Композиции с ландшафтом в скифо-сибирском искусстве
10 февраля 2015. Разместил: 00mN1ck
В Сибирской коллекции золотых вещей Эрмитажа особое внимание привлекают парные ажурные застежки со сценами отдыха путников под деревом и охоты в лесу. Еще М. И. Ростовцев усмотрел в них изображения эпизодов героических сказаний. Но нас в данном случае интересует не связь их с иранским или тюркским эпосом, а наличие в композициях ландшафта в виде деревьев, органически включенных в повествование. На одной паре застежек изображены путники, расположившиеся на отдых под кроной высокого дерева с опущенными вниз листьями и развешанным на его стволе оружием. Один персонаж лежит, положив голову на колени сидящей женщины, а другой держит в поводу пару оседланных лошадей. На следующей паре представлен дремучий лес со скалами, по которому мчится всадник, преследующий кабана. Лошадь второго охотника повержена свирепым зверем на землю, а сам он спасается от него на дереве. Здесь же виден козел, скрывающийся от охотников в скалах.
На других предметах Сибирской коллекции с изображениями отдельных животных или сцен борьбы между ними также встречаются элементы растительности, но в значительно сокращенном или до неузнаваемости стилизованном виде. Например, на небольших золотых застежках со сценой нападения тигра на верблюда над головами животных полукружием поднимается изогнутый ствол дерева с купами листьев на ветках. На паре застежек с изображением волка такое же полукружие над головой зверя состоит из головок грифонов с листообразным ухом. Аналогичная деталь представлена и над головой фантастического зверя на застежке из Верхнеудинска.
На паре золотых четырехугольных застежек Сибирской коллекции изображено стилизованное дерево, переплетающееся с двумя фантастическими зверями. Все свободное пространство заполнено листьями. Таким же лиственным орнаментом украшены поясные бляшки, но без центрального дерева и с упрощенными фигурами геральдически расположенных зверей.
Лиственный орнамент встречается на многих произведениях скифо-сибирского искусства и на первый взгляд не имеет ничего общего с изображениями деревьев в жанровых композициях на застежках. Однако сопоставление различных застежек показывает, что этот орнамент ведет свое происхождение от реалистических сцен с ландшафтом типа «отдых в пути» и «охота в лесу» из Сибирской коллекции.
Золотая поясная пряжка с изображением отдыха под деревом. Сибирская коллекция. III в. до н. э.
Хотя в ахеменидско-персидском искусстве сцены борьбы зверей довольно однообразны и представляют главным образом нападения льва на быка, значительно более сложные и динамичные мотивы того же рода в скифо-сибирском искусстве восходят к персидским образцам. Вероятно, и жанровые композиции с изображениями людей и деревьев того же происхождения. В скифо-сибирском искусстве они появляются в готовом, выработанном виде, что заставляет искать их прототипы за пределами ареала распространения этого искусства, однако не в ювелирных изделиях, а в монументальных памятниках, так как в композициях на застежках в большей или меньшей степени сохраняются черты монументального стиля. Они могли возникнуть на настенных рельефах и росписях или же на больших коврах и в этом своем виде послужить оригиналами для украшений поясов, претерпев, конечно, при этом некоторые изменения. В частности, неправильные, укороченные пропорции сидящих людей в сцене отдыха в пути могли явиться в результате неудачного копирования с оригинала, у которого этого недостатка не было.
Особенностью застежки со сценой отдыха в пути является отсутствие у нее инкрустаций. Даже листья, в других случаях превращенные в гнезда для цветных вставок, не имеют соответствующих выемок. Пригодными для вставок гнездами оформлены только уши у лошадей, но и они, видимо, оставались без инкрустаций. На этом основании можно предположить, что оригиналом для застежки послужило изображение, еще не прошедшее переработку в тканом ковре или ювелирном изделии, для которого характерны геометризованные условные фигуры для обозначения тех или иных частей реального образа. Технологическая необходимость в таких фигурах возникает в тканых коврах. Выделенные цветом, они воспроизводятся в наборных изразцах и аппликациях, а в ювелирных изделиях превращаются в инкрустации. Значит, в основе этой композиции лежит рельеф или роспись.
Другая застежка Сибирской коллекции, с изображением охоты в лесу, в отличие от рассмотренной, усыпана многочисленными инкрустациями. Особенно много вставок из бирюзы на фигурах людей и на лошадиной сбруе. Ими выделены различные части одежды, бирюзой же обозначено туловище козла, листья на деревьях и отдельные камни в скале. Эти вставки отнюдь не схематизируют реальные формы, а по возможности соответствуют им и этим существенно отличаются от условных, геометрических фигур на теле животных в алтайских аппликациях и на некоторых украшениях Сибирской коллекции, включая сюда застежку со сценой терзания лошади грифоном. Трудно оценить все значение указанного отличия, но как хронологический признак его необходимо принять во внимание, так как обилие инкрустаций характерно для сравнительно поздних застежек Сибирской коллекции.
О том же говорит и близкое сходство золотой застежки «Охота в лесу» с бронзовыми застежками, представляющими, судя по числу найденных экземпляров, одну из наиболее популярных сцен — единоборство богатырей. Бронзовые застежки с этой сценой характеризуются обилием гнезд для инкрустаций, украшавших их золотой оригинал. Золотая застежка Сибирской коллекции отличается от них своей В-образной формой и по этому признаку может датироваться более ранним временем, т. е. не последней четвертью III в., как датирована одна из бронзовых застежек с единоборством богатырей, а по крайней мере первой половиной III в. до н. э.
Вместе с тем следует отметить, что, несмотря на различие содержания композиций, у обеих застежек Сибирской коллекции много общего. Их объединяет друг с другом жанровый характер композиций и участие в повествовании ландшафта. Действие развертывается не просто на фоне природы, а в органическом слиянии людей с природным окружением. Деревья и скалы включены в композиции в качестве важнейших элементов содержащегося в них рассказа, как бы «сплетены» с другими элементами — людьми и животными. Они передают не только обстановку действия, но и соучаствуют в изображаемом событии. Конечно, в композициях много условностей, но они не мешают их правдивости и выразительности. Даже такая деталь, как расположение листьев на деревьях, в одном случае как бы взъерошенных ветром в соответствии с бурным движением, пронизывающим всю драматическую сцену охоты в лесу, а в другом неподвижно висящих на ветках — в сцене отдыха в пути, выражает и подчеркивает содержание каждой из этих композиций. Возможно, что эти изображения одного цикла, хотя и представленные экземплярами разного, не слишком отдаленного друг от друга времени, к тому же созданными в местной среде, о чем свидетельствуют физический тип персонажей и включенные в них туземные бытовые детали вроде головного убора женщины в сцене отдыха в пути, соответствующего найденному в 5-м Пазырыкском кургане.
Некоторые сомнения в правильности полученных датировок может вызвать жанровый характер композиций, в особенности же внесение в них элементов ландшафта, что в античном искусстве характерно только для позднеэллинистического и римского периодов. Однако отдельные случаи изображений жанровых сцен и деревьев встречаются в античном искусстве и более раннего времени. В Северном Причерноморье жанровые композиции представлены в таких античных памятниках IV в., как чертомлыкская ваза, куль обский и воронежский кубки, а на последних двух есть и ландшафт в виде камней и травы на земле, на которой развертывается действие. На Востоке отдельные деревья, разделяющие группы приносящих дары, находятся на парадной лестнице в Персеполе, а настоящий ландшафт известен по развернутым композициям в ассирийском Куюнджике. Традиция изображений с ландшафтом в скифо-сибирском искусстве может восходить к ассирийскому искусству VII в. до н. э. Через Ахеменидскую Персию такого рода композиции могли появиться в Сибири и Центральной Азии начиная с V в. до н. э., когда влияние Ахеменидской Персии пронизывает варварский мир Евразии от Дуная до Хуанхэ.
М. И. Ростовцев полагал, что композиции с людьми и деревьями на сибирских и северокитайских застежках изображают эпизоды иранских героических сказаний. М. П. Грязнов связывает их с тюркским эпосом. Однако памятники этого рода возникают в областях с ираноязычным населением, и в тюркскую среду проникают вместе со скифо-сибирским искусством звериного стиля в порядке культурного заимствования. Историк при дворе Александра Македонского Харит Митиленский в передаче позднейшего античного автора Афинея сохранил содержание пользовавшегося большой популярностью иранского эпического романа о Зариадре и Одатиде, в котором повествовалось о том, как брат индийского царя Гистасп Зариадр, переодевшись скифом, похитил полюбившуюся ему дочь царя живших за Танаисом (Сырдарьей) марафов. Картины с изображениями сцен из этого романа помещались, по словам автора, в храмах и домах. Эпизоды из него и других того же рода литературных произведений могли послужить сюжетами для композиций, в конце концов перешедших со стен на ювелирные изделия, в том числе и на поясные застежки. Вполне вероятно, что вместе с повествовательными сюжетами деревья появились не только с изображениями людей, но и животных, видимо обусловив В- и Р-образную форму застежек, а в дальнейшем, после перехода к четырехугольной форме, примерно в II в. до н. э., породив орнамент на рамке. Последнее доказывается соответствующими находками в гуннских могилах Забайкалья. (64: 82, 90-92)
Литература:
64. Артамонов М. И. Композиции с ландшафтом в скифо-сибирском искусстве // Советская археология. 1971. № 1.
Источник:
Мировая художественная культура. Древний Египет. Скифский мир: Хрестоматия / Сост. И. А. Химик. — СПб.: Издательство «Лань», 2004. — 800 с.: ил. + вклейка (24 с.). — (Мир культуры, истории и философии). С. 714 — 717.
Мировая художественная культура. Древний Египет. Скифский мир: Хрестоматия / Сост. И. А. Химик. — СПб.: Издательство «Лань», 2004. — 800 с.: ил. + вклейка (24 с.). — (Мир культуры, истории и философии). С. 714 — 717.
Вернуться назад