Главная > История Алан > 11. КАВКАЗСКАЯ АЛАНИЯ. Вторая часть.
11. КАВКАЗСКАЯ АЛАНИЯ. Вторая часть.10 июня 2007. Разместил: 00mN1ck |
Глава XI КАВКАЗСКАЯ АЛАНИЯ вторая часть Отделение ремесла от земледелия, весьма вероятное появление ремесленных мастерских, их ориентация на рынок, специализация и кооперация требовали сосредоточения ремесленного производства в пунктах, расположенных выгодно в географическом и экономическом отношениях и способных к превращению в местные рынки обмена. Мы уже говорили о плотной сети городищ в предгорно-равнинной зоне. Замечено, что наиболее крупные городища, подчас окруженные более мелкими, располагаются на стыке предгорной равнины гор и при выходе из ущелий, т. е. на пересечении путей и в зоне контакта между двумя вертикально-зональными хозяйственными регионами (21, с. 90). Видимо, эти крупные городища играли роль посредников в товарном обмене между горами и равниной, они же были носителями тенденции превращения в раннесредневековые города. Проблема возникновения городов в Алании освещена очень слабо, в чем сказывается прежде всего недостаточная археологическая изученность городов. Многое здесь до сих пор остается неясным и спорным, но несколько наиболее крупных городищ, по-видимому, можно считать развивающимися городами. Это — городища Нижне-Архызское, Рим-горское, Нижне-Джулатское. Верхне-Джулатское, Ермоловское, занимающие большие площади при относительно высокой плотности застройки, хорошо укрепленные, стоящие На больших путях и окруженные богатыми могильниками. Безусловно, все они были еще слабо развитыми, но в то же время мы видим в их планировке четко выраженную социальную топографию: цитадель местного феодала, детинец его ближайшего окружения и обширный неукрепленный посад, где жил простой, феодально зависимый люд. Судя по имеющимся археологическим данным, особенно активным рост городских поселений в Алании был в X— XII вв.— почти одновременно с Русью, Византией и Западной Европой (65, с. 99). Сведений о континуитете (непрерывности) городской жизни с более раннего времени у нас нет. Аланские раннефеодальные города в основном вырастали из крупных родовых поселков, и лишь очень значительное по размерам Нижне-Архызское городище X—XII вв. в ущелье р. Большой Зеленчук, бывшее центром Аланской христианской епархии, могло сложиться вокруг религиозно-административного центра. Аланские города, насколько можно об этом судить в настоящее время по ограниченным археологическим материалам, вплоть до татаро-монгольского нашествия оставались полуаграрными и сохранившими прочные связи с сельским хозяйством. Длительное сохранение этого полуаграрного характера аланских городов-эмбрионов следует связывать с длительным сохранением институтов патриархально-родовых отношений в Алании, хотя в разных местах и в зависимости от конкретно-исторических условий процесс развития городов протекал различно. Средневековые города представляли крупные населенные пункты, часть жителей которых была связана с ремесленным производством и торговлей. О ремесле уже говорилось; что касается торговли, то, несмотря на отсутствие собственной денежно-монетной системы (возможно, в качестве монеты выступало что-то иное как средство обращения и мерило стоимости? — В. К.), свидетельствующей о неразвитости товарно-денежных отношений, факт широких торговых связей Алании вплоть до XIII—XIV вв. документируется как обширными археологическими материалами, так и рядом письменных источников. Так, византийский писатель Феофан в VIII в., рассказывая о приключениях протоспафария Льва (Исавра) на Кавказе, свидетельствует о том, что аланы соседят с авазгами и поэтому их «купцы то и дело отправляются к ним» (11, с. 82). Интересные данные находим у армянского автора IX в. Шапуха Багратуни, который, характеризуя Аланию и оценивая ее «со стороны», пишет: «Эта страна, полная всяческих благ, есть в ней много полота и великолепных одеяний, благородных коней и стального оружия, накаленного кровью пресмыкающихся, кольчуг и благородных камений» (66, с. 43). Свидетельство Шапуха Багратуни доносит до нас восприятие Алании глазами современников — армян и, вероятно, цанаров, обитавших в горах южнее Дарьяльского ущелья. Наше внимание привлекает не только описание богатства Алании, но и то обстоятельство, что близкие соседи нередко посещали ее. Надо думать, что торговые интересы стояли при этом не на последнем месте. Упомянутые Шапухом Багратуни «великолепные одеяния» в Алании действительно существовали: остатки богатых, расшитых золочеными кожаными аппликациями одежд найдены в ходе наших раскопок Змейского ка-такомбного могильника XI—XII вв. в Северной Осетии, но еще более значительные образцы происходят из разграбленного скального могильника «Мощевая Балка» близ п. Курджиново, в верховьях Большой Лабы. Здесь найдены уникальной сохранности комплекты мужской, женской и детской одежды и обуви, обшивавшейся по вороту, полам, рукавам, подолам импортными (преимущественно согдийскими) шелками. Найден и целый шелковый кафтан, украшенный изображениями полиморфных чудовищ-сенмурвов. Пет сомнения в том, что район Мощевой Балки в VII—IX вв. оказался на трассе «Великого шелкового пути», шедшего из Китая через Согд в Византию; благодаря этому пути Западная Алания втянулась в сферу мировой торговли. Более того, в Мощевой Балке осел целый комплекс китайских вещей VIII в., в том числе обрывки танской картины на шелке и листок бумаги с обрывком приходно-расходных записей: «... 100 монет... 10-й месяц, 4-й день... продал». А. А. Иерусалимская предполагает, что в могильнике был захоронен китайский купец (67, с. 14). Ряд упоминаний аланских купцов содержится в источниках XIII — XIV вв. Так известно, что египетский султан Эльмелик Бейбарс в 1262 г. направил письмо хану Золотой Орды Берке; письмо в Орду отвез аланский (крымский? — В. К.) купец, бывший у султана доверенным лицом (68, с. 55). А. Ю. Якубовский писал: «Образ купца-алана очень знакомый образ XIII в.» (69, с. 68). Мы не знаем, чем, кроме продуктов земледелия и скотоводства, торговали аланские купцы и что, кроме тканей и драгоценностей, они ввозили в свою страну, не ясно и многое другое (в том числе и национальный состав, ибо среди аланских купцов могли быть и евреи — выходцы из Алании), но само существование этой социальной прослойки в Алании не вызывает особых сомнений. Итак, при всей ограниченности исходных данных мы можем в общих чертах реконструировать социальную структуру феодальной Алании следующим образом: основу ее населения и главный производящий класс составляло феодально зависимое крестьянство, экономически связанное с натуральным хозяйством, социально — с территориально-родовой общиной и патронимией; вторым производящим классом были выделившиеся из крестьянства ремесленники, достигшие высокой степени профессионализма и начавшие концентрироваться в возникающих городах; развитие производительных сил и рост внутренних и внешних экономических связей приводят к формированию социальной прослойки купцов, действовавших как на внутреннем, так и на внешнем рынках; наконец, на верхушке аланской социальной пирамиды находится феодальная элита, формировавшаяся из старой родоплеменной знати и военных вождей-алдаров (70, с. 23—27) и опиравшаяся на хорошо вооруженные конные дружины профессиональных воинов. Как видим, и мелкое крестьянское хозяйство, и независимое ремесленное производство, по К. Марксу, образующие «базис феодального способа производства» (71, с. 346, прим. 24), здесь налицо. Господствующая феодальная верхушка была наиболее заметна средневековым авторам, писавшим об Алании и аланах. Наиболее ранние упоминания «царей овсов» (алан. — В. К.) содержатся в хронике грузинского историка XI в. Леонти Мровели (72. с. 30). По принятой исследователями хронологии эти события с участием «царей овсов» относятся к первым векам нашей эры, но реальное существование института царской власти в Алании в это время сомнительно, тем более, что эта власть была феодальной. О последнем говорить не приходится, алано-овсские «цари» первых веков н. э. скорее всего были в действительности крупными племенными вождями, может быть, предводителями объединений аланских племен Северного Кавказа. Смутные сведения о междоусобицах и борьбе за власть в стране алан находим в армянском агиографическом источнике «Житие Сукиасянцев», упоминающем аланского царя Гигианоса (73. с. 176—179). По мнению армянских исследователей, «Житие Сукиасянцев» относится к V в. и имеет фольклорную основу (73, с. 167), принимать и эти данные как достоверные факты V в. мы не можем, хотя внутренние междоусобицы весьма вероятны. Источники VI в. называют имя аланского царя Саросия. Менандр связывает с ним два события: появление в 558 г. на Северном Кавказе аваров и их просьбу к Саросию о его посредничестве в переговорах между аварами и византийцами и эпизод, имевший место при возвращении византийского посла Земарха из Западно-Тюркского каганата, когда Саросий предупредил Земарха о засаде персов близ Суании (Сванетии.— В. К.; 74, с. 321, 383). Еще раз Менандр упоминает Саросия — «царя аланов» — в связи с византийско-персидскими войнами: Саросий вместе с армянами выступает на стороне византийцев в битве при Нисевии (572 г.; 74, с. 494). Контекст источника позволяет заключить, что Саросий был вождем западных алан, занимавших верховья Кубани, и придерживался твердой провизантийской политической ориентации. Но подлинный социальный статус Саросия нам не ясен из-за скудности проводимых Менандром сведений: он с одинаковым успехом мог быть и родоплеменным вождем, и феодальным (или скорее полуфеодальным) князем. Последнее для VI в. вполне допустимо. Не менее социально не ясна фигура «владыки алан» Итакси (Итаксиса в транскрипции Ю. А. Кулаковского; 2, с. 50), фигурирующего в рассказе Феофана о пребывании Льва Исавра на Кавказе (11, с. 83). Совершенно очевидно лишь то, что Итаксис, как и Саросий, был верным союзником Византии, а местом его действий была Верхняя Кубань. Социальный статус Итаксиса нашел противоречивую оценку у исследователей: И. Маркварт рассматривал его как титул, соответствующий понятию «маркграф» — порубежный, пограничный граф (23, с. 168). По интерпретации Ю. А. Кулаковского, «аланы в ту пору (в VIII в.— В. К.) жили под управлением национальных царей и принимали участие в международных отношениях вполне независимо от хазарского каганата» (2, с. 51). Маркграф или царь? По Феофану, Итаксис действительно выступает самостоятельным и независимым от хазар властителем, но это еще не дает права считать его царем в аспекте социальном, а источник именует его неопределенно «владыкой». О версии И. Маркварта говорить еще затруднительнее, ибо «Итаксис» в научной литературе имеет и иную этимологию (осет. «вдовец», 59, с. 539); возможно, это не титул, а прозвище. Более определенно о появлении института аланских царей, как о верховных сюзеренах и властителях, стоящих на верхней ступени феодальной иерархии, мы можем говорить лишь с X в. К концу IX в. Хазария ослабла, и аланы освободились от хазарской зависимости, восстановив свой политический суверенитет (75. с. 322, 339). Ослабление влияния хазар создавало благоприятные предпосылки для экономического развития Алании — закончились затрагивавшие алан арабо-хазарские войны, прекратились даннические отношения, значительная часть степей к северу от Терека и Кубани на некоторое время перешла в руки алан (15, с. 208, 212; 76, с. 866), что стимулировало скотоводство. Все это положительным образом должно было отразиться как на хозяйстве Алании, так и на ее политической и общественной жизни. Десятый век стал «золотым веком» в истории Алании, временем ее наибольшего военно-политического могущества, четко зафиксированного в исторических источниках. Разноязычные и не зависящие друг от друга авторы единодушны в своих высказываниях. Так, араб Масуди пишет: «Аланский царь выступает (в походах) с 30 тыс. всадников. Он могуществен, мужествен, очень силен и ведет твердую политику среди царей», добавляя при этом, что «аланы более мощны, чем кашаки» (24, с. 205—206). В еврейско-хазарском Кембриджском анониме признается: «Царство алан сильнее и крепче всех народов, которые (жили) вокруг нас» (77. с. 116). Византийский император Константин VII Багрянородный прямо указывает что хазары боятся алан: если властитель алан будет препятствовать хазарам, «то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон, и Климаты, так как хазары, страшась нападения аланов, находят безопасным поход с войском на Херсон»... (17. с. 53). Согласно другому сочинению Константина Багрянородного «Церемонии византийского двора», аланскому властителю посылались грамоты с золотой печатью достоинством в два соли-да, и он именовался «духовным сыном императора». Золотой печати в два со-лида Алания удостаивалась наряду с Русью, Болгарией, Абхазией, а в списке государств Алания занимает почетное место вслед за Арменией и Иверией и выше Абхазии, Хазарии и Руси (78, с. 688). И достоинство печати, и формула обращения, и место в списке государств не присваивались случайно. Все это в Византийской империи строго регламентировалось, и положение в «табели о рангах» зависело от реального политического значения государства и отводимого ему места в византийской дипломатии. В этой связи не лишне напомнить слова Ю. А. Кулаковского о том, что «властители всех кавказских народов, как то: авазги, иверийцы, албанцы и еще семь других, которые названы у Константина, получают «приказ» от императора, и только властитель Алании трактуется как самостоятельный государь. Отсюда мы вправе сделать заключение, что аланы в X веке представляли значительную политическую силу...» (2. с. 53). На фоне приведенных выше извлечений из других источников выводы Ю. А. Кулаковского кажутся убедительными. В X в. аланы действительно представляли собой большую политическую силу, с которой были вынуждены считаться соседние народы и государства, в том числе могущественная Византийская империя. Последняя, несомненно, искала в лице алан военных союзников, которые могли бы заменить одряхлевшую Хазарию и прикрыть северо-восточный фланг империи от возможных вторжений и, кроме того, могли бы противостоять самой Хазарии, отношения с которой стали весьма неровными. Прямые указания на этот счет содержатся в приведенном выше отрывке из сочинения Константина Багрянородного: аланы могут закрывать дорогу к хазарским «климатам» и тем самым оказывать давление на хазар. Одновременно аланы занимали особое место в политических расчетах хазарской дипломатии. Как справедливо отмечал Ю. Д. Бруцкус, «дружба хазар с аланами... составляла главную основу хазарской дипломатии» как в царствование Вениамина, так и в царствование Аарона (79, с. 16), Столь быстрое возвышение Алании, до конца IX в. незаметной на политических горизонтах, можно объяснить не только освобождением от хазарской зависимости и улучшением экономического положения Алании, но и глубокими внутренними процессами, заметными средневековым авторам лишь с внешней стороны. Это был тот этап классообразования и становления феодального общества, когда тенденция развития по пути централизации оказывается основной, а на основе этой тенденции складывается государственность реннефеодального типа с институтом царской власти во главе. Могущественные аланские цари, проводящие «твердую политику среди царей», располагающие организованным (по А. В. Гадло, даже регулярным; 28, с. 278) войском в 30 тыс. всадников (к этому надо добавить и пешее ополчение.— В. К.), играющие заметную роль в международной политической жизни, не могли исторически появиться ни раньше, ни позже. Они должны были появиться в условиях внутренней политической и этнической консолидации, упрочения внутриэкономических связей и федеративного объединения всех земель Алании в условиях постоянной внешней опасности. Предпосылки этих, несомненно, прогрессивных процессов были заложены в предшествующий период — во второй половине I тыс., когда на территории центрального Предкавказья сложился сильный союз аланских племен, переживавший переходное состояние от строя «военной демократии» к феодализму. В письменных источниках нет прямых указаний на существование ранней государственности у алан, но этот вывод вытекает из всего вышесказанного (во всяком случае ничто этому выводу не противоречит). Интересные дополнительные сведения об аланских царях сообщает авторитетный Ма-суди: «Затем следует царство Алан (Ал-Лан), царь которого называется К. рк. ндадж, что является общим именем для всех их царей, подобно тому как Филаншах — имя всех царей Сарира. Столица Алана называется Магас, что означает «Муха». Помимо этого города царь владеет замками и местами отдохновения и (время от времени) переезжает туда на жительство» (24, с. 204). Как видим, аланский царь носит наследственный (общий для всех царей) титул керкундедж — вероятно, хазарского происхождения (24, прим. 73) — имеет свою столицу Магас и владеет загородными резиденциями— замками и «местами отдохновения». Нет никакого сомнения в том, что перед нами — крупнейший аланский феодал. Одновременно с Масуди другой арабоязычный автор X в. Ибн-Русте свидетельствует, что «царь аланов называется Б. гайр, каковое (имя) прилагается к каждому из царей» (24. с. 221), т.е. и в этом случае речь идет о постоянном, наследственном титуле, как одной из инсигний царской власти. И. Маркварт и В. Ф. Минорский убедительно исправляют Б. гайр на Багатар (23, с. 168; 24. с. 221) (в значении «богатырь»), что зафиксировано также в грузинской хронике «Картлис Цховреба» в форме Ос-Багатар (80, с. 20; «Осетинский богатырь»). Каково было соотношение этих двух одновременно существовавших титулов — неясно. В этой связи напомним указание Ибн-Русте о том, что «аланы состоят из четырех племен, но почет и царство принадлежат у них племени, называемому Д. хсас (что В. Ф. Минорский исправляет на Рухс-Ас—«светлые аланы» (24, с. 221). Не исключено, что одновременное существование двух разных царских титулов объясняется этой племенной раздробленностью алан: вожди одних племен могли именоваться титулом «керкундедж», вожди других — титулом «багатар», а источники Масуди и Ибн-Русте были различными. Но при таком объяснении Ибн-Русте не оставляет места для сомнений в том, что в его время в Алании происходила политическая централизация, ибо «почет и царство» (т.е. власть — В. К.) принадлежат племени Д. хсас во главе с его царем Багатаром. Что представляла собой столица Алании город Магас и где она находилась, неизвестно. Этимология названия аланской столицы окончательно не выяснена: по Н. А. Караулову, это «благочестие», по В. Ф. Минорскому, «Муха» — с чем справедливо не согласился А. П. Новосельцев, пишущий, что объяснение В. Ф. Минорского сомнительно «прежде всего потому, что невозможно объяснить, почему город в Центральном Кавказе носит столь странное, да еще персидское название» (81, с. 133). Сам А. П. Новосельцев предлагает в качестве гипотезы иную, и надо признать, интересную интерпретацию: название аланской столицы происходит либо от венгерского «магаш» — «высокий», либо от скифо-аланского «маз(а)» — «большой», «высокий». Наиболее убедительной нам представляется последняя этимология. Наконец отметим, что И. Маркварт попытался название города Магас (вар. Маас) связать с названием главного аланского племени Д. хсас (по Ибн-Русте), так как в обоих случаях мы имеем этнический формант «ас» (23, с. 167). Мысль И. Маркварта заслуживает внимания хотя бы потому, что главный город Алании должен был скорее всего находиться на территории главного и политически доминирующего аланского племени, из среды которого происходил и сам царь алан. Таким племенем было племя Рухс-ас (по конъектуре В. Ф. Минорского). Местоположение аланской столицы сколько-нибудь надежно не установлено, и любая из выдвинутых версий не обставлена достаточными аргументами, в том числе и версия Н. А. Караулова и В. Ф. Минорского о локализации города Магас в плоскостной части Чечено-Ингушетии или в районе г. Владикавказа (82, с. 73, прим. 101; 24, с. 145). Здесь предстоит, дальнейшая исследовательская работа. Одним из наиболее крупных аланских царей был Дургулель «Великий», сведения о котором сохранились в «Картлис Цховреба». Дургулель имел широкие династические связи, характеризующие его политическое значение в международных делах XI в.: сестра Дургулеля Борена была замужем за грузинским царем Багратом IV (80, с. 32), а византийский император Михаил Дука был женат на дочери Баграта IV и Борены — Марии, которую Зонара называет Марией из алан, Анна Комнина — Марией Аланской (82, с. 119). Как видим, Мария Аланская была племянницей Дургулеля. Восторженное описание красоты Марии приводит Анна Комнина, заключающая: «Ни Апеллес, ни Фидий, ни какой-либо другой скульптор никогда не создавали подобных статуй». Не скупится на комплименты и Михаил; Пселл: «Не стану воздавать царице хвалу за ее род, богатством и древностью превосходящий любой царский, хватит с нее нрава несравненного и красоты неподражаемой» (83, с. 192). Вторично Мария Аланская вышла замуж за императора Никифора III Вотаниата (1078—1081 гг.; 84, с. 290). Благодаря этим бракам Дургулель вступил в родственные отношения с правящими домами Грузии и Византии — наиболее значительных христианских государств, лежащих недалеко от Алании, принявшей христианство в начале X в. Эти отношения отразились в ряде совместных военных выступлений, о которых мы упоминали выше в главе IX. Во время правления Баграта IV (1027—1072 гг.), а именно в 1062 и 1065 гг., аланы дважды через Дарьяльский проход вторглись в Арран и опустошили его, «захватив много исламских земель» (24, с. 75, 145). Согласно «Картлис Цховреба», в ходе борьбы с мусульманским эмиром Падлоном Баграт IV призвал царя овсов Дургулеля с сорока тысячами овсов и «под водительством сына своего Георгия куропалата опустошил Гандзу, полонил и захватил добычи несметно...». Затем по приглашению Баграта IV «царь овсов с радостью отправился со всеми своими главарями и, пройдя дорогу Абхазскую, пришел в Кутатиси». Отсюда овсские гости прибыли в Картли, где у Надарбазеви (недалеко от Гори — В. К.) их ждал Баграт IV. «Собрались совместно в Казуне. И была радость и раздавались громогласные и высокие звуки литавр и труб. И прибывали совместно дней двенадцать в покое и радости всеобщей. Но по причине зимы заторопились (овсы) и одарил (Баграт) царя овсов и всех его вельмож дарами. Проводили их и те удалились радостные» (86, с. 76). Роскошный феодально-рыцарский пир, типичный для аристократического быта той эпохи, несомненно, знаменовал успешные военные акции алан и грузин 1062—1065 гг. против соседнего мусульманского Аррана. Оценивая внутреннее положение Алании в свете изложенных фактов, мы должны обратить внимание на то, что Дургулель одинаково свободно пользуется как Дарьяльским проходом, так и перевалами в районе верховьев Кубани, ибо в Кутаис он прибывает через Абхазию (87, с. 81). В этом можно видеть косвенное свидетельство известной политической монолитности Алании во второй половине XI в. и наличия в ней института сильной царской власти. Для нас интересно и то, что царь Дургулель прибыл в Грузию в окружении «всех вельмож». Это крайне скупое свидетельство «Картлис Цховреба» приоткрывает завесу, скрывающую от нас детали социальной структуры аланского общества X—XI вв., и мы со всей очевидностью видим его яркий феодальный облик. Не менее активное участие Дургулель принимал и в византийских делах. Уже в 1071 г., когда Михаил VII Дука вступил на престол и женился на красавице Марии Аланской, аланы появляются в составе византийской армии и участвуют в сражении с сельджукским султаном Алп-Арсланом при Манцикерте (84, с. 286). В правление императора Михаила VII Дуки (1071 — 1078 гг.) произошло крупное антиправительственное восстание во главе с франком Урзелием. В связи с этим Никифор Вриенний сообщает, что император послал Никифора Палеолога к «правителю Алании» за помощью. Никифор Палеолог привел из Алании 6 тыс. воинов, но платить было нечем, и почти все аланы ушли (88, с. 78). Вриенний не называет имени аланского правителя, но хронология событий свидетельствует, что это мог быть Дургулель. Дургулель Великий — наиболее заметная фигура на политическом горизонте Алании XI в., но она не могла вырасти без предшествующей традиции. Узы связей между феодальными классами Алании, Грузии и Византии мы наблюдаем и в период до правления Дургулеля. Выше говорилось об алан-ских «царях» Саросии и Итаксисе, бывших верными союзниками византийцев. К ним следует добавить мало известную в литературе фигуру Константина Аланского. Хронологически он непосредственно предшествует Дургу-лелю (первая половина — середина XI в), невероятно, его деятельность протекала не в Алании, а в Византии. Известия о Константине Аланском очень скупы. Мы знаем лишь, что, по данным византийского писателя Кедрина, при императоре Константине IX Мономахе (1042—1055 гг.) некоему Константину Аланскому был пожалован чин магистра (89, с. 153) и что отряд Константина Аланского в составе объединенного армяно-византийского войска в 1045 г. участвовал в походе на Двин (90. с. 170). В. Г. Васильевский пишет о Константине Аланском как вассале Византии (91. с. 266), а это, как и близкие контакты с византийским правительством, дает нам повод подумать о возможной родственной связи Константина Аланского с еще одной юной и привлекательной аланкой, находившейся в 40-50-х годах XI в. в Константинополе в качестве заложницы. Имя ее неизвестно. После смерти императрицы Зои Константин IX Мономах приблизил аланку к себе и сделал ее своей фавориткой, удостоив высокого звания севасты. Как рассказывает Михаил Пселл, он «определил ей царскую стражу, распахнул настежь двери ее желаний и излил на нее текущие золотые реки, потоки изобилия и целые моря роскоши». Многое «отправилось к варварам, и впервые тогда аланская земля наводнилась богатствами из нашего Рима, ибо один за другим непрерывно приходили и уходили груженые суда, увозя ценности, коими издавна вызывало к себе зависть Ромейское царство..., дважды, а то и трижды в год, когда к юной севасте приезжали из Алании слуги ее отца, самодержец публично показывал им ее, провозглашал ее своей супругой, именовал царицей» (83, с. 116—117). После смерти Константина IX Мономаха фортуна отвернулась от аланской фаворитки — она вновь стала обычной заложницей. Но нас в данном случае интересует иное: Константин Аланский — вассал Византии (чего нельзя сказать о Дургулеле.— В. К.), как вассал он должен был давать заложников в Константинополь, и неизвестная по имени аланская заложница могла быть его дочерью или близкой родственницей, о чем свидетельствуют весьма частые визиты наезжавших из Алании «слуг ее отца». Интересно свидетельство Пселла о вывозе массы товаров византийского производства в Аланию при Константине Мономахе. «Аланская земля наводнилась и тогда богатствами», среди которых видное место должны были занимать прекрасные византийские ткани, образцы которых открыты нами в известном катакомбном могильнике XI—XII вв. у станицы Змейской Северо-Осетинской ССР. Фрагементы аналогичных тканей обнаружены также в катакомбном могильнике X—XII вв. Рим-горы близ Кисловодска. Много тканей шелковых, некогда красного цвета и обильно украшенных аппликациями из золоченой кожи; кожа расшивалась волоченым золотом в виде тонкой нити (92, с. 53). Это византийские импорты, попавшие в аланские катакомбы в XI в.— возможно, на фоне тех оживившихся экономических связей, о которых пишет Михаил Пселл. В том же X в. в византийских источниках появляется титул эксусиократор, прилагаемый к царям Алании. Впервые он употреблен Константа-ном VII Багрянородным в «Об управлении Империей» (17. с. 51, 53) и в «Церемониях византийского двора» (78, с. 688). Буквальный перевод с греческого — «обладатель власти». Как отмечает Г. Г. Литаврин, титул эксусиократор был одним из византийских наименований правителя иноземного народа, а «сходный термин эксусиаст употреблялся применительно как к могущественным Фатимидам, так и к аланам и авазгам — вассалам Византии» (17, с. 332, прим. 2). Касаясь данного вопроса, К. Н. Юзбашян пишет: «И архонт архонтов Великой Армении, и эксусиократор Алании были духовными сыновьями византийского императора, но различия в титулатуре другой системы обусловливали разницу в их положении также и в правовом аспекте» (90, с. 90). Если это так, положение аланского царя было особым и потребовало употребления термина, который, по любезному разъяснению С. Н. Малахова, прилагался только к правителю Алании. В чем состояло это особое положение царей Алании? Исходя из посылки А. П. Каждана о том, что экскуссия — пожалование податных привилегий (93, с. 83), я посчитал, что царь Алании приравнивался по своей юрисдикции к императорам Византии (87, с. 79). Сейчас это недоразумение, основанное на фонетическом сходстве понятий «эксусиаст» и «экскуссия», следует устранить: ни один иноземный правитель, в том числе и Алании, не мог быть приравнен к императору, тем более, что последний для всех окрестных властителей признавался «духовным отцом». Истинное значение особого статуса аланских царей X—XII вв. как эксусиократоров для нас пока остается неясным; можно лишь предположить, что оно было связано с военно-политическим потенциалом и стратегическим положением Алании, ее политической независимостью и суверенитетом ее царей. В этом смысле не вызывает удивления применение византийского термина «василисса» к Ирине Аланской, о чем М. В. Бибиков пишет: «Речь идет о самостоятельном государстве, равноправном с Империей ромеев: византийскому василевсу (императору.— В. К.) соответствует аланская василисса» (94, с. 143). Появившись в первой половине X в., титул эксусиократор был в употреблении до XII в. В 1884 г. известный французский византинист Г. Шлюмберже опубликовал приобретенную им в Константинополе византийскую печать с изображением Богоматери и надписью, содержащей титул « Гавриил эксусиократор Алании» (95, с. 430). Г. Шлюмберже указывает, что впервые на византийской печати обнаружен этот титул и «имя княжества Алании, расположенного на северном склоне Кавказа». Эксусиократор Алании и Абазгии, по Г. Шлюмберже, «были в своих странах подлинными суверенами, которых с Византией связывали только отдаленные вассальные связи». Интересны дальнейшие соображения Г. Шлюмберже: «Титул эксусиократор, который наделен императорской властью и величием, как представляется, специально был предназначен для князя Алании», Наряду с именем ранее нам не известного правителя Алании Гавриила, Г. Шлюмберже называет имя другого алана — эксусиократора Росмика, упоминаемого Анной Комниной (82, с. 353, с. 600, прим. 1333). Время печати Гавриила, по Г. Шлюмберже,— X в. (95, с. 431), т.е. время Константина VII Багрянородного. Эксусиократор Алании Росмик жил в конце XI — начале XII в. и, вероятно, (если он не пребывал постоянно в Византии) сменил Дургулеля, который также, наверное, имел титул эксусиократора. После Росмика титул эксусиократора больше не встречается, что можно поставить в связь с определенным ослаблением Алании, наступившем в XII в. по причине начавшейся феодальной раздробленности. Введение византийской дипломатией специального титула эксусиократора для аланских царей свидетельствует о том, что в X—XII вв. Алания действительно представляла сильное государственное объединение, наделенное авторитетной центральной властью. У нас есть основания считать, что в X—XI вв. эта власть аланских царей распространялась на всю территорию Алании от ее западных границ до восточных (87, с. 79). В то же время можно полагать, что в это время в Алании существовали две властвующие династии, одна из которых (политически более влиятельная) возглавляла Верхнекубанскую Аланию, другая локализуется в восточной части Алании — Ирхане (96, с. 123; 87, с. 77—80). В целом X—XI вв. представляются нам периодом подъема Алании, обусловленного как фактическим освобождением от хазарской зависимости, так и активным процессом феодализации, на данном этапе сопровождавшимся усилением хозяйственных, этнических и политических связей, преобладанием тенденции централизации и оформлением раннесредневековой государственности с выраженным институтом царской власти во главе. Конечно, нет никакой необходимости идеализировать этот «золотой век» истории Алании и впадать в преувеличения: Аланская государственность была неразвитой, типичной для многих раннефеодальных обществ, когда элементы догосударственной системы управления (старая родоплеменная знать, народное собрание, адаты и т. д.) переплетались с элементами государства. Это было племенное объединение с чертами государственности. Отсутствие разветвленного государственного аппарата, вероятно, и регулярного войска (при наличии феодальных дружин), своей монетной системы, общегосударственной письменности свидетельствует о «варварском» характере этого непрочного политического образования. Многоукладность, экономическая и этноплеменная пестрота не были преодолены и в период наибольшего подъема Алании, а дальнейшее углубление феодализационного процесса постепенно усиливало крупных феодалов на местах и форсировало тенденции партикуляризма и децентрализации. В следующем — XII столетии — мы наблюдаем уже иную картину. А. П. Новосельцев правильно отметил, что если источники XI в. говорят об аланском царстве наряду с Сариром, как крупнейшем объединении на Северном Кавказе, то в XII в. положение изменилось, что было связано «как с какими-то изменениями внутри аланского общества, так и с усилением Грузии и экспансией кипчаков (половцев) из Подонья на Северный Кавказ». Очевидно, с ослаблением Алании и потерей части восточных областей, отторгнутых кипчаками, можно связать и сообщение Йакута (первая треть XIII в.) о том, что у алан нет известного большого города (81, с. 134). Царей XII в. мы знаем только по «Картлис Цховреба», но они уже не выглядят так внушительно, как Дургулель. Существенно, что уже в начале XII в. грузинская хроника говорит о «царях» Осетии (Алании) во множественном числе. Царь Грузии Давид III Строитель (1089—1125 гг.), занятый борьбой с сельджуками и нуждавшийся в военной помощи, обращается за ней к кипчакам, к концу XI — началу XII в. наводнившим степи Предкавказья. Весьма в этой связи характерно, что Давид III не обращается за помощью к аланам, хотя в войне 1111 г. с -султаном Ганджи Меликом на стороне Давида, по свидетельству Маттеоса Урхаеци, выступало 500 аланских воинов (тогда как кипчаков 15 тысяч!) (97, с. 54). Однако аланы были еще сильны, ибо кипчаки боятся сами идти через аланские земли в Грузию. «По этой причине сам царь Давид отправился в Осетию, взяв с собой главного секретаря Георгия Чкондидели, человека весьма, опытного и мудрого. Когда царь прибыл в Осетию, то все цари овсов и все «мтавары» их предстали перед ним». Овсы и кипчаки отдали друг другу заложников, «утвердили между собой мир и любовь», царь Давид «открыл крепости Дариальские и все врата Овсетии и Кавказа» и перевел в Грузию 40 тыс. воинов вместе с их семьями (80, с. 36). Ориентация Грузии на новую политическую силу — кипчаков — сказалась и в браке Давида III с дочерью половецкого хана Шарукана Гурандухт (80, с. 35). Изменение политической ориентации грузинского двора в пользу кипчаков можно расценивать как ослабление Алании после смерти Дургулеля (видимо, в 80-х годах XI в.), а указание «Картлис Цховреба» на «царей овсов» надо понимать как первые признаки начинающейся феодальной раздробленности и политического распада недавно единой и сильной Алании. Отметим, что описанные выше события, относящиеся к переселению кипчаков в Грузию, датируются 1118 г. (98, с. 194). Ко второй половине XI в. относится сообщение «Картлис Цховреба» о браке грузинского царя Георгия III (1156—1184 гг.) и Бурдухан — дочери «овсского царя Худдана». Этот брак свидетельствует о еще продолжавшемся интересе Грузии к союзу с аланами и о сохранении ими значительного влияния, несмотря на только что отмеченные обстоятельства. По словам грузинской хроники, Бурдухан «превосходила всех женщин своей добротой, мудростью, разумом, красотой и миловидностью; подобную ей невесту Грузия никогда еще не видывала... От нее только и могла родиться такая женщина, как Тамара...» — будущая царица Грузии. Отношения между Георгием III и Худданом были настолько близкими, что, согласно той же «Картлис Цховреба», Георгий III по временам приезжал в страну алан (редкое для грузинских хроник употребление «аланы», а не «овсы». — В. К.) на охоту (80, с. 38). Еще при жизни (в 1178 г.) Георгий III возвел на престол свою единственную дочь Тамару — полуаланку по крови, ставшую легендарной исторической личностью. Во время Тамары (ум. в 1213 г.) грузинское царство добилось военно-политических успехов, широко раздвинув свои границы и включив в сферу своего влияния Трапезундскую империю и северокавказских горцев. В 1185 г. Тамара вышла замуж за сына русского князя Андрея Боголюбского Юрия (в Грузии названного Георгием), но через два года с ним разошлась и в 1189 г. вышла замуж вторично — за «сына царя овсов» Давида Сослана, происходившего из осетинского ответвления грузинского царского рода Багратиони. Давид Сослан воспитывался при грузинском дворе бездетной «вдовой овсского князя» — теткой Тамары Русудан. Летопись рисует весьма привлекательный образ Давида Сослана: «Давид был юноша красивый, хорошо сложенный, широкоплечий, имел лицо красивое и умеренное телосложение; по своему происхождению он вполне был достоин быть царем; он был хорошо воспитан и выдержан, был проворен и силен и превосходил всех своей отвагой и умением стрелять из лука, верховой ездой и гарцованием, ученостью и добротой» (80, с. 38—39). Будучи мужем и соправителем Тамары, Давид Сослан принимал активное участие в государственных делах и руководил многими военными опера-. циями, принесшими славу грузинскому оружию. При его личном участии было подавлено крупное восстание феодалов в 1191 г. во главе с первым мужем Тамары Юрием, в 1195 г. в битве при Шамхоре были разгромлены войска сельджукских султанов во главе с Абубекиром, в 1204 г. взята турецкая крепость Каре, в 1205 г. в Басианском сражении разбиты войска западно-турецких правителей во главе с султаном Рукн-ад-Дином. «Шамхорская и Басианская битвы во многом способствовали превращению Грузии в одно из могущественных государств Ближнего Востока»,— пишет по этому поводу Ю. С. Гаглойти (99, с. 120—121). Как видим, феодально-династические связи между Аланией и Грузией в конце XII — начале XIII в. были активными и плодотворными, содействовавшими высшему военно-политическому и культурному подъему грузинского государства эпохи Шота Руставели. В истории дружественных алано-осетино-грузинских отношений эти годы — одни из самых ярких. Однако процесс политической децентрализации внутри Алании продолжался независимо от успехов представителей алано-овсских феодальных кругов в Грузии. Определенные указания на это содержатся в поэтическом «Диване» Хакани, говорящем о нападении дербентских войск на Ширван в 1173 г. В составе дербентских войск были аланы, русы и хазары (24, с. 186). Необходимо учесть, что в это время Ширван установил тесные брачные связи с Грузией и пользовался поддержкой грузинского царя Георгия III, женатого на дочери аланского царя Худдана Бурдухан. В свете этих фактов трудно допустить, что Худдан инспирировал нападение своих подчиненных на союзников и друзей зятя—Георгия III. Скорее здесь следует видеть сепаратное выступление одного из феодальных князей Восточной Алании, соседившей с Дагестаном. То, что вряд ли было возможным еще сто лет назад при Дургулеле, стало возможным при Худдане. В первой половине XIII в. феодальная раздробленность Алании стала настолько типичным явлением, что, прямо или косвенно, фиксировалась современниками. Наиболее ярко этот «удельный период» описал лично побывавший в Алании в 1236 г. доминиканский монах — венгр Юлиан. Как свидетельствует Юлиан, в Алании «сколько селений, столько и вождей, и ни один из них не имеет подчиненного отношения к другому. Там постоянно идет война вождя против вождя, села против села. Во время пахоты все люди одного селения при оружии вместе идут на поле, вместе также и жнут и так делают по всему пространству той земли; и если есть у них какая-либо надобность вне селения, добыча ли леса и другая работа, то они равным образом идут все при оружии... у них человекоубийство не считается ни за что» (100, с. 78—79). О том же почти одновременно с Юлианом пишет аланский епископ Феодор: «... Отличия моих пасомых — убийства прежде всего и прочие виды смертей» (101, с. 27). Политический распад недостаточно прочного государственного объединения, усиление феодалов на местах привели к тому, что центральная власть в стране стала фикцией, ослабли и без того непрочные экономические связи между различными районами Алании, оказался разрушенным наметившийся прогрессивный процесс этнической консолидации племен и сложения аланской феодальной народности. Страна была раздираема междоусобицами, помноженными на пережитки патриархально-родовых отношений. Источники XIII в. аланских царей уже не знают. Ко времени татаро-монгольского нашествия Алания распалась на ряд более или менее крупных феодальных владений, враждующих между собой. Все это, вызванное далеко зашедшей феодализацией, облегчило татаро-монголам завоевание Алании и обусловило ее катастрофу, о чем мы будем говорить дальше. ЛИТЕРАТУРА 1. Прокопий из Кесарии. Война с готами. Перев. С. П. Кондратьева. М., 1950. 2. КулаковскийЮ. А. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899. 3. Таглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1966. 4. Артамонов М.И. История хазар. Л, 1962. 5. Пигулевская Н. В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.-Л, 1941. 6. Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1880. 7. И н а л - И п а Ш. Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми. «Алашара», 1976. 8. Анбачадзе 3. В. Из истории средневековой Абхазии (VI—XVII вв.). Сухуми, 1959. 9. Избранные отрывки из «Истории» Агафия Миринейского. Перев. М. В. Левченко. ВВ, т. III, 1950. 10. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса.- Спб., 1860. 11. Зетейшвили С. Г. Сведения об аланах в «Хронографии» Феофана. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. М, 1976. 12. Hudud al-Alam. Translated and explained by V. Minorski. London, 1937. 13. Из нового списка географии, приписываемой Моисею Хоренскому. Перев. К. Патканова. ЖМНП. 1883. март. 14. Миллер В. Ф. Осетинские этюды, ч. Ill, M, 1887. 15. Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. Изд. ЛГУ, 1979. 16. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА СССР № 106. М. 1962. 17. Багрянородный Константин. Об управлении Империей. М, «Наука», 1989. 18. Каминская И. В., Каминский В.Н. Исследования Первомайского городища в долине реки Большой Лабы. В кн.: XIV Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов). Орджоникидзе, 1986. 19. Алексеева Е. П. О чем рассказывают археологические памятники Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1960. 20. Минаева Т. М. К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь, 1971. 21. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, «Ир», 1971. 22. Нарты. Эпос осетинского народа. М., 1957. 23. Marqart J. Osteuropaische und ostasiatische Streifzuge. Leipzig, 1903. 24. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М, 1963. 25. Ferrand J. Ze Tufhat al-albab de Abu Hamid al-Andalusi al-Jarnati. JA, CCVII, Paris, 1925. 26. Мамаев X. M. Новые аланские могильники в плоскостной и предгорной Чечено-Ингушетии. В кн.: Тезисы докладов IV Крупновских чтений по археологии Кавказа. Орджоникидзе, 1974. 27. Шихсаидов А. Р. Книга ат-Табари «История посланников и царей» о народах Северного Кавказа. В кн.: Памятники истории и литературы Востока. М., 1986. 28. Гадло А. В. Северный Кавказ в IV—X веках (проблемы этнической истории). Л, 1984 (рукопись докт. дис). 29. Кузнецов В. А. Дургулель Великий и Нижний Архыз. В кн.: Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988. 30. Кузнецов В. А. Некоторые вопросы этногенеза осетин по данным средневековой археологии. В кн.: Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967. 31. Кузнецов В. А. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V—XIII вв. СА. 1973.2. 32. Абрамова М.П. К вопросу об аланской культуре Северного Кавказа. СА. 1978, 1. 33. Плетнева С. А. От кочевий к городам. М., 1967. 34. Крупное Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960. 35. Бейлис В. М. Народы Восточной Европы в кратком описании Мутаххара ал-Макдиси (X в.) В кн.: Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы, II, М., 1969. . 36. Абрамова М.П. Исследование Нижне-Джулатского могильника в 1967 г. КСИА. вып. 124, 1970. 37. Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа. М, «Наука», 1974. 38. Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика средневекового населения Осетии. В кн.: Средневековые памятники Северной Осетии. МИА СССР № 114, 1963. 39. Ибн-Хаукаль. Из книги путей и царств. Перев. Н. А. Караулова. СМОМПК. вып. XXXVIII, Тифлис, 1908. 40. Кузнецов В. А. Путешествие в древний Иристон. М. «Искусство», 1974. 41. Виноградов В.В., Чокаев К. 3. Древние свидетельства о названиях и размещении нахских племен. В кн.: Археолого-этнографический сборник. Грозный, 1966. 42. Абаев В. И. Этноним «хазар» в языках Кавказа. ИСОНИИ, т. XXVII. Языкознание. Орджоникидзе, 1968. 43. Кузнецов В. А. Алания и Византия. В кн.: Археология и традиционная этнография Северной Осетии. Орджоникидзе, 1985. 44. Баладзори. Книга завоевания стран. Перев. П. К. Жузе. Баку, 1927. 44-а. Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. Спб., 1870. 45. Афанасьев Г. Е. Этническая территория буртасов во второй половине VIII — начале X в. СЭ. 1984. 4. 46. Афанасьев Г. Е. Исчезнувшие народы. Буртасы. «Природа», 1985. 2. 47. Афан асьев Г. Е. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII—X вв. (аланский вариант салтово-маяцкой культуры). Археологические открытия на новостройках, вып. 2, М., «Наука», 1987. 48. Вахушти. География Грузии. Перев. М. Г. Джанашвили. ЗКОИРГО. кн. XXIV, вып. 5. Тифлис, 1904. 49. Пфаф В. Б. Материалы для истории осетин. ССКГ. вып. V. Тифлис, 1871. 50. Андрон икашвили М.К. Очерки по ирано-грузинским языковым взаимоотношениям, I. Тбилиси, 1966. 51. Цулая Г. В. Отрок Шарукан-Атрака Шараганисдзе. КЭС, VIII. М., «Наука», 1984. 52. Добродомов И. Г. Из аланских следов в топонимике Европейской части СССР. В кн.: Имя — этнос — история. М, 1989. 53. Чеченов И. М. Раскопки городища Нижний Джулат в 1966 году. УЗКБНИИ, т. XXV, Нальчик, 1967. 54. Венецианская хроника Мартина Канале с основания города до 1275 года. Перев. Е. С. Зевакина. Архив СОНИИИФЭ. фонд 4, дело № 2. 55. Робакидзе А. И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе, СЭ, 1978, 2. 56. Гутнов Ф. X. К вопросу об общественном строе Алагирского общества (XIV—XVIII вв.). В кн.: Археология и традиционная этнография Северной Осетии. Орджоникидзе 1985. 57. Чиковани Г. Д. Из общественного строя осетин-ныхас. Автореферат канд. дис. Тбилиси, 1973. 58. Чочиев А. Р. Пережитки военно-демократического уклада в общественном быту осетин в прошлом. Автореферат канд. дис. Тбилиси, 1979. 59. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка, т. I. М.-Л., 1958. 60. Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг. М.—Л., 1941. 61. Кузнецов В. А. К вопросу о производстве стали в Алании. В кн.: Кавказ и Восточная Европа в древности. М., «Наука», 1973. 62. Абаев В. И. Об иранских названиях стали. В кн.: Иранский сборник. К семидесятилетию проф. И. И. Зарубина. М., 1963. 63. Иессен А. А. К вопросу о древнейшей металлургии меди на Кавказе. ИГАИМК, вып. 120. 1935. 64. Щастливцев С. Садонский рудник. ССК, т. II. Тифлис, 1872. 65. Ястребицкая А. Л. Западноевропейский город в средние века. ВИ. 1978, 4. 66. Армянские источники об аланах, сост. Р. А. Габриелян. Вып. II. Ереван, 1985. 67. Иерусалимская А. А. «Великий шелковый путь» и Северный Кавказ. Л, 1972. 68. Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. т. I. Спб., 1884. 69. Якубовский А. Рассказ Ибн ал-Виби о походе малоазиатских турок на Судак, половцев и русских в начале XIII в. ВВ. т. XXV, 1928. 70. Абаев В. И. Осетинский социальный термин алдар. ИСОНИИ, т. XXVII, языкознание. Орджоникидзе, 1968. 71. Маркс К., Энгельс Ф., соч., т. 23. 72. Мровели Леонти. Жизнь картлийских царей. Перев. Г. В. Цулая. М., «Наука», 1979. 73. Памятники армянской агиографии, вып. 1. Перев. К. С. Тер-Давтян. Ереван, 1973. 74. Менандр Византиец. Продолжение истории Агафиевой. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1860. 75. Иловайский Д. Разыскания о начале Руси. М., 1882. 76. В артоль д В. В. Аланы. Соч., т. II, ч. I. M., 1963. 77. Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л, 1932. 78. Constantine Porphyrogehitus. De cerimoniis aulae Byzantinae. Bonnae, II, 1829. 79. Вруцкус Ю. Д. Письмо хазарского еврея от X века. Берлин, 1924. 80. Джанашвили М.Г. Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России. СМОМПК, вып. XXII. Тифлис, 1897. 81. Новосельцев А. П. К истории аланских городов. МАДИСО, т. II, Орджоникидзе, 1969. 82. Комнина Анна. Алексиада. Перев. Я. Н. Любарского. М., «Наука», 1965. 83. Пселл Михаил. Хронография. Перев. Я. Н. Любарского. М., «Наука», 1978. 84. История Византии, т. 2. М., «Наука», 1967. 85. Minorsky V. Studies in Caucasian history. Camdridge Oriental series, № 6, London, 1953. 86. Летопись Картли. Перев. Г. В. Цулая. Тбилиси, «Мецниереба», 1982. 87. Кузнецов В. А. Дургулель Великий и Нижний Архыз. В кн.: Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988. 88. Исторические записки Никифора Вриенния. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб., 1858. 89. Скабаланович Н. Византийское государство и церковь в XI веке. Спб., 1884. 90. Юзбашян К. Н. Армянские государства эпохи Багратидов и Византия IX—XI вв. М., «Наука», 1988. 91. Васильевский В. Г. История Византии и период Комнинов. Спб., 1884—1885. 92. Соболев Н.Н. Очерки по истории украшений тканей. М.-Л., 1934. 93. Каждан А. П. Византийская культура (X—XII вв.). М., «Наука», 1968. 94. Бибиков М.В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII—XIII вв.) В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. М, «Наука», 1981. 95. Schlumberger J. Sidillographie de Г empire Byzantin. Paris, 1884. 96. Абаев В. И. Происхождение осетинских фамильных имен Царазонта и Агузата. «Литературная Осетия», 60, 1982. 97. Урхаеци Маттеос. История. Перев. М. Дарбинян. Архив СОНИИ ИФЭ, ф. I., д. № 137-а. 98. Вердзенишвили Н., Джавахишвили И., Д ж анаши я С. История Грузии, ч. I. Тбилиси, 1946. 99. Гаглойти Ю. С. Средневековые летописи о Давиде Сослане. «Литературная Осетия»,33, 1969. 100. Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах и Восточной Европе. «Исторический архив», III, 1940. 101. Епископа Феодора «Аланское послание». Перев. Ю.. Кулаковского. ЗООИД, т. XXI, Одесса, 1898. Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год. при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Вернуться назад |