«Предки осетин входили в состав тех иранских кочевых племен,
которые были известны за многие столетия до Р.Х.
под именем сарматов и отчасти скифов…
Может быть, к тем же иранским племенам принадлежали
далее на востоке массагеты и некоторые другие племена,
известные древним персам под именем саков».
В.Ф. Миллер, 1887 г.
 Великая Степь раскинулась широким поясом от Северного Причерноморья на западе до Алтая и Монголии на востоке, охватывая значительную часть Южной Сибири и Центральной Азии. Более трех тысяч лет назад на этих безбрежных просторах начал формироваться чрезвычайно оригинальный тип кочевого хозяйства, пришедший на смену скотоводческо-земледельческому оседлому быту. Эти важные перемены были вызваны целым рядом причин: изменение климата привело к высыханию степи, была освоена верховая езда на лошади, изменился состав стад (в них стали преобладать овцы и лошади, способные зимой добывать подножный корм). Эпоха ранних кочевников совпала со временем, когда человечеством был сделан важнейший исторический шаг – началось использование железа как основного материала для изготовления оружия и орудий труда.
Аскетичная и чрезвычайно рациональная жизнь номадов протекала по своим суровым законам, требовавшим хороших воинских навыков и владения верховой ездой, постоянной готовности к захвату чужого имущества и защите своего. Скот был для них главным мерилом благосостояния, он же давал им все необходимое: пищу, одежду и кров. По мнению современных исследователей кочевого мира, почти все номады степной Евразии (кроме самых восточных окраин – части Монголии, Маньчжурии) в ранний период были ираноязычными.
Господство ираноязычных кочевников в Степи длилось более тысячи лет (с VIII-VII вв. до н.э. по первые вв. н.э.). Временем подлинного расцвета иранского кочевого мира была скифская эпоха. Политическая история многочисленных скифских племен и их сородичей (савроматов, исседонов, саков, даев, массагетов, тохаров…) известна фрагментарно. Античные авторы главным образом описывают их военные походы и деяния крупнейших вождей. Относительно подробную характеристику быта, религии и традиций мы находим лишь у Геродота, названного Цицероном «отцом истории». О культуре североиранских племен долгое время было известно еще меньше. Лишь со второй половины XIX века в ходе раскопок скифских курганов на Украине и Северном Кавказе и анализа отдельных сибирских находок постепенно сложилась новая научная дисциплина – скифология, основателями которой стали крупные русские историки и археологи И.Е. Забелин, В.В. Григорьев, М.И. Ростовцев, Б.Н. Граков. Несмотря на различия в культуре кочевых племен, скифологами выделено три важнейших элемента, свидетельствующих об их генетической общности. Это так называемая «скифская триада»: скифо-сибирский звериный стиль в искусстве, определенные категории оружия (небольшие луки и кинжалы-акинаки) и конское убранство.
Самым ярким явлением в искусстве племен Великой Степи скифской эпохи является скифо-сибирский звериный стиль. Изображения животных или отдельных частей их тел являются знаковыми, имеют глубокий смысл, который пока не совсем раскрыт. Кто-то видит в них древние племенные тотемы, кто-то зооморфные инкарнации божеств, кто-то символы мироздания, точнее трех его зон (птицы – верхний, небесный мир, копытные – средний, земной мир, а хищники, пресмыкающиеся и рыбы – нижний мир смерти). Особенностями звериного стиля являются: способ моделировки поверхности тела, акцентирование определенных признаков животного и, наконец, передача поз. Несмотря на прекрасное знание повадок и облика зверей, мастера часто намеренно придают им далекие от реальности позы. Так, барс предстает свернувшимся в кольцо, многие животные имеют эффектно перекрученные тела, олень или стоит «на цыпочках», или изображен с подогнутыми ногами. В природе ни лежащий, ни бегущий галопом олень не может оказаться в таком положении. Устойчивость этих композиционных схем во времени и пространстве говорит об их глубокой символичности и сакральном содержании. Суть их – предмет огромного количества исследований, число которых растет с каждым годом. Давая самые разные трактовки зооморфным изображениям, ученые единодушны в одном – искусство звериного стиля – это знаковая система, своеобразный код, несущий идеологическую информацию.
В III веке н.э. скифов сменяет новая волна кочевников, которые «опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребив побежденных, превратили большую часть страны в пустыню» (Диодор Сицилийский). Они, как и скифы, пришли с востока и получили у античных авторов общее наименование «сарматы». Номенклатура сарматских племен довольно обширна, мы знаем о существовании нескольких кочевых союзов: сираки, аорсы, языги, роксоланы… Их культура во многом близка культуре скифов, что объясняется общими корнями, языковым и религиозным родством. Сарматский звериный стиль генетически продолжает развитие скифских традиций, сохраняя ту же идеологическую символику. В то же время сарматское искусство – это новый культурный феномен, рожденный новой эпохой.
Наивысшего расцвета культура сарматов достигла на рубеже эр, когда их тяжеловооруженная конница господствовала на огромной территории от Заволжья до Дуная. Захоронения сарматских вождей не менее скифских поражают обилием золотых изделий, украшенных уже хорошо знакомыми нам оленями, лосями, хищниками и фантастическими существами. Как и в скифском искусстве, они предстают в одиночных композициях или в сценах терзания. Сарматы стали декорировать вещи вставками из цветных камней, сделав полихромный стиль отличительной чертой своего искусства.
В I веке н. э. от Приаралья до Дуная происходит возвышение нового североиранского этноса – алан. Вот что пишет о них латинский историк Аммиан Марцеллин: «аланы занимают простирающиеся на неизмеримое пространство скифские пустыни… Мало-помалу они подчинили себе в многочисленных победах соседние народы и распространили на них свое имя, как сделали это персы». Аланы принимали участие в Маркоманских войнах на Среднем Дунае, совершали набеги на Мидию, Каппадокию и Армению, контролировали Шелковый путь. Господству алан в Степи положило конец гуннское вторжение 375 года н.э. Значительная их часть вместе с гуннами и готами ушла в Европу, оставив свой след в виде многочисленных топонимов на территории Франции, Швейцарии, Италии, Испании, Португалии. Принято считать, что аланы с их военной организацией, культом меча и воинской доблести, почтительным отношением к женщине стоят у истоков зарождения европейского рыцарства и рыцарского этикета. По образному выражению итальянского историка Франко Кардини, «ветер степей шумит в ветвях древа средневекового рыцарства».
В течение всей эпохи средневековья аланы оставались заметным явлением в военно-политической истории, в их искусстве зримо ощущается наследие Великой Степи. Часть аланского населения, осев в горных районах Северного Кавказа, смогла сохранить свой язык и стала этнической основой в формировании современных осетин.
Культурное наследие североиранских народов во многом еще не понято. Что означают те или иные изображения и орнаментальные мотивы, зафиксированные типичные элементы погребальных обрядов (форма усыпальницы, наличие в ней угольной подсыпки, определенный набор предметов)? Археологам и искусствоведам в условиях дефицита информации приходится балансировать между двумя крайностями: расплывчатыми, слишком осторожными (и потому мало что говорящими читателю) формулировками, с одной стороны, и безудержной фантазией - с другой. К счастью, в нашем случае имеется возможность и третьего пути - корректного привлечения материалов осетинской этнографии.
Многие черты традиционной осетинской культуры несут отпечаток глубокого архаизма. К ним относятся ее наиболее сакральные, а потому и наиболее консервативные элементы, противостоящие вызовам времени: орнаментика, погребальная обрядность, ритуальная пища, фольклорные сюжеты… Одним из первых на это обратил внимание замечательный русский ученый, академик Всеволод Миллер. Его статья «Черты старины в сказаниях и быте осетин» (1882) положила начало ретроспективному поиску архаичных элементов в материальной и духовной культуре осетин конца XIX - начала XX вв. Автором с поразительной наблюдательностью были показаны параллели между скифским бытом по Геродоту и некоторыми обычаями эпических нартов. Тем самым подтверждалась как глубокая древность отдельных сюжетов осетинской Нартиады, так и культурно-генетическая диахронная преемственность осетин от скифов, шире говоря от древней североиранской среды. Данное направление поисков было продолжено и успешно дополнено В. И. Абаевым, Ж. Дюмезилем и многими другими исследователями. Сегодня именно архаичные черты осетинской культуры позволяют прочитать и понять тот знаковый символический код, о котором говорилось выше.
Приведем несколько примеров. В могилах евразийских номадов античного времени встречаются оселки, сделанные из ценных, пестрых пород камня (яшма, змеевик, порфир, агат), иногда снабженные рукоятями с золотой обкладкой. Они обычно не имеют следов износа; их сигаровидная, как правило, форма малоудобна для заточки, да и сам материал не подходит для роли точильного камня. Относительно их функции высказаны различные предположения: оселки имели культовое назначение, например, предохраняли от «дурного глаза», они были инсигниями власти, атрибутом степной аристократии и даже играли роль поясного замка-застежки. Несколько иное объяснение нам дает нартовский эпос, где наряду с обычными, упоминаются оселки, обладающие магическими свойствами. Прикосно¬вение их помогает колдунье залечивать раны, а в исключи¬тельных случаях якобы способно оживить мертвеца. Иными словами, магические оселки имеют функции, противоположные обычным (не заостряют ножи и кинжалы, а ликвидируют последствия их применения).
В Государственном Эрмитаже хранится одно чрезвычайно интересное надгробие из некрополя Пантикапея. Оно датируется рубежом эр и принадлежит некому Левкию, сыну Фарнака, вероятно, сармату. На этом подростковом надгробии изображен редкий сюжет, не имеющий соответствия в тогдашней греческой религиозной традиции и пока не разъясненный: юноша стреляет из лука, за ним мальчик ведет под уздцы коня. Если мы обратимся к поминальным традициям осетин, то, напротив, параллель данному сюжету обнаружить нетрудно. На поминках в день похорон еще в начале ХХ века устраивалась ритуальная стрельба из лука в цель. Главным призом побе¬дителю в стрельбе был конь. Аналогичный обычай фиксируется у некоторых народов Центральной Азии и считается сармато-аланским наследием, реликтом домусульманских верований и обрядов.
Чрезвычайно широко распространенной находкой в аланских катакомбных погребениях являются небольшие железные тесла, которыми и выбирались в глинистой почве камеры-усыпальницы. С какой же целью данное орудие труда аланы оставляли в могиле? Обратимся к осетинской этнографии. В 1846 г. академик Андреас Шегрен писал, что могилу у осетин «засыпают родственники, бросая лопатки на могиле из опасения, чтобы лопатки, принесенные в дом, не принесли несчастья». Осетины и сейчас не приносят с кладбища лопаты; более того, несколько человек, засыпающих могилу по очереди, не передают лопату друг другу из рук в руки, а, как правило, кладут ее на землю, опять-таки опасаясь передать несчастье «по эстафете». Вероятно, и у алан однажды использованные для приготовления погребального сооружения тесла считались приносящими несчастье и оставлялись в катакомбах.
Еще одно интересное явление, фиксируемое на аланских могильниках – захоронения с мельничными жерновами. Использование жернова вместо обычного закладного камня в камере катакомбы неоднократно встречается, к примеру, на Змейском могильнике. Что стоит за этой странной аланской традицией? За ответом мы вновь обращаемся к осетинскому быту. В фольклоре осетин известен целый ряд проклятий, где пожелание смерти, гибели выражается формулой: «Чтобы твои жернова вертелись на твоей груди», «Да закроют вход в твою могилу твоим жерновом»... Интересно, что в далеком прошлом (а в ряде мест горной Осетии еще в 20-е годы XX века) жернова действительно использовались в погребальной обрядности – жернов возлагался только на могилу последнего представителя семьи или рода. Таким образом, приведенное проклятие означает не просто пожелание смерти, а пожелание пресечения рода. Известный кавказовед Е.И. Крупнов полвека назад отметил, что «органическая связь средневекового аланского погребального обычая заваливать входы в катакомбы мельничными жерновами с фольклорными данными современных осетин позволяет окончательно решить вопрос о генетической преемственности осетин от аланской этнической среды». И еще одна цитата из Ф.Кардини: «Мифорелигиозные представления, относящиеся к смерти и напоминающие скифские, сохранившиеся у других иранских народов, например сарматов, и сегодня еще бытуют в кавказском фольклоре, особенно среди осетин – прямых потомков аланов».
Количество примеров, подобных приведенным, может быть многократно увеличено. Они подводят нас к простому и логичному выводу: скрупулезное ретроспективное историко-культурное изучение осетинского фольклора, этнографии, языка – этого живого наследия Великой Степи способно помочь нам в понимании многих ее древних загадок. Современное осетиноведение – ключ от двери, за которой она простирается…
Аслан Цуциев
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |
