Глава VII
В СЕВЕРНОМ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ И КРЫМУ
 Кавказское происхождение алан к V в. стало широко известным фактом. Живший в Галлии Гай Соллий Аполлинарий Сидоний /430—480 гг./ намывал алан «рожденными на Кавказе» /1, с.287/. Видимо, значительная часть появившихся в далекой Галлии алан была родом с Кавказа, и Сидоний мог узнать об этом если не из первых рук, то от очевидцев событий, относящихся к недолгому пребыванию алан в Галлии.
Однако, имея метрополию в Предкавказье, аланы в первые века нашей эры /до гуннского нашествия/ фиксируются источниками и вне Северного Кавказа — на обширной территории Северного Причерноморья вплоть до Паннонии. Выше были приведены сведения Иосифа Флавия о том, что «племя аланов есть часть скифов, живущая вокруг Танаиса и Меотийского озера» и другие сведения о позднесарматских племенах языгов, роксоланов, танаитов, яксаматов, живших в степях Северного Причерноморья и в начале нашей эры получивших наименование «аланы». Авторитетный автор IV в. Аммиан Марцеллин явно отличает кавказских /азиатских/ алан от алан «европейских» и указывает, что они разделены «по обеим частям света» /2, с. 290, .304/, т. е. часть алан живет, в соответствии с географическими представлениями того времени, в Европейской Сарматии /Северном Причерноморье.— В. К./, другая часть алан — в Азиатской Сарматии /к востоку и юго-востоку от Дона.— В. К/. Аммиан Марцеллин помещает алан «европейских» в «срединном пространстве лука», т. е. на северном побережье Черного моря, очертания которого напоминали древним форму скифского лука /2, с. 289—290/. Шивший на два столетия раньше античный географ Птолемей /II в./ знает и Европейской Сарматии «скифо-алан» /3, с. 230—231/, где упоминание скифов является явным анахронизмом, а в аланах можно усматривать европейских алан Марцеллина.
Мы уже отмечали, что в объединенных под именем алан племенах нельзя видеть некий этнический монолит. Это было объединение всех или большинства родственных по языку и культуре позднесарматских племен под общим этническим названием /что напоминает этнополитическую ситуацию Скифии; 4, с. 17/. Принятие поздними сарматами общего этнонима, быстрое исчезновение отдельных племенных названий /таких, как аорсы, сираки, роксоланы и т. д./ свидетельствует о возникновении уже в I в. союза сарматских племен, каждое из которых в то же время сохраняло определенную самостоятельность. «Союз предполагает наличие независимых племен, занимающих отдельные территории»,— указывают Маркс и Энгельс /5, с. 79/. В дальнейшем вопрос об аланах мы будем рассматривать именно с этих позиций, видя в них этнополитическое объединение поздних сарматов — завершающий этап исторического развития древних иранцев на юге СССР.
Как известно, активное продвижение сарматов из Поволжья и Приуралья на запад от Дона, в бескрайние степи Северного Причерноморья, началось в III в. до н. э. в связи с войной сарматов со скифами /6/. В последние века до н. э.— первые века н. э. сарматы уже были господствующим населением южно-русских степей, ведшим в основном кочевое скотоводческое хозяйство и как прежде отличавшимся подвижностью и воинственностью. Достаточно примитивные экономика и быт, хотя и несколько утрированно, охарактеризованы у них Аммианом Марцеллином: «Лишь незначительная часть их питается полевыми плодами, все остальные, кочующие по обширным степям, никогда не испытавшим ни сохи, ни посевов, но запущенным и покрытым инеем, питаются отвратительным образом по-звериному. Все их имущество, жилища и бедная утварь сложены на покрытых корой кибитках; они беспрепятственно переезжают, когда вздумается, перевозя, куда заблагорассудится, свои повозки» /2, с. 290/.
Описание причерноморских степей Марцеллина живо напоминает нам яркую картину их первобытности, нарисованную Н. В. Гоголем: «Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений; одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их» /7, с. 112/. Эти ковыльные, хорошо орошенные степи с лежавшими на приморских берегах портами и богатыми рынками, где кочевник мог приобрести все ему необходимое, стали на несколько столетий прибежищем «европейских» алан.
Одними из первых в северопричерноморские степи проникли роксоланы /осет.: «рухс» — ирон. «рохс» — диг. «светлый», т. е. «светлые аланы»/, В начале II в. до н. э. они выступили союзниками крымских скифов во главе с царем Палаком, которые вели войну с Херсонесом. На помощь херсонесцам понтийский царь Митридат II Евпатор направил в 110 г. до н. э. армию во главе с Диофантом. Последний разбил скифов и их союзников — роксолан, что и было зафиксировано благодарными жителями Херсонеса в специальном декрете, высеченном на мраморном пьедестале статуи Диофанта /упомянутые в декрете ревксиналы отождествляются историками с роксоланами, 8, с. 390; 9, с. 302/. Правомерность этого отождествления основана на тексте Страбона, где в рассказе о войне с полководцами Митридата Евпатора /имеется в виду Диофант.— В. К./ ревксиналы заменены роксоланами и даже названо имя их предводителя — Тасий, а также указана численность войска роксолан в 50 тыс. человек. Далее Страбон сообщает о роксоланах — «светлых аланах» интересные детали: «У них в ходу шлемы и панцири из сыромятной кожи, они носят плетеные щиты в качестве защитного средства; есть у них также копья, лук и меч. Таково вооружение и большинства прочих варваров». Обитают же роксоланы, по Страбону, «на равнинах между Танаисом и Борисфеном» /10, с. 280—281; Доном и Днепром.— В. К./. Судя по указанному Страбоном количеству воинов /возможно, преувеличенному/, роксоланы были весьма многочисленным и сильным племенем, хотя, конечно, страбоновы сведения о роксоланах разновременны: рассказ о войне между скифами и греками восходит ко II в. до н. э., тогда как численность роксолан и описание их вооружения могут скорее всего относиться ко времени самого Страбона, т. е. к началу н. э.
Видимо, тех же «светлых алан» следует видеть в аланах, около середины II в. н. э. угрожавших городу Ольвии и отбитых римскими войсками императора Антонина Пия /138—161 гг.; 11, с. 492/. По мнению А. Д. Удальцова, эти аланы жили недалеко от Ольвии /12, с. 47/, в Побужье — Приднепровье. И действительно, проникновение сарматов и сарматской материальной культуры в Нижнее Приднепровье во II в. н. э. засвидетельствовано раскопками наиболее хорошо изученного Золотобалковского могильника у с. Золотая Балка /правый берег Днепра; 13/. В археологическом материале продвижение сарматов в Северном Причерноморье фиксируется достаточно отчетливо; оно отразилось, в частности, в распространении погребений в так называемых «подбоях» — сводчатых подземных камерах. Широко распространяются такие сарматские черты погребального обряда, как подсыпка из угля и мела, обычай искусственной деформации черепов /14/. Со времени расселения сарматов в северопричерноморских степях происходит усиленная варваризация культуры античных городов Северного Причерноморья, которая сопровождается инфильтрацией самих сарматов в местную этническую среду. По археологическим и антропологическим данным прослежено, что сарматы юга Украины переселились сюда из Нижнего Поволжья /15, с. 68/. То же самое мы можем сказать и относительно могущественного племени роксолан, передвинувшихся на Украину из Поволжья. Археологически роксоланам некоторое время приписывали так называемые «диагональные погребения» /16, с. 213—218/, но сейчас эта точка зрения пересмотрена, и истинные могилы роксолан пока достоверно не выделены. Не исключено, что они отчасти могут быть связаны с уже упоминавшимися сарматскими захоронениями в подбоях, хотя «нельзя каждую определенную форму могилы связать с отдельными племенами» сарматов /17, с.38/. Во всяком случае такие сарматские могильники как Кантемировский, Нижне-Гниловской, Усть-Каменский /18/ могли быть оставлены сарматами, имевшими отношение к роксоланам—хронологически и территориально они совпадают.
Разумеется, в причерноморских степях в первые века н. э. кочевали не только роксоланы, но и другие сарматские племена. Плиний Старший, и частности, кроме роксолан указывает здесь сарматское племя гамаксобиев /19, с. 42/ или аорсов, языгов и алан /19, с. 95/.
В своем движении на запад позднесарматские племена достигают нижнего течения р. Дунай, расселяясь в Днестровско-Дунайском междуречье /современная Молдавия и северо-восточная часть Румынии/. В этом ареале и настоящее время известно более 40 сарматских могильников первых веков п. э., в погребальном обряде и инвентаре обнаруживающих связи с более восточными районами Причерноморья и испытывающих сильное воздействие античной и местных культур/20, с. 68—88; 21; 22, с. 195—208; 23, с. 451 — 167/. Исследователями эти могильники отождествляются с роксоланами и аланами, постепенно проникающими в города Западного Причерноморья — Тиру, Томи, Истрию — и влияющими на их культуру.
В том же ареале начинает выявляться топонимика, связанная с пребыванием сармато-алан, но еще почти не изученная. Так, название с. Олонешты в Молдавии соотносится с этнонимом алан /Аланешты/, как и названия села Ясска и города Яссы /ныне в Румынии/ с этнонимом асы-ясы /24, с. 355— 356/. Заметим кстати, что около с. Олонешты А. И. Мелюковой исследован курган с типичным сарматским погребением конного воина II—III вв. А. И. Мелюкова справедливо считает это погребение аланским /22, с. 207 — 208/. Это обстоятельство свидетельствует о реальности именно аланской этимологии топонима Олонешты, а также может в какой-то степени пролить свет на время появления данной номинации. Видимо, то же самое мы можем сказать и относительно топонима Делакеу на берегу р. Днестр, где находится селище первых веков н. э., синхронное погребение из Олонешты /25, с. 60— 68/. Фонетически Делакеу, на наш взгляд, восходит к осетинскому «Далагкау» — «нижнее село». Следовательно, выше по течению реки должно было располагаться «Уаллагкау» — «верхнее село» того же времени. К сожалению, иранский пласт топонимики Молдавии специально еще не изучался.
Такова общая картина освоения причерноморских степей сарматами в последние века до н. э.— первые века н. э. Успешное продвижение сармато-алан на запад от Дона было обусловлено, с одной стороны, ослаблением и упадком Скифского государства и Боспорского царства в Восточном Крыму, с другой — усилением военно-политического могущества поздних сарматов, особенно рельефного на этом фоне. Проследить все детали постоянных передвижений кочевых племен на столь обширной территории невозможно, и мы и состоянии наметить лишь общие контуры этой пестрой и изменчивой мозаики.
Во II—I вв. до н. э. сарматская инфильтрация захватывает и Крым. С этого времени сарматы четко прослеживаются в некрополе столицы поздних скифов — города Неаполя. Судя по южной ориентировке погребенных, эта волна сарматов проникла в степной Крым из Подонья и украинских степей, т. е. скорее всего через Перекопский перешеек (26, с. 148—149; 27, с. 158). Другая волна сарматов двигалась в восточную часть Крыма через Боспорский пролив из Прикубанья. В III в. до н. э. на территории азиатского Боспора появляются сарматские подбои; несколько позднее они оказываются и и европейской его части. В I в. н. э. сильная инфильтрация сарматов Боспора прослеживается на материалах некрополя Неаполя, и исследователи отмечают наличие сармато-северокавказских элементов в Таврике /26, с. 149— 150; 28, с. 147/. Таким образом, намечается возможность говорить о двух путях и двух разновременных этапах сарматского заселения Крымского полуострова, причем эти сарматские элементы не идентичны.
Процесс сарматизации Боспора прослеживается не только в археологических (9, с. 324—325; 29, с. 69), но и в ономастических материалах — многие личные имена жителей Боспора имеют иранское происхождение (30, с. 80—95; 31, с. 310, 314, 320, 323—325, 370 и др.), в тоже время происходит встречный процесс эллинизации, и многие сарматы носят греческие имена (32, с. 61—79) и приобщаются к античной культуре.
Сарматская волна, захватившая Таврику, была настолько сильной и активной, что в первые века н. э. здесь возникают города с иранскими наименованиями. На западном побережье Крыма это город Дандака, упоминаемый Птолемеем и Аммианом Марцеллином (3, с. 240; 2, с. 288). Этимология названия «Дандака» явно иранская; по В. И. Абаеву, в основе его лежит иран. danta — зуб, староосетинское dandak, «речь шла, надо думать, о каком-то зубовидном выступе или мысе» (33, с. 161 —162). Как писал В. В. Латышев, «Дандака ближайшему отождествлению не поддается» (34, с. 288, прим. 10); однако А. Н. Щеглову на основании анализа письменных сведений и археологического материала удалось убедительно локализовать Дандаку на одном из наиболее крупных городищ Крыма первых веков н.э.— городище Алма-Тамак, в устье реки Альмы, севернее Херсонеса. Это укрепленное рвом и валом городище действительно занимает зубовидный мыс, выступающий в море (35, с. 110—113; 36, с. 130). Согласно А. Н. Щеглову, городище Алма-Тамак до III в. было укрепленным римским лагерем, но его древнеиранское название указывает на наличие очевидной скифо-сарматской этнической основы.
В восточной части Крымского полуострова в тот же период возникает город Ардавда, о котором в V в. сообщает анонимный перипл Понта Эвксин-ского (Черного моря.—В. К.). Это нынешняя Феодосия: «Ныне же Феодосия на аланском или таврском наречии называется Ардабда, т. е. Семибожный. В этой Феодосии, говорят, жили некогда и изгнанники из Боспора» (37, с. 235). Анонимный автор перипла знал точный перевод названия города, ибо Ардавда по-древнеирански действительно означает «семибожный» (33, с. 155; 38, с. 26) — аланы вполне могли иметь прямое отношение к появлению этого города. В этой связи обратим внимание на свидетельство перипла о том, что в Феодосии «некогда», т. е. для автора V в. давно, жили изгнанники из Боспора. Что это за изгнанники? Некоторые ученые полагают, что' в начале II в. Феодосия подверглась нападению алан, что привело город к временному обезлюдению (9, с. 369). Выше мы отмечали, что одна из волн сарматской миграции в Таврику шла через Боспор. Не были ли аланы, опустошившие Феодосию в начале II в. и давшие ей имя на своем языке, этими сарматскими переселенцами из Боспора? Разумеется, ответ на этот вопрос не может быть однозначным, возможны и иные предположения, но предположение о связи боспорских сарматов с разрушившими Феодосию аланами кажется вполне допустимым.
Тогда же на карте Таврики появляется и город Судак, по церковному преданию, основанный в 212 г. (39, с. 815) и ставший впоследствии одним из важнейших портов Северного Причерноморья. Как показал В. В. Бартольд, современное название Судак восходит к древнему названию Сугдак (XIII в.) — аланский Согд (название бассейна р. Зеравшан в Средней Азии, вариант — Согдиана). «Название этого аланского «Согда» до сих пор сохранилось в крымском городе Судаке»,— пишет по этому поводу В. В. Бартольд и тут же отмечает, что уже знакомая нам страна алан Яньцай, или Алания, упоминается под третьим китайским названием Судэ (39, с. 814). По-ирански «сугда» означает «чистый», «святой» (40, с. 56), т. е. функция первоначальных иранских имен Ардавды и Сугда совпадают — они носят культовый характер.
Кем был основан крымский город Сугд — Судак? Были ли это среднеазиатские согдийцы — предприимчивые купцы, деятельность которых вдоль путей морской торговли В. В. Бартольд сравнивал с деятельностью прославленных купцов и мореходов — финикийцев (41, с. 184), или это были сарматы, передвинувшиеся в Крым из приарало-прикаспийской области Яньцай — Судэ? И на этот вопрос мы не можем дать однозначный и обоснованный отпет. Ясно только то, что, как писал Ф. К. Брун, «Судак обязан своим существованием аланам, господствовавшим уже в то время над большей частью Таврического полуострова» (42, с. 122). К XII в. значение Судака настолько усилилось, что византийский писатель Иоанн Цец в своих «Хилиадах» (XIII, 93—95) весь Крымский полуостров называет по имени города Сугдеей (12, с. 122).
Кратко затронем археологические памятники, свидетельствующие расселение сармато-алан в Восточном Крыму в первых веках н. э. Выше мы уже говорили об инфильтрации их в Неаполь и европейский Боспор и, в частности, о появлении там сарматских подбойных могильников. На Боспоре последние встречаются и сосуществуют со средиземноморско-античной традицией погребений в сводчатых подземных склепах с узкими входными коридорами-дромосами (43, с. 44, 93), внешне довольно близко напоминающими обычные грунтовые катакомбы. В стенах камер античных склепов устраивались аркосолии — специальные ниши для захоронений (44, с. 150). каменные склепы нередко внутри штукатурили и расписывали, изображая орнаменты, цветы, мифологические и бытовые сцены. Среди последних особенно для нас интересны росписи I в. н. э. в склепе Анфестерия (45, с. 170— 182, табл. 1). Здесь мы видим фигуры двух всадников в одежде кочевников, с длинными сарматскими копьями в руках, и войлочную кочевническую юрту с высоким полуовальным входом. Глядя на эти документальные изображения, нетрудно представить себе облик конных аланских воинов и те их кибитки, которые столь выразительно описал Аммиан Марцеллин.
Стилистический анализ живописи боспорских склепов первых веков н. э. показывает взаимодействие различных культурных традиций — античной, римско-эллинистической и местной, принадлежащей скифо-сарматам и меотам (9, с. 404, 406; 46, с. 167). О том же свидетельствуют личные имена сарматов Сорак, Саваг и Фаиспарт, начертанные на стенах керченских катакомб IV—V вв. и имеющие иранское происхождение (47, с. 22—23; 48, с. 31). К этому времени варваризация греческих городов Боспора зашла настолько далеко, что мы можем уже говорить не столько о греческом, сколько о смешанном населении этих городов с преобладанием «варварского» сармато-аланского элемента. Этот процесс ярко отразился и в керамике столицы Боспорского царства Пантикапея. Анализ местной керамики показывает наиболее тесные связи с азиатским Боспором, Кубанью и Северным Кавказом, «что объясняется как торговлей, так и непосредственным проникновением аланских племен в Пантикапей в первые века н. э» (49, с, 113).
Тот же сложный процесс этнокультурной интеграции прослеживается и в прикладном искусстве позднеантичного Крыма. Крымские города (в первую очередь, Херсонес и Пантикапей — Боспор) были крупнейшими в Северном Причерноморье центрами по производству великолепных ювелирных украшений (50), распространявшихся отсюда по всему степному миру и Северному Кавказу. В первых веках н. э. на Боспоре вырабатывается так называемый «полихромный стиль», о котором мы уже говорили выше и который характеризуется сочетанием золотого фона с многоцветными (преимущественно красными) вставками из пиленых полудрагоценных камней и эмалями. Долгое время этот стиль считали готским, после исследований М. И. Ростовцева его приписали сармато-аланам, но в современной научной литературе принято считать, что полихромный стиль — сложное историко-художественное явление, в создании его участвовали различные культурные традиции и народы, но при активном участии сарматов и алан (51, с. 53; 52).
Таким образом, присутствие сармато-алан на Боспоре в I — IV вв. и воздействие их вкусов и потребностей отразилось на формировании полихромного стиля, в эпоху гуннского нашествия распространившегося до Западной Европы.
Как видим, факты инфильтрации сармато-алан в восточную часть Крыма в первых четырех веках н. э. не вызывают сомнений; сармато-аланский облик культуры позднеантичного Боспора является общепризнанным (9, с. 418— 430, 480—481; 53, с. 6—7, 161, прим. 113). Эти выводы имеют существенное значение для понимания роли алан в истории Таврики в последующую эпоху.
Обратимся к западной части Крыма. Судя по археологическим памятникам, здесь основная сарматская миграционная волна захватила юго-западную часть полуострова. Несколько позднесарматских подбойных могильников первых веков н. э. открыто и исследовано в Инкерманской долине близ Севастополя. Это могильники Инкерманский (III—IV вв.), у высоты «Сахарная головка» (IV—VII вв.), Чернореченский (II—IV вв.) (54, с. 219— 237; 55, с. 169—190; 56, с. 123) и др. Кроме подбоев, численно преобладающих, во всех названных могильниках встречены и катакомбы, которые крымские археологи называют «земляными склепами». В обряде прослеживаются сарматские черты — такие, как угольная подстилка и мел в камерах, употребление погребальной кошмы и т. д., инвентарь по происхождению неоднородный, отражающий разные культурные традиции. Следует подчеркнуть, что речь здесь идет именно о сарматской (точнее сармато-аланской) волне миграции в Юго-Западный Крым; его более раннее позднескифское население археологически заметно отличается от сарматского, что можно видеть на примере загороднего некрополя Херсонеса римского времени (57, с. 249— 263). В целом же, с учетом остатков скифского населения (в состав коего, по Ю. М. Десятчикову, могло входить и скифское племя сатархов, 58) мы, очевидно, можем говорить о постепенной аккумуляции древнеиранского населения в этой части Таврики.
Безусловно, этот процесс захватил и Херсонес, отгороженный от внешнего мира мощными крепостными стенами. Уже в первых веках н. э. сармато-аланские этнические элементы проникают в Херсонес, о чем свидетельствует появление в его некрополе захоронений с деформированными черепами (59, с. 253, рис. 24; 60, с. 142—154). Не делая поспешных выводов, вместе с тем хотелось бы отметить еще одну интересную деталь: в позднеантичном Херсонесе бытуют крупные (до 1.8 м высоты) красноглиняные пифосы с горизонтальными острореберными налепными валиками на тулове (61, с. 99, рис. 13). И очертания этих пифосов, и профиль венчика, и характерный прием украшения налепными острореберными валиками очень близки сходным черно-серым, но меньших размеров пифосам, широко распространенным и раннесредневековой керамике Северного Кавказа, в том числе и в аланской (62, с. 93, рис. 7).
Прилив сармато-аланского населения в наиболее благодатную и плодородную часть Крыма представляется несомненным многим исследователям, считающим это население основным оседло-земледельческим массивом Юго-Западной Таврики (53, с. 9).
Новая волна аланских переселенцев в Крыму связана с появлением на юге России германского племени готов, передвинувшихся сюда с южных берегов Балтики в III в. Первоначально готы, разделившиеся на два крупных племенных объединения: западное (вестготы) и восточное (остготы), находились в причерноморских степях, где вступили в контакты с местными сарматами. Около середины III в. они уже зафиксированы письменными источниками в Крыму; отсюда в 255 г. готы на легких судах-камарах совершают набег на город Питиунт, лежавший на кавказском берегу (63, с. 190—192; 04, с. 265—266) (совр. Пицунда.—В. К). Как считают некоторые ученые, и ходе передвижения в Крым готы увлекли за собой и часть алан, живших и степях (26, с. 151; 65, с. 187—188). Каковы были отношения крымских готов и алан — сказать трудно, как и выделить археологические памятники готов или их антропологический тип. Возможно, готскими являются могильники южного берега Крыма, типа Суук-су и Боспора V—VI вв. с пальчатыми фибулами и орлиноголовыми пряжками на плечах и поясе погребенных, что свойственно готогепидскому женскому наряду (66, с. 20—23). Но нельзя согласиться с Т. И. Алексеевой, приписывающей готам Чернореченский н Инкерманский могильники (67, с. 64), возникшие до появления готов в Крыму, не содержащие в обряде и инвентаре никаких готских элементов и, по признанию самой Т.Н. Алексеевой, дающие антропологический материал, близкий к скифскому.
Численность переселившихся в Крым готов была невелика (по Ф. К. Бруну, несколько тысяч человек, 68, с. 166), но их племенное наименование и язык зафиксированы в горах Таврики до XVI в., что предполагает сохранение готского населения здесь до того же времени.
Наконец, еще один прилив алан в Крым был связан с гуннским нашествием в конце IV в. События эпохи «великого переселения народов», массовые перемещения древнего населения захватили и Крымский полуостров, лежавший рядом с основным путем миграционных потоков — северопричерноморскими степями. Часть гуннов форсировала Керченский пролив и прошла через Крым на запад; после смерти гуннского вождя Аттилы в 453 г. гунны, отошедшие из Паннонии на восток, вторглись в Крым с севера и оттеснили часть готов в район Таманского полуострова (64, с. 309). Именно со всеми этими коллизиями исследователи связывают отлив земледельческого населения крымских равнин в горные районы и появление могильников Инкерман, Мангуш, Сахарная головка, поселений Эски-Кермен, Бакла, Мангуп и др. (65, с. 187 —188). К событиям V в., в которых участвовали и аланы, археологи приурочивают ряд выразительных комплексов с вещами полихромного стиля из Центрального и Восточного Крыма (совхоз им. Калинина Красногвардейского района, окрестности Феодосии, пос. Чикаренко (69, с. 187 —196; 70, с. 245). По-видимому, с V в. в Крыму получают широкое распространение подвесные бронзовые амулеты в виде человеческой фигурки с ушком на оборотной стороне; особенно много их было найдено при раскопках пантикапейского некрополя в Керчи (71, с. 253—257). Эти амулеты довольно обычны для аланских древностей Северного Кавказа V—VI вв, и их можно считать одним из выразительных компонентов аланской культуры данного времени. Крымские находки свидетельствуют о сказанном выше — не только о распространении вещей, но и о движении самих носителей этой культуры, возможно, и с Северного Кавказа.
Представляется, что оседание новых сармато-аланских групп (о численности которых мы ничего не знаем, но которые вряд ли были очень значительны) в основном и после гуннского нашествия происходило в юго-западной части полуострова и в юго-восточном нагорье от Керчи до Судака — в тех достаточно изолированных от степи районах, где аккумуляция близкородственного сарматского этноса началась задолго до вторжения гуннов. В других районах и в степях Таврики письменные источники более позднего времени алан не локализуют.
Насколько об этом можно судить в настоящее время, иммиграция эпохи гуннского нашествия была последней иммиграцией алан на Крымский полуостров. В последовавший затем длительный период, по крайней мере до X в., средневековые авторы об аланах в Крыму не упоминают, их здесь не знают ни арабы, ни византийцы, что может объясняться не столько слабой осведомленностью наших информаторов, сколько внутренними причинами. В юго-западной части Таврики, прилегающей к району Херсона, раннесредневековое население было сильно смешанным, сармато-аланский пласт, ассимилировавший аборигенных тавроскифов и осложненный включениями в него готских и греческих элементов (53, с. 9; 72, с. 194; 73, с. 193—194; 74, с. 276), в источниках выступает как «варварское» языческое население или как «готы» (75, с. 249), населявшие область Дори (юго-западное нагорье с центром в Доросе-Мангупе; 76, с. 319—333). Характерно, что Прокопий (VI в.) о Боспоре пишет, что «с давних времен этот город стал варварским» (75, с. 249), а по словам сосланного в Таврику смирнского митрополита Митрофана (сер. IX в.), население в районе Херсона — «пришельцы из разных варварских народов», «толпы язычников» (53, с. 194, прим. 91). О значительной роли греков в этом населении уже не может быть речи; в «толпах пришельцев», надо думать, такую роль играли осевшие вокруг Боспора и Херсона и натурализовавшиеся здесь оседло-земледельческие массы скифо-аланского населения.
В связи со сказанным необходимо кратко коснуться одного из замечательных археологических памятников Юго-Западного Крыма — городища Чуфут-Кале, известного также под более древним названием Кыркер, Кыркиер, Кыркор и т. д. Городище находится на отдельно стоящем возвышенном плато в окрестностях г. Бахчисарая и, подобно другим «пещерным городам» Крыма, является прекрасным естественным укреплением благодаря отвесным скальным скатам и крутым склонам. Время возникновения городища до сих пор остается спорным, но есть серьезные основания считать датой его начала VI в.— время строительства ряда фортификационных сооружений в области Дори византийцами при императоре Юстиниане I /77, с 110— 114/. Археологически городище исследовано еще слабо, и не исключено, что со временем здесь будут найдены отложения не только VI в., но и более ранние. На эту возможность недвусмысленно указывает могильник V -IX вв., расположенный в Иосафатовой долине, недалеко от городища. В состав могильника входят подбои и катакомбы, т. е. виды погребальных сооружений, достаточно широко бытовавших у позднескифских и сармато-аланских племен. Катакомбы /по В. В. Кропоткину, «склепы»/ численно преобладают /76,9%/, что объясняется затуханием подбойных захоронений dо время функционирования могильника. Черепа многих погребенных были искусственно деформированы (в подбоях — все); гончарная керамика имеет аналогии на Северном Кавказе, но не в аланских могильниках.
Основной исследователь Чуфут-Калинского могильника В. В. Кропоткин вначале считал его принадлежащим смешанному алано-готскому населению горного Крыма/78, с. 211/, но впоследствии от этого вывода фактически отказался и оставил вопрос открытым /79, с. 115/. Кому же мог принадлежать могильник Чуфут-Кале?
Мы не видим достаточных оснований отрицать его принадлежность тому действительно смешанному населению Юго-Восточной Таврики, о котором говорили выше и которое, по А. Л. Якобсону, в рассматриваемый период формируется в раннесредневековую народность на основе процесса феодализации (73, с. 194). Сам В. В. Кропоткин свидетельствует, что «погребальные обряды раннесредневековых некрополей типа Суук-Су и Чуфут-Кале возникают задолго до III в. н. э. и широко представлены в городских погребениях Пантикапея, Херсонеса и Неаполя, в могильниках Инкерманской долины» (80, с. 194) — то, о чем мы уже говорили выше. Еще показательнее выводы антропологов, считающих, что черепа могильника Чуфут-Кале «имеют близкое сходство с черепами из Неаполя Скифского, исследованными Г. Ф. Дебецем, и с черепами из раннесредневековых могильников Крыма: в Инкермане, близ «Сахарной головки» и в районе Бахчисарая, близ с. Баштановки (быв. Пычки)» и что «представленный в Чуфут-Кале антропологический тип является преобладающим типом в могильниках Крыма не только в период раннего средневековья, но он прослеживается и раньше — как в первые века нашей эры, так и до нашей эры, т. е. до прихода в Крым готов» (81, с. 64, 69). На этом основании антрополог К. Ф. Соколова решилась на вывод, от которого воздержался В. В., Кропоткин: «Население раннесредневекового Чуфут-Кале принадлежало к сармато-аланской группе, сходной по морфологическим признакам со скифами, или же к позднескифской группе, усвоившей сарматский обычай деформации черепов, что нам кажется более вероятным» (81, с. 70).
К этому, как нам кажется, справедливому заключению необходимо только добавить, что сармато-аланское или позднескифское население раннесредневекового Чуфут-Кале должно было составлять этническую основу, осложненную иноэтническими включениями (впрочем, не повлиявшими существенно на местный антропологический тип и поэтому малочисленными). Включение Крыма в конце VII в. в сферу политического влияния Хазарского каганата не привело к заметным сдвигам в составе населения Юго-Западной Таврики, и в основе своей оно продолжало оставаться тем же. Более того, как считает А. Л. Якобсон, «расширение старых и возникновение новых поселений в юго-западном нагорье в VIII в. ...не могли иметь места без притока нового населения. Приток этот направился, как можно думать, именно из Восточного Крыма или смежных районов Приазовья и Северного Кавказа, населенных преимущественно аланами (о которых свидетельствует еще раннесредневековая историческая традиция, как и археологический материал) и болгарскими племенами» (53, с. 49), т. е. можно предполагать вливание аланских групп в местный массив, хотя это положение еще нельзя считать доказанным. Ряд интересных аспектов аланской проблемы возникает при рассмотрении труда византийского императора Константина Багрянородного (905—959 гг.) «Об управлении империей». Как сообщает венценосный писатель, властитель Алании может ходить войной на хазар потому, что «девять Климатов Хазарии прилегают к Алании, и может алан, если конечно хочет, грабить их отселе и причинять великий ущерб и бедствия хазарам, поскольку из этих девяти Климатов являлись вся жизнь и изобилие Хазарии» (82, с. 51). Большинство ученых помещают хазарские «климаты» в Крыму; экономическое значение этой оседло-земледельческой базы каганата было весьма велико, что и подчеркивает Константин Багрянородный. Но где находились те аланы, которые жили рядом с хазарскими климатами («девять климатов Хазарии прилегают к Алании») и если препятствовали хазарам, то Херсон и климаты пользовались «долгим и глубоким миром»?
В одной из наших работ было высказано мнение, что хазарские климаты следует помещать в плодородном Прикубанье, издавна бывшем житницей. Это соответствует тому местоположению Алании на Северном Кавказе, на которое указывает сам Константин Багрянородный («выше же Касахии (касоги — черкесы.— В. К.) находятся Кавказские горы, а за горами земля Аланская», 83, с. 17). В X в. Алания и занятое адыгскими племенами Прикубанье действительно соприкасались, но каким образом северокавказские аланы могли залегать хазарам пути к Саркелу и особенно к Херсону, обеспечивая ему «долгий и глубокий мир»? Ответ на этот вопрос требует дополнительных размышлений. В этой связи напомним рассуждения П. Бурачкова, считавшего, что «под аланами Константин не мог подразумевать жителей Алании Прикавказской» и что «если властодержец Алании мог преграждать хазарам пути, нападая на них внезапно при проезде в Саркел, в Климаты или в Херсон, то значит, он жил с народом своим на берегах Керченского пролива» (84, с. 201, 247).
Нисколько не претендуя на бесспорность предлагаемой интерпретации, попытаемся увязать данный пассаж из Константина Багрянородного с несколько более поздними фактами, сообщенными в первой половине XIII в. епископом Феодором. Посланный в Кавказскую Аланию епископ Феодор со своим отцом (также священником) прибыл морем из Византии в Херсон. Отсюда, спасаясь от чьих-то преследований, Феодор и его спутники бегут к живущим поблизости аланам: «Мы были беглецами в аланском селении неподалеку от Херсона». Но враг Феодора «сделал набег и очутившись в Херсоне, грозил войной малым аланам, если они нас не выдадут. Близ Херсона живут аланы, столько же по своей воле, сколько и по желанию херсонесцев, словно некое ограждение и охрана города» (85, с. 17). «Малые аланы» не выдали епископа и он благополучно добрался до берегов Кавказа.
Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что поскольку «малые аланы» обитают недалеко от Херсона, в «больших аланах» следует видеть алан северокавказских, кавказскую метрополию, которую знает епископ Феодор. Исходя из контекста источника, В. Г. Васильевский пришел к выводу о единоплеменно тех и других (40, с. 48, в чем, напротив, сомневается П. Бурачков, 84, с. 202, прим. 1). Возможность такой интерпретации для нас ценна, ибо епископ Феодор лично был и у алан крымских, и у алан кавказских. Эти сведения достаточно достоверны. Сейчас же мы обращаем внимание на заявление Феодора о том, что «малые аланы» являются «ограждением и охраной» Херсона.
В данной связи возникает вопрос: не одни ли и те же «малые аланы», обитавшие недалеко от Херсона, фигурируют у Константина Багрянородного и у епископа Феодора? И в том, и в другом источнике функции у них одни — защита Херсона от опасности, нередко надвигавшейся со стороны степей — будь то хазары, печенеги или монголы. Это федераты, защищавшие лимес Херсона так же, как ранее сармато-аланские и германские федераты защищали римский лимес в Паннонии.
С этой точки зрения не вызывает особых возражений тезис А. Л. Якобсона о сплошном аланском населении Юго-Западной Таврики — в районе, примыкающем к Херсону (73, с. 193, прим. 87), но с поправкой на сложный состав и значительную смешанность этого населения, в котором позднескифский-сарматский слой был основным. Последнее свидетельствуется, в частности, сохранением термина «аланы» вплоть до татаро-монгольского нашествия, хотя, конечно, в эту довольно позднюю эпоху местный этноним «аланы» мог уже приобрести и собирательное значение — подобно тому, как «готы» и «Готия» известны в Крыму до XVI в., сохраняя значение для обозначения территории.
Имеем в виду не раз приводившееся в литературе свидетельство арабского географа XIV в. Абульфеды о том, что в неприступной крепости К-р-к-р (Кыркер, Чуфут-Кале) обитал народ ас (86, с. 1,04—105), в котором А. Я. Гаркави не без основания видел ясов русских летописей (87, с. 103). Любопытно, что здесь аланы названы своим вторым этнонимом, представляющим эквивалент наименованию «аланы». Такая же картина наблюдается и на Северном Кавказе, где мусульманские авторы XIII—XIV вв. либо ставят знак равенства между аланами и асами, либо показывают их как два племенных подразделения одного народа. Связь этнонима «асы» с русским «ясы» и грузинским «осы» известна. В данном случае важен сам факт обитания асов на Чуфут-Кале, переданный нам Абульфедой, и однозначное употребление этого этнического наименования наряду с термином «аланы». Нам представляется, что это может свидетельствовать о восприятии населения Чуфут-Кале XIV в. мусульманскими авторами как тождественного алано-асскому населению Северного Кавказа.
Сведения Абульфеды находят подтверждение в одновременном источнике западноевропейского происхождения, который сообщен Ф. К. Вруном, но почему-то остается в тени. Речь идет о письме Марино Санудо к французскому королю Филиппу IV от 13 октября 1334 г., где к народам, зависевшим от татар, отнесены готы с небольшим числом алан в Галгарии — Крыму (42, с. 137). Наконец, поздний турецкий историк Али-эфенди в географическом описании Крыма пишет о Кыркере — Чуфут-Кале: «Кырк-Эр есть крепость из городов асских на севере от Сары-Кермана» (Херсона.— В. К.; 86, с. 54). Позднейшие крымско-татарские историки еще знают асов в Крыму, но имеют о них весьма смутное представление, считая их то монголами, то татарами (86, с. 106). Видимо, к XV—XVI вв. последние остатки крымских алан-асов растворились в новом населении Крыма.
Как видим, историческая традиция настойчиво помещает алан в Юго-Западной Таврике, причем одним из оплотов их здесь выступает Чуфут-Кале. Относительно последнего мы имеем и прямое документальное указание в эпиграфике: Д. А. Хвольсон опубликовал древнееврейские надгробия из Чуфут-Кале, одно из которых датировано 706 г. (что, кстати, подтверждает раннюю дату возникновения городища) и содержащие имена Моисея Алани, сына Иосифа Алани, и Гошла Алани (88, с. 176; 89, с. 342). Д. А. Хвольсон считал, что «эти два лица происходят, вероятно, из страны алан на Кавказе и жили в Крыму». Однако возможна и иная интерпретация; Иосиф и Моисей Алани не являются иммигрантами с Кавказа, их фамилия отражает их этническое окружение в Чуфут-Кале, это первые еврейские поселенцы здесь. Но в любом случае бытование этнонимической фамилии «Алани» именно в районе Чуфут-Кале показательно.
 Наши выводы о Чуфут-Кале, как опорном (возможно и центральном) пункте алан в Юго-Западной Таврике совпадают с выводами Ю. А. Кулаковского, писавшего о том, что поскольку аланы ограждали Херсон, они должны были занимать «сильный пункт» — Чуфут-Кале (90, с. 96). Это положение разделяет А. Л. Якобсон, видящий в Чуфут-Кале центр зарождающегося мелкого феодального княжества, во главе которого стоят отреченные и принявшие христианство аланские князьки (53, с. 81).
Сохранение в погребальном обряде устойчивой традиции подбоев и катакомб, восходящей еще к сарматскому и скифскому периодам, позволяет нам (со всеми необходимыми оговорками) считать, наряду с Чуфут-Кале, аланскими аналогичные могильники Эски-Кермена (91, с. 153—180), Скалистого (53, с. 16), у с. Большое Садовое (92, с. 100—102), в балке Ашлама-Дере и у с. Аромат (93, с. 135—147). Тем самым мы, кажется, получаем возможность соответствующей интерпретации сведений, сообщенных в XV в. венецианцем Иосафатом Барбаро о крымской Алании: «Далее за Каффой (совр. Феодосия.— В. К.), по изгибу берега на Великом море, находится Готия, за ней — Алания, которая тянется по «острову» в направлении к Монкастро». И далее: « Благодаря соседству готов с аланами произошло название гот-аланы. Первыми в этом меете были аланы, затем пришли готы, они завоевали эти страны и (как бы) смешали свое имя с именем аланов. Таким образом, ввиду смешения одного племени с другим, они и называют себя готаланами. И те, и другие следуют обрядам греческой церкви» (94, с. 157).
Смешение наименований двух народов и образование составного этнонима — случаи известные в исторической практике (ср. «аланорсы», «ути-дорсы», «тавроскифы» и т. д.). В данном случае оно свидетельствует не только о длительном соседстве и смешении алан и готов, но и о возможной их чересполосице. Наиболее интересен первый фрагмент, локализующий Готию за Феодосией, т. е. на южном берегу Крыма, а за Готией — Аланию, тяну- щуюся по «острову» (т. е. Крымскому полуострову.—В. К.). Трудно представить себе эту крымскую Аланию не в Юго-Западной Таврике, прилегающей и к Херсону, и к Готии и археологически представленной только что перечисленными могильниками и городищем Чуфут-Кале. Дополнительным ориентиром в этом отношении может быть указание Барбаро на то, что территория Алании тянется в направлении Монкастро. Комментаторы этого фрагмента разошлись во мнениях: одни считают, что речь идет о Монкастро в низовьях Днестра (Аккерман.— В. К.; 42, с. 137; 24, с. 359), другие полагают, что Барбаро имел в виду крымский город Маврокастрон (совр. Белогорск.— В. К.; 95, с. 4, 337). Нет единой оценки и в трудах современных исследователей, по-разному относящихся к достоверности сведений Барбаро; так, немецкий ученый Э. Шютц утверждает, что «такое описание и ему подобное, основывающееся на традиции и использовании общепринятого термина, также несущего на себе следы изменявшейся политической обстановки, нельзя брать за точное географическое определение» (96, с. 90). Однако известно, что Иосафат Барбаро долгое время жил в Северном Причерноморье и хорошо знал Крым. На этом основании и на основании более тщательного анализа текста Барбаро, нежели это сделано у Э. Шютца, Е. Ч. Скржин-ская справедливо считает, что Барбаро свойственна «точность в описаниях географического характера» и на них «можно полагаться». По Е. Ч. Скржин-ской, Иосафат Барбаро четко определил деление Таврики на три части: «на востоке находилась Газария; далее за Каффой, по побережью Великого (Черного) моря, лежала Готия; за ней, внутри страны, причем в западном направлении, располагалась Алания» (94, с. 180, комм. 127). Именно на западное направление (а не восточное, к Белогорску) указывает в качестве ориентира Монкастро на Днестре. В этом понимании текста Барбаро мы полностью солидарны с Е. Ч. Скржинской.
Второй район длительного обитания алан находился в восточной части Крыма, скорее всего в нагорье между Керчью и Судаком. Выше говорилось, что аккумуляция сармато-аланского населения здесь началась задолго до вторжения готов и гуннов, об этом есть сведения в письменных источниках, но археологически данный район изучен пока слабо. В VIII—IX вв. Восточный Крым, включая и степную зону, оказывается включенным в ареал так называемой салтовской керамики, представленной серыми горшками со сплошным рифлением и многорядной волной, лощеными сосудами, салтовскими амфорами, специфической лепной посудой, котлами с внутренними ушками (53, с. 49 сл.; 97, с. 41—42; 98) и т. д. Основными носителями сал товской культуры считаются алано-болгарские племена, обитавшие на Се верном Кавказе, в Приазовье, Подонье и в период хазарского господства влившиеся в состав населения Крыма. Однако численно среди этих переселенцев преобладать должны были тюркоязычные болгары. Основная территория их — «Великая Болгария» — в VII в. находилась в пределах бывшего азиатского Боспора — в низовьях Кубани и на Таманском полуострове.
Наиболее достоверные сведения об аланах в этой части Крыма (хотя сведения эти очень отрывочны) относятся к довольно позднему времени — XIII—XIV вв. События, описываемые в источниках, прямо и косвенно связаны с татаро-монгольским нашествием XIII в. Так, Ибн-ал-Асир свидетельствует: «Придя к Судаку, татары овладели им, а жители его разбрелись; некоторые из них со своими семействами и своим имуществом. взобрались на горы, а некоторые отправились в море и уехали в страну Румскую...» (99, с. 26). Речь здесь идет о событиях 1222 г. в «Алане и Кипчаке»; считается, что в XII — первой половине XIII в. Судак был кипчакским городом (100, с. 64), но аланы вполне могли быть в числе его жителей. Во всяком случае, в эпоху Золотой Орды город Судак приобретает исключительное торгово-экономическое значение, начало чему было положено еще в XII в. (53, с. 78), а в его торговых операциях не последнее место занимают аланские купцы. Они выступают не только как торговцы, но и как политические посредники и доверенные лица в дипломатических отношениях, завязавшихся между мамлюкскими султанами Египта и золотоордын-скими ханами. Ибнабдеззахыр (вторая половина XIII в.) упоминает доверенное лицо «из аланских купцов» (99, с. 55). В 1263 г. египетский султан Бейбарс отправил посольство к хану Золотой Орды Берке; прибывшие в Судак послы были встречены на вершине горы наместником этой области Таю-ком, проводившим их в город Крым (совр. Старый Крым.— В. К.), «который населяют люди разных наций, как то: кипчаки, русские и аланы» (99, с. 63). Оценивая роль аланских купцов во всех этих событиях, известный советский востоковед А. Ю. Якубовский писал: «Образ купца-алана — очень знакомый образ» (100, с. 68).
В конце XIV в. между митрополитами готским и херсонским разгорелся спор, неоднократно фигурирующий в актах. Предметом очередной церковной распри стали те же приморские христианские селения, в числе которых оказалась и Алания. Спорные местности сначала были присуждены готскому митрополиту, но актом 419 от 1390 г. возвращены во владение митрополита Херсона. Теперь их перечисление ведется с востока на запад: Фуна, Алания, Алушта, Лампадо-Партенит и Сикита с Хрихарем (101, с. 468).
Локализация Алушты, Партенитаи Сикиты (совр. с. Никита около Ялты) сомнений не вызывает. Место Хрихар, по мнению Ф. К. Вруна, можно отождествить с Кыркер, т. е. Чуфут-Кале (это спорно.— В. К.), местоположение Фуны и Алании «нам пока неизвестно» (63, с. 229). Ю. А. Кулаковский высказался, однако, более определенно: Алания лежала к востоку от Алушты на побережье (90, с. ПО). Действительно, последовательность перечисления населенных пунктов в актах 368 и 419 позволяет помещать Аланию восточнее Алушты. Интересные суждения высказал А. Л. Бертье-Делагард: «Алания — это название не поселения, а этническое, данное по имени жившего в нем народа», это был стан воинственных алан, ограждавших густо населенную долину Алушты от прорыва через горы, т. е. через Ангарский перевал (ограждение подобно Херсону). Основанием такой локализации Алании А. Л. Бертье-Делагарту послужило то, что в актах Алания указывается рядом с Фуной, помещаемой им у с. Демерджи (102, с. 11 —12).
В заключение нашего повествования об аланах Крыма укажем, что их пребывание здесь оставило следы в топонимике. В. Ф. Миллер отмечает, что мыс Криуметопон у Плутарха носит еще туземное название Вриксава — «бараний рог» (осет., 103, с. 7). В XIX в. у крымских татар существовал Асский джемат (община), селение Ас, урочища Биюк-Асс и Кучук-Асс в Евпаторийском уезде, Тенеш-Асс, Тереклы-Асс — там же, Табулды-Асс и Асс-Джаракчи — в Джанкойском уезде, по А. И. Маркевичу, «явно связанные с именем асов или алан» (104, с. 100—110; 105, с. 28).
Подведем краткие итоги. Скифское царство положило начало широкому проникновению древнеиранских племен — скифов, сарматов и алан — в Таврику. Расселение позднесарматских племен шло как с севера, из причерноморских степей, так и с востока — через Керченский пролив с территории Северного Кавказа. Аккумуляция сарматов, смешавшихся с остатками скифов, происходила преимущественно в юго-западной и восточной частях полуострова, что может объясняться экономическим и политическим тяготением к основным портам и рынкам — Херсону и Пантикапею. Сюда же вливаются новые потоки иммиграции, вызванные вторжениями готов в III и гуннов в конце IV в. Обусловленные историческими причинами этнические процессы приводят в Юго-Западной Таврике к сложению смешанного населения с сохранением скифо-сарматской основы, получившей в источниках название «аланы». Историческая судьба группы алан в Восточно-Крымском нагорье прослеживается значительно слабее, в количественном отношении, очевидно, она была малочисленной. В XIV—XV вв. остатки алан были ассимилированы крымско-татарским населением.
К сожалению, более подробных данных по истории крымской Алании в нашем распоряжении нет, и многие вопросы этой истории остаются неясными. Главный позитивный результат — констатация сильно смешанного аланского пласта в Крыму на протяжении около полутора тысяч лет (с первых веков н. э. до XV в.), т. е. времени существования основной, северокавказской Алании. Несомненным фактом является также присутствие групп аланского населения в степях Северного Причерноморья, особенно в Днестровско-Дунайском междуречье, в догуннский период, т: е. до IV в. Неясным остается характер взаимоотношений этих алан с германским племенем готов, появившихся в Северном Причерноморье в III в. В результате нашествия гуннов в 372 г. эти группы степных алан были сметены и ушли с гуннами на запад. Но археологические материалы свидетельствуют, что после гуннской бури какие-то новые группы северокавказского населения, возможно аланского, вновь появляются в припонтийских степях: на это указывают остатки гончарного производства, делавшего типичную северокавказскую керамику (преобладают крупные кувшины и корчаги), не имеющую местных корней и датируемую Т. М. Минаевой широко — от IV до X в. (106), А. Т. Смилен-ко — VII — IX вв. (107, с. 169—171), а, по нашему мнению, относящуюся к VI— VII вв. И Т. М. Минаева, и А. Т. Смиленко связывают это местонахождение в балке Канцирка в Днепровском Надпорожье (Днепропетровская область) с аланами, мигрировавшими сюда с Северного Кавказа. Здесь же были открыты две прямоугольные землянки с очагами и хозяйственными ямами, 10 гончарных печей. Возможно, что этот стационарный гончарный центр обслуживал нужды аланской группы, обитавшей в районе Надпорожья. В VII —IX вв. крымские аланы и их северопричерноморские группы были включены в состав или в сферу влияния сильного Хазарского каганата, сложившегося в степях Северного Кавказа и Нижнего Поволжья.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сидоний Гай Соллий Аполлинарий. Письма. В. В. Латышев. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. ВДИ, 1949, 4.
2. МарцеллинАммиан. История. В. В. Латышев. Известия..., ВДИ, 1949,3.
3. Птолемей Клавдий. Географическое руководство. В. В. Латышев. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе, т. 1, вып. 1, Спб., 1893.
4. Граков Б. Н. Скифы. Изд. МГУ, 1971.
5. Архив Маркса и Энгельса, т. IX, 1941.
6. Смирнов К. Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии М «Наука», 1984.
7. Гоголь Н. В. Тарас Бульба. Соч., М., 1952.
8. Латышев В. В. ПОНТ1КА. Спб., 1909.
9. Гайдукевич В. Ф. Воспорское царство. М.—Л., 1949.
10. Страбон. География в 17 книгах. Перев. Г. А. Стратановского. М., «Наука», 1964.
11. Машкин Н. А. История древнего Рима. М., 1950.
12. Удальцов А. Д. Племена Европейской Сарматии II в. н.э. СЭ, 1946, 2.
13. Вязьмитина М. И. Золотобалковский могильник. Киев, 1972.
14. Жиров Е. В. Об искусственной деформации головы. КС ИИМК, вып. VIII, 1940,
15. Абрамова М. П. Сарматская культура II в. до н. э.— I в. н. э. СА, 1959, 1.
16. Смирнов К. Ф. О погребениях роксолан. ВДИ, 1948, 1.
17. Смирнов К. Ф. Сарматы Нижнего Поволжья и междуречья Дона и Волги в IV в до н э — II в. н.э. СА, 1974, 3.
18. Махно Е. В. Сарматский могильник у с. Усть-Каменка. КС ИА, вып. 2. Киев, 1953.
19. Скржинская М. В. Северное Причерноморье в описании Плиния Старшего Киев 1977.
20. Рикман Э.А. Поздние сарматы Днестровско-Дунайского междуречья. СЭ, 1966, 1. 2. Рикман Э. А. Этническая история населения Поднестровья и прилегающего Подунавья в первых веках нашей эры. М., 1975.
22. Мелюкова А. И. Сарматское погребение из кургана у с. Олонешты. СА, 1962,1.
23. Моринц Себастьян. Некоторые вопросы сарматского населения в Молдове и Мун-тении в связи с фокшанским погребением. Dakla, III, Bucurest, 1959.
24. Брун Ф. Догадки касательно участия русских в делах Болгарии в XIII и XIV столетиях. Черноморье, ч. II, Одесса, 1880.
25. Рикман Э.А. Селища первых веков нашей эры у сел. Загайканы и. Делакеу (Молдавия). КС ИА, вып. 90, 1962.
26. Раевский Д. С. Скифы и сарматы в Неаполе. В кн.: Проблемы скифской археологии.
М., 1971.
27. Высотская Т.Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму. В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971.
28. Арсеньева Т. М. Могильник у деревни Ново-Отрадное. В кн.: Поселения и могильники Керченского полуострова начала н.э. МИА СССР № 155. М., 1П7П.
29. Десятников Ю. М. Сарматы на Таманском полуострове. СА, 197.: -
30. Миллер В.Ф. К иранскому элементу в припонтийскг.х греческих надписях. ИАК, вып. 47. Спб., 1913.
31. Корпус боспорских надписей. М.—Л., 1965.
32. Мацулевич Л.А. Кто был Каллисфен, названный в надписи, открытой в Керчи в 1894 г. СА, VIII, 1941.
33. Абае в В. И. Осетинский язык и фольклор, 1. М.—Л., 1949.
34. ВДИ, 1949,3.
35. Щеглов А. Н. Заметки по древней географии и топографии Сарматии и Тавриды. ВДИ, 1965,2.
36. Щеглов А. Н. Северо-Западный Крым в античную эпоху. Л., 1978.
37. Псевдо-Арриан. Объезд Эвксинского Понта. В. В. Латышев. Известия..., ВДИ, 1948,4.
38. Vasmer M. Die Jranier in Sudrussland. Leipzig, 1923.
39. Бартольд В. В. Арабские известия о русах. Соч., т. II, ч. 1. М., 1963.
40. Васильевский В. Г. Введение в житие св. Стефана Сурожского. Труды, т. III. Петроград, 1915.
41. Бартольд В. В. История культурной жизни Туркестана. Соч., т. II, ч. 1. М., 1963.
42. Брун Ф. Материалы для истории Сугдеи. Черноморье, ч. II. Одесса, 1880.
43. Монгайт А. Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М., 1974.
44. Анфимов Н.В. Земляные склепы сарматского времени в грунтовых могильниках Прикубанья. КС ИИМК, вып. XVI, 1947.
45. Ростовцев М. И. Античная декоративная живопись на юге России. Спб., 1913.
46. Шелов Д. Б. Античный мир в Северном Причерноморье. М., 1956.
47. КулаковскийЮ. Керченская христианская катакомба 491 года. MAP № 6, Спб., 1891.
48. Кулаковский Ю. Две керченские катакомбы с фресками. MAP №19, Спб. 1896.
49. Кругликова И.Т. О местной керамике Пантикапея и ее значении для изучения состава населения этого города. МИА СССР № 33, 1954.
50. Пятышева Н. В. Ювелирные изделия Херсонеса. М., 1956.
51. Засецкая И. П. Полихромные изделия гуннского времени из погребений Нижнего Поволжья. Археологический сборник Гос. Эрмитажа, вып. 10. Л., 1968.
52. Засецкая И.Н. Золотые украшения гуннской эпохи. Л., 1975.
53. Якобсон А. Л. Средневековый Крым. М.—Л., 1964.
54. Веймарн Е. В. Раскопки Инкерманского могильника в 1948 г. В кн.: История и археология древнего Крыма. Киев, 1957.
55. Борисова В. В. Могильник у высоты «Сахарная. головка». Херсонесский сборник, вып. V. Симферополь, 1959.
56. Бабенчиков В. П. Чернореченский могильник. Археолопчн1 пам'ятки УРСР, т. XIII, Кшв, 1963.
57. Пятышева Н. В. Скифы и Херсонес. В кн.: История и археология древнего Крыма, Киев, 1957.
58. Десятчиков Ю. М. Сатархи. ВДИ, 1973, 1.
59. Белов Г. Д. Западная оборонительная стена и некрополь возле нее. МИА СССР № 34, 1953.
60. Зиневич Г. П. Антропологические материалы средневековых могильников Юго-Западного Крыма. Киев, 1973.
61. Кадеев В. И. Очерки истории экономики Херсонеса в I—IV вв. н.э. Харьков, 1970.
62. Кузнецов В. А. Раскопки Змейского поселения VIII—X веков. МАДИСО, т. II Орджоникидзе. 1969.
63. Врун Ф. Черноморские готы и следы их долгого пребывания в Южной России. Черноморье, ч.Н, Одесса, 1880.
64. Васильев А. А. Готы в Крыму. ИРАИМК, т. 1. Л., 1921.
65. Высотская Т. Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму. Киев, 1972.
66. Амброз А. К. Дунайские элементы в раннесредневековой культуре Крыма (VI—VII. вв.). КСИА, вып. 113, 1968.
67. Алексеева Т. И. Славяне и германцы в свете антропологических данных. ВИ, 1974,3.
68. Врун Ф. Судьбы местности, занимаемой Одессою. Черноморье, ч. 1. Одесса, 1879.
69. Высотская Т.Н., Черепанова Е. Н. Находки из погребений IV—V вв. в Крыму. СА, 1966,3.
70. Баранов И. А. Погребение V в. н.э. в Северо-Восточном Крыму. СА, 1973,3.
71. Кругликова И. Т. Погребение IV—V вв. н.э. в дер. Айвазовское. СА, 1957,2.
72. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962.
73. Якобсон А. Л.'Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики. МИА СССР № 168, 1970.
74. Гадло А. В. Рец. на книгу А. Л. Якобсона «Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики». ВВ, 34, 1973.
75. Прокопий. О постройках. Перев. СП. Кондратьева. ВДИ, 1939,4.
76. Тиханова М. А. Дорос-Феодоро в истории средневекового Крыма. МИА СССР № 34, 1953.
77. Якобсон А. Л. О раннесредневековых крепостных стенах Чуфут-Кале. КС ИА, вып. 140, 1974.
78. Кропоткин В. В. Из истории средневекового Крыма. СА, XXVIII, 1958.
79. Кропоткин В. В. Могильник Чуфут-Кале в Крыму. КС ИА, вып. 100, 1965.
80. Кропоткин В. В. Могильник Суук-Су и его историко-археологическое значение. СА, 1959,1.
81. Соколова К. Ф. Антропологические материалы из раннесредневековых могильников Крыма. В кн.: История и археология средневекового Крыма. М., 1958.
82. Багрянородный Константин. Об управлении империей. Под ред. Г. Г. Литаври-на и А. П. Новосельцева, М., «Наука», 1989.
83. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971.
84. Бурачков П. О записке готского топарха. ЖМНП, ч. СХСН, август 1877.
85. Епископа Феодора «Аланское послание». Перев. Ю. Кулаковского. ЗООИД, т. XXI. Одесса, 1898.
86. Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. Спб., 1887.
87. Гаркави А. По вопросу о иудейских древностях, найденных Фирковичем в Крыму. ЖМНП, ч. СХСП, июль 1877.
88. Xвольсон Д. А. Восемнадцать еврейских надгробных надписей из Крыма. Спб, 1866.
89. Хвольсон Д. А. Сборник еврейских надгробных надписей из Крыма от IX—XV столетий. Спб., 1884.
90. Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды. Киев, 1906.
91. Репников Н.И. Раскопки Эски-Керменского могильника в 1928 и 1929 гг. ИГА ИМ К, т. XII, вып. 1—8, 1930.
92. Лобода И. И., Чореф М.Я. Вновь открытый в Бельбекской долине раннесредневековый могильник. КС ИА, вып. 140, 1974.
93. Лобода И. И. Новые раннесредневековые могильники в юго-западном Крыму. СА, 1976, 2.
94. Барбаро и Контарини о России. К истории итало-русских связей в XV в. Перев. и комментарий Е. Ч. Скржинской. Л, 1971.
95. Кеппен II. О древностях южного берега Крыма и гор Таврических. В кн.: Крымский сборник. Спб., 1837.
96. Schutz E. The Tat People in the Crimea. Acta Orientalia, t. XXXI, fasc. 1, Budapest, 1977.
97. Гайдукевич В.Ф. Боспорские города в свете археологических исследований последних двух десятилетий. В кн.: Археология и история Боспора. Симферополь, 1952.
98. Баранов И. А. Ранние болгары в Крыму (локальный вариант салтово-маяцкой культуры). Автореф. канд. дисс. Киев, 1977.
99. Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. 1. Спб., 1884.
100. Якубовский А. Рассказ Ибн-ал-Биби о походе малоазийских турок на Судак, половцев и русских в начале XIII в. ВВ, т. XXV, 1928.
101. Древние акты Константинопольского патриархата, относящиеся к Новороссийскому краю. ЗООИД, т. VI. Одесса, 1867.
102. Бертье-Д елагард А.Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде. ИТУАК, № 57. Симферополь, 1920.
103. Миллер В.Ф. Археологические разведки в Алуште и ее окрестностях в 1886 году. «Древности», т. XII. М., 1888.
104. Лашков Ф. Ф. Исторический очерк крымско-татарского землевладения. ИТУАК, № 23. Симферополь, 1895.
105. Маркевич А. И. Географическая номенклатура Крыма как исторический материал. ИТОИАЭ, т. II (59). Симферополь, 1928.
106. Минаева Т. М. Керамика балки Канцирка в свiтi археолопчных дослиджень на швшчному Кавказе «Археология», т. XIII. Киев, 1962.
107. Смиленко А. Т. Раскопки на балке Канцерке. В кн.: Археологические исследования на Украине в 1965—1966 гг. Киев, 1967.
Материал взят из книги В.А. Кузнецова "Очерки истории алан". Владикавказ "ИР" 1992 год.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |
