История осетинского народного жилища, в ее связи с историей материальной культуры народов Кавказа, получила разностороннее освещение в научной литературе. Как одна из основных форм культуры, жилище выступает важным источником при изучении социально-экономических аспектов истории народов [310], в полной мере отражая особенности той или иной конкретной системы хозяйства и быта с соответствующими им идеологическими представлениями. Как показали исследования кавказоведов, одним из результатов исторического развития жилища народов Кавказа явилась специализация и обособление оборонной функции жилища от хозяйственной.
Следующей ступенью стало образование основных форм оборонительных комплексов феодального типа, сопровождавшееся параллельным развитием хозяйственных комплексов, полностью лишенных оборонительных функций. Социальная оценка этого явления, основывающаяся на большом достоверном материале, представляет существенный итог систематического изучения процессов развития жилища на Кавказе и сложения разных его типов. В том числе и у осетин.
Но повторим еще раз — исследуя проблемы генезиса социальной культуры осетин, нельзя ориентироваться только на эти выводы, поскольку они сформулированы исключительно на основании материалов горного региона. Они недостаточны для того, чтобы составить достоверную картину преемственности социальных и этнокультурных традиций осетин, восходящих к глубокой древности и формировавшихся в ходе более обширных региональных процессов. Как показал анализ древнейших пластов нартовского эпоса — это эпоха ранних этапов социо-генеза индоевропейцев, восходящая ко времени распада родового строя, вероятно, сочетавшегося с переходом части арийских племен к полукочевым и кочевым формам скотоводства. Вместе с тем, результаты исследований в горном регионе Осетии имеют этапное значение для изучения социальной истории осетин, поскольку, как выясняется из скифо-нарто-осетинской истории, в горно-степном регионе этнокультурная преемственность не прерывалась до XV века. И только с XV века осетинские горские общества стали утрачивать традиции, сложившиеся в эпоху горно-степной общности этнического массива ски-фоязычных племен, сменившейся вековыми контактами с новыми иноэтническими завоевателями равнины.
Этим, в частности, объясняется существенная разница между формами поселений на равнине, описанными в эпосе и зафиксированными наукой в горной зоне Осетии.
Тип жилища, обозначенный у осетин термином gænah, известен в литературе как жилая башня. Ее развитая вертикальная планировка сложилась в соответствии с потребностями горного скотоводства. Эволюция этого типа жилища отражает развитие общественных отношений на специфической экономической основе. Системные и функциональные связи хозяйственного комплекса жилища со спецификой горной среды обитания совершенно отчетливо обозначены в принципе функционального распределения площади ганах. Метод социального анализа этих связей, осуществленный на осетинских материалах, тоже оказался результативным. Перед тем, как обратиться к нему, необходимо сказать, что в центре внимания будет горноосетинский жилой комплекс с выраженной оборонительной функцией. Такая оговорка продиктована отмеченной выше особенностью — соотношение горно-степного и горного этапов осетинской истории пока не сделалось отдельной, специально поставленной, самостоятельно изучаемой проблемой и настоящее исследование не претендует на ее решение. Вопрос поставлен конкретно: каким образом оборонительные комплексы способствовали осуществлению регулятивных функций в сфере хозяйства и межфамильных, межущельских отношений.
В общем виде ответ диктуется значением защищенности или незащищенности для нормального ведения хозяйства. Это универсальная мотивация для любой регулятивной функции, и еще в нартовском эпосе главными мотивами применения военной силы были: защита ближних и дальних нартовских паст бищ, скота и населения, и вместе с тем — войны за добычу и пастбища. Охрана пастбищ и стад имела оборотной стороной восстановление и умножение поголовья путем захвата чужих стад и пастбищ. Обмен пленных за выкуп также приобрел экономическое значение. Это было своего рода перераспределение "технологических" функций, способов и средств с чисто хозяйственных на военные для решения экономических задач. Хозяйственное благополучие стало зависеть от успешной реализации набегов, которые стали продолжением экономики: собственное производство благ дополнялось захватом богатств; в сфере воспроизводства населения набеги дополняли функции брачной организации, "воспроизводя" трудовые ресурсы захватом пленных, которые выполняли главным образом работы по дому. Военная сила стала универсальным средством обеспечения экономических интересов.
К эпохе средних веков и горного этапа истории Осетии изменились масштабы и переместились акценты, отошли в прошлое многие социальные институты: институт многолетних походов перестал существовать вместе с системой трехплемен-ной конфедерации, а они, в свою очередь, еще раньше прекратили существование родовых институтов.
В позднем средневековье основными подразделениями социальной организации были еще большие семьи biræbinontæ — "многие biгæ—при наследстве byn". Но это уже период распада больших семей, шел процесс выделения и обособления брачных пар, которые либо продолжали вести общее хозяйство и жить вместе, либо делили наследство и расселялись. В первом случае это выражалось в том, что к общему жилищу hædzar пристраивались отдельные однокамерные пристройки wat, или къæs.[313] "Это помещение есть полная собственность молодого человека, где он разделяет свой покой и семейные радости с женою, здесь же находится и все его немногочисленное частное хозяйство: одежда, постель, седло и т. д. " [165в]. То есть с обособленным брачным помещением къæs, или wat, связывалось уже определенное представление об отдельной собственности брачных пар — одежда, постель, седло, оружие и т. д., обособленной от собственности других членов большой семьи. Собственность эта приобреталась к браку: муж получал одежду и оружие с конем, невеста получала постель и одежду как приданое. Следует думать, что ранее, в пору образования семейных общин, основное помещение hædzar было и брачным, и хозяйственным помещением одновременно.
Началом реформы в области брачных отношений можно считать постройку нового дома нартов — Большого Дома Нартов Narty Styr hædzar. Примечательно в этом сюжете то, что после строительства, по совету Сырдона — женская его суть syrton нам уже известна — в углу этого дома поставили невесту. Следовательно, нужно полагать, что этого не было прежде и брачные группы сиртов и нартов жили обособленно, встречаясь только в периоды оргиастических празднеств у озер, рек, морей — у водоемов. И, очевидно, переходили затем в Большой Дом Нартов, где для брачных связей отводилось некоторое время этих календарных празднеств. Но с какого-то времени "в углу Большого Дома Нартов поставлена невеста", и это означает, что невесты "поставлены" в мужские дома — это признак какого-то общего изменения в брачных порядках сиртов и нартов. По всей вероятности, — это переход вступавших в брак женщин из своего рода в род мужей как промежуточный этап к постоянному поселению жен с мужьями. И очевидно, что жены оставались пока общими.
Еще во времена Геродота у массагетов, одного из племен скифо-осетинского круга, бытовали подобные формы брака: если мужчина желал посетить женщину, он вешал на ее кибитку свое оружие и это было предупредительным знаком для других мужчин [137]. Геродот назвал такой брак "общностью жен", и очевидно, что это определенная фаза развития группового брака, который отложился и в эпосе. Но для нас существенна и параллель к обычаю вешать оружие на кибитку или над ложем женщины, как брачный знак. Как брачная норма, сохранившаяся при заключении браков со вдовами умерших братьев — "желавший взять вдовушку в жены вешал свою шашку над ее кроватью. Если она не согласна, то это выражалось тем, что она выносила шашку в сени. Если же она согласна, то шашку остав ляла там, где ее повесил жених, и тот уже к ночи приходил к ней, как к своей законной жене. Таким образом он имел двух жен"[97]. При многочисленности братьев умершего обычай предусматривал право вдовы на выбор супруга из их числа. Свой выбор она выражала формулой: "Мне N-a (женщина называла имя избранника) оружие на мою стену повесьте"[80]. Типологическое единство брачной символики оружия очевидно. Это свидетельствует о связи оружия, точнее, военизации мужских союзов, с возникновением индивидуальных форм брака.
Однако функцию вскармливания потомства бирабинонта реализуют пока совместно, ведя общее домашнее хозяйство, работая на общую кладовую къæbiс, готовя пищу на одном очаге и проводя дневную часть жизни в общем жилище hædzar, где росли дети всех брачных пар бирабинонта. Технологическим символом "воскормительной" функции домашнего хозяйства была надочажная цепь, вокруг которой концентрировался хозяйственный и семейный быт бирабинонта. Это интересно в связи с тем, что символом отдельной семьи могло быть только оружие мужа: надочажная цепь — символ домашнего хозяйства семейной общины; меч (сабля) — символ обособленности малых семей.
Начало обособления можно определить в относительном измерении — это переходная эпоха от группового дуально-родового брака сиртов и нартов к индивидуальному браку аристократов асов, то есть эпоха переворота аристократов и религиозной реформы Нартамонга-Уасамонга. От большого дома нартов Narty Styr Hædzar, где невесткам для брачных связей отводили углы, и до развитых брачно-бытовых жилых комплексов большесемейных общин с обособлением брачных пар, прошли многие века преобразований, составившие суть реформы Нартамонга-Уасамонга.
Идея обособления военной функции в виде оборонительных построек могла родиться в период усложнения социальных отношений, то есть еще в эпоху Уасамонга, когда потребовались постоянные силовые базы для поддержания привилегий военной аристократии. Если исходить из датировок генеалогий Ге родота и Диодора, которые свидетельствуют о том, что скифо-нартская военная аристократия уже сформировала основу своей идеологии, а следовательно — активно боролась за статус, к пятому веку до нашей эры можно относить и появление каких-то видов укреплений: в эпосе нарты живут в своих оседлых поселениях до возвращения Сослана или Батраса из долгого похода. Другими словами, если даже считать скифо-нартов "стандартными" кочевниками, каковыми они представлены в период войны с Дарием, можно предполагать заметные изменения в последующее время: реформа Уасамонга на каком-то этапе должна была давать сильные импульсы к созданию оседлых резиденций для военной элиты.
Что касается горной средневековой Осетии, отделение оборонительной функции жилища от хозяйственных хорошо прослеживается. К оборонительной функции можно отнести как непосредственную приспособленность построек для обороны, когда дом — это крепость, так и его пригодность для содержания пленных до выкупа. Полевые материалы свидетельствуют о том, что для содержания пленных, за неимением приспособленных помещений, нередко использовали естественные возможности рельефа. Это мог быть хлев skъæt, или пещера, вход в которую запирали массивной дверью. В Кадате, в Куртатии, для этого использовали даже выступ на отвесной стене: пленников спускали, привязывая к веревке, и на крохотной площадке они находились до получения выкупа. Использовались также и естественные пустоты в породе, называемые qorgъ: они представляют собой узкие отверстия, иногда очень большой глубины. Многие башни строились над такими отверстиями, чтобы можно было использовать их для содержания пленных или хранения различного снаряжения и продуктов. Могли устраивать и искусственные ямы, одну или две: в этих ямах — wærm, хранили продукты, прятали скот, держали пленных[380а].
Специально устроенные ямы в некоторых случаях делали в жилых башнях gænah. Как, например, в Dzanchisti-gænah ("ганах Дзанкисовых"), недалеко от Фараската, где была яма для содержания пленных [387]. Но как правило, такие ямы делались в оборонительных башнях.
В развитых комплексах полуфеодального типа такие помещения имеют уже законченную форму. Иллюстрацией может служить комплекс в с. Закка (Кесатикау), состоящий из трех примыкающих друг к другу башен, жилых и хозяйственных построек. Крайняя башня у западной оконечности мыса, высотой 15 метров и со входом на высоте 5, 6 метра, имела сводчатый подвал овальной формы, типа "каменного мешка", ниже уровня пола [400]. В момент фиксации глубина подвала составляла один метр, длина 3,4 метра, ширина 2, 6 метра. Предполагаемая глубина каменного мешка после очищения от завала, исходя из параметров основания башни, около 3, 7 метра. На такие башни указывал Г.Кокиев: "Некоторые осетинские башни, кроме основных этажей имеют еще в грунте довольно глубокие подвалы, высеченные в горном массиве, или сложенные из огромных камней, служащих фундаментом для всей башни. Эти каменные подвалы, говорят, предназначались главным образом для рабов и пленников, которых содержали здесь до выкупа их родственниками или для продажи куда-нибудь на сторону" [164].
Такие башни, известные под названием "оборонительные башни" — mæsyg, представляют результат эволюции жилища, завершившейся обособлением оборонительной функции от хозяйственных. Отличие ее от жилой башни gænah заключается в большей высоте и выраженном наклоне стен. Стандартная жилая башня имела два-три яруса, большую площадь основания и вертикальные стены. Стандартная оборонительная башня имела от трех до пяти ярусов (изредка — семь), малую площадь основания и наклонные стены, предназначавшиеся для создания рикошетирующей поверхности и увеличения поражающего эффекта сбрасываемых камней.
Развитию горного жилища в Осетии давали импульсы разные мотивы, но их можно свести в три основные причины. Первая — усложнение хозяйственной деятельности и обособление брачных пар, что требовало более развитой и разделенной, чем хадзар, площади; второе — возрастающая потребность обороны предполагала приспособление жилья к ведению боя, — этим задачам соответствовал ганах. Но был и третий фактор — ус ложнение социальной организации, выразившееся в общей заинтересованности населения благоприятных для обороны ущелий в создании систем территориальной обороны ущельских общин kombæstæ. Это потребовало создания принципиально специализированной постройки с малой площадью основания и приспособлением ее только под военные нужды, что было решено созданием оборонительных башен масыг.
Исключительное значение военной силы как регулятора отношений вне- и внутриущельских общин выдвигало ее организаторов на особую роль в обществе — роль элиты. Эволюция жилища, особенно выделение форм ганах и масыг, свидетельствует о материальном оформлении притязаний на исключительность и самой элитой. Этот процесс выражен "утерей большинством жилищ рядовых членов коллектива оборонительных функций, наряду с развитием крупных жилых комплексов господствующей прослойки происходит рассредоточение однокамерных помещений типа хадзар. Они отвечают новым условиям общественно-экономического развития. Не случайно, что большинство жилищ этого типа расположено уже не в труднодоступных местах, а в низинах ущелий" [314], то есть они лишались и тех возможностей для обороны, которые мог обеспечить рельеф местности. Это объясняет, почему в сельских (qæwbæstæ) и ущельских (kombæstæ) общинах с большой щепетильностью относились к выбору места под строительство жилья, особенно укрепленного. Разделение на привилегированные кварталы, wælæsyh ("верхний квартал"), ядро общины astæwggag syh, или æhsænysyh ("серединный, или внутриобщинный квартал"), и "низ" общины dælæsyh ("нижний квартал"), хорошо согласуется с этим выводом. И точно соответствует иерархии поселений трех племен нартов: верх — доблестные, середина — жрецы, низ — работники.
А.А. Чочиев "НАРТЫ - АРИИ И АРИЙСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ", Москва 1996
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна |