12 мая 1830 года, как указывалось, горийский уездный начальник сообщил командованию в Тифлисе о захвате осетинскими крестьянами грузинских дворян и о том, что титулованные тавады содержатся в свинарнике. Через 12 дней после этого последовало предписание командующего Отдельным Кавказским Корпусом графа Паскевича об отправке в Южную Осетию карательной экспедиции. Вполне было возможно, что эти два акта были в какой-то мере связаны между собой. Во всяком случае, пленение грузинских феодалов и помещение их крестьянами в свинарнике давали Паскевичу формальный повод обвинить осетин Южной Осетии в «хищничестве и шалостях», а затем в воровстве, грабежах и считать это все достаточным основанием для карательных мер против крестьян. Более подробные объяснения о мотивах экспедиции Паскевич дал в рапорте на имя военного министра А. И. Чернышева. В частности, граф подчеркивал, что «... Карталиния (центральный район Грузии - М. В.) была постоянно подвержена нападениям с севера от осетин, а с юго-запада от буйных и хищнических племен, населявших Ахалцихский пашалык». Устанавливая связь между пашалыком, в ходе войны с Турцией присоединенным к Грузии, и Южной Осетией, географически отдаленными друг от друга, Паскевич явно желал, чтобы его карательная экспедиция в Осетию рассматривалась в контексте войны с «Турцией", счастливо для него завершившейся. «Осетины, - писал граф, - продолжавшие производить грабежи и убийства в течение военных действий» с Турцией, «не переставали обнаруживать таковое поведение и по заключении мира с Портою». Придав, таким образом, своей карательной экспедиции важный политический смысл, командующий еще раз перед военным министром сделал акцент на то, что «наказание сих непокорных» осетин, «в необузданности своей не признававших никакого влияния России, сделалось совершенно необходимым».
Верил ли граф Паскевич сам в то, что он писал министру Чернышеву? Разумеется, нет. Позже граф чистосердечно признался в истинном положении вещей, связанном тогда с Южной Осетией. В проекте письма, составленном на имя Николая I и подготовленном Паскевичем, отмечалось, «что ни один из сих» осетин «не смел показаться на базарах и в деревнях Карталинии без того, чтобы не быть совершенно ограбленному от так называемых помещиков», т.е. грузинских тавадов. Как видно, обвинение в том, будто Карталиния постоянно подвергалась со стороны Южной Осетии нападениям и грабежу, являлось нескрываемой ложью и, скорее всего, внушалась Паскевичу грузинской феодальной знатью, грабившей осетин в той же Карталинии. В письме к императору объяснялось также, что тавады «устраивали даже в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто из осетин не мог пройти, не подвергаясь опасности лишиться всего имущества»; подобные замки служили для князей Эристави и Мачабели одним из средств, с помощью которых они не давали осетинам Южной Осетии покинуть свои насиженные места и освободиться от феодального произвола. Генералы Паскевич и Панкратьев, готовившие письмо к Николаю I, признавались перед императором и в том, что грузинские тавады «... под разными предлогами брали осетинских детей и потом продавали в разные руки. Подобные действия само собой должны были вооружить против них этот народ, а нищета, от оных происшедшая, подвинула его на воровство, разбои и грабежи».
Остается сказать о политическом аспекте обвинения южных осетин, якобы «в необузданности своей не признававших никакого влияния России» и во время войны России с Турцией замеченных в антироссийскости. Граф Паскевич в другом месте своей переписки с Петербургом по поводу карательной экспедиции в Южную Осетию признавал, что «народ сей... при первом появлении российских войск под командою гр. Тотлебена встретил их как своих избавителей. К нам влекла их христианская вера...». Но «когда увидели, что русские начали отдавать их на произвол помещиков» Грузии, «то они предались грабежам и мало помалу увеличили дерзость свою».
Мы привели лишь некоторые данные, но и их вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что у командующего не было явных оснований для обвинения южных осетин, предъявление которых давало бы ему повод для крайних жестокостей в отношении и без того разоренного и загнанного в угол народа. Заодно отметим: подобной карательной экспедиции, какую направлял граф Паскевич в Южную Осетию, он никогда бы не отрядил в сугубо грузинские села, хотя поводов для этого последние подавали гораздо больше, - вспомним участие грузинских отрядов в военных действиях против России во время русско-иранской и русско-турецкой войн или упорное сопротивление грузинского населения российским властям, призывавшим грузинских солдат на войну с Турцией. Подобная дискриминация, когда соседние Грузии народы приносились в жертву во имя «богоизбранной касты», паразитировавшей на российской власти тавадской знати, рождала среди этой знати, еще недавно холопствовавшей у турецких и персидских вали, идеологию некоей исключительности. Для исторически ущербной касты, хорошо помнившей себя стоящей на берегу реки Куры в обнаженном виде и медленно двигающейся к мосту, на котором был выставлен образ святой Марии, «идеология исключительности» имела не только духовное, но и сугубо социальное значение, - она позволяла окончательно расстаться с положением тех, кто стоял в очереди к Божьей матери, и приблизиться к тем, кто заставлял идти к сраму. Глубинный и в чем-то потаенный идеологический процесс происходил на волне мало продуманных и нередко эмпирических действий российских властей, далеких от понимания того, какой расовый феномен создается в самом центре Кавказа и какой угрозой он станет, созрев, для соседних народов и для самой России.
"Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений" М.М. Блиев. 2006г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |