 1887. Ч. 3.
23. Абаев В.И. Избранные труды: религия, фольклор, литература. –Владикавказ: Ир, 1990 – 640 с.
24. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.–Л. 1958. Т. 1; Л., 1973. Т. II; Л., 1979. Т. III; Л., 1989. Т. IV.
25. Абаев В.И. Нартовский эпос // Изв. СОНИИ, 1945. Т. X. Вып. 1.
26. Бенвенист Э. Очерки по осетинскому языку /Перевод с французского. М., 1965.
27. Bailey H.W. A range of Iranica // W.B. Henning Memorial Volume. London, 1970.
28. Bailey H.W. Dictionary of Khotan Saka. Cambriage, 1979.
29. Bailey H.W. Ossetic (Narta) //Traditions of Heroic and Eric Poetry. London, 1980.
30. Дюмезиль Ж.Э. Осетинский эпос и мифология. М., 1976.
31. Дюмезиль Ж.Э. Скифы и нарты. М., 1990.
32. Клапрот Г.Ю. Доклад, в котором доказывается идентичность осетин, народности Кавказа и средневековых алан. Перев. Т.Т. Камболова. Аланы и Кавказ. Владикавказ – Цхинвал, 1992.
33. Кулаковский Ю.А Аланы по сведениям классических и византийских авторов. Киев. 1899.
34. Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории алан и Сарматии. СПб., 2000.
35. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. М., 1881. Ч. 1; М. 1882. Ч. 2; М., 1887. Ч. 3.
36. Оранский И.И. Введение в иранскую филологию. М., 1960.
37. Пфафф В.Б. Этнологические исследования в Осетии //Изв. КОИРГО. Т. 1. 1894.
38. Пфафф В.Б. Этнологические сведения об осетинах. Тифлис, 1872.
39. Тогошвили Г.Д. Сослан – Давид. Владикавказ, 1990.
40. Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ, 1990.
41. Турчанинов Г.Ф. Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы. Л., 1971.
42. Harmatta J. Proto – Iranians and Proto–Indians in Central Asia in the 2nd Millennium B.C. (Linguistic evidence) // Этнические проблемы истории центральной Азии в древности. М., 1981.
43. Harmatta J. Studiens in the History and Eanguage of the Sarmatians. Szeged, 1970.
44. Шегрен А.М. Осетинские исследования /Сост. и перев. Камболов Т.Т. Владикавказ, 1998.
45. Шегрен А.М. Религиозные обряды осетин, ингушей и их соплеменников при разных случаях //Кавказ, 1846.
46. Ipon Aeвзагаxyp, das ist Ossetische Sprachlehre nebst kurzem ossetisch –deutschen und deutsch – ossetischen Wörterbuche von Dr. Andr. loh. Sjögren, St. –Petesburg. 1844 in 4.
47. Shifner A.A Ossetische Spruche. St. – Petersbourg, 1869.
48. Shifner A.A. Bulletin de I'Academie Imperiale des Sciences de St. –Petersbourg. T. 5, 6, 8, 12. St. – P. 1862 – 1864.
49. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М–Л., 1958. Т. 1., с. 610
50. Большая советская энциклопедия. М., 1972. Т. X.
51. Древний мир: Популярная иллюстрированная энциклопедия. – М.: Дрофа – Полюс, 2005. – 832 с.
52. Российский Кавказ. Книга для политиков /Под ред. В.А. Тишкова. – М.: ФГАУ «Росинформагротех», 2007. – С. 209, 211, 384.
53. Осетинское народное творчество, т. 1., Орджоникидзе, 1961.
54. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды, Т. II, СПб., 1884.
55. Туганов М.С. К материалам по изучению истории осетинского народа. Изв. ЮОНИИ, вып. IX, 1958.
56. Иосафат Б. Путешествие по Тану. – «Библиотека иностранных писателей о России», т. 1, отд. 1, гл. 1, СПб., 1836.
57. Рерих Ю.Н. Аланские дружины в монгольскую эпоху //Осетия, Париж, 1933, №4–5–6.
58. Шегрен А.М. Осетинские исследования /Сост. и перев. Камболов Т.Т. Владикавказ, 1998.
59. Аланы, Западная Европа и Византия. Владикавказ, 1992.
60. Алемань А. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. – М.: Издательство «Менеджер», 2003. – 608 с.
61. Бахрах Б.С. Аланы на Западе. М., 1993.
62. Осетия и осетины / Сост. К. Челехсаты. Владикавказ, 1994.
63. Абаев В.И. Избранные труды: религия, фольклор, литература. –Владикавказ: Ир, 1990 – 640 с.
64. Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории алан и Сарматии. СПб., 2000.
65. Осетия. Журнал Комитета Осетиноведения при Европейском Центре Музея Академика Н.К. Рериха – редактор Дзамбулат Дзанти. Париж. 1933. №№ 1–9.
66. Гердер Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1997.
67. Гильом Р. Путешествие в восточные страны. –М., 1957.
68. Пигулевская Н.В. К вопросу о письменных народах древности (Сб. статей «Древний мир», посвященный акад. В.В. Струве). М., 1962.
69. Происхождение осетинского народа (материалы научной сессии, посвященной проблеме этногенеза осетин). Орджоникидзе, 1967.
70. Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ, 1990.
71. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. М., 1881. Ч. 1; М. 1882. Ч. 2; М., 1887. Ч. 3.
72. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и её падение. М.–Л., 1950.
73. Ковалевский М.М. Современный обычай и древний закон. М. Т. 1, II. 1886.
74. Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ, 1990. |
