Как было сказано выше, в Ригведе Индра поначалу был военным вождем отряда юношей, постепенно стал царем. По подсчетам Ж.Дюмезиля, из 16 употреблений слова «самодержец» в единственном числе в Ригведе 10 относятся к Индре (Кулланда 1995, с. 105-106).
Из высшего слоя военной аристократии происходили «цари» ираноязычных племен. Согласно Геродоту, скифских воинов в Азии после смерти их главы Прототия (Партатуа) возглавил сын последнего — «царь» Мадий (Доватур, Каллистов, Шишова 1982, с.83). «Царицей» массагетов в период вторжения Кира была Томирис, наследовавшая власть «после смерти (своего) мужа» (там же, с.87). Она не только управляла массагетами, но и возглавила войско в войне с персами. Ктесий писал о «царе скифов Скифарбе», его брате Марсагете (Ктесий 1992, с. 15) и «царице» саков Зарине — женщине «с совершенно воинственными наклонностями» (ДАСА, с.24).
О связи верховных владык сако-массагетских союзов с военной аристократией свидетельствуют исследования элитных курганов.
Древнейшим из исследованных на сегодняшний день «царским» курганом является Аржан, именуемый Улуг-Хорум «Великий курган». Он подробно описан М.П.Грязновым, поэтому мы остановимся лишь на самой общей его характеристике.
Похороны «царя» были совершены с пышным и богатым обрядом погребения. Об огромном количестве и ценности находившихся в кургане сокровищ можно только догадываться (по сохранившемуся мизеру), т.к. все самое дорогое похитили грабители. Сохранились фрагменты роскошных одежд из собольих мехов и импортных тканей. По заключению М.П.Грязнова, «захороненные в кургане лица являлись представителями кочевой знати и среди них был верховный владыка — вождь большого племени или союза племен, называемый нами царем»14 . Характерно, что все, кроме одного молодого 18-20 лет (в мог. 4), это мужчины преклонного возраста: 60 лет и старше — шесть человек, 40-60 лет — один, более 50 лет — трое, у двоих погребенных возраст не определяется. Ни в одном элитном кургане скифского времени не встречено такого большого числа лиц, погребенных вместе с «царем». Возможно, это ближайшие сподвижники «царя», «его свита из числа высокопоставленных должностных лиц» {Грязнов 1980, с.46).
Богатство и пышность похорон «царя» подчеркивается и массовым захоронением верховых коней — не менее 160 — подношения усопшему от своих и соседних племен. Об этом говорит возраст жеребцов — все старые, не моложе 12-15 лет. Следовательно, это не табун «царя», т.к. поголовье табуна в значительной части состоит из молодняка и кобылиц, а с «царем» погребены лишь старые жеребцы.
По числу лошадей Аржан занимает второе после Ульского кургана место. Примечательно, что число сопровождавших «царя» коней15 у скифо-сакских племен было не произвольным, а строго определенным: на Алтае чаще всего 10 и 14 (либо половина этого количества). В одном из курганов Келермесса было две группы коней. В Чертомлыке и кургане Козел — по 11 коней в трех группах. Это уже закономерность, трактуемая археологами как свидетельство приношения коней от подчиненных «царю» общественных структур (там же, с.47-50).
Еще на один момент обратила внимание Е.Е.Кузьмина. По реконструкции М.П.Грязнова, часть лошадей в Аржане была светлой масти, а большинство (как и в других скифских «царских» курганах) — золотисто-рыжие. У всех древних индоариев красный цвет и золото являлись социальным символом группы воинов и верховного правителя, а белый цвет и серебро — касты жрецов. Исходя из этого, Е.Е.Кузьмина предположила, что «аржанский правитель сосредотачивал в своих руках и духовную и светскую власть и занимал совсем особое положение в обществе. Вот почему его могила выделяется и размерами и богатством» (Кузьмина 1977, с. 116).
Грандиозные курганы скифо-саки возводили для увековечивания памяти о знаменитых предках. Интерес вызывает группа святилищ (около 20) преимущественно на Западном Устюрте. Их отличительная черта — наличие каменной антропоморфной скульптуры и разнообразных жертвенно-поминальных конструкций. Структурно они являются сложными культовыми памятниками площадью от 5000 до 40000 квадратных м. Святилища использовались для совершения обрядов, связанных с культом героев-предков, героя-родоначальника, покровителей родоплеменных коллективов. Здесь же отметим, что тамгообразные знаки на венчике жертвенной чаши и изваяниях на одном из святилищ идентичны сарматским знакам Причерноморья, Предкавказья, Хорезма и т.д. В частности, эти знаки аналогичны тамгам царя Фарзоя, очень близки тамгам на медных монетах Хорезма II — I вв. до н.э. (Ольховский, Галкин 1997, с. 149-152).
Ктесий в передаче Диодора (Библиотека, И, 34, 5) рассказал о том, как после смерти «царицы» саков Зарины 16 подданные «в знак признательности за благодеяния и в память ее добродетели» соорудили гробницу, намного превосходившую остальные — грандиозную трехстороннюю пирамиду с колоссальной золотой статуей царицы на вершине 17 .
Уникально по своей масштабности скопление «царских» курганов в относительно небольшом регионе: от долины р. Сырдарьи до Тарбагатайских гор, от Прибалхашья до Северного Тянь-Шаня. На этом пространстве площадью 1200x300 км уже выявлено 65 могильников, в которых насчитывается около 350 элитных курганов V-II вв. до н.э. Очевидно, их феноменальное количество свидетельствует о достаточно высоком развитии социума, «его властных структур с вертикальным подчинением социальных категорий населения, при массовой фанатичной приверженности религиозно-идеологическим догмам» (Акишев 1994, с.8-11).
Группа элитных курганов высотой 8-17 м и диаметром 20-100 м расположена в Чиликинской долине Восточного Казахстана. Один из раскопанных курганов (диаметром 66 м) дал сравнительно ранний материал VII-VI вв. до н.э. Объем земляных работ при его сооружении составил 34 тыс. кубометров. Другая группа гробниц, принадлежавшая, видимо, сакским предводителям, сосредоточена в урочище Бесшатыр Семиречья 18. В горном Алтае престижные гробницы отмечены в Пазырке и других пунктах (Массон 1994, с.5-6).
В Бесшатыре, знаменитом могильнике архаических саков, к «царским» усыпальницам относятся (по классификации К.А.Акишева) курганы с громадной насыпью высотой 8-17м и диметром от 50 до 105 м. Под насыпью скрывались специальные погребальные устройства, гробницы из обработанных целых бревен тяньшаньской ели. Археологи считают, что после постройки эти деревянные строения какое-то время стояли на поверхности открыто, без насыпи.
Что-либо конкретнее о «царских» курганах Бесшатыра сказать трудно, т.к. все они подчистую ограблены; не нашли даже ни одного захоронения. Но судя по богатству курганов знатных воинов, сопровождающий инвентарь «царских» захоронений был впечатляющим (Ставиский 1966, с.105-110).
Столь же показательны курганы европейских скифов. Еще в 1763 г. начаты раскопки Червонной могилы Литого кургана на Украине. В могиле скифского вождя VI в. до н.э. найдено немало драгоценных вещей. Интересен меч в обложенных золотом ножнах. Золотая обкладка украшена изображениями фантастических существ с туловищем быка, хвостом в виде скорпиона, головой то барана, то льва, то орла и др. В вытянутых руках каждой фигуры — натянутые луки. На Кубани в Келермесском кургане известно богатое погребение скифского «царя» VI в. до н.э. (Брошинский 1979).
«Царские» погребения с их сложным ритуалом, огромными трудовыми затратами, многочисленными жертвоприношениями, богатым сопроводительным инвентарем были вершиной нерентабельной траты общественного достояния (Массон 1976, с. 176).
В целом, исследование наиболее ранних элитных курганов свидетельствует о теснейшей связи верховных вождей скифо-сакских племен с военной знатью. В условиях постоянных военных действий это обстоятельство в совокупности с высоким социальным статусом и большой ролью в обществе знатных воинов, как и специальных военных отрядов всадников-профессионалов, позволяет говорить о военно-аристократической модели политогенеза древних ираноязычных номадов. Причем, процесс социальной стратификации зашел настолько далеко, что определение уровня развития их строя как «первобытного» будет неточным.
Античные источники говорят о «царях» и «царицах» саков и массагетов эпохи Кира и Дария. Можно предположить, что в тот период верховная власть в конфедерациях наследовалась: «царь» Мадий сменил отца Партатуа, «царица» Томирис возглавила массагетов после смерти мужа и т.д. Вместе с тем, античные авторы говорят о «царях» номадов во множественном числе. Вспомним совет трех «царей» саков во время похода Дария. Вероятно, они возглавляли союзы племен.
Следует учитывать также то обстоятельство, что власть «царей» в ираноязычных социумах ограничивалась рядом факторов. Для многих кочевых обществ древности и средневековья типична концепция принадлежности верховной власти не «царю» лично, а всему роду, к которому он принадлежал. Так было, например, в парфянском обществе. Помимо этого, власть «царя» здесь ограничивалась парфянской аристократией, обладавшей существенными традиционно установленными правами. Юстин (XLII, 4,1) и Страбон (XI, 9,3) упоминают «совет знати», который мог назначать нового царя. Историки по-разному интерпретируют данное сообщение. Одни полагают, что «совет» мог выполнять консультативные функции, другие считают, что это вряд ли был постоянно действующий орган, третьи осторожно предполагают эпизодические (по мере надобности, например, в критические моменты) собрания высшей знати. Власть «царя» Парфии в определенной мере ограничивала военная мощь знати. Античные авторы (Юстин, Плутарх и Тацит) оставили примеры выставления знатью своих отрядов в армию царя. Когда в Риме вспыхнула борьба за престол между Септимием Севером и Песцением Нигером (парфяне поддержали последнего) и встал вопрос о военной помощи, Вологез IV смог лишь пообещать, что попросит своих вассалов предоставить их отряды в распоряжение царя. Такая практика служила постоянным залогом влияния знати на царя (Кошеленко, Гаибов, Бадер 1997, 81-83, 87 примеч.27).
По мнению Б. Дженито, в кочевых обществах принадлежность к «царскому» роду гарантировалась исключительно отношениями отец/сын, в то время как верховная власть была в руках всего господствующего рода. «Последний мог, вероятно, осуществлять участие во властных функциях путем назначения своих членов для управления определенной группой и закрепления за ними пастбищ и части завоеванных земель» (Статистическая...1994, с. 13).
Наконец, свидетельства античных авторов о варварских «царях» не следует понимать буквально, и трактовать термин в позднейшем его смысле. Перевод латинского rex как «царь» не всегда оправдан. Т.Берне и Я.Харматта пришли к выводу, что в античных памятниках rex с древних времен до падения империи римляне «употребляли для обозначения постоянных вождей варварских народов» (Ермолова 1984, с.234).
Несколько иной подход к данному термину был у М. Блока. При описании архаического германского общества, отмечал он, иногда некритически используют терминологию латинских авторов, в частности, речь идет о термине rex, примененном к вождям крупных племен; предводителей же племенных объединений меньшего масштаба именовали principes. Если переводить эти термины на современные языки, то получится «бессмыслица: в терминах современной социологии и principes, и reges — не кто иные, как короли, иными словами, монархи, получающие власть по наследству». Из того факта, что и те и другие избирались, некоторые авторы делают вывод о том, что они являлись, «если можно так сказать, президентами республики в миниатюре». Однако, подчеркнул М.Блок, «если народ выбирает себе вождей исключительно из числа членов одного-единственного рода, которые передают свою мощь из поколения в поколение вместе с кровью, мы можем и должны говорить о наследственной власти» (Блок 1998, с. 657-658). С М. Блоком можно согласиться в тех случаях, когда речь идет действительно о выборах главы социума из членов исключительно одного рода.
О статусе верховных правителей номадов в ту эпоху можно судить по известной Бехистунской надписи. В переводе Б.А.Тураева: «Я пошел на землю Сака... Тигр к морю... я переправился, я перебил... сака... другого они взяли в плен и привели ко мне связанным; я поразил их... я взял в плен их вождя по имени Скунха... и поставил другого вождя согласно моей воле. Тогда страна стала моей» (Латышев 1992, с.25).
В.В.Струве данный текст восстановил иначе: «Говорит Дарий царь: вместе с войском саков я пошел к стране саков, которая за морем, эта шапку острой носит... я саков сильно разбил, одну часть я схватил, другая часть связанной была приведена ко мне и их первого, наибольшего из них Скунха по имени, его они схватили и привели ко мне. Там другого наибольшим сделал я, как моя воля была» (Струве 1946, с.231).
Как видно, в Бехистунской надписи Скунха назван не «царем», а «наибольшим» (варианты: «вождем» или «предводителем», как предпочел американский ученый Г.Камерон). В рельефе с пленными «царями» антидариевских сил Скунха обозначен не как «царь», а просто «сак». Разумеется, Скунха был отнюдь не рядовым саком, а, судя по имени («Отличившийся»), талантливым вождем. В трактовке Г.Камерона Бехистунской надписи Дарий захватил еще одного предводителя саков и казнил его. Очевидно, захвату Скунхи Дарий придавал большее значение, чем пленению безымянного вождя. Во всяком случае, Скунха не был казнен и его изображение было высечено на Бехистунской скале рядом с другими важнейшими врагами персидского царя (Ставиский 1966, с.97).
Практически повсюду возникновение первых сколько-нибудь централизованных социумов кочевников сопровождалось появлением легенд, призванных обосновать право правящего рода на власть над своим и другими (чаще всего покоренными) народами. Роль такого идеологического обоснования играли различные фольклорные версии о необычном происхождении правящего клана, получение инсигний власти с небес и т.д. Идея избранничества отдельно лица или рода, вручение ему власти над соплеменниками высшими силами, окончательно оформляется на заключительных этапах классообразования и формирования государства. В частности, если обратиться к примерам из истории этносов Центральной Азии, то воцарению их правящих династий часто предшествовало появление легенд об их божественном происхождении, либо о чуде рождения ее основателя, или о чудесных явлениях, сопровождавших воцарение (Кычанов 1997, с.247-248, 278).
Для стадиально-типологической характеристики архаических сако-массагетских племен важна не только структура этносоциальных организмов (ЭСО), но и характер отношений между сословными группами соплеменников.
По археологическим данным выделяются три больших ЭСО саков: номады Семиречья, Памира и Тянь-Шаня. Насколько можно судить по имеющимся данным, процесс социогенеза во всех трех регионах шел в одном направлении, различались степень его интенсивности и процесса имущественной и социальной дифференциации. Например, Восточный Памир не знал и половины тех материалов, которые археологи встретили в могилах равнинных саков (Ставиский 1966, с. 124-127).
Античные авторы, называя саков и массагетов «богатыми конями и стадами овец и быков» (Аристей 1992, с.46), вместе с тем отмечают у них обедневших и совсем неимущих. Показателен нарисованный Полиеном портрет неимущего сакского конюха Сирака в период похода Дария. Еще раньше Геродот отмечал, что помимо конницы, у массагетов имеется и пехота. Неравенство в бою — ибо конный воин гораздо мобильнее пехотинца — у номадов очень рано привело к разной доле получаемой добычи. Конный воин получал три доли против одной у пешего (Куббель 1988, с. 146). Неслучайно «рядовые» погребения древней Средней Азии весьма бедны сопровождающим инвентарем, а многие лишены его вовсе (Древнейшие. ..1985, с.224).
Та же картина наблюдается по материалам скифов Причерноморья и Северного Кавказа. Судя по этим данным, у скифов в период возвращения из переднеазиатских походов уже существовал свой «царский» род. Но еще примечательнее указания античных источников на серьезное социальное расслоение скифских общинников. Они подразделялись, видимо, на три категории: 1) обладатели повозок на шести колесах с шестью быками; 2) владельцы «самых маленьких повозок» с четырьмя колесами и четырьмя быками; 3) владельцы «двух волов и кибитки». Последние составляли категорию скифов, которые «не ездят верхом» (Гиппократ); они находились за той чертой, когда терялась самостоятельность, свобода, начиналась зависимость и эксплуатация со стороны имущих (издольная аренда скота, найм, зачатки личной зависимости). У греческого поэта Пиндара, жившего на рубеже VI-V вв. до н.э., сохранились известия о людях вовсе лишенных жилья, а в схолиях к его рассказу (Аристофан) говорится, что не имевшие повозки составляли у скифов разряд «бесчестных» или «презираемых» (Степи..Л989, с. 123: см. также: Лукиан 1935, т. 1, с.95, 98-99).
Свидетельства письменных источников проверяются при помощи археологических материалов. Захоронения рядовых скифов дифференцируются по составу и богатству сопровождающего инвентаря. Как правило, в могилы с ними следовал очень небольшой комплекс предметов. Мужчин сопровождало оружие: колчан со стрелами или один набор стрел обычно входил в их погребальный инвентарь. В могилах рядового населения встречаются одно, два, а то и несколько относительно богатых погребений мужчин и женщин. В одном из наиболее ранних, невысоких (0,35 м) курганов на р. Калитве у слободы Криворожье в 1869 г. исследовано погребение в деревянной сожженной гробнице на уровне древнего горизонта. Здесь найдены массивный золотой цилиндр, два небольших кувшинчика, верхняя часть самосского кувшина, украшенная головкой барана, и серебряная головка быка, в VIII-VII вв. до н.э. украшавшая подлокотник табурета из ассирийского дворца. Погребение, скорее всего, относится к концу VII в. до н.э. (Ильинская, Тереножкин 1983, с.90).
В целом, видимо, особое положение занимали воины, погребенные под невысокими (до 1 м) курганами, снабженные полным комплексом наступательного оружия и защитного доспеха. Наиболее примечательным является погребение у с.Красный Подол на Херсонщине. На невысоком кургане стояло антропоморфное изваяние воина-скифа; тело усопшего покоилось на разостланном пластинчатом доспехе, состоявшем из рубахи с оплечьем, широкого защитного пояса, рядом - пластинчатый шлем. Воина сопровождал овальный щит с таким же пластинчатым набором. Комплекс наступательного вооружения представлен стрелами, копьем, дротиками, мечом, топором, булавой и пращевыми камнями (более 80). Кроме того, в могиле находились бронзовый котел с костями барана, золотые бляшки, серебряный сосуд и несколько ножей (Степ и... 1989, с.58).
Вместе с тем, в ряде могильников встречаются довольно бедные погребальные комплексы, в которых оружие представлено лишь стрелами (Яценко 1959, с.80). Встречаются вообще безынвентарные мужские и женские захоронения. Следовательно, и по археологическим данным прослеживается заметная дифференциация незнатных скифов (Степи...1989).
Обедневшая и неимущая часть номадов, вероятно, подвергалась эксплуатации со стороны знати. Одним из каналов формирования эксплуататорских отношений среди соплеменников являлся - услугообмен. Обедневший или неимущий человек, обращаясь за помощью к богатому или сильному лицу, со временем оказывался вовлеченным в сеть неравного услугообмена, когда «патрон» получал от своей помощи большую выгоду, нежели «клиент», получавший помощь. В условиях кочевого скотоводства распространение получила издольная аренда скота (саун), прикрываемая традициями взаимопомощи.
Как представляется, не все виды изъятия у населения прибавочного продукта в предклассовом и раннеклассовом обществе можно рассматривать как эксплуатацию. В частности, так называемые «добровольные дары», на наш взгляд, являлись ранней формой налога, а не эксплуатацией. Если отбросить некоторые расхождения в деталях, то в современной отечественной историографии преобладают две трактовки понятия «эксплуатация»: как 1) любое безвозмездное изъятие продукта одними людьми у других (Илюшечкин 1990, с.24-30, 95, 303, 306, 331; Семенов 1993, с.55) и с этой точки зрения налог рассматривается как эксплуатация: 2) присвоение чужого труда собственником средств производства; при таком подходе налог не является эксплуатацией (Ильин 1985, с.69-72; Ким, Ашрафян 1985, с. 14; Коротаев 1992, с. 189-198). Вторая точка зрения представляется более логичной. Любой вид налога направлен на поддержание управленческих структур и отнюдь не являлся «безвозмездным изъятием продукта», а расходовался элитой прежде всего на производство необходимых обществу услуг и информации (управление, обеспечение безопасности и т.д./ (Коротаев 1992, с. 193, 198 примеч. 24). Да и в классовом обществе налоги — «это экономическая основа правительственной машины, и ничего другого» (Маркс, Энгельс, т. 19. с. 29).
Таким образом, письменные и археологические памятники рисуют сложную социальную структуру обществ ираноязычных номадов древней Евразии. Однако, сказав «сложная структура», мы, строго говоря, ничего не объяснили, т.к. сложной является социальная структура любого общества, включая родовое. Каждый социум (в архаическом обществе род или клан, община и т.д.) представлял собой не беспорядочное объединение людей, а расположенное в определенном порядке. В простейшем случае, отмечает в этой связи И.М.Дьяконов, это «порядок клева», впервые обнаруженный у цыплят. В человеческих социумах этот принцип означал, что среди массы людей, которые «как все», не все одинаковы: каждый имел свою нишу, занимал определенное положение, в определенном порядке и в большей или меньшей близости к лидеру (Дьяконов 1990, с.93). Более того, в отечественной литературе неоднократно высказывалось мнение, что раскол общества на классы может осуществиться еще в рамках родового строя (Коротаев, Оболонков 1989, с.40; Луцков, Чипирова 1993, с. 144-147). Что касается конкретно ираноязычных племен, то еще Б.Г.Гафуров, анализируя их общество в «арийский период», отметил, что «социальные отношения были уже весьма сложными». Среди элиты выделялась военная знать — «стоящие на колесах»; из их среды происходили вожди или «цари», для обозначения которых употреблялись различные термины, в том числе образованные от древнеиран. хшай («господствовать», «властвовать» и др.) (Гафуров 1972, с.30-32, 184-185).
На материале архаических саков к такому же выводу пришла Е.Е.Кузьмина, по убеждению которой: «Мы располагаем вескими основаниями отодвигать время оформления сложной стратифицированной структуры общества индоевропейцев, включая иранцев, еще к эпохе бронзы и даже энеолита. Если принять гипотезы автохтонного генезиса скифов и саков, то сложная социальная структура общества реконструируется для них уже с середины II тыс. до н.э. (погребения воинов-колесничих покровского и новокумского этапов), а выделение вождей-жрецов на этой же территории восходит еще к раннеэнеолитической эпохе (погребение с жезлами мариупольского этапа IV тыс. до н.э.)» (Дискуссионные...1980, №6, с.79). М.А.Итина общественную организацию ранних саков Приаралья обозначает понятием «военная демократия» (Степная.. .1992, с.46-47).
На наш взгляд, в обществе архаических саков и массагетов ведущую роль играла военная аристократия, которая была неоднородной. Важным источником существования элиты являлась военная добыча и дань. Обедневшая и неимущая часть соплеменников уже подвергалась завуалированной (замаскированной традициями взаимопомощи) эксплуатации со стороны знати. Наиболее точной стадиально-типологической характеристикой такого социума представляется определение «стратифицированное общество» или «вождество» («чифдом»). Эта стадия социального развития детально проанализирована Л.С.Васильевым (1983, с.32-40). С поправками Л.Е.Куббеля (1988, с.153-156), под «чифдомом» понимается основанная на нормах генеалогического родства, знакомая с социальным и имущественным неравенством, разделением труда и обменом деятельностью, с имевшей тенденцию к сакрализации властью позднепотестарная структура, главной функцией которой являлась административно-экономическая, отражавшая объективные потребности усложнявшегося коллектива. Чифдом являл собой тот этап, на котором правитель из слуги общества начинал становиться господином.
В последнее время предприняты активные попытки модернизации социальной истории архаических номадов. Например, В.М.Массой, признавая социальную структуру ранних кочевников сложной, призвал отвлечься от «примитивной бинарности «эксплуататоров» и «эксплуатируемых», полагая, что номады стояли на одной социологической ступени «с государствами зоны городских цивилизаций». Причем, качественно новый рубеж степные общества перешли «после взлета военной аристократии колесничих в середине II тысячелетия до н. э.» (Массой 1994, с.5-6).
Е.И. Кычанов (1997, с.247-300) считает, что государство у номадов стало результатом сословно-классового разделения кочевых обществ, не только орудием обороны или грабежа соседей, но и формой организации общества, позволявшей аристократам и зажиточной части населения осуществлять свою власть, контроль и влияние на соплеменников с целью эксплуатации малоимущих и неимущих членов общества и рабов.
Для решения данного вопроса необходимо выделить критерии различий между вождеством и ранним государством. Их поиски ведутся в зарубежной и отечественной науке. Разбирая дефиниции государства и попытки провести демаркационную линию между вождеством и государством, П.Л.Белков (1995, с. 171-175) пришел к выводу, что в отечественной и зарубежной «науке, по крайней мере на операциональном уровне, вообще не существует определений государства. Выдаваемые за таковые оказываются более или менее подробными списками институтов власти». Причем, в высказываниях о государстве как у марксистов, так и у их противников упор делается на «силу, принуждение, насилие». В конечном итоге все теории сводятся к простому до банальности определению «специализированного института управления обществом».
В отечественной науке наиболее детально основные различия между вождеством и государством привел Н.Н.Крадин (1995, с. 42-45, 49-50). Но и он с сожалением отметил: «провести четкую грань между этими стадиальными этапами социокультурной эволюции, особенно когда речь заходит о конкретно-исторических исследованиях, очень и очень сложно, если не невозможно». Уловить грань между вождеством и государством «очень сложно. Скорее всего универсальных признаков государственности нет, нужна их система».
В зарубежной науке одну из недавних попыток в этой области предпринял М. ван Бакел, отметив четыре принципиальных, на его взгляд, различия: 1) экономические различия : в вождестве экономические и социальные отношения строились по кровнородственным линиям, в раннем государстве важна лояльность к правителю; 2) собственность : в раннем государстве нет производителей, которые имели бы в собственности средства производства; 3) сословно-классовые различия: раннее государство резко делилось на элиту и производителей пищи; 4) насилие и власть: в чифдоме вожди обладали консенсуальным лидерством, т.е. авторитетом. В раннем государстве правители имели монополию на использование силы (Загорулько,Крадин 1993, с. 159). Относительно первых трех пунктов можно привести немало примеров совершенно противоположного характера (Куббель 1988, с. 114-163).
Б.Дженито вождество понимает как тип общества, опиравшегося на социальные системы, в которых некоторое число линиджей объединено сознанием своего исторического родства. Господствующий линидж определялся либо местом в прямом наследовании, либо его претензиями на связь с предком. Вождество, по мнению итальянского ученого, может рассматриваться и как своеобразный распределительный механизм, т.к. лидеры периодически собирали с соплеменников и с подвластного населения дань в виде вещей и пищи. В то же время они щедро раздавали продукты и ремесленные изделия. Такой механизм перераспределения служил для поддержания роскошной жизни вождей и элиты. Абсолютное верховенство гарантировалось организацией собраний, пиршеств, предоставлявших возможность «символического» распределения прибавочного продукта. Системы сложных вождеств от более простых отличало большее число уровней властной иерархии и способность вождя навязывать свою власть.
Ранние государства, согласно Б. Дженито, отличны от вождеств по двум важным аспектам, которые могут идентифицироваться археологически: 1) бюрократизация системы поступления натуральной оплаты посредством создания центров накопления и хранения; 2) основание вспомогательных общин с целью укрепления гегемонии в регионах и регулирования производства и торговли. Археологическим маркером возникновения государства служит рост размеров поселений, наличие больших городских общин, специализированных ремесленных районов, возрастающие затраты на строительство парадных зданий, роскошь погребального инвентаря, прочно налаженная дальняя торговля. Хотя в зародыше все эти элементы существовали еще во время перехода от простых к сложным вождествам (Статистическая... 1994, с. 14-15). Более аргументирована позиция Л.Е.Куббеля, по убеждению которого о завершении политогенеза в данном обществе и появлении на исторической арене государства позволяет говорить только совокупность трех обстоятельств: 1) формирование системы налогообложения; 2) появление отделенной от основной массы народа публичной власти, располагавшей специализированным аппаратом внутреннего подавления: 3) переход к территориальному разделению народа вместо родоплеменного (История первобытного...1988, с.244-247).
Исходя из данных критериев, общество ранних ираноязычных номадов следует считать не раннеклассовым, а стратифицированным.
Сноски:
15 Жертвоприношения коня (коней) широко практиковались у многих древних народов. Роль коня в этих ритуалах состояла, прежде всего, в том, что он выступал как посредник между миром живых и обителью ушедших предков. Эта роль коня четко показана в гимне Ригведы, где коня просят привезти умершего путем предков на третье небо. То же значение имели скачки на поминках. Значение коня в погребальной обрядности обусловлено также верой в его возможность обеспечить человеку возрождение к новой вечной жизни на том свете. На ранних порах обряд жертвоприношения коня подобал только лицам с высоким социальным статусом, в первую очередь — вождям (Кузьмина 1971, с.41-42).
16 Воспоминания о Зарине сохранились в среднеазиатской поэме «Гургули», в которой говорится о богатырской Зарине Зарингар («Златописанной») — дочери победителя девов царя Согдына (т.е. Согдийца). Фольклорное отражение матриархальных и амазонских мотивов (высокое положение женщины в обществе, ее активное участие в походах, сюжет о специальных обособленных вооруженных девичьих лагерях, и др.) в эпосе народов Приаралья и Северного Кавказа рассмотрела Л.С.Толстова (1984, с. 188-210).
17 Вероятно, в данном случае мы имеем дело с одним из элементов сакрализации власти вождей («царей»). Это явление характерно не только для ираноязычных кочевников. Так, «у славян (по крайней мере в некоторых районах) существовал известный ряду индоевропейских народов институт сакрального вождя — главы культа, магическая деятельность которого обеспечивала племени мир и плодородие» (Флоря 1991, с. 192). По данным М. Блока, представления о сакральностн царской власти были присущи большому числу народов. Касаясь сакрализации власти у германских племен, он обратил внимание на свидетельство Тацита: «Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей — из наиболее доблестных». Эта фразу Тацита ученый сопоставил с тем, что говорил Григорий Турский в «Истории франков»: «И там по округам и областям избрали себе королей из своих первых, так сказать, наиболее знатных родов». Следовательно, заключает М.Блок, правители по-настоящему могущественные происходят только из родов, отмеченных свыше, «ибо только эти роды владеют тем таинственным благополучием, которое Иордан называет quasi fortuna', именно в этом свойстве, а вовсе не в талантах того или иного военачальника видели народы истинную причину военных побед». Считалось, что божественные правители обладают некоторой властью над природой и отвечают за порядок вещей. Порой, если урожай оказывался скверным, правителя свергали. Аммиан Марцеллин привел пример из истории бургундов, сопоставив этот случай с традициями Древнего Египта, «классической родины представлений о сакральиости королевской власти». «Короли у них, — писал Аммиан о бургундах, — по старинному обычаю теряют свою власть, если случится неудача на войне под их командованием или постигнет их землю неурожай. Точно так же и египтяне обычно возлагают вину за такие несчастья на своих правителей». И лишь переворот в области религии нанес сокрушительный удар по пониманию сакральиости королевской власти; христианство лишило его естественной опоры — местного язычества (Блок 1998, с. 124-132).
18 По мнению некоторых археологов, культ предков саков Семиречья генетически связан с кангюйским Хорезмом. Пышность похорон вождей объясняется пониманием древними людьми смерти вождя как наступления дисгармонии в обществе (Акищев К.А., Акишев А.К. 1981, с. 144-153).
Источник: Гутнов Ф.Х. Ранние аланы. Проблемы этносоциальной истории - Владикавказ: Ир, 2001.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |