Главная > История Алан > 14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


22 июня 2007. Разместил: 00mN1ck
Глава XIV
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВАВо второй половине I тыс. н. э. Алания оказалась своеобразным буфером на стыке трех «классовых» религий — мусульманства, насаждавшегося в Азербайджане и Дагестане арабами с VIII в., иудаизма, принятого ха­зарской социальной верхушкой в IX в., и христианства, прочно утвердив­шегося в Армении, Грузии и Абхазии в IV в. Языческая Алания представ­ляла для своих почти постоянно враждующих соседей не только чисто кон­фессиональный, но и безусловно большой военно-политический интерес как возможный союзник, обладавший значительной военной силой и занимаю­щий выгодное стратегическое положение в центре Кавказа, близ основных перевальных путей. Этими причинами прежде всего нужно объяснять ту идеологическую экспансию, с помощью которой правящие круги соседних государств пытались вовлечь алан в сферу своего стабильного влияния и интересов.

У нас пока нет достаточных оснований говорить о проповеди мусуль­манства в Алании. Причиной этого, очевидно, были кровопролитные арабо-хазарские войны, в которых, как мы видели выше, аланы выступали на стороне хазар. Военно-политический союз с хазарами для алан означал их четкую антимусульманскую ориентацию. Поэтому пропаганда ислама (если и были попытки ее вести) не могла рассчитывать на успех. Единст­венный достоверный памятник мусульманства на территории Алании в домонгольское время — открытые нами арабоязычные надгробия XI в. в Нижнем Архызе (1, с. 131 — 134). Но они не означают распространения мусульманской религии среди верхнекубанских алан и могут быть связаны с погребением восточных купцов (ср. с погребением китайского купца VIII в. в Мощевой Балке).

Более определенны сведения о проникновении в Аланию иудаизма, что следует поставить в связь с хазарским политическим влиянием на алан в VIII—IX вв. Указания на это содержатся в «Кембриджском документе» X в. (2, с. 117) и в описании путешествия Вениамина Тудельского XII в. (3, с. 80—82). Мы уже говорили об этих сведениях в главе, касающей­ся алано-хазарских отношений. Влияние иудаизма на алан было весьма незначительным и не наложило на них сколько-нибудь заметного отпечатка.

Наиболее целеустремленной и настойчивой была византийская пропа­ганда христианства. Как говорилось, в IV в. оно утвердилось в Армении и Грузии (4, с. 107—108). В 523 г. в связи с активизацией византийской политики и экспансии при императорах Юстине I и Юстиниане I христи­анство объявляется государственной религией в Лазике. По этому поводу А. П. Новосельцев пишет: «Через Западную Грузию Византия стала постепенно распространять христианство и на Западном Кавказе, в местах обитания многочисленных, но политически разъединенных адыгских пле­мен, а также у алан, доминировавших в Центральном Кавказе» (5, с. 25). Вскоре христианство, действительно, проникает к абхазам и зихам, на тер­ритории Абхазии начинается церковное строительство, получившее яркое воплощение в сооружении Юстинианом I (527—565 гг.) храма для абазгов (6, с. 172—174). Сообщая об этом, Прокопий Кесарийский добавляет, что абазги «приняли весь христианский образ жизни» (7, с. 383).

Черноморское побережье Кавказа, в том числе Лазика, Абхазия и Зи-хия, непосредственно соседившие с Аланией, использовались византийским правительством как место ссылки конфессионально-политических против­ников. В IV в. в Армению, а затем в страну абазгов и зихов был сослан грек Орентий со своими шестью «братьями», ранее служившими в римских войсках во Фракии. Изгнанники не добрались до места ссылки и умерли в дороге; последний из них — Лонгин — был погребен в Питиунте (8, с. 55; совр. Пицунда). В V в. в Питиунт был сослан знаменитый Иоанн Злато­уст — бывший архиепископ Константинополя, навлекший на себя раздра­жение властей и аристократии гневными обличительными речами. Не доехав до Питиунта, Иоанн Златоуст скончался в малоазийском городе Команы (8, с. 66).

В опубликованных де-Боором списках епархий — нотициях VIII —IX вв. упоминаются уже самостоятельные епархии Зихия с центром в Херсонесе и Абазгия с центром в Никопсии (9, с. 521—522). Абхазское христианство, судя по нотациям, имело длительную и прочную связь с Константинополем. В грузинском агиографическом источнике «Мученичество Або Тбилели», составленном в VIII в. Иоанном Сабанисдзе, говорится о том, что Абхазия — страна, «процветающая в вере христовой; в ее пределах нельзя было найти ни одного неверующего» (10, с. 50).

Южным соседом алан была Иверия — Грузия. Здесь на почве прогресси­рующих феодальных отношений христианство было достаточно прочным уже в V—VI вв. Видимо, не случайно Прокопий Кесарийский сообщает, что «иверы — христиане и лучше всех известных нам народов хранят уставы христианского вероисповедания» (11, с. 140). Уже в IV в. правители Грузии предпринимают попытку насадить христианство среди кавказских горцев. Однако горцы оказали упорное сопротивление миссионерам. Тогда грузинский царь Мириан решил обратить их в христианство силой оружия. «Просветительница Грузии» Нино направилась к горцам с эриставом и царским войском. В хронике «Мокцевай Картлисай» об этом говорится: «и эристав пустил немного в ход оружие, и они со страху выдали на со­крушение своих идолов» (12, с. 23). Но эти попытки христианизации горцев в конечном счете не увенчались успехом и борьба продолжалась. «Картлис Цховреба» сообщает, что сын Мириана Бакар «обратил в христианство большинство кавкасианов, обращение которых не удалось его отцу» (13, с. 130).

Северо-восточным соседом алан в VII—X вв. была Хазария, связанная с Византией длительными союзническими отношениями. В последней четверти VIII в. хазарская знать приняла иудейскую религию (14, с. 151), но в то же время отдельные районы Хазарии были почти сплошь христианскими, в первую очередь, восточная часть Крыма (крымские епархии находились в ведении константинопольской патриархии). Уже знакомый нам Иоанн Сабанисдзе указывает, что, попав с грузинским правителем Нерсесом через ворота Дар-и-алан (Дарьял) в Хазарию, он был крещен пресвитером и что «в северной этой стране много селений и городов, ко­торые живут беспрепятственно в вере христовой» (10, с. 49). Как видим, речь идет о христианских общинах Хазарии где-то в пределах Северного Кавказа. Скорее всего это были христиане хазарского времени, археоло­гически зарегистрированные в Северном Дагестане (15, с. 186—202).

Мы не имеем цели дать подробную характеристику христианского окру­жения Алании. Здесь важно показать, что эта «мировая» религия охватила в I тыс. страны, соседствующие с северокавказскими аланами. Это имело огромное значение для дальнейшей христианской пропаганды в Алании. Благодаря именно этому обстоятельству произошло первое знакомство алан с христианством уже в V в. Имеем в виду армянский агиографиче­ский источник «Житие Сукиасянцев», содержащий, по К. С. Тер-Давтяну, смутные отголоски действительных исторических событий (16, с. 176—185).

Автор «Жития» не известен, время составления текста армянские ис­следователи относят к V в. Содержание источника таково.

Когда дочь аланского царя прекрасная Сатиник (отождествляемая с нартской героиней Сатаной, 17, с. 53) вышла замуж за армянского царя Арташеса, с нею из страны алан в Армению прибыла группа сородичей. Это были «мужи видные и представительные», царского рода и главные среди военных и дворцовых чинов при дворе царя алан. После проповеди монахов-отшельников Воскянов, явившихся ко двору Арташеса, аланы стали учениками Воскянов, были ими крещены и отправились отшельничать на гору Сукав или Джрабашх. Всего их было 18 человек во главе с Баракатрой, после крещения принявшим имя Сукиас. Аланы-отшельники Сукиасянцы отдалились от двора и царицы Сатиник.

После смерти аланского царя Шапуха, знавшего Сукиаса и его товари­щей, у алан воцарился Гигианос. Вскоре он узнал, что некоторые бывшие аланские военачальники много лет назад отправились с царицей Сатиник в Армению и живут там, исповедуя христианскую веру и не желая покло­няться аланским языческим богам. Об этом царю рассказали некоторые из алан, ездивших в Армению. Особенно осведомленным был некий Скуер.

Аланский царь направил в Армению отряд воинов во главе с военачаль­ником Барлахой. Перед отрядом была поставлена задача — убедить Сукиасянцев вернуться в Аланию, в случае неповиновения предать всех мечу. Барлаха разыскал гору, где находились отшельники, и предложил им вернуться. Происходит любопытный диалог между Барлахой и Сукиасом: последний подтверждает, что отшельники Сукиасянцы родом из Алании, что он сам был «вторым сановником государства» и что имя его Баракатра.

Однако вернуться в Аланию Сукиасянцы отказались, после чего были пере­биты своими единоплеменниками. Отступление от языческих верований предков было наказано так же беспощадно, как это было несколько веков раньше со скифскими вероотступниками Анахарсисом и Скилом.

«Житие Сукиасянцев» является ценным источником, несмотря на его фольклорно-легендарный характер. Особое его значение состоит не только в описании алано-армянских связей, но и некоторых фактов, касающихся внутренней жизни алан. При сопоставлении сведений «Жития» с данными Моисея Хоренского перед нами возрождаются картины острых междо­усобиц и кровавой, обычной для той эпохи, борьбы за власть между родо-племенными вождями (18, с. 121 — 122). Вмешательство мужа Сатиник армянского царя Арташеса в аланские дела и посылка на север Кавказа армянского войска для поддержки сторонников армянской ориентации (об этом говорит Моисей Хоренский) свидетельствуют о том серьезном значении, которое аланы приобрели в политической жизни Кавказа.

Для нас весьма интересно свидетельство об организации аланского скита в горах Армении. Судя по имеющимся данным, это первое соприкосно­вение кавказских алан с христианской религией. Но оно происходило далеко за пределами самой Алании, коснулось небольшой группы лиц и, конечно, не оказало никакого влияния на языческое население страны.

В cередине VII в. в связи с борьбой против монофелитской ереси из Византийской империи были высланы римский папа Мартин I, попавший в Херсон, и один из столпов православия Максим Исповедник. В 662 г. Мак­сим Исповедник с двумя своими учениками, Анастасием-апокрисиарием и Анастасием-монахом, прибыл в Лазику. По рассказу Анастасия-апокрисиария, пережившего своих спутников, Максима Исповедника по причине немощи отнесли на носилках и заключили в крепость Схемарий, погранич­ную с аланами (19, с. 162—165). Анастасия-монаха заключили в крепость Скоторий в Апсилии, а Анастасия-апокрисиария — в крепость мисимиан (древнеабхазское племя.— В. К.) Букулюс на границе с аланами. 18 июля 662 г. обоих Анастасиев перевели в Мухиризис, откуда Анастасий-монах Пыл затем переправлен в Соанию (Сванетию), где 24 июля того же года умер. Анастасий-апокрисиарий был заключен в крепость Тацирию, а еще позже в крепость Фуста (Пуста). Впоследствии в результате каких-то местных неурядиц Анастасий попадает из Фусты в Схемарий, а оттуда — и крепость Тусуме. Далее следует очень интересный отрывок, который даем в переводе С. П. Шестакова: «В крепости, именуемой Тусуме, распо­ложенной выше хутора Мохес, на границах области Апсилии, на востоке Понта, у самой подошвы кавказских гор, близ страны христолюбивых авазгов; у племени алан, около пяти миль от поместья, т. е. резиденции ис­тинно христолюбивого патриция и правителя той самой области Алании». Известно и христианское имя этого правителя Алании — Григорий (20, г. 124).

Наиболее крупным пунктом, упоминаемым в цитированном документе, является крепость Тусуме, расположенная на границе Апсилии и близ аваз­гов, но в Алании. К сожалению, локализовать этот пункт на местности не представляется возможным. Но для нас важно не это. Важно то, что мы имеем высокой достоверности документ, показывающий, с одной стороны, глубину связей между западной частью Алании и Абхазией, с другой сторо­ны, дающий прямые свидетельства о наличии христианства у какой-то части западных алан (скорее всего у их социальной верхушки), управляе­мых «христолюбивым патрицием» Григорием. В то же время нельзя не обратить внимание на название «поместья Зихахорио» — резиденции пат­риция и правителя Алании Григория. Филологически термин «Зихахорио» четко расчленяется на две части: Зих — этноним одного из адыгских племен зихов, хорион — греч. «село», таким образом, резиденция Григория на­ходилась в одном из селений зихов, но на территории Алании. Предложен­ная этимология ставит ряд серьезных вопросов, в частности о том, что зихи обитали не только по побережью Черного моря, но и в глубине Прикубанья, достигая верховьев Кубани, где они имели зону этнических и культурных контактов и смешения с алано-овсским населением (одним из археологи­ческих памятников интеграции алан и адыгов VII—IX вв. может быть мо­гильник «Мощевая Балка» в ущелье Большой Лабы). Отсюда также сле­дует, что центр христианской Зихской епархии более позднего времени не обязательно искать в причерноморской полосе Северо-Западного Кав­каза, он мог размещаться и на одном из городищ в вышеупомянутой кон­тактной зоне между реками Большой Зеленчук и Уруп или даже Фарс (иран.— край, сторона в значении «край страны».— В. К.). Исследование очерченной контактной зоны может принести важные результаты.

Максим Исповедник скончался 13 августа 662 г. в крепости Схема-рий, пограничной с аланами. Долгое время считалось, что древний Схема-рий тождествен современной Хумаре на Кубани (21, с. 11, прим. 20), однако А. Бриллиантов убедительно показал, что Схемарий следует связывать не с Хумарой (где действительно существовала сильная крепость), а с кре­постью Ухим'ерий, упоминаемой Прокопием Кесарийским в Лазике (по А. Бриллиантову, в районе с.Мури, 22, с. 39—60).

В материалах, привлеченных А. Бриллиантовым, фигурирует письмо, написанное тем же Анастасием-апокрисиарием пресвитеру Феодосию Гангрскому, находившемуся тогда в Иерусалиме. Анастасий сообщал о судьбе своей и своих сподвижников. Уже после смерти Анастасия Феодо­сии Гангрский побывал в Лазике и в той крепости Тусуме, где скончался Анастасий. На обратном пути из Лазики он получил это письмо вместе с реликвиями «от Григория, настоятеля монастыря Иоанна Крестителя, так называемого Бетапапеос в Алании, 20 августа 668 года» (22, с. 57).

Мы не можем указать, где находился монастырь Иоанна Крестителя. Судя по контексту, он должен был располагаться где-то недалеко от места основных событий — в районах Алании, пограничных с Абхазией и Лазикой и находящихся недалеко от крепости Тусуме. Но скупые сведения Феодо­сия Гангрского имеют большое значение. Мы теперь знаем определенно, что во второй половине VII в. в Западной Алании существовал монастырь с настоятелем Григорием. Не известно, кто были его монахи — местные аланы, византийские греки или те и другие вместе, не известно, кем был по происхождению настоятель Григорий. Но вместе с тем данный факт свидетельствует о том, что христианство в этой части Алании к концу VII в. не было случайным явлением и достигло существенных успехов, хотя, конечно, о массовом распространении христианства среди алан в этот период говорить не приходится. С другой стороны, приведенные факты вновь говорят о крепких связях западных алан с византийцами и заметном влиянии Византии в этом районе, что в значительной мере объясняется заинтересованностью империи в сохранении очень важных для нее пере­вальных путей через хребты Северо-Западного Кавказа.

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


К VII в. относится и первое свидетельство о христианских связях Ала­нии с соседней Грузией. «Картлис Цховреба» сообщает: «Шестой Вселен­ский собор подчинил Мцхетскому патриаршему престолу Карталинию, Кахетию, Шаки, Шарван, нагорную область со Сванетией, Черкесией, Овсетией, всю Верхнюю Грузию, Самцхе. Католикос Грузии коронует царей и посвящает всех пастырей различных народов и стран от моря Чер­ного до Дербента, включая сюда и Овсетию, и Черкесию» (21, с. 25—26).

Позднейшие по происхождению термины географического и полити­ческого характера (Овсетия, Черкесия) настораживают и, по-видимому, относятся к поздней редакции «Картлис Цховреба». Явные преувеличения заметны и в содержании: Черкесия, например, никогда не испытывала сколько-нибудь значительного грузинского влияния. Более правдоподобно выглядит сообщение о церковном подчинении Осетии, соседившей с Гру­зией и имевшей с ней постоянные контакты. Но прямых фактов, подтвер­ждающих это положение в VII в., нет; поэтому свидетельство «Картлис Цховреба» нужно учитывать с известными оговорками. Вероятно, духовное подчинение северокавказских горцев носило в то время преимущественно номинальный характер.

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


Как видим, число исторических источников по раннему христианству в Алании ограничено, как ограничены и результаты пропаганды этой религии в V—IX вв. Археологические материалы также незначительны. К ним относится каменный крест с греческой надписью VIII в. из окрест­ностей Кисловодска (23, С. 377) и изображения крестов на стенах 5 ката­комб в могильнике «Песчанка» у Нальчика (24, с. 127 —135, рис. 9, 34). Упомянутый крест VIII в. стоит обособленно среди других христианских древностей Алании и не обязательно должен свидетельствовать о распрост­ранении христианства среди алан: он мог находиться на могиле византийца, которые в этих местах были не только частыми гостями, но и жили. Сущест­вуют фольклорные данные о том, что в древности «франки», т. е. европейцы, обитали в долине Кисловодска (25, с. 23) и далее за Кубанью, вероятно, освоив районы, ранее хорошо известные грекам. Кресты на стенах ката­комб «Песчанки» достоверны и напоминают кресты, высеченные на стенах некоторых катакомб того же времени — VIII—IX вв.— Верхнечирюртов-ского могильника в Северном Дагестане (раскопки М. Г. Магомедова). Они дают возможность думать, что в VIII—IX вв. в районе Нальчика сущест­вовала христианская община, недавно (судя по языческому погребальному обряду) обращенная в эту религию и по существу еще не порвавшая с язы­чеством. Не те ли это христиане «северной страны», о которых поведал нам Иоанн Сабанисдзе?

Археологические материалы подтверждают спорадический характер проникновения христианства в Аланию до X в. Показательно, что от этого времени до нас не дошло ни одного христианского архитектурного памят­ника. Все это противоречит выводу американского историка церкви Фр. Дворника о том, что аланы приняли христианство в IX в. (26, с. 10—11). Применительно к этому времени речь может идти лишь о первых попытках приобщения аланского населения к христианской религии, распростра­нявшихся, очевидно, на социальную верхушку общества. Как отмечает А. П. Новосельцев, в IX в. аланский царь еще был «христианином в сердце, не решаясь принять эту веру», и что, согласно Масуди, аланы приняли христианство при Аббасидах, т. е. в IX в. (5, с. 27). Судя по некоторым дан­ным, наиболее затронутой христианством была та часть Алании, которая прилегала к Абхазии и через горные перевалы Клухор, Санчаро и другие имела прямой выход к черноморским портам. Именно здесь в VII в. функцио­нировал монастырь Иоанна Крестителя.

Однако, несмотря на отдельные очаги христианства, в VII — IX вв. мис­сионерская деятельность не увенчалась сколько-нибудь значительным успехом. Имеющиеся исторические и археологические материалы опреде­ленно говорят об этом. Семена христианской пропаганды еще не дали всходов на почве традиционного аланского политеизма. Основной причиной этих неудач следует считать как незрелость аланского класса феодалов — социальной базы и опоры христианства, так и вероятные внешнеполити­ческие трудности, связанные с зависимостью от Хазарии, не заинтересо­ванной в усилении византийского влияния на алан. Относительно широкое распространение христианства стало исторически возможным лишь в последующее время (27, с. 36).

К X в. положение изменилось. Хазария клонилась к упадку, ее влияние на алан ослабло, и к концу IX в. Алания фактически стала независимой, хотя внешне еще продолжала находиться в сфере хазарской доминации. Ослаблением хазарского влияния немедленно воспользовалась Византия, видно, пристально следившая за событиями на Северном Кавказе и имевшая здесь свою агентуру. Изменилось и положение самой империи: после длительного периода внутренней социальной борьбы, получившей название «иконоборчества», наступил период внутри и внешнеполитической ста­билизации, начался экономический подъем. Византия получила возмож­ность проводить активную внешнюю политику, ознаменовавшуюся ожив­лением миссионерской деятельности. Ослабление Хазарии и усиление Византии означало изменение в расстановке политических сил на северо­кавказском театре: византийские акции заметно возросли. Вышедшая из-под хазарского влияния Алания, давно имевшая связи с Византией, была заинтересована в их расширении и укреплении перед лицом все еще сильной Хазарии. Охлаждение хазаро-византийских отношений, в свою оче­редь, усиливало византийские интересы в Алании — последняя теперь была особенно нужна грекам в качестве противовеса против хазар. Таким образом, тяготение было взаимным, обстоятельства благоприятными.

После исследования Ю. А. Кулаковского (28) долгое время считалось, что христианизация алан произошла во второе патриаршество константи­нопольского патриарха Мистика между 912—925 гг. (29, с. 58; 30, с. 164). Сейчас это положение Ю. А. Кулаковского можно несколько уточнить. Начало процесса массовой христианизации алан относится к первому патри­аршеству Николая Мистика в 901—907 гг., когда к аланам были направлены первые византийские проповедники (позже один из них стал настоятелем Олимпийского монастыря в Греции). Об этом свидетельствует сам Ни­колай Мистик, вскоре после выхода из заточения писавший миссионерам в Аланию: «Знаю, что много нужд, много скорбей стесняет ваше святое там пребывание. И сам представляю себе пустынность страны, нравы людей, с которыми живете вы, чуждые обычаи, и от вашего апокрисиария слышал о том...Довершите ваше блаженное дело и всеми силами постарай­тесь утвердить в вере новопросвещенных и тогда, предоставив другим, имеющим явиться вместо вас, руководить их учением к неблазненной жизни» (письмо 29; 31, с. 252—253).

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


Николай Мистик вернулся из заточения в 912 г. Тогда же, очевидно, в 912—913 гг., и было написано это письмо. Следовательно, отправлен­ные еще в первое патриаршество Николая Мистика миссионеры пробыли в Алании не менее 5—6 лет, довершая начатое «блаженное дело». Именно первое десятилетие X в. и нужно считать началом христианизации алан.

Сказанное подтверждается организацией у алан своей архиепископской кафедры, подчиненной Константинополю. Упоминание об этом содержится в «Уставе» Льва Философа (ум. в 911 г.), где упомянута Аланская митро­полия (32, с. 69), хотя в нотациях времени Льва Философа ее еще нет (33, с. 551). Но отсутствие Алании в нотициях вопрос не решает. Немецким ученым Герхардом Фиккером открыт интересный факт: при императоре Льве Философе архиепископ Алании вместе с патриархом Николаем Мис­тиком провинился в схизме, за которую последний и был заточен в 907 г. (34, с. 100). Отсюда можно сделать вывод, подтверждающий сведения «Уста­ва»,— аланская кафедра существовала уже в первом десятилетии X века.

Как видим, создание аланской христианской кафедры по времени совпадает с началом активной христианизации. Константинополь спешил закрепить первые успехи. Однако не следует их переоценивать — насажде­ние новой и чуждой для народных масс религии шло с большим трудом. Так в уже цитированном письме Николай Мистик призывает миссионеров «довершить блаженное дело» и «утвердить в вере новообращенных», пишет об их «чуждых обычаях».

По возвращении проповедников в Константинополь патриарх Николай рукоположил в архиепископы Алании Петра. Вскоре Петр отправился к своей пастве.

Назначение Петра можно отнести к 920—921 гг., так как в первом письме к новому владетелю Абхазии патриарх приветствует его с восшест­вием на престол после «недавно умершего отца его» и просит содейство­вать «пастырю соседнего народа, если тот, находясь в чужой стране, быть может, нуждается в самом необходимом». Видимо, архиепископ Петр на­ходился на территории нынешней Карачаево-Черкесии, т. е. Западной Ала­нии, действительно соседней по отношению к Абхазии. В другом письме к тому же владетелю Абхазии патриарх уже хвалит его за «ревность» в де­ле просвещения князя Алании и тех, «которые вместе с ним удостоились святого крещения», а также благодарит за помощь, оказанную архиеписко­пу-миссионеру (31, с. 254).

Названный в обоих письмах Григорий — это царь Абхазии Георгий II, вступивший на престол в 920 г. и правивший до 955 г. Судя по письмам, он был активным проводником христианства и византийских интересов в Алании.

Несмотря на помощь из Абхазии, византийские миссионеры испытывали большие трудности патриарх вынужден вновь отправить в Аланию на помощь Петру опытного проповедника Евфимия с «некоторыми другими иноками», т. е. целую группу миссионеров. Об этом свидетельствует письмо 135 Николая Мистика (31, с. 225). Время отправления этой миссии не известно; ясно, что она состоялась между 920—925 гг. В последующих пись­мах патриарха содержатся глухие намеки на то, что христианизация пошла несколько успешнее, хотя по-прежнему с большими трудностями. Даже не все представители класса феодалов охотно принимали требования новой религии. Так в письме 42 патриарх пишет Петру, что нельзя тре­бовать совершенной перемены прежнего образа жизни, нужно быть терпе­ливым, «особенно когда неповинующиеся принадлежат высшему сословию, не из числа находящихся под начальством, а из начальствующих. С под­властными,— советует патриарх,— может быть, ты найдешь удобным дейст­вовать и строже, не позволяя им ничего противозаконного; что же касается до таких людей, которые могут воспрепятствовать спасению целого народа, то необходимо иметь в виду, чтобы в случае нашей строгости не ожесточить их совершенно».

Этот фрагмент для нас интересен не только потому, что он показывает ту реальную атмосферу, в которой происходило обращение алан, но и про­ливает дополнительный свет на социальную структуру аланского общества. Не вызывает сомнения, что «начальствующие», которые могут воспрепятст­вовать «спасению целого народа» и которых нельзя ожесточать,— феодаль­ная элита, четко противопоставлена «подвластным» народным массам.

Несколько позже, когда христианство окрепло, патриарх указывает на необходимость соблюдения более, строгих правил (письмо 133; 31, с. 256), но тут же вновь повторяет, что необходимо допускать послабления в отно­шении «князя страны и людей», издавна живущих в незаконных браках. По предположению Ю. А. Кулаковского, под незаконными браками следует понимать многоженство (28, с. 5).

После прибытия Евфимия в Аланию между ним и Петром начались распри. Как думал Ю. А. Кулаковский, причиной их была борьба за пер­венство в христианизации алан. Узнав, о препирательствах между миссио­нерами Николай Мистик в письме 135 предостерегает Петра от раздоров с Евфимием. Таким образом к трудностям внешним добавились трудности внутренние.

Таковы имеющиеся сведения об этом этапе распространения христианст­ва в Алании. В целом успехи очевидны: правитель Алании и феодальная верхушка были крещены, в христианство была обращена и часть народа, создана Аланская архиепископская кафедра. Византийская акция по на­саждению христианства у алан направлялась и контролировалась констан­тинопольским патриархом Николаем Мистиком.

В 925 г. патриарх Николай умер. Через несколько лет после его смерти произошли события, поставившие под угрозу дальнейшее существование христианства в Алании.

По сообщению Масуди, в 932 г. аланы отреклись от христианства и прогнали епископов и священников, присланных к ним византийским императором (35, с. 204) Романом Лакапином. Изгнание греко-аланского клира находится в прямой связи с неудачной для алан войной против Ха­зарин в 932 г., инспирированной тем же Романом Лакапином. Аланы по­терпели поражение, и хазары, вероятно, в качестве одного из условий мира потребовали удаления из Алании византийских миссионеров, что и было выполнено. Тем самым хазары нанесли ощутимый удар по византийскому влиянию на алан.

Однако ослабевшая Хазария уже не была в силах осуществить свой контроль над Аланией. Разрыв с Византией был недолгим, статус-кво вскоре было восстановлено. Во всяком случае в конце X в. аланское христианство выступает перед нами как довольно сильная и влиятельная организация.

В 1922 г. Герхард Фиккер опубликовал типикон (церковный устав.— В. К.) константинопольского патриарха Сисиния II (995—998 гг.) монасты­рю Епифания в Керасунте, которым этот монастырь обязывался доставлять в определенном количестве сыр и вино митрополиту Алании во время его по­ездок в Константинополь и обратно. Судя по источнику, монастырь был небо­гатый и не мог обеспечить частых и длительных остановок аланских делега­ций. Это вызвало жалобы со стороны монахов, согласных поставлять сыр и вино самому аланскому митрополиту, но не членам его свиты. Видимо, аланские делегации в столицу империи были довольно частыми и многолюдными. Возникший спор был решен в Синоде. Г. Фиккер обратил внимание на то, что патриарх издал свое распоряжение только на основании синодального решения и заявил о своем желании примирить обе стороны (34, с. 97).

После кончины митрополита Алании (имя его не известно) преемником его стал Николай. При нем аланский клир решил утвердиться в своих правах на монастырь Епифания в Керасунте. Считая, что они имеют полное право собственности на монастырь, аланские клирики отправились к императору и, опираясь на документ с печатью патриарха, сумели добиться у него решения в свою пользу. Г. Фиккер указывает, когда и где это про­изошло— во время похода Василия II Болгаробойца против архонта Абха­зии Георгия в 1022 г. в Трапезунде (34, с. 10.1). Но вскоре выяснилась необоснованность аланских притязаний, и император специальным рескрип­том отменил свое решение, типикон Сисиния вновь вступил в силу.

Описанные события относятся к самому концу X — первой четверти XI в. Они свидетельствуют как о наличии в Алании крепкой церковной организации со штатом опытных и знающих византийские правопорядки клириков (вероятно, в основном греческого происхождения), так и о прочных связях аланской кафедры с Константинополем. Организация остановочного пункта в Керасунте по распоряжению Синода говорит о частых поездках аланских митрополитов в столицу Византии, видимо, не только для участия, в церковных съездах — соборах, но и для решения текущих дел.

Где находилась в это время резиденция аланских митрополитов и центр Аланской епархии? Выше мы уже отмечали, что первый архиепископ Алании Петр, рукоположенный Николаем Мистиком, действовал где-то на террито­рии нынешней Карачаево-Черкесии, в верховьях Кубани. Естественно предположить, что там же была и его резиденция. Эти соображения под­крепляются наличием множества греческих христианских крестов и над­гробий, датируемых временем до XV в. и сосредоточенных преимущественно в верховьях Кубани и западных районах Кабардино-Балкарии (36, с. 17).

Ими довольно полно и главное документально очерчена зона наиболее активных действий греко-византийских миссионеров и — стало быть — территория Аланской епархии. Центр ее, вслед за В. Ф. Миллером, мы помещаем на Нижне-Архызском городище X—XII вв. в ущелье Большого Зеленчука, где расположе­ны хорошо сохранившиеся до наших дней монументальные Зеленчукские храмы X в. и масса других христианских древностей (37, с. 115—120). Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что отсюда начинался хорошо про­торенный в X—XI вв. путь аланских митро­политов в Константинополь: он шел через пе­ревал Санчаро к Черному морю и Сотириупо-лю — Сухуми, где находился еще один оста­новочный пункт — церковь Богородицы Афин­ской. Далее следовали морем до Трапезунда и остановочного пункта в церкви Богородицы Утешительницы (28, с. 15). Следующим пунк­том был уже известный нам монастырь Епифания в Керасунте (совр. г. Гиресун в Тур­ции), далее — вероятно, Синоп и, наконец, Константинополь.

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВАПервое упоминание Алании в нотициях относится ко второй половине X в., где Алания занимает 61-е место вслед за Русью. Ра­зумеется, это не отражает времени создания аланской кафедры, что относится к самому началу X в.; более того, «аланская кафедра повысилась по тому времени (концу X в.— В. К.) в своем ранге и числится уже не архиепископией, как было при патриархе Николае Мистике в пору ее основания, а митрополией» (28, с. 8). Отметим, что более древняя епар­хия Авазгия осталась в более низком ранге архиепископии, что Ю. А. Кулаковский спра­ведливо объясняет большим политическим весом Алании.

Дальнейшая история Аланской епархии длительное время слабо освещается письмен­ными источниками. В числе подписей, стоя­щих под решениями Синода между 1030— 1038 гг., имеется подпись митрополита Алании Климента, по-видимому, сменившего Николая (34, с. 101, прим. 3). Благодаря публикации В. Ло­раном корпуса византийских печатей недавно стало известно имя еще одного митрополита XI в. Евстратия (38, № 797).

В. Лоран обращает внимание на текст надписи на печати: «Евстратий мо­нах, митрополит Алании», где необходимым является указание на мо­нашество митрополита. По мнению В. Лорана, этим подчеркивается миссио­нерский характер епархии, в которой служил Евстратий и где первым миссионером был также монах Евфимий. В контексте этих фактов мы можем усматривать продолжающиеся затруднения в распространении христианства в Алании и необходимость приложения новых усилий в «свя­том» деле. Интересно и то, что аланские митрополиты имели личные пе­чати; вполне возможно, что в будущем будут найдены новые печати с новыми именами митрополитов Алании. Точное время пребывания Евстратия на кафедре не известно.

В первой половине XII в. в жизни Аланской епархии произошли серьез­ные перемены, выявленные и аргументированные С. Н. Малаховым на основании византийских источников. В нотициях времени Андроника Палеолога говорится, что по хрисовулу императора Алексея II Комнина (1180—1183 гг.) и акту Синода Алания была соединена с архиепископст­вом Сотириуполя, но после «смут» они были разъединены (33, с. 599). Очевидно, между двумя иерархами возникли распри. По установившейся со времен Ю. А. Кулаковского традиции Сотириуполь отождествляли с Сухуми, и это служило основанием для вывода о слиянии кафедр Алании и Абхазии (37, с. 17). Однако недавно Ю. Н. Воронов внес коррективы в локализацию Сотириуполя: исходя из сведений Константина Багрянород­ного, он предложил помещать Сотириуполь «не в секторе Сухуми — Пицун­да, где его помещают большинство авторов (Ю. Кулаковский, В. Болотов, 3. Анчабадзе и др.), а в районе Трапезунда» (39, с. 73). С. Н. Малахов разделяет эту локализацию Сотириуполя и обосновывает факт перемещения в XII в. аланской кафедры с Северного Кавказа в Сотириуполь, находив­шийся несколько восточнее Трапезунда (40). В акте CXIV Константино­польской патриархии от 1347 г. этот вопрос затрагивался вновь: патриарх по каким-то причинам, в нарушение сложившегося положения назначил епископа в Сотириуполь, но аланский митрополит заявил протест и пред­ставил решение Синода и хрисовул Алексея Комнина (41, с. 447). Объеди­нение двух кафедр было доказано.

После перемещения аланской кафедры ее дальнейшая история стано­вится еще более неясной. Не ясны и сами причины перевода кафедры в Сотириуполь, достаточно удаленный от своей паствы. Нижне-Архызское городище, бывшее до середины XII в. центром Аланской епархии и резиден­цией ее епископов, продолжает интенсивно функционировать до конца XII— начала XIII в. (42, с. 245), признаков разрушения и гибели города пока не обнаружено. Однако к началу XIII в. он запустел. Причины упадка и деградации города в Нижнем Архызе предположительно можно поставить в связь с изменением этнополитической ситуации в верхнекубанской Ала­нии: интенсивный приток сюда степного половецкого населения в до­монгольское время заметно изменил демографическую картину — происхо­дит вытеснение и сокращение аланского ираноязычного населения, хотя ос­татки его сохраняются и в XIII—XIV вв. Тем самым катастрофически изменя­ется база аланского христианства, которое утрачивает свои позиции, а служ­ба в Нижнем Архызе становится небезопасной. Не исключено, что этот комплекс причин и привел как к упадку центра Аланской епархии в Ниж­нем Архызе, так и к выводу аланской кафедры в безопасное место.

О внутреннем состоянии Аланской епархии этого времени сведений почти нет. Единственным и очень скупым исключением является сообще­ние о встрече ученого канониста и патриарха Антиохии Федора Вальсамона (1186—1203 гг.) с митрополитом Алании и о жалобе последнего в отноше­нии «настроений в брачной жизни духовных лиц в этой епархии» (28, с. 11). В чем состояли эти нарушения — не ясно, но можно полагать, что эти «на­строения» свидетельствуют об известной свободе нравов местного духо­венства.

Конец XII— начало XIII вв. ознаменованы резким упадком центра­лизованной власти Алании, распадом непрочного государственного объе­динения на ряд феодальных владений, сепаратизмом и постоянными междо­усобицами внутри страны (43, с. 33—34). Все это не замедлило также отразиться на состоянии и дальнейших судьбах христианства в Алании.

Наиболее яркий и полный источник, характеризующий положение дел в первой половине XIII в.,— так называемое «Аланское послание» (так документ назвал Ю. А. Кулаковский) епископа Феодора. Ю. А. Кулаковский отнес его ко времени между 1222—1240 гг., Е. Ч. Скржинская попыталась уточнить: епископ Феодор был послан к аланам из Никеи в 1240 г. (44, с. 278, прим. 388), т. е. после нашествия монголов. Однако греческая исследовательница М. Нистазопулос убедительно показала, что Феодор был отправлен к аланам патриархом Германом II в январе 1223 г. Север­ного Кавказа Феодор достиг к весне 1223 г., а послание свое написал в 1225 г. Поскольку 6 февраля 1226 г. он присутствовал на Синоде в Никее, то отсюда следует, что в том же 1225 г. Феодор из Алании выехал (45, с. 187—190).

Издатель документа на русском языке Ю. А. Кулаковский подчеркнул, что «послание написано в глуши кавказских гор и содержит в себе живые и современные свидетельства об аланах», хотя страдает неопределенностью и риторичностью (46, с. 11). Кратко изложим содержание этого ценного источника.

Назначенный аланским епископом Феодор со своим отцом, также свя­щенником, морем из Никеи прибыл в Херсон в Крыму. Здесь священнослу­жители претерпели неприятности. Некто Цаман, захватив город, угрожал Феодору и «малым аланам» войной, если они его не выдадут. Из этого пассажа вытекает, что Феодор и его отец находились вне Херсона, но неподалеку от него — у «малых алан» Крыма, возможно, находившихся в крымских предгорьях в районе крепости Чуфут-Кале (совр. Бахчисарай.— В. К.). «Малые аланы» своего епископа не выдали, посадили на корабль и отправили на Боспор. Не принятые местным князем, они высадились в другой стране, обширной и более суровой, где отец Феодора остался среди немногих алан. По-видимому, это событие имело место в низовьях Танаиса — Дона, где небольшие группы алан еще жили (их остатки здесь в XV в. засвидетельствовал Иосафат Барбаро). Отсюда Феодор со спутни­ками направился в середину «Скифии», а путь занял 60 дней.

14. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА


Прибыв к месту назначения (в ущелье Большого Зеленчука?), Феодор обнаружил, что какой-то купец из страны Лазов воспользовался отсутствием епископа в Алании и, объехав всю страну, сам рукоположил священ­ников. Себя самозванец объявил епископом. После появления настоящего епископа он поспешно скрылся в Лазику. Сокрушаясь по поводу того, что аланы могли поверить самозванцу, Феодор пишет, что «между ними есть люди, пережившие смену трех епископов, и теперь видят меня четвертого». Как видно, епископы в Алании менялись довольно часто.

Далее Феодор сообщает, что он вынужден рукоположить многих лиц из тех, которые были рукоположены самозванцем, «так как опасность гро­зила всей церкви, и все были так ничтожны и никого не было пригодного для священства...» Отчаявшийся епископ вопрошает: «Кто я, чтобы мне быть вынужденным врачевать проповедью бедствия, одолевшие аланский народ?» Что именно имелось в виду под бедствиями, видно из всего содер­жания письма: Феодор пишет о простоте народа, трудности времен, о том, что «аланское племя легко может быть совращено», что их «пасет скорее смерть безверия» и что «аланы христиане только по имени». Одаренный немалым литературным даром епископ пишет об аланах: «незаконные они дети доселе, а не сыны, потому что сатана соблазнил их, чтобы не веро­вали истине и чтобы пребыли чадами неверия... Отличия моих пасомых — убийства прежде всего и прочие виды смертей» (46, с. 27).

Перед нами яркая картина, нарисованная не случайным очевидцем или плохо осведомленным путешественником, а высшим духовным лицом Алании. Это не вызывающая никаких сомнений картина упадка христианства среди алан — «чад неверия» — и разложения аланской церковной органи­зации, что наилучшим образом отразилось в факте беспрепятственной узурпации кафедры самозванным «епископом»-Лазом. Не лучше обстояло дело и с аланским духовенством — «никого не было пригодного для свя­щенства» и все были «так ничтожны» в духовном отношении.

В Константинополе, наверное, знали об этом и пытались готовить кадры священнослужителей из среды самих алан. «Послание» Феодора дает это некоторые указания. Ю. А. Кулаковский считал, что Феодор и его отец, также епископ, были аланами (28, с. 9). В тексте «Послания» действи­тельно есть намеки на это. Так, во время пребывания Феодора в Крыму «малые аланы» «радостно сбегались вокруг «родного пастыря» и слушали его проповеди; некоторым из них епископ отвечал на вопросы» (46, с. 18). Обратим внимание на то, что пастырь для алан был «родным» и, следует думать, знал их язык. В другом месте Феодор пишет, что кто-то «завидовал нам в аланской родине» (46, с, 18). Кажется, это прямое признание Алании своей родиной. В то же время при чтении «Послания» трудно отделаться от впечатления, что епископ Феодор, рукоположенный перед отъездом патриархом Германом II и, несомненно, человек еще молодой, на своей родине давно не бывал и вырос вдали от нее, видимо, в Византии, по­лучив здесь хорошее образование.

«Послание» епископа Феодора свидетельствует о том, что, несмотря на пребывание аланской кафедры в малоазийском Сотириуполе территория подчиненного ей диоцеза сохранялась и на ней продолжалась церковная жизнь с участием духовных иерархов. Каким было соотношение между Алан­ской кафедрой в Сотириуполе и ее наместниками в Нижнем Архызе, мы не знаем, но отношения соподчинения весьма вероятны: не случайно Феодор был направлен к аланам из Никеи.

Рассмотренные факты еще раз подтверждают наши выводы о восточно-византийско-трапезундском происхождении архитектуры таких выдаю­щихся памятников христианского зодчества Западной Алании, как мону­ментальные купольные храмы Шоана на Кубани и северный на Большом Зеленчуке (37, с. 43—72). Вполне вероятно, что восточно-византийская схема композиции была положена и в основу южного Зеленчукского храма (37, с. 66—67). Средний храм Зеленчука имеет наиболее близкие параллели в Юго-Западной Грузии (провинции Месхети и Шавшети), на­ходившейся под активным византийским культурным влиянием (37, с. 60; 47, с. 23—27). Трапезундское влияние на строительство некоторых куполь­ных храмов верховьев Кубани представляется весьма вероятным. Анало­гичное малоазийское воздействие на христианскую архитектуру Крыма выявлено А. Л. Якобсоном {48, с. 185—186), известно также, что морем Трапезунд поддерживал торговые связи с Россией и Северным Кавказом, на рынках Трапезунда бывали кашаки (адыги.— В. К., 49, с. 17). Несомнен­но, бывали здесь и аланы. В итальянских документах 1371 г. сохранились сведения о рабыне-аланке 18 лет по имени Магдалина, подаренной судебным исполнителем Трапезунда Пьетро венецианцу Джованни (50, с. 205).

В то время, когда писалось «Аланское послание» епископа Феодо­ра, внимание Европы было приковано к Востоку, откуда надвигалась грозная опасность — татаро-монголы. Через Аланию в восточные страны следуют европейские путешественники и разведчики с духовным саном. Первым из них в Алании побывал доминиканский монах венгр Юлиан, посланный на восток около 1235 г. на поиски единоплеменников — восточ­ных венгров, память о которых сохранялась у мадьяр на их новой придунай-ской родине. Свидетельства Юлиана ценны потому, что среди алан он провел 6 месяцев и лично наблюдал их жизнь. Юлиан сообщает, что в Алании жители представляют «смесь христиан и язычников», но в то же время с большим почтением относятся к кресту, с которым можно безопасно хо­дить, несмотря на усобицы и распри(51, с. 79). Интересно отметить, что сходное почитание креста вплоть до XX в. сохранилось в этнографическом быту адыгов и абхазов (52, с. 122).

Таким образом, Юлиан свидетельствует о том же, что наблюдал и с та­кой экспрессией описал епископ Феодор: часть алан — христиане, но большая часть язычники. Можно предполагать, что в связи с состоянием феодальной раздробленности и упадком христианства активизировались и оживились племенные и родовые языческие культы, начался процесс регенерации язычества.

В то же время совершенно очевидно, что, несмотря на тяжелый удар, нанесенный Византии в 1204 г., когда крестоносцы взяли штурмом Констан­тинополь, несмотря на начавшийся распад некогда могущественной импе­рии, связи между Византией и Аланской епархией продолжали существо­вать. Об этом говорит не только «Аланское послание» Феодора никейскому патриарху Герману II, но и другие данные.

В 1253 г. монах-минорит Гильом Рубрук засвидетельствовал, что аланы «христиане по греческому обряду, имеющие письмена и греческих священников. Однако они не схизматики, подобно грекам (Рубрук - предста­витель католической церкви.— В. К.), но чтут всякого христианина без различия лиц» (53, с. 106). В. Н. Бенешевичем опубликована рукопись, содержащая новые вариации списков нотиций и созданная в XVI в. на основе более ранних списков. В одном из списков сказано, что «аланский епископ и те, кто под ним, подчинены трону Константинополя» (54, с. 66).

В конце XIII в. Константинополь производит новое объединение кафедр, на этот раз трех — Аланской, Сотириупольской и Зихской. Представитель их участвовал в церковном соборе 1282 г. и оставил свою подпись на соборных актах (55, с. 1349, прим. 5). Подробности этого объединения нам не известны. Ясно одно — и это объединение оказалось недолговечным,, слишком сильны были центробежные силы внутри епархии. Уже в 1317 —1318 гг. упомянут самостоятельный митрополит Зихии с титулом Зихско-Матрахского (41, с. 445) Матраха — Тмутаракань на Таманском полуострове), а в нотациях времени Андроника III (1328—1341 гг.) Алания выступает также самостоятельно, занимая 8-1 место (33, с. 608).

Однако попытки слияния кавказских кафедр и создания одной крупной церковной организации на этом не кончились. Решением Синода митро­полия Вичины в 1347 г: была соединена с Аланией под греческим именем Сотириуполь, в результате чего митрополит Вичины остался без средств. Последнее обстоятельство указывает на то, что Вичинская митрополия была подчинена Алании. Это подтверждается и письмом митрополита Ала­нии 1347 г., в котором он сообщает, что митрополии Алании и Сотириуполя недавно соединены, но он не знает, кого из своих предшественников по­святить законно в патриархи (33, с. 595—610).

Вичинскую митрополию Ю. А. Кулаковский локализовал в области Нижнего Дуная (56, с. 315—336). Нам эта локализация кажется, мало­вероятной. Сам Ю. А. Кулаковский свидетельствует, что в нотациях времени Андроника Палеолога Вичинская митрополия значится рядом с Зихской, Боспорской и Сугдейской, т.е. на Кавказе. О том же говорит и факт ее присоединения к Алании. Поэтому вполне обоснованной следует считать локализацию Н. Гельцера, отождествившего Вичину с Питиунтом (Пицун­да, грузинское название Бичвинта), где находился крупнейший христиан­ский центр Абхазии и всей Грузии, до,XVI в. бывший резиденцией католи­коса Абхазии (57, с. 126).

Необходимо обратить внимание на то, что Аланская епархия продолжает существовать и после татаро-монгольского нашествия, когда значительная часть Алании оказалась завоеванной и включенной в состав Золотой Орды. Это обстоятельство, очевидно, можно объяснить тем, что татаро-монголы считались с влиянием аланских епископов и, сохраняя кафедру, стремились использовать ее в своих интересах. Известно, что и в других завоеванных областях татары проводили гибкую политику религиозной терпимости, ино­гда даже покровительствуя христианскому духовенству (53, с. 115—116; 5, с. 31). В свою очередь некоторые из аланских иерархов умело пользо­вались татарской властью как для расширения своих позиций, так и для наживы и личного обогащения. Приведем весьма показательные факты. В акте Константинопольской патриархии 152 от 1356 г. говорится о синодальном низложении аланского митрополита — трапезундского грека Симеона, который на основании специального ярлыка, полученного в Золотой Орде (для этого нужно было ехать в ставку татарских ханов), самовольно рукоположил архиереев на Кавказскую митрополию и в Сарай — столицу Золотой Орды, подчинил себе приход Танаиса на Нижнем Дону и занимался незаконными поборами (41, с. 449—455).

Из весьма смелых действий Симеона можно сделать два вывода: во-пер­вых, Симеон мог беспрепятственно нарушать существовавшие в Констан­тинопольской патриархии порядки, во-вторых, в середине XIV в. сфера влияния Аланской епархии настолько расширилась, что в нее на короткое время оказалась вовлеченной не только значительная часть Северного Кавказа, но и часть Поволжья и Нижний Дон. Видимо, следует также признать, что управление этой огромной территорией из малоазийского Сотириуполя было возможно только при наличии церковного аппарата на местах и что Аланская епархия и в XIV в. еще функционировала.

Сказанное подтверждается следующим по времени упоминанием митро­полита Алании и Сотириуполя в акте 220 от 1366 г. (41, с. 472). Это и последующие упоминания Аланской епархии в византийских источниках приурочены не к:Северному Кавказу, где находилась теперь уже утраченная аланская территория, а к административному центру в Сотириуполе. По­следние лапидарные сведения относятся ко второй половине XV в., что показано в упоминавшейся статье С. Н. Малахова (40). Археологические материалы Северного Кавказа свидетельствуют, что, несмотря на отсутствие письменных данных, мы можем допускать, что и эта позднейшая Аланская епархия с цетром в Сотириуполе не теряла контроля над подведомственной территорией, что свидетельствуется грекоязычными эпиграфическими памятниками XV—XVI вв. Имеем в виду, в частности, плиту с христиан­ской греческой надписью 1557 г. из станицы Курджипской (58, с. 1-57), а также греческое Евангелие второй половины XV в. из Чегема в горах Кабардино-Балкарии, упоминаемое Ю. Клапротом (59, с. 389). Реликты христианства на Северном Кавказе пережили Аланскую епархию в Малой Азии и существовали почти до конца XVI в., уступая затем свое место, мусульманству, распространявшемуся из Крымского ханства.

Длительное, почти шестивековое существование Аланской епархии говорит о том, что христианство имело здесь достаточно прочную социаль­ную базу. В борьбе за создание сильной централизованной государствен­ной власти христианство должно было занимать видное место. Ликвидируя аланский языческий политеизм, христианство утверждало монотеистиче­ский культ одного владыки на небе и земле. Тем самым христианство выполняло прогрессивную роль, содействуя процессу централизации и объе­динения племен Алании в единое государственное образование.

Нет никакого сомнения в том, что распространение христианства по обширной территории Алании сопровождалось ожесточенной борьбой этой религии с язычеством, оказавшим упорное сопротивление и глубоко уко­ренившимся в сознании народа. Нет также сомнений и в том, что, несмотря на свое длительное существование в Алании, христианство так и не сумело из этой борьбы выйти победителем. Относящиеся к Х.в. (т.е. к начальному этапу христианизации) свидетельства Ибн-Русте и «Худуд ал-Алам» о том, что царь алан — христианин, а большая часть жителей его царства — язычники и «поклоняются идолам» (35, с. 221; 60, с. 160), сохраняют свое значение и позже, вплоть до крушения Алании около середины XIII в. Прямое указание на это дает упоминавшийся доминиканец Юлиан. Ска­занное убедительно подтверждается археологией: языческие могильники заметно преобладают над христианскими, причем даже на территории Аланской епархии.

Христианство в Алании вступило в сложные и далеко не во всем ясные отношения с язычеством, образовав религиозный комплекс, где древнее язычество, по выражению В. И. Абаева, играло роль религиоз­ного субстрата (61, с. 322). В ходе этих отношений христианство было вынуждено идти на компромиссы с язычеством, приспосабливаться к нему, и религиозный «переворот» при ближайшем рассмотрении оказывается переворотом терминологическим и ономастическим: древние языческие обряды и празднества приурачиваются к праздникам христианского кален­даря по признаку совпадения дат, что показано В. Й. Абаевым и Л. А. Чибировым (61, с. 322—332; 62).

Г. А, Носовой применительно к Руси (63, с. 13) и В. И. Марковичам применительно к Кавказу (64, с. 259) обращено внимание на то, что и в христианстве, и в языческих верованиях древних славян и кавказцев имелось немало сходных элементов, облегчавших распространение хрис­тианской религии. Безусловно, это сходство содействовало проницаемости христианства для язычества и в конечном итоге оформлению того «на­родного» христианства, которое было так далеко от церковно-канонического. В эпоху позднего средневековья оно стало еще более «народным», почти утратив свою сущность.

Несколько столетий существования аланского христианства оставили многочисленные материальные следы на территории от Средней Кубани до Терека (хотя на Кубани не представляется возможным разграничить ареалы Аланской и Зихской епархий). Это множество каменных крестов, плит с крестами и надписями, руины церквей — от купольных храмов с фресками до маленьких приходских капелл, отдельные находки пред­метов христианского культа (65, с. 255—258), христианские кладбища и следы христианства в топонимике (так, например, черкесы гору Шоана и церковь на ней называли «клисси» — от греческого «эклесиа» — церковь, 66, с. 194). Память о былом греческом христианстве сохранилась в фоль­клоре осетин и адыгских народов Северного Кавказа.

ЛИТЕРАТУРА
l. Крачковская В. А. Два фрагмента арабских надписей из Нижнего Архыза. Эпи­графика Востока. XVI, 1963.
2. Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932.
3. Марголин П. Три еврейских путешественника XI—XII ст.е Эльдад Данит,Вениамин Тудельский и Петахий Регенсбургский. Спб., 1881.
4. Функ Ф. К. История христианской церкви от времен апостольских до наших дней. М., 1911.
5. Новосельцев А. П. Христианство, ислам и иудаизм в странах Восточной Европы и Кавказа в средние века. ВИМ, 1989, 9.
6. Леквинадзе В. А. Гантиадская базилика. СА, 1970, 3.
7. Прокопий из Кесарии. Война с готами. Перев. С. П. Кондратьева. М., 1950.
8. Мане вето в И. Д. Сказание об Орентии и его шести братьях. В кн.: Труды предварит, комитетов V АС в Тифлисе, I. M., 1882.
9. DeBoorCar 1. Nachtrage zu den notitia Episcopatuum. «Zeitschrift fur Klrchengeschichte», Bd. XII, Heft 3—4, Yotha, 1891.
10. Сабан.исдзе Иоанн. Мученичество Або Тбилели. Памятники грузинской агиографи­ческой литературы. Перги. К. С. Кекелидзе. Тбилиси, 1956.
11. Прокопий Кесаринекий. История войн римлян с персами. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1876.
12. Обращение Грузии (в христианство). Перев. Е. С. Такайшвили. СМОМПК, вып. XXVIII. Тифлис, 1900.
13. Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
14. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., «Наука», 1990.
15. Магомедов М. Г. Раннесредневековые церкви Верхнего Чирюрта. СА, 1979, 3.
16. Памятники армянской агиографии, вып. I. Перев. с древнеармянского, вступит, статья и примечания К. С. Тер-Давтян. Ереван, 1973.
17. Дюмези ль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976.
18. Хоренский Моисей. История Армении. Перев. Н. Эмина. М., 1858.
19. Жизнь, дела и мученичество преподобного отца нашего и исповедника Максима. Перев., изд. и примечания М. Д. Муретова. В кн.: Богословский вестник. Сергиев Посад, ноябрь 1913.
20. ШестаковС. П. Очерки по истории Херсона в VI—X веках по Р. Хр. М., 1908. 21. Джанашвили М. Г. Известия грузинских летописей и историков о Херсонесе,
Готфии, Осетии, Хазарии, Дидоэтии и России. СМОМПК, вып. XXVI. Тифлис, 1899.
22. Бриллиантов А. О. О месте кончины и погребения св. Максима Исповедника. ХВ, т. IV, вып. I, Петроград, 1917.
23. Фиркович Авр. Археологические разведки на Кавказе. ЗИАО, т. IX, вып. 2, Спб., 1857.
24. OAK за 1898. Спб., 1901.
25. Де Монпере Фредерик Дюбуа. Путешествие вокруг Кавказа, т. I, Сухуми, 1937.
26. Дворник Фрэнсис. Миссии греческой и западной церквей на Востоке и в средние века. XIII Междун. конгресс исторических наук. М., 1970.
27. Кузнецов В. А. Христианство в Алании до X в. ИЮОНИИ, вып. XXIII, Тбилиси, 1978.
28. Кулаковский Ю. Христианство у алан. ВВ, т. V. Спб., 1898.
29. Yrumel G. V. Za date de conversion des Alains et l'archeveche d'Alanie. «Echos d'Orient», fasc. 173, Paris, 1934.
30. Ванеев З. Н. Средневековая Алания. Сталинир, 1959.
31. Прибавления к изданию творений святых отцов в русском переводе, ч. XX. М., 1861.
32. ЛамбинН. О Тмутараканской Руси. ЖМНП, ч. CLXXI. Спб., 1847.
33. Velzer N. Ungedruckte und ungenugend veroffentliche Texte der Notitial episcopa-tirem. Munchen, 1901.
34. Ficker G. Das Epiphanios-Kloster in Kerasus und der Metropolit Alaniens. Byzan-tinisch-Neugriechische Jahrbiicher, Bd. Ill, Berlin, 1922.
35. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М., 1963. З6. Лавров Л. И. Эпиграфические памятники. Северного Кавказа X—XVII вв., ч. 1. М., 1966.
37. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе, 1977.
38. Laurent V. Le Corpus des sceaux de l'Empire Byzantin, t. V; l'Eglise, I. l'Eglise de Kons-tantinople, A. la Hierarchie. Paris, 1963.
39. Воронов Ю. Н. К локализации Никопсии. В кн.: XV Крупновские чтения по археоло­гии Северного Кавказа. Тезисы докладов. Махачкала, 1988.
40. Малахов С. Н. К вопросу о локализации епархиального центра Алании в XII—XVI вв. Находится в производстве в сборнике «Аланы: Западная Европа и Византия».
41. Древние акты Константинопольского патриархата, относящиеся к Новороссийскому краю. ЗООИД, т. VI, Одесса, 1867.
42. Кузнецов В. А. Нишне-Архызское городище X—XII вв.— раннефеодальный город Алании (историко-географическая характеристика и некоторые итоги исследований) В кн.: Новое в археологии Северного Кавказа. М., «Наука», 1986.
43. Кузнецов В. А. Алания в X —XIII вв. Орджоникидзе, 1971.
44. Скржинская Е. Ч. Комментарий к «О происхождении и деяниях гетов» Иордана. М., 1960.
45. Жаворонков П. И. Никейско-трапезундские отношения в 1213—1223 гг. В кн.: Византийские очерки. М., «Наука», 1982.
46. Епископа Феодора «Аланское послание». Перев. Ю. Кулаковского. ЗООИД, т. XXI. Одесса, 1898.
47. Лордкипанидзе М.Д. О византино-грузинских культурных взаимоотношениях VII—ХШвв. В кн.: Византийские очерки. М., «Наука», 1982.
48. Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. МИА СССР, № 63, 1959.
49. Безобразов П. В. Трапезунд, его святыни и древности. Петроград, 1916.
50. Карпов С.П. Венецианская работорговля в Трапезунде (конец XIV—начало XV в.) В кн.: Византийские очерки. М., «Наука», 1982.
51. Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII —XIV вв. о татарах и Восточной Европе. «Исторический архив», т. III. M.— Л., 1940.
52. Люлье Л. Я. Верования, религиозные взгляды и предрассудки у черкес. ЗКОИРГО, кн. V. Тифлис, 1862.
53. Рубрук Гильом. Путешествие в восточные страны. М., 1957.
54. Бенешевич В. Н. Заметки к текстам . Notitial episcopatuum. «Seminarium Konda-kovianum», t. I, Praga, 1927.
55. Le-Quien. Oriens christianus, t. I, Paris, 1740.
56. Кулаковский Ю. Где находилась Вичинская епархия Константинопольского патриархата? ВВ, т. IV, вып. 3—4.
57. Великий Питиунт., I. Тбилиси, 1975.
58. Трифонов В. А. Работы разведочного отряда. АО 1985 года. М., «Наука», 1987.
59. Kl a proth. Sur les anciennes eglises chretiennes dans le Cancase au-dela du Kouban. NJA, t V, Paris, 1830.
60. Hudud al-Alam. Translated and explained by V. Minorsky. London, 1937.
61. Абае в В. И. Как апостол Петр стал Нептуном. Этимология 1970. М., 1972.
62. Чибиров Л. А; Народный земледельческий календарь осетин. Цхинвали, 1976.
63. Носова Р. А. Язычество в православии. М., «Наука», 1975.
64. Марковин В. И. К вопросу о язычестве и христианстве в верованиях горцев Кав­каза. «Вестник» КБ НИИ, вып. 6. Нальчик, 1972.
65. Кузнецов В. А. Два византийских креста из Алании. СА, 1971, 2.
66. Klaproth. J. Voyage au mont Caucase et en Geofgie, t. I, Paris, 1823.



Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Вернуться назад
Рейтинг@Mail.ru